Мотыльки

Всё то, что когда-то я принял на веру На дне моей гордости просто истлело И, вырвавшись вверх, став добычею ветра Вернулось назад лишь пригоршнями пепла Я им посыпаю дорогу пустую Приведёт ли она в парадигму иную? Или, песком убегая сквозь пальцы Оставит меня безнадёжным скитальцем От двери до двери потеряны будто Мы, словно живущие в сне беспробудном Лишь раз побывав там, всё ещё верим Что снова окажемся у той самой двери (Abyssphere «Двери»)       Ветер катил по сырому, после прошедшего вчера дождя, асфальту одинокий фантик. Небо по прежнему заволакивали плотным занавесом серые грозные тучи, загораживая собой весёлое солнышко, которое так и норовило выглянуть наружу, но кудри тучи тут же обрывали его попытки, заслоняя собой малейший лучик. Деревья покачивались от лёгкого озорного ветерка, который игрался с зелёными листьями и белыми, только сейчас начавшими распускаться цветами.       Мы шли по алее. С двух сторон от дорожки, словно великаны, возвышались деревья, образовывая своими зелёными шапками из листьев огромный купол. Купол в жаркие дни закрывал от солнца и здесь можно было свободно гулять именно в такие дни, не опасаясь получить тепловой удар. Но сегодня было пасмурно, так же как и вчера. Похоже эта сырость и уныние будут держаться ещё несколько дней и никуда от этого не денешься. Приходится терпеть и унывать вместе с окружающей обстановкой.       Я шагал, глядя себе под ноги и держа рукой ворот чёрного тёплого плаща. Ворот приходилось придерживать рукой, потому что на нём не хватало верхней пуговицы. Если бы я просто его отпустил, ворот бы начал болтался в разные стороны, открывая ветру шею. И несмотря на то, что я вокруг шеи обматывал старый вязаный шарф, ворот всё равно придерживал рукой, чтобы не выглядеть в глазах людей совсем уж убого.       Под ногами по каменной плитке, боясь быть раздавленными ногами, муравьи разбегались в разные стороны. Я наблюдал за этими нелепыми попытками спасти свою жизнь. Один из муравьёв убежал от моего ботинка, однако угодил в лужу. Он барахтал лапками, но было ясно, что это ему уже никак не поможет. Я наступил в эту лужу совсем рядом с ним, продолжая свой путь.       Мимо меня промчались трое детей, весело наперегонки перепрыгивая через большие лужи. Одна из девочек случайно пихнула меня в бок. Я оглянулся на неё. Она продолжила свой бег и даже не обернулась, будто ничего не случилось. Я нахмурился, вновь уперев взгляд себе под ноги.       Неподалёку были слышны крики маленьких детей, резвящихся в ещё не высохшей траве, а их родители примостились на лавочках. Я заметил краем глаза, как один мальчуган распугал голубей, которые с громким курлыканьем вспорхнули и пролетели над нашими головами.       — Что думаешь? — прервал молчание Макс, провожая взглядом птиц.       — А?.. — я рассеянно посмотрел на него.       — Что можешь сказать по поводу этого? — пояснил он и в которой раз откинул рукой чёлку, лезущую ему в глаза, назад.       — Ничего… — ответил я и вжал голову в плечи.       — Это всё, что ты можешь сказать? — Макс изумлённо вскинул брови. — Серьёзно? Неужели тебя ничего не зацепило в этой истории? Прям совсем ничего?       Я какое-то время шёл молча, обдумывая ответ. Мысли очень вяло ползали в голове и расшевелить их было очень сложно. Мне было тяжело поддерживать диалог. Голова была полна до краёв тягучей жидкости, и слова Макса затягивались в неё, словно в трясину, путаясь с моими собственными мыслями и определить что есть что уже было невозможно. Голова была плотно забита и была жутко тяжёлой. Как бы я не пытался держать её прямо, она всё равно падала вниз, и я устремлял взгляд на тропинку и разбегающихся муравьёв.       — А что ты ожидал от меня услышать? — парировал я.       — Что угодно, но не это, — ответил Макс, в упор глядя на меня голубыми, словно два изумруда, глазами.       Я пожал плечами.       — Я говорю, как есть, — сказал я. — Я не понимаю, что такого особенного ты нашёл в этой встрече. Это ведь просто мальчик, не способный говорить, и который счастлив тому, что ему не надо прилагать усилий, чтобы сделать других людей счастливыми. Я вижу здесь лишь то, что наглые люди пытаются забрать последние деньги у и без того несчастных людей, под предлогом того, что им станет легче, после якобы терапии от пятнадцатилетнего мальчика. Но ведь никакой терапии не существует. Они просто обманывают людей. Продают им пустоту, которой те заполняют себя. А ты повёлся на это! — я сплюнул.       Макс расплылся в широкой белозубой улыбке и пнул маленький камешек, который покатил с тихим бряцанием, подпрыгивая на щелях между плитками тропинки.       — Ты ничего не понял, Никита, — проговорил он и похлопал меня по спине. — Ты вообще меня слушал? Такое ощущение, что ты и половины моего рассказала не послушал.       