▼▼▼
Эдо был таким же красивым, каким его описывали клиенты, Чону убедился в этом. Не такой прилизанный, как Киото, а более дерзкий, но всё равно домашний. И Ёсивара такая же вычурная, как и его родной бордель. Только что Чону здесь делает? — Джурина… — слова не собирались во внятное предложение. — Что это? — Это Ёсивара! — торжественно объявила она. — Ты ведь работал в похожем месте, я думала, догадаешься сам. — Я вижу, но зачем ты привела меня именно сюда? — К сестре же. Ах да, сестра Джурины — Рэна. Она же работала куртизанкой по рассказам. — Она работает здесь? — Нет, что ты! Она уже давно стала хозяйкой в одном чайном доме. «Но ты ведь сказала, что вы с сестрой сможете пристроить меня куда-нибудь. Я поэтому и пошёл за тобой!» — постепенно в Чону поднималась тревога. Было что-то неладное, щекотливое, ему где-то недоговаривали, водили за нос и уже успели заманить в ловушку, пока он в смятении до сих пор пытался понять происходящее. Если сестра Джурины была хозяйкой чайного дома, то где будет работать Чону? Не может быть… — Ты обманула меня, — Чону не спрашивал. Он был убеждён. — Я не лгала тебе, ты не узнавал у меня, что за работа. — Ты узнала, что я бывшая проститутка, и решила захватить по пути потенциального работника. Подумать только! Я так долго распинался перед тобой, душу наизнанку выворачивал, делился всей той болью, что мне пришлось пережить, а в итоге встретился с равнодушием и желанием нажиться на моих ранах. Я посчитал тебя другом, первым настоящим другом, перед которым я могу оголить внутреннего себя, проявить эмоции, заплакать от обиды. А теперь ты говоришь, что виноват я, потому что не уточнил, что нужно делать. Ты знала, откуда я бежал. Знала, что я пережил. И специально умолчала. Чону разбит. Джурина своим поступком его окончательно доломала. Слёзы предательски текли по щекам, выдавая, что это поражение. Столько времени было потрачено на создание крепких уз, столько ночей они с болью в глазах рассказывали свои истории из юности, чтобы в итоге всё закончилось разрушенными мечтами и горьким оскалом Джурины. То ли эта девушка реально не понимала, как паршиво поступила, то ли не могла больше держать злорадство. Поздравляю, Джурина, ты втянула проститутку снова туда, откуда она убегала. Ты довольна? Чону был не меньшим дураком. В голове его пронеслись воспоминания с совместного путешествия от Киото до Нумадзу. Эти постоянные и утомительные поиски гостиницы, покупка еды, короткие часы на развлечения и много новых знакомых, которых Чону старательно избегал. Всё-таки ему казалось, что за ними и правда следили, но доказательств нет, остальные где-то позади, но скоро они тоже появятся в Эдо. С одной стороны, Чону не хотел их видеть: в последний момент он обокрал Доёна и сбежал, чтобы снова оказаться в борделе. Будет стыдно смотреть ему в глаза. С другой — его бы обязательно отсюда вытащили снова, если бы он попросил. Но Чону так поступать не будет. Он сам виноват, что обманул друзей и поплатился за свой поступок. Теперь ему легче принять свою новую судьбу. Лицо Чону не дрогнуло, когда к ним наконец вышла Рэна. Джурина сразу же бросилась ей на шею. — Сестрёнка! — Джурина! — Рэна была совсем другой, сильно отличалась от девушки, которую описывали Чону, но он промолчал. — Как же долго тебя не было, я уже и замуж выйти успела. — И теперь у тебя времени не будет ни на меня, ни на чайный дом, — Джурина театрально надула щёки, как маленькая, — а я ведь тебе такого человека привела. Смотри! Чону смутился от чужого взгляда, выпрямил спину и широко раскрыл глаза, пытаясь хорошо себя подать, как его учили в Симабаре. Всё-таки он не новичок в этом деле, а матёрая куртизанка, и он не позволит новоиспечённой хозяйке крутить им как вздумается. Уважение надо заработать с первой же встречи. — Парнишка что ли? — удивилась Рэна, пока рассматривала гостя. — Ага, зато какой! Всем твоим девкам жару задаст, деньги с неба будут сыпаться. Он уже на опыте, поэтому объяснять ни основы, ни детали не нужно. Я