Ночной театр

Мой громкий смех разнесся по комнате, готовый перерасти в рыдания. Гаер склонился ко мне и мягко коснулся моей щеки. Я тут же замолчала. — Успокойся, просто дыши. Ощущая ткань на своей коже, я подумала, а каково это – почувствовать его прикосновение без преграды в виде перчатки. И тут же вспыхнула, отстранившись. Он выпрямился, не отводя от меня внимательного взгляда. — Извини, не хотел тебя пугать, — он задумчиво посмотрел на свою руку. — Я больше не прикоснусь к тебе без разрешения или без необходимости. Его слова ещё больше смутили меня. Мне хотелось объяснить ему, что мне было приятно. Но я промолчала. — Не бойся меня. Я не причиню тебе вреда. — Я всё ещё не могу поверить... Как? Как ты можешь быть живым? А остальные? Дровосек и Охотник, они же... Я видела тело. Гаер вздохнул. — После полуночи театр живёт своей жизнью. Все куклы свободны и вольны делать, что захотят. Правда, мы не можем далеко отходить от театра. Все доступные развлечения в пределах парка. Тому бедняге просто не повезло оказаться в парке после полуночи. Как и тебе. Я громко сглотнула, на глаза навернулись слезы. Получается этот мужчина просто оказался не в том месте и не в то время? А я? Что будет со мной? Вдруг перед моим лицом появился белоснежный платок. Гаер протянул мне его. Я взяла платок и вытерла скатившиеся слезы, затем громко высморкалась, и протянула ему обратно... — Оставь себе. Я засунула платок в карман чёрных джинсов. — Что со мной будет? Меня убьют? — Нет, я выведу тебя. — Но почему ты мне помогаешь? — Хочу хоть что-то сделать по своей воле. — Как это понимать? — С рассветом я опять превращусь в покорную марионетку и буду играть спектакль или стоять, словно диковинный зверь в выставочном зале, а безликая толпа будет глазеть, щупать, обсуждать. И так каждый проклятый день. Я не могу двигаться по собственному желанию, пока не наступит полночь. Но это не значит, что я ничего не чувствую. Красивое лицо было невыносимо печальным, и мне стало жаль его. — Скажи, как это прекратить? Кто управляет тобой? Остальными? — Директор театра, но он никогда не остаётся на ночь, приходит утром. — А он не дурак. Могу представить, как у каждого в этом жутком театре чешутся руки добраться до кукловода. — Послушай, здесь же должен быть кабинет директора? Гаер кивнул. — Мы можем туда пробраться? — Зачем? Там нет ничего ценного. — Ты бывал там? — Да. За все годы, что я нахожусь здесь, я побывал в каждом уголке театра. — Возможно, ты искал не то, что нужно. Можешь провести меня в кабинет? — Могу, только вот... — он замолчал, разглядывая меня. — Что? — Тебе стоит переодеться, так ты привлекаешь слишком много внимания. — И во что мне следует переодеться? Гаер распахнут шкаф, и на меня тут же полетели разноцветные шмотки. Ну конечно. И зачем я только спросила. — В этом я точно буду незаметна, — не смогла удержаться от комментария. — Да. — Вообще-то это было сказано с сарказмом, — не сдержала я улыбки. Гаер непонимающе смотрел на меня. Интересно, он когда-нибудь улыбается? — Ладно, забудь. Я зашла за ширму, сняла толстовку, скинула кеды, стянула джинсы. Белую футболку решила оставить и стала натягивать на себя нечто, напоминающее костюм Арлекина: ярко-красную курточку, белую пачку и красные в белый ромбик лосины. Засунула ноги в кеды и вышла. Когда я посмотрела на себя в большое зеркало, то рассмеялась, но, увидев колпак в руках Гаера, моя улыбку тут же погасла. — Нет, даже не думай, колпак я не надену! Точка. Он посмотрел на колпак с выражением, мол "а что с ним не так?". Пожав плечами, Гаер убрал его. Мы сговорились на голубом парике, под который я спрятала свои длинные светлые волосы. Когда с одеждой было покончено, Гаер приступил к гриму. Он нарисовал на моём лице карточные масти. Правый глаз украшало красное сердечко, а под левым была крохотная чёрная пика. Его движения были точные, выверенные, он умело орудовал кистью. Интересно, сколько раз он проделывал это на се... Я мгновенно потеряла мысль, как только Гаер приступил к моим губам. Боже... Он так аккуратно касался краской моих приоткрытых губ… Если закрыть глаза, я могла бы представить, что это его палец… Я громко сглотнула. — Готово, — ровным голосом произнёс он. Мне захотелось ударить себя по лицу! Моя жизнь в опасности, он – в рабстве у кукловода, об этом я должна думать в данный момент, а не фантазировать... — С тобой всё хорошо? — А да, всё в прорядке, можем отправляться. Гаер лишь кивнул.