Я ничего не ответил, продолжая смотреть под ноги. Макс усмехнулся.       — Ты мыслишь слишком узко. Ты сам загнал себя в рамки. Ты не хочешь принимать во внимание то, что мир вокруг тебя не вписывается в них. Он слишком многообразен, чтобы подчиняться каким-то правилам, придуманным тобой или ещё кем-то другим. Понимаешь, к чему я?       Я наконец поднял на него глаза и слегка мотнул головой. Макс не переставал улыбаться. Вообще удивительно как это нас таких абсолютно разных и не подходящих друг другу людей жизнь свела вместе. Да он ещё и считает меня своим лучшим другом, и ему нравится выслушивать моё нытьё. Но Макс в принципе очень любил общаться с людьми, а общение со мной ему приносило удовольствие в том плане, что наши взгляды разнились, а ему очень нравились дискуссии. И он просто обожал получать море информации. Даже если она казалось ему абсолютной чепухой и он был с ней не согласен. Он коллекционировал людей. Как Макс говорил сам, люди с разными точками зрения позволяют посмотреть на ситуацию с разных сторон, а что может быть лучше, чем разглядывать один предмет с разных его углов и находить то, чего ты раньше не замечал? Коротко говоря, он занимался изучением граней души человека и его поступков.       — Хах! Я говорю о том, — сказал Макс, — что ты придумал себе в голове определённые правила и Митя, тот мальчик, в них не вписывается. Поэтому ты отказываешься верить в то, что он действительно может помогать людям. И речь даже идёт не о том, чтобы ты поверил в его сверхспособности. Понимаешь, в твоей голове никак не хочет уместиться мысль о том, что все люди мыслят по-разному и все люди не есть ты.       Макс сделал паузу и внимательно на меня посмотрел. Я глубоко вздохнул и закрыл лицо рукой, массируя пальцами веки. Я даже отпустил злополучный ворот и оставил его на волю ветру. Опять мне нужно было отвечать что-то на бред, бурным потоком льющийся из его рта.       — Ох, Макс, — произнёс я, — понимаешь, чтобы утверждать, что что-то есть чушь, для этого совсем не обязательно ставить себя на место человека, который несёт эту самую чушь.       — И чего сразу чушь? — протянул разочарованно Макс. — Даже не пытаешься вникнуть в эту тему, а уже выносишь вердикт.       — Потому что я не хочу, — ответил резко я и ускорил шаг.       — Закапывать проблемы глубоко в себе тоже не вариант, — заметил Макс, еле поспевая за мной. От бега с его головы свалились солнечные очки, и ему пришлось остановиться, чтобы их поднять. Я тоже остановился и обернулся.       — Неужели нет в этом мире средства от тревоги лучше, чем парень, не способный говорить? — сказал я, сокращая расстояние между нами.       Макс согнулся и взял очки за дужку, внимательно разглядывая их на наличие царапин и повреждений. Заметив упавшую от меня тень, он поднял на меня глаза.       — Как вариант, — он пожал плечами. — Особенно, когда никто другой помочь тебе не в силах.       — Тоесть, это крайний вариант? — уточнил я и засунул руки в глубокие карманы, оттягивая подол пальто к земле.       Макс задумчиво наклонил голову набок, опустив уголки рта.       — Для кого как, — сказал он. — Для кого-то единственно верный вариант, а для кого-то последняя надежда.       — А есть те, кто так и остался разбитым? — спросил неожиданно я, введя своего друга этим вопросом в ступор.       Макс долго и внимательно смотрел на меня, изучая моё лицо, словно я какая-то статуя. Но через минуту его лицо озарила лучезарная улыбка, и он усмехнулся.       — Ты смешной, мой дорогой друг Никита, — произнёс восторженно он и легонько пихнул меня в грудь. — Ищешь любой предлог, лишь бы не согласиться с моим суждением! Лучшее, что есть в тебе, и что я ценю превыше всего! Может, присядем? — и с этими словами он прошёл мимо меня. Он хотел сесть на скамейку, расположенную в паре шагов от меня, но она была ещё сырой от дождя, и он, лишь подойдя к ней поближе, разочарованно покачал головой. Макс ходил от скамейки до скамейки, ища сухую и свободную. И вскоре удача улыбнулась ему. Нашлась свободная скамейка, удачно укрытая густой листвой, склонившегося над ней дерева. Дерево защищало её в дождь от капель своим зелёным зонтом из ветвей, благодаря чему та осталось сухой.       Макс приземлился на скамейку и похлопал рукой рядом с собой, приглашая меня сесть рядом. Я без раздумий сел. Листва над головой от ветра приятно шелестела, и этот звук мог заставить тебя оторваться от реальности и погрузиться в мир в голове.       — А чего это я сразу предлог ищу? — заметил я. — Я ведь ничего не выдумываю. Я опираюсь лишь на то, что знаю.       — Хм… Апеллирование к личному опыту, — промурлыкал с довольной улыбкой Макс. — И чем же тогда ты отличаешься от меня и других людей, верящих в чудо?       