бы на твоём месте и ранг сразу бы повысила, чего времени терять? — Как зваться будешь? — Чону, — и низкий поклон. — Хорошенький ты, Чону, — Рэна провела по его лицу, потом спустилась к одеждам. — Личико смазливое, манеры киотские, держись себя хорошо. Но неужели в Симабаре носят подобное? — Сестрёнка, — засуетилась Джурина, — так я же его не в Киото нашла. Он был беглым путешественником, поэтому пришлось маскироваться. Разве важны его одежды, когда их можно поменять? Чону оплачивал номера в рёканах и еду, меня часто угощал, и даже сейчас осталось немного денег. Не придирайся сильно! Рэна обошла Чону несколько раз, пристально рассматривая каждую деталь его образа. Этих долгих минут хватило на мысли: что здесь делать? Стоит ли потенциальная слава очередного издевательства над телом и душой? Голова Чону разрывалась от непонимания: Рэна, девушка, которую принуждали к близости с неизвестными мужчинами, вместо сочувствия и понимания к себе подобным просто открыла новый бордель, чтобы так же наживаться на мальчиках и девочках, проданных своими родителями. Собственный опыт не научил ничему, а подобное равнодушие напугало Чону до хруста в костях. Но выхода больше нет, денег на обратную дорогу не хватит. Да и куда он вернётся, когда Киото больше не встретит его с теплом? — Ты останешься? — спросила Рэна. — Я не вижу здесь будущего, — честно ответил Чону. — Ты мальчик уже опытный, даже возраст не взял твою красоту. Если будешь стараться, то сможешь когда-нибудь стать ойран. — Мужчин–ойран не существует, так что это лишь влажные фантазии. — Кто знает, кто знает. Среди ойран нет мужчин, потому что их в Ёсиваре самих по себе мало. Но ты можешь трудиться, завлекать гостей, искать среди них патронов. Может, кто-то тебя даже выкупит. «Уже приходилось столкнуться. Спасибо, не надо». — Если твоя популярность передавит остальных местных звёзд, то и высокий статус окажется недалеко. Традиции когда-то будут нарушены, и появится мужчина–ойран. Ты готов бросить этот вызов? Показать самому себе, что лучший? Давай же, открой же заново в себе куртизанку и поделись шармом Киото! Рэна говорила складно, Чону понравились её слова. Он решил, но перед ответом вытащил деревянную шпильку с двумя концами. Кандзаси, которую ему оставил Джэхён. Сейчас Чону наконец вспомнил про неё, протёр от пыли и грязи и гордо вставил её в кривую причёску как свой личный знак. Джэхён всё ещё с ним, оберегает от бед и болезней. Даже если они никогда больше не увидятся. Кончик шпильки переливался на солнце, и Чону почувствовал прилив сил. — Я согласен. Я обязательно стану ойран. — Отлично! Ты оставишь себе своё прозвище или придумаешь новое? Те долгие разговоры с Ёнхо про ёкаев теперь заиграли новыми красками. — Зовите меня Чону — куртизанка из преисподней.▼▼▼
Когда они вернулись в Симабару, она встретила их такой же искусственной тишиной, какой и провожала. Было утро, немногочисленные гости лениво бродили по улочкам и наблюдали, кого в этот раз выставили за харимисэ. Покупать сейчас их всё равно не будут, но завлечь на вечер удаётся многим. Юта смотрел на куртизанок с некой ностальгией, чувством чего-то родного и старого, хотя не забывал, какой тяжёлый на самом деле это труд. Но ничего, теперь он снова здесь, и хозяин больше не позволит промаху случиться. Всю дорогу они шли в тишине, уязвимые и напуганные, лишь Тэиль изредка переговаривался с ищейками, чтобы предложить подходящий рёкан или забегаловку. Голос его всегда дрожал, глаза часто слезились, но Тэиль не показал слабости, уверенно добивался своего. Всё-таки изначально его поставили за главного в этой ответственной работе. И на Ёнхо, и на Тэиля Юта обиделся. Теперь даже речи не могло идти о доверии между ними, но общая работа рано или поздно сотрёт границы ненависти и оставит после себя лишь слепую привязанность. Их никто не встретил у порога чайного дома. Скорее всего, большинство ещё спало; некоторые, к примеру, играющий на кото Джено, сидели за харимисэ и развлекали клиентов. От