Ценный груз

      Восседавшие на стульях ответчики больше напоминали присутствующих родственников на похоронах человека, который лишил их наследства. Престарелая госпожа, потерявшая дочь, по-прежнему была бледна. Узнав от служанки о том, что более богатый и перспективный жених был упущен, она то и дело бросала гневные взгляды на господина Лина – виновника ее горя. Тот, в свою очередь, всем видом показывал жуткое раздражение. Скрестив руки на груди и уставившись взглядом в пол, он еле сдерживал гнев на служанку, которая опорочила его доброе имя. Девушка лишь злорадно ухмылялась, наслаждаясь страданиями господина. Единственный, кто окончательно запутался и переживал больше остальных о том, что дело приобрело совсем иной оборот, был портовый работник, который рассчитывал, что через суд получит свои десять серебряников. Теперь же он был совсем не рад, что обратился с этим к судье, так как простое прошение приобрело скверный оборот и не сулило ничего хорошего.         Конюх, – пожилой мужчина, чью голову, подобно горным пикам, покрыло белым снегом седины, – входил в зал неспешным, свойственным всем людям в возрасте шагом. Он дожил до тех лет, когда взор уже не потрясают огромные колонады и высокие потолки величественных строений Синторы, когда чиновники не страшат, а бандиты кажутся простыми расшалившимися мальчишками. Годы брали свое: отнимая физические силы, чувство новизны и желание перемен в жизни, даруя взамен крепкую порцию равнодушия к тому, что происходило в мире и родной провинции. Стоя одной ногой на пороге чертогов Диликтаса, – кровавого бога смерти и человеческого безумия, – любой либо смиряется с неизбежным и приобретает философский взгляд на все происходящее, либо страшится грядущего и пополняет ряды городских сумасшедших.         Дэмин ощутил неловкость оттого, что в таком шикарном и богато украшенном зале не предназначалось сидячих мест для тех, кто несет ответ перед судьей. Таковы правила, и они должны быть едины для всех. Но сейчас молодой господин чувствовал неуместность такого строгого порядка перед видом немощного старика. Он махнул рукой одному из стражей и приказал предоставить ответчику стул.       Конюх вежливо поприветствовал судью, не забыв поклониться настолько низко, насколько могла позволить его старая спина, и с благодарностью сел на выставленный для него стул. Выглядеть при этом он стал не менее неуместно в глазах Демина, чем если бы стоял. Все эти громадные колонны, украшенные богами, высокий купол крыши и помпезность до блеска начищенного пола вдруг резко показалась какой-то ущербной и вычурной на фоне темных, наполненных мудростью и добротой глаз конюха. Судья украдкой посмотрел в сторону Мингли, словно пытаясь понять, ощущает ли нечто подобное демон, но тот был больше поглощен процессом переваривания обеда, чем сложившейся неловкой атмосферой.         Уже зная, зачем его сюда привели, конюх без долгих прелюдий и разъяснений ситуации дела приступил к рассказу:         – Прежде чем я начну, – голос старика был наполнен теплотой, будто он сидел не в зале, суда обращаясь к судье, а за костром после дневных работ в поле, в кругу своих внуков, готовый поведать им очередную сказку или легенду, – хочу сразу сказать о том, что скрывать и лукавить мне не имеет смысла, так как я стар и скоро лишусь своей службы при дворе моей госпожи.         Храбрость и честность старика подкупали Дэмина. Обычно большинство предпочитало в суде говорить как можно меньше, дабы не навлечь на себя лишних проблем. А вот Мингли посчитал, что все дело не в силе духа, а в законодательстве Синторы. Ему часто приходилось слышать, как его господин перечитывает законы, и в одном из них значилось, что старики, достигшие семидесяти лет, награждались правом не нести наказание за легкие проступки и освобождались от жестких мер карательной доктрины, включавшей физические виды истязаний. Разве эта причина нехороша для того, чтобы притвориться, что ты праведный человек?         – Я не ропщу на судьбу. Такова жизнь. И я знаю правила этой игры: когда ты перестаешь быть полезен в работе, надобно готовиться к уходу на покой. – Старик глухо вздохнул, наполнив легкие воздухом, как делают только пожилые люди перед тем, как начать рассказывать долгую историю. – Я служу этой семье с девятилетнего возраста, когда еще был жив прежний глава семьи, мудрый и достойный человек. Будучи глупым мальчуганом, однажды я попытался выкрасть у него на рынке кошелек, но был пойман за руку, – рассказчик улыбнулся, и глаза его заволокло воспоминаниями о молодости, когда все краски мира были ярче, а все вкусы даже самой простой еды казались насыщенней, – но господин не отдал меня под суд и не лишил рук или пальцев. Он предложил мне достойный труд в своем поместье. Так я и начал трудиться за плату и в благодарность за прощение моего поступка. Шло время, и на моих глазах выросло новое поколение семьи, ­– старик вновь тяжело вздохнул, ­– которое, к сожалению, не приумножило славы семьи или ее достатка, – госпожа, что утеряла дочь, недовольно скривила тонкие губы, заслышав, с какой горечью конюх сокрушался о потомках прежнего господина, –  боги также не хотели давать этой семье сыновей, а дочерей забирали хвори, прежде чем те достигали брачного возраста. Не единожды я слышал, как хозяин с хозяйкой сетовали на судьбу, ибо на дочерей приходились большие растраты: одежда, обучение и питание. Но выгоды они не принесли никакой, отправившись невестами к богу смерти. И вот родилась маленькая госпожа, – конюх тепло улыбнулся, – светлый ребенок. Истинный лучик света в этой семье. С детских лет, обладая врожденным кротким нравом и добропорядочностью, маленькая госпожа завоевала любовь всех слуг. Ее доброе сердце всегда открыто чужой беде, и потому любое горе, что падало на плечи других людей, она воспринимала как свое собственное. Не счесть, сколько раз маленькая госпожа вступалась за своих слуг, – конюх засмеялся, озаряясь радостью перед своими воспоминаниями, – и даже за меня слово замолвила, когда я по старости своей проглядел, что конь хромает.         Дэмин понимал, что все сказанное не особо имеет отношение к делу. Многие присутствующие на суде и подавно стали испытывать сонливость и скуку от монотонного и долгого предисловия ответчика. Единственным, кому по-настоящему стал интересен сей рассказ, был Мингли. Его, как демона, грызло любопытство о любых подробностях в судьбах людей: как и чем они живут, какие испытывают чувства к богам и как те карают или благословляют их. Почему в молодости люди так беспечны и совсем не помнят о скоротечности собственных жизней? А в старости все, как один сокрушаются о прожитых годах и даже находясь в столь немощных телах, молят любые силы о продолжении своего существования? Демону было сложно постичь природу человеческой души. Если бы ему самому было суждено прожить столь короткий промежуток времени, то он бы точно не растрачивал ценные годы на угождение другим и соблюдения такого несчетного количества правил, которые существовали в Синторе. Зачем ограничивать себя в чем-либо, если твоя жизнь — это лишь короткий миг? Зачем люди стремятся учиться и создавать что-то новое, если многое из созданного ими же они сами никогда не смогут использовать в силу отсутствия пары десятков лет в запасе на то, чтобы воплотить свои изобретения в жизнь? А что самое страшное и пугающее заметил Мингли в людях, так это то, что многие походили на детей, находившихся в телах стариков. Словно молодую душу обрекли на страдания в стареющем теле. Она бы и рада наслаждаться всем, что предоставляет жизнь, да дряблые мышцы, скрученная спина и отсутствие зубов не позволяют этого. Мингли иногда представлял себя в такой роли: молодой, сильный и пытливый дух, что закован цепью времени и обречен наблюдать, как его телесная оболочка рассыпается в прах без возможности что-либо изменить. Осознавая подобное, начинаешь понимать, почему люди, как никто иной на этой земле, так грезят тайнами бессмертия. И только демону казалось, что он постиг самые глубокие человеческие переживания, – ведь что может быть хуже беспомощности перед стрелкой часов? – как он сталкивалася с людьми, готовыми прервать свою жизнь раньше срока, или стариками, что счастливы отмеренному времени и рады отправиться в чертоги бога смерти. Или, – что вообще казалось непостижимым, – наблюдал за молодыми людьми, чьи поступки и стремления больше походили на сердца тысячелетних духов, желания которых, угасли уже многие века назад.       Что, в самом деле, с этими существами не так? – задавался вопросом демон, глядя на конюха, который, позабыв о собственной скорой смерти, тешился теплыми воспоминаниями и по-настоящему искренней любовью к молодой госпоже, – разве осознание скорой кончины не должно его беспокоить и вводить в злость и отчаянье? Как можно, стоя одной ногой на пороге чертогов Диликтоса, с таким волнением заботиться о чужой жизни?         – Как вы знаете, – продолжал старик, – девочки в богатых семьях часто выступают в роли товара, что может принести роду материальные блага через удачное замужество. Конечно, дочери  могут и  иными способами прославиться и внести свой вклад в семью, например, честным трудом или выдающимися познаниями в какой-либо области. Но кто станет рисковать всем в надежде, что у вашего дитя будет достаточно ума и способностей, если значительно надежнее и проще выдать ее замуж? К тому же, как я уже говорил, новое поколение лишь растрачивало заработанное, а не приумножало. И оттого дела семьи из года в год становились все только хуже.         – На то воля богов! – не выдержала критики престарелая госпожа, – как может тот, кто дожил до такого возраста винить во всем только людей! Порой что ни делай – все не заладится, если богам угодно потопить твой корабль.         Дэмин бросил недовольный взгляд на женщину, которой ранее было велено молчать, и та, фыркнув подобно непокорному коню, умолкла и закинула ногу на ногу, нервно покачивая мыском шелкового башмачка. Судья сделал жест рукой в сторону старика, указывая продолжать.         – Маленькая госпожа, в силу своей сердечности, не была против замужества. Ведь долг каждого отпрыска велик перед своей семьей, и следует сделать все, чтобы отблагодарить родителей за еду, старания и кров. Да только как приказать сердцу, которое наполнено пожаром молодости?         Конюх печально покачал головой и смолк на какое-то время. Он медленно обернулся, разглядывая лица присутствующих ответчиков: портовый грузчик откровенно зевал, господин Лин погрузился в свои раздумья, игнорируя злобные взгляды служанки, а престарелая госпожа не скрывала нарастающего недовольства.         – Здесь не все, – тихо проговорил старик, – надеюсь, что так и останется, – прежде, чем Дэмин смог полностью разобрать сказанное и задаться нужными вопросами, конюх продолжил: – С самого детства маленькая госпожа водила дружбу с тремя мальчишками: господином Лином, Ши и Ляном. Пока девочка не может считаться женщиной, то ей дозволительно играть в обществе противоположного пола. Обычно, когда она достигает зрелости, такое общение пресекается. Но хозяйка не пожелала рвать дружеской связи дочери с этими негодниками. Не по сердечной доброте, а из корыстных целей, ибо господин Ши, сын богатого торговца и господин Лин – из семьи военных, могли стать хорошей партией для дочери. Что же касалось господина Ляна, сына простого лавочника, то хозяйка была не рада его присутствию, но воспринимала как вынужденное обстоятельство.       По правде сказать, мне они все не нравились и казались недостойными общества маленькой госпожи. Их детские забавы, наполненные глупостями, а порой и жестокостью, переросли во взрослые увеселения, такие как азартные игры, увлечения певичками и жажда до славы и денег. Конечно, мужчина может считаться мужчиной, только имея амбиции, но эти проказники готовы были на все, лишь бы доказать друг другу и самим себе, что они лучшие из лучших. Но если выбирать из них самого достойного, то тут я соглашусь с сердцем маленькой госпожи и укажу на господина Ляна.         – Разве не этого господина посадили в тюрьму? – уточнил Дэмин.         Старик усмехнулся:         – А разве всегда вынесенный приговор отражает истину?         Да, судебная система Синторы была несовершенна, и случалось, что выносили неверные или несправедливые решения. Дэмин это понимал и одной из главных задач в своей жизни считал усовершенствовать и доработать имеющиеся законы и способы расследования, дабы для каждого человека, будь он бедняком или знатным горожанином, закон действовал одинаково и позволял добиться честного и разумного правосудия. Но все же любая критика в адрес выбранной им области ранила и пристыжала молодого судью. Ему казалось, что он несет ответственность за действия своих коллег по цеху, так как является сыном Каведы – помощника судьи, чьи предки не один десяток лет прилагали усилия в развитии судопроизводства этой славной провинции. Благодаря их стараниям был переработан и улучшен судебный процесс. Одним из самых громких изменений, даже, можно сказать, скандальных, коснулось подачи заявлений в суд и внесение правок в Уложение о наказаниях. Отныне ложные доносы и заявления, которые могли опорочить имя обвиняемого, являлись правонарушением, и за них полагались наказания постыдного характера, такие как прилюдная порка, письменное известие о недостойном поведении на досках объявлений и даже, – за самые скверные лжедоносы, – общественные работы в гильдии золотарей.       