Я ничего не ответил, опустив взгляд на носки чëрных ботинок. Макс всё смотрел на меня и ждал ответа. Видно было очень интересно узнать, что я на это скажу. Так и не дождавшись от меня ответа, он отвернулся от меня и посмотрел на небо, на пролетающих над нами птиц. Макс вздохнул.       — Никита, — сказал серьёзным тоном он, — но ведь… тебе нужна помощь. Я ведь вижу.       Я нахмурился и повернулся в его сторону. Макс всё также смотрел на небо, на серые тучи, на птиц…       — Опять заладил со своим, — сказал я.       — Но ведь это правда, — ответил Макс. — Ты плохо себя чувствуешь в последнее время. Я это вижу.       — Со мной всё нормально! — отрезал я. — Я прекрасно себя чувствую.       — Врëшь, — заметил Макс. — Твоё состояние представляет из себя тоже самое, что и погода, которая держится последние дни. Оно такое же полное серости и сырости.       — Я лучше тебя знаю, какое у меня состояние, — ответил я, сцепив руки в замок и оперевшись на них головой.       — Ну это ты только пытаешься себя в этом убедить, — заметил Макс и с грустью взглянул на меня. — У меня тоже было такое состояние. И знаешь, что я сделал?       — Сходил к тому парню на сеанс, и тот мистическим образом тебе помог, — ответил уныло я.       — Нет, — Макс горько усмехнулся. — Ты неправильно меня понял. Ты так говоришь, как будто всё просто как две копейки.       Я внимательно посмотрел на него.       — Я сделал выводы на основе твоих слов, — сказал я.       — Я так не говорил, — ответил недовольно Макс. — У меня были серьёзные проблемы со здоровьем. И у меня был приступ ужасной хандры… И… я обошёл много психологов. Очень много психологов.       Я повернулся лицом к Максу и с изумлением на него посмотрел. Его лицо выражало смесь грусти и суровости, что было совсем не свойственно ему.       — Ты никогда мне об этом не рассказывал, — заметил я.       — Личное… — ответил коротко он. — Это глубоко личное. Я ни с кем не стал этим делиться. Решил, что это нужно рассказывать не родственникам и друзьям, а кому-то другому. — Макс глубоко вздохнул и проводил взглядом вспорхнувшего с фонтана голубя. — Никто из психологов не смог мне помочь. Мне стало только хуже.       — От сеансов тебе стало хуже? — произнёс поражëнно я. — Но разве такое возможно.       — Ну… — протянул Макс. — В моём случае они мне не помогли. К тому же я не верю, что психолог способен с этим помочь.       — Потому что ты выбираешь только тех людей, которые подпадают под твои взгляды.       — Да, — Макс на удивление согласился с моим высказыванием. — Потому что только они способны понять, что я чувствую. И Митя… Он удивительный человек.       — И чем же именно он удивителен? — спросил я.       Макс внимательно на меня посмотрел. Он словно очень тщательно пытался запомнить моё лицо.       — Я не смогу это объяснить, — сказал он. — Ты должен сам это почувствовать.       — Вот всегда так! — возмутился я. — Рассказывать всякие чудеса так кто на что горазд, а как факты привести, так сразу сам должен почувствовать.       — Но… — Макс немного растерялся. — Это правда так не объяснишь. Это выше простых слов.       Я глубоко вздохнул и закрыл лицо руками. Вновь принялись возвращаться тягучие как болото мысли, и я снова оторвался от реальности. Голова и так была тяжёлой от дум, но а от разговора с Максом она стала ещё более тяжёлой.       Я почувствовал, как кожу обожгли ледяные капли. Сначала одна, потом вторая, а затем их было уже не счесть. Я убрал руки от лица и уставился на свои ладони. Макс с интересом осмотрел небо.       — Дождь… — уныло произнёс он.       Дети оживились. Они с радостными криками заносились по зелёной траве, расставив руки в стороны. Они ловили капли дождя ртом и весело хохотали. Да уж. Они такие беззаботные. Хорошо быть ребёнком. Все тяготы жизни обходят тебя стороной. Тебе остаётся лишь бегать и играть. Никакие томные мысли не растекаются в твоей голове, как мёд и не утяжеляют её. Тебе ничего не нужно делать, ведь все сложные решения примет за тебя взрослый. Ты свободен ото всех оков дум и повседневных переживаний.       Капли падали на ладони, стекали по складкам и скапливались в одну кучу. А затем все вместе скатывались на уже потемневшие камни дорожки. Я почесал голову, расправляя пальцами жирные грязные рыжие волосы.       — Спасибо за совет, Макс, — произнёс наконец я. — Приму к сведению. Надеюсь, тот пацан… Как его? Митя, помог тебе избавиться ото всех тараканов.       Я поднялся со скамейки и поплëлся прочь.       — Никита… — произнёс рассеянно мне вслед Макс.       Но я ничего не ответил, продолжая свой путь. Вокруг меня весело носились дети. Я опустил взгляд на дорожку. Муравьёв не было видно. Похоже с наступлением дождя они все попрятались в укромных местах. Я сгорбился, сильнее укутался в плащ и, вновь взяв в руку ворот, ускорил шаг.