***

До кабинета директора мы добирались бесконечными коридорами, через двери причудливых форм и цветов, и это всё выглядело совершено сюрреалистично. В процессе у меня появились большие сомнения в том, что все эти переходы и комнаты могут поместиться в театре. В привычном понимании реальности. Наконец мы остановились перед самой обычной коричневой дверью. Я подергала ручку – заперто. Гаер потянулся к ручке и проделал нечто странное: он словно отсчитывал какое-то определенное количество нажатий на ручку. И дверь открылась. Я с удивлением посмотрела на него, но в ответ он лишь прижал указательный палец к губам. Я кивнула. Если представится шанс, потом узнаю, как он открывает запертые двери. Мы вошли, и я принялась изучать обстановку. Обычный скучный кабинет: письменный стол, кресло, ящики, стеллажи. Ничего примечательного. Я осмотрела все ящики стола, лишь один был заперт. — Не мог бы ты?.. Гаер прислонил руку к ящику. Сначала ничего не происходило, но потом я услышала щелчок. И вуаля, ящик открылся. Там были папки, много папок. На каждой стояла пометка с именем. Я вынула нужную, подписанную только именем: Gaier. Внутри был договор с прикрепленным чёрно-белым снимком. На нем был Гаер с хмурым выражением на лице, со светлыми волосами и в клоунском костюме, но без грима. Я не смогла прочитать ни слова, договор был составлен на французском. А мои познания языка оставляли желать лучшего. — Ты случайно не знаешь французский? — с надеждой спросила я. — Я вообще не умею читать, — спокойным ровным голосом произнёс он. Я вздохнула. — Ладно, я её забираю с собой, переведу и... Тут меня привлёк коричный конверт размера А4. Я открыла его и достала содержимое. Фотографии. Множество фотографий и на всех запечатлëн... Я выронила их на стол и подняла глаза на Гаера. Он стоял неподвижно и смотрел на рассыпанные по столу снимки. Его брови были сведены, отчего его лицо приобрело хмурое выражение. Я снова перевела взгляд на снимки. Видно, что они были сделаны в разное время. Цвет волос, причёска, грим и одежда отличались. Мой взгляд зацепился за снимок, на котором он был без рубашки. Кто-то раздел его. Боже... — Что это такое? Я думала фото- и видеосъёмка запрещены? — Верно. Но одна журналистка каждый день приходила в театр на все спектакли, а после платила директору, чтобы провести время со мной наедине. В первый подобный визит она просто смотрела на меня. В следующий она каким-то образом пронесла крохотный фотоаппарат и сделала пару снимков. Иногда она раздевала меня. Поначалу её движения были неуклюжие, несмелые, но потом она уже более уверенно снимала с меня одежду, фотографировала, трогала, целовала, терлась... Но рано или поздно это должно было открыться. Журналистка не заперла дверь на ключ, директор вошёл и застал её в неприглядном виде. С тех пор её больше никто не видел… В театр приходила полиция, но ничего не нашли. Видимо, директор изъял фотоаппарат и распечатал снимки. С замиранием сердца я слушала его рассказ, это просто не укладывалось в голове. Вспомнила его слова "я больше не прикоснусь к тебе без разрешения..." Так вот в чем дело. Эта извращенка думала, что развлекается с бездушной куклой, а он всё чувствовал, ощущал, но ничего не мог изменить. Она трогала его без разрешения, без согласия. — Гребаные извращенцы! — во мне мгновенно закипела злость. — Можешь взять любое фото, мне всё равно. Я уставилась на него. Откуда он узнал про дурацкий спор? Неужели догадался, зачем я сюда пришла? Мне вдруг стало стыдно. — Нет... Оставим всё как есть, может так директор не скоро обнаружит, что твой договор пропал. — Давай выбираться. И мы вышли из кабинета, предварительно вернув конверт с фото и пустую папку в ящик, и заперли его. Дверь в кабинет мы тоже заперли. И тут в коридоре раздались шаги.