Стоит сказать, что Синтора славилась своими необычными и изощренными способами наказаний для преступников. Жители других шести провинций не раз устрашались или хватались за животы от смеха при виде описания классификации наказаний. Битье палками до смерти – считалось самым гуманным и простым. Шутники поговаривают, что его внесли в список Уложения в момент, когда составителя законов покинула фантазия и одолела головная боль. Иначе как объяснить столь банальный способ на фоне отрезания носов, вываривания в котле и путешествия по водам реки в мешке?       К сожалению, даже это Уложение, по мнению Дэмина, имело некую несправедливость по отношению к осужденным. От наказания была возможность откупиться, а расценки разнились в зависимости от суровости принятых мер. Бедняк вряд ли мог себе позволить избежать, например, лишения какой-то части своего тела, в то время как богатый и знатный мог разом внести плату за весь перечень наказаний, прописанных в законе, и не переживать о благополучии своих рук и ног. Которые, к слову, ему были пусть и важны, но не настолько, как бедняку, зарабатывающему физическим трудом себе на плошку риса и горькую репу.       Дэмин однажды высказал переживания по этому вопросу своему отцу. Но тот лишь горько усмехнулся, сказав, что полностью справедливым и ясным для всех не может быть никакая система. Солнце и луна светит всем одинаково лишь потому, что люди не могут на это повлиять.         – Я не вправе обсуждать решения вынесенные другими судьями, – Обратился к конюху Дэмин, – но думаю, что если этого человека приговорили к заключению, то были веские и доказанные причины.         – Ну, конечно, достопочтенный, – улыбнулся старик, – причины на то были, но судья не стал ждать, когда придет отлив и вода обнажит камни, ибо что стоят слова бедняка против убедительности звона монет?         – Вы намекаете на то, что судью подкупили? Вы понимаете, какие сейчас делаете заявления и каковы последствия? – Дэмину не хотелось, и более того, не было приятно угрожать пожилому слуге, но был обязан предостеречь того от подобных высказываний.         – Вот и вы судите сразу по вершкам, господин судья, – старик пожурил того, подобно собственному внуку, – я не говорил, что подкупили судью, но то, что свидетели были не чисты на руку, понятно и слепцу.         – Да что взять со старика, – не выдержал господин Лин, – он же все мерит по своему узколобию, откуда ему разбираться в судебном делопроизводстве?         – Может, я и вправду не смыслю в делах законников, но на человеческие сердца нагляделся побольше вашего, господин.         – Глупости, господин Лян просто оказался отъявленным мерзавцем, – не унимался Лин, – а так как вы ему симпатизировали, то и признать подобное вам сложнее остальных.         – Ваше мнение мы уже слышали, и если вновь оно потребуется, тогда и спросим, – ледяным тоном отчеканил Дэмин, – сейчас я хочу выслушать историю конюха до конца. Продолжайте, уважаемый.         – Господин Лян из семьи простого лавочника, – возобновил свой рассказ старик, – и посему рано понял, особенно находясь в окружении более знатных друзей, что всего в этой жизни ему придется добиваться самому. Поэтому, имея острый ум и предприимчивый характер, он трудился, не покладая рук и не жалея тела, и в конце концов, смог достичь звания капитана судна.         – Ага, – язвительно буркнул Лин, – судна, которое ему предоставил Ши.         – И что с того? – невозмутимо спросил старик, – имея деньги, ты можешь купить себе хоть тысячу мотыг, но какой от них прок, если некому ими возделывать поля? Пусть корабль и принадлежал господину Ши, но славу и доверие среди торговцев и моряков, этому судну подарил именно господин Лян. Он относился к своей команде как к семье, а его храбрость и смекалка не единожды помогали пройти шторм и доставить груз в целости. Даже когда заканчивался сезон и иные капитаны предпочитали прекращать работать до следующей весны, господин Лян умудрялся продолжать доставлять товары, пока крепкий лед не сковывал реку. А чего только стоила его замечательная идея ставить небольшие грузовые суденышки на лыжи, и подгадывая ветер, умудряться доставлять груз до ближайших поселений! Истинный острый ум, – неподдельно восхитился старик.         – Который привел его за решетку, – снова вставил свое слово господин Лин.         – Да как вам не стыдно такое говорить о человеке, который годами считал вас другом, – разгневался конюх.         – Друзья у друзей не воруют. Если ты запамятовал, старик, то я напомню: Лян украл целый вверенный ему корабль вместе с грузом.         – Ничего он не крал, – недовольно проворчал старик, – Это дело слишком мутное. Посудите сами, господин судья: тот год выдался ужасным для водных торговцев. Сначала запоздало сошел лед с реки, потом начались ураганы и шторма в море, не позволяя добраться кораблям до соседних провинций, а потом случился небывалый скачок на многие продуктовые товары из-за сильной жары, что иссушала поля и огороды. И вот под осень, в очередной раз Лян направился в соседнюю провинцию – Тивию и якобы хотел украсть корабль со всей поклажей на нем и командой, дабы все продать и скрыться с вырученными деньгами. Бессмыслица!         – Вовсе не бессмыслица, – парировал Лин, – Лян из-за сложившихся погодных обстоятельств сильно поиздержался в деньгах, вот его жизнь и вынудила.         – То есть, по-вашему, имея здесь семью, питая чувства к маленькой госпоже и надеясь на свадьбу с ней, он вот так просто решил всех бросить и начать новую жизнь в чужой провинции?         Заслышав, что господин Лян смел питать надежду заполучить руку ее дочери, престарелая госпожа сдвинула брови и гневно выкрикнула:         – Какой мерзавец! Однозначно, верно судья разрешил дело и засадил такого опасного преступника в тюрьму.         – А что такого, чтобы всех бросить? Такой человек, как он, и рад был бы освободиться от балласта своих престарелых родителей, – Усмехнулся Лин, – и никогда он не любил вашу маленькую госпожу. Просто проспорил нам в кости, что заполучит ее в жены.         – В кости? – возмутился старик, – Ах вы, мелкие паршивцы! Как можно делать ставки на чьи-то чувства! Так ты, значит, тоже ради этого ее в жены брать надумал?         Лин тут же замялся и занервничал, даже пропустив мимо ушей, что какой-то слуга смеет тыкать в господина пальцами и неуважительно относится к нему.         – Я не ставил, – повысил голос Лин, – я лишь наблюдал, как играют Лян и Ши.         – Брешешь ты все, -– отмахнулся старик, – в детские годы обо всем брехал и сейчас брешешь. Ни капли правды на твоем языке не водится.         – Вы его защищаете и выгораживаете только потому, что он такой же бедняк, как и вы! – Горячо воспротивился словам старика Лин, – даже боги ведают о справедливости, и потому Ляну не повезло, и мой друг Ши прознал о его плане раньше, чем тот смог выйти в море, оповестил стражей порядка, и те перехватили корабль, который, к сожалению, был потоплен в схватке.         – В схватке? – усмехнулся старик, – да где это видано, чтобы умный капитан на торговом судне решит сражаться с кораблем военной гвардии? Достопочтенный судья, видите, какое странное дело? Все тут наперекосяк в показаниях.         Дэмин уперся пальцами в переносицу. Еще не хватало на этом слушанье начать заниматься и третьим расследованием.         – Так что там с молодой госпожой, которая пропала? – судья проигнорировал вопрос старика.         – Прознав о том, что ее хотят выдать замуж за господина Лина, –  старик был недоволен реакцией Дэмина и его нежеланием разбираться в деле Ляна, – она проплакала все глаза, и мое сердце изнылось от боли, глядя, как убивается маленькая госпожа. Она поведала, что ее жизнь более не имеет смысла, раз любимый в тюрьме, а ей предстоит выйти за человека, которого она с детства считала братом. Не в силах более выносить ее страданий, я договорился с портовым стражником, своим другом, и помог госпоже сбежать, чтобы та села на корабль, следующий в Тивию. Решиться на такое любому будет сложно, а уж госпоже, не ведающий ничего о другой жизни, кроме семейного быта да рыночной площади, и подавно. Но, как она выразилась: сил больше нет пребывать в этом осином гнезде. Надеюсь, что хоть там ее жизнь приобретет новый смысл и наполнится счастьем.