него, кстати, Юта получил первое приветствие. Казалось, что сейчас, когда он появится в борделе, все его разом возненавидят, особенно после того, как он поджёг чужое здание — за это могли казнить. Но теплоту в словах Джено он всё-таки расслышал. Это тронуло сердце. Спустя несколько минут вышел хозяин, и Юта спрятал глаза, боясь сталкиваться взглядом. Из всех беглецов он единственный, кто вернулся, и все упрёки, крики и наказания достанутся ему единственному. На остальных полагаться больше нельзя. Хозяин хмуро посмотрел на прибывших, а потом со злостью спросил: — Где остальные? — Извините, хозяин, — начал Тэиль, — это все, кого удалось поймать. Остальные сбежали, одного убили. — Все? Ты называешь одного Юту «все»? Он один и просто так мне не сдался! Я же чётко говорил: обязательно привести Тэёна и Чону. Где они? Как ты мог упустить главных моих рыбок? Ты понимаешь, сколько прибыли мы потеряем без них? — Понимаю. Извините, хозяин, это всё, что мне удалось сделать. Тэиль, очевидно, поник, голос его стал еле слышен. На мгновение Юте даже стало его жалко. На крики хозяина собрались остальные куртизанки, среди них Юта увидел Ренджуна. Тот не злорадствовал, как думал он, а смотрел с толикой печали и разочарования. Никому чужому не сказал. Определённо не сказал, что именно Юта стал причиной пожара. Но в кучке голов младшеньких показалась ещё одна. Донхёк. Юта от шока открыл рот. Что он здесь делает? — Я разочарован в тебе, — хозяин продолжал ругать Тэиля. — Думал, что ты на моей стороне, но жалость к друзьям оказалась сильнее. Поверить не могу, что ты отпустил их, хотя сам понимаешь, что куртизанок в борделе теперь ещё меньше. Оно того стоило? — Это не так. Я правда пытался уговорить их, уже собирался давать знак ищейкам, но в один момент они почувствовали неладное и сбежали без моего ведома. Меня обвели вокруг пальца. Хозяин, я не мог бы провернуть их добровольный побег, когда знал, что за мной наблюдают. — Но денег твои оправдания не вернут. — Мне очень жаль. — И что ты будешь делать в таком случае? — Мы с Ёнхо будем работать за всех сбежавших. — Конечно, будете, — улыбнулся хозяин. — С этого момента, Тэиль, ты теряешь свой ранг и по расписанию сидишь за харимисэ. Клиентов принимаешь не выборочно, а всех, кто захочет тебя купить. Ёнхо тоже больше отлынивать не сможет. Кото я не заберу, но спать с клиентами ты теперь тоже обязан. Таких мужчин наберётся очень много, поверь мне. Тэён и Чону работали на износ ради крупиц монет, теперь ваша очередь почувствовать их положение. Без прибыли я не останусь, понятно? — Да, хозяин, мы всё поняли, — поклонился Ёнхо. — Уведите их и накажите, а ближе к вечеру я разрешу вам развлечься с ними бесплатно. Спасибо за работу! — Были рады выполнить ваше задание! — крикнул здоровяк и указал остальным ищейкам на входную дверь. Юту, Тэиля и Ёнхо завели внутрь под любопытные взгляды остальных коллег. Под надзирательные взгляды они переоделись, помылись и вышли во двор. Всю дорогу их провожали младшие коллеги, тихие и напуганные, но в глазах их читалось облегчение: хозяин сжалился над ними и решил не сильно наказывать оставшихся работников. Всё-таки теперь куртизанок надо беречь, иначе долго чайный дом не протянет. Даже Юте никто ничего не сказал за поджог. Во дворе стоял колодец, у него — сын хозяина с толстой верёвкой, одного взгляда на неё хватило, чтобы невольно съёжиться. Тэиль сжал рукав Ёнхо от лёгкого страха; с другой стороны от него стоял Юта, руки он держал перед собой, чтобы случайно не соприкоснуться друг с другом. Троица села у колодца и смиренно ждала, когда их свяжут. В россыпи мужских голосов один, самый низкий и грубый, приказал: — Приведите прислугу. Пусть обольют их водой. — Все мужчины очень заняты сейчас, по плану генеральная уборка. — Тогда приведите кого-то из младших куртизанок. И побыстрее. Тэиль провожал взглядом удаляющихся вышибал и ждал, когда наконец поговорит с друзьями из борделя. Уж они не будут его игнорировать, уж они понимают, что Тэиль сделал всё правильно. Ведь он вернул остальных, ведь его попросили. Где он поступил не так? Такие мысли в голове, пока во двор не вышел Донхёк с огромным ковшом. — Донхёк? — Не думал, что снова увижу кого-то из вас, — отрезал Донхёк, — и я даже не могу сказать, рад этому или нет. По крайней мере, ты, Тэиль, постыдился бы смотреть мне в глаза. — Давно ты здесь? Почему не остался с Марком? — Монахиня раскрыла твою личину. Оказалась она не страшной ямауба, а обычной и достойной женщиной, которой хотелось просто счастливой женщиной. Если Марк сделает её такой — пусть живут в захолустье, а я вернулся, потому что испугался тебя. — И как хозяин встретил тебя? — поинтересовался Ёнхо. — Злился и высчитывал, сколько он потерял прибыли из-за моего глупого поступка. Спросил про тебя, но потом понял, что пришёл я добровольно, и наказывать сурово не стал. Тоже привязали к колодцу и обливали водой, но я стойко всё выдержал. Пусть мы с Марком и разделились, но друзья бордельные не исчезли. Будем жить так, как решила судьба. Давайте, закрывайте глаза: сейчас охладитесь по полной! Одно мимолётное предупреждение — и мокрая ткань неприятно липла к коже. Погода на улице давно не летняя, осень пробивалась через каждые детали, и от холодного ветра всё тело покрылось мурашками. «Ай!» — вскрикнул Юта от резкого ощущения озноба, но тугие верёвки намертво привязали его к колодцу, лишь ноги самовольно болтались, поднимая ввысь пыль. Донхёк помахал ладонью, чтобы её отогнать. — Прекрати сейчас же! Ты мне мешаешь! — Я понял! — Юта бил ногами по земле. — Что ты понял? — Понял, почему Нансэн убил кота. Котёнок из коана — это хрупкая и нежная красота, прямо как мы. Монахи боролись за него, чтобы ухаживать за такой милашкой, кормить и чесать, тыкать его в пузико. Но пришёл Нансэн и убил котёнка, а вместе с ним и чувство красоты, ведь им, монахам, служащим миру правильному, не стоит мараться о праздное изящество. Оно погубит их, поставит на колени и уничтожит устои. Красота живёт глубоко в разуме и, как решил Дзёсю, должна там оставаться навсегда. С ней не надо носиться, кичиться ею — это пошло и низко. Её не существует в реальности, красота живёт только в голове, и именно мы дарим ей тело. Но никакого утешения она не даёт. Мы, прекрасные в чужих глазах куртизанки, не обещаем ничего нашим созидателям, гостям, как бы того они ни хотели. Они — разум, который хочет видеть в красоте большее, чем любовника. Брак между нами бессмыслен и жалок. И стремятся к нему только по одной причине. — А дитя разума и красоты это…▼▼▼
— Искусство! — Марк ударил кулаком по столу. — Ненавижу! Почему так криво выходит? — Держи кисть свободно, чтобы сделать черту тоньше к концу, — Сохён указала на свой холст, где аккуратным почерком выведены кандзи. Марк посмотрел на них с завистью: у него никогда не получалось овладеть письмом, порядок черт плохо запоминался, что создавало тревожность среди сверстников. Казалось, что-то не так с головой, некоторые поражались подобной безграмотности. Марку говорили, что в Чосоне пишут так же, как же он не может писать? Стыд пробирал до костей. — Мама была бы рада, если бы я отправил ей письмо. Но я даже из страны выйти не могу. Похоже, это конечная точка для меня — остаться жить здесь, не помнить родного имени. Их идиллию нарушил стук в дверь. Сначала Сохён настороженно взяла онуса и встала в позу, но с каждым последующим стуком, утихающим по силе, расслабилась, но руки не отпустила. Вместо этого молча указала Марку на дверь, мол, иди и открой. Когда он открыл её, то чуть не сбил путника с ног. На улице шёл проливной дождь, ноги незнакомца подкашивались, свободной рукой он опирался о дверь, чтобы не упасть. Уставшее от путешествия лицо, наполненное одновременно грустью и желанием. Чего — непонятно. — Хён, это… Марк впервые за много лет заговорил по-корейски, это звучало одновременно и чуждо, и знакомо. Перед ним стоял Доён, грязный, слабый и раненый. В руках он держал картину укиё с тремя людьми и персик.