Плоды персикового дерева

Одно мгновение, один неровный взгляд — и Доён рванул к выходу, тяжело дыша. Пусть в голове его подобная дерзость слишком вульгарна, слишком очевидна, но всё же ей удалось исполниться. Маленький побег Доёна озадачил Тэиля, и он, следуя собственным рефлексам, протянул руку в его направлении. Действовал он быстро, что умудрился зацепиться за фуросики. Деньги уже больше не нужны, так подумал Доён и добровольно распрощался с платком. Он вывернулся и сбросил его, выбежал из комнаты, одним взмахом закрыл сёдзи и, спотыкаясь о ступеньки, оказался на первом этаже. Неловкий взгляд хозяина рёкана не волновал Доёна, как он молча и стремительно хлопнул дверью и выбежал на улицу. Подобный выпад наверняка удручил Тэиля, и он потратит как минимум несколько минут, чтобы сообразить, что им делать дальше. Свяжется с ищейками, прикажет преследовать Доёна, а сам в шоке опустится на пол и будет корить себя за то, что упустил Тэёна с Чону. Они всё это уже проходили. Нумадзу слишком маленький и неуютный, чтобы раствориться в нём, исчезнуть с первым порывом ветра, пока чужаки в смятении ищут негодяя. Доён таковым себя назвать не мог, но всё равно сердце билось от волнения, что от него не оставят и мокрого места. Тэиль не всеведущ, но ищейки, что присматривали за ним, вполне способны найти его на крошечной станции. Куда идти, что делать, у кого прятаться — все эти вопросы так и останутся неотвеченными, потому что Доён в один момент превратился в напуганного кролика, того самого, кого он защитил от носильщиков. Теперь они поменялись местами. Точно. Его кролик. Как он мог забыть. «Надеюсь, Тэиль достаточно сжалится и заберёт его в бордель», — с такими мыслями Доён бежал мимо прилавков, мимо бедняков, просящих подачки, и художников картин укиё. Под вечер дорогу не видно, люди мельтешили как картинки в сюнга, мелкие животные мешались под ногами, а дома всё редели и редели. Доён наконец заметил, как граница Нумадзу оказалась далеко позади. Тусклые огоньки ламп мелькали крошечными звёздами на домах и столбах, людской шум превратился в глухой звук, словно весь город опустился под воду. Каменная дорожка стала грунтовой, и ноги начали увязать в ней. Доён не знал, где спрятаться. Он с трудом дышал, пальто расстегнуто, волосы растрёпаны от ветра. Тяжесть давила на ноги, и бег со временем превратился в быструю ходьбу. И вот перед ним появился мост. Такой спасительный в эти минуты. С него было отлично видно город, готовый в скором времени заснуть и готовиться к следующему дню. На окраине несколько мужчин, с трудом перебиравшие ногами, шли в его сторону. Доёну не удалось отдышаться до конца, как горло сдавила невидимая рука. Они шли за ним. Это те люди, которые охотились на него из самой Симабары. Ищейки, ждавшие знак Тэиля, но так и не получившие его, а потому они теперь действовали сами. — Эй, ты! — этот крик явно был для Доёна. Он спустился с моста, как ногу пробила резкая боль. Ожидание убивало, и пока Доён через тяжесть шёл к освобождению, кто-то схватил его за спину. — Попалась, сучка! — один из мужчин грубо развернул Доёна и посмотрел прямо на него. Это был работник Симабары: жёсткая кожа на руках, типичный жаргон завсегдатаев борделей и сальной взгляд, от которого бросало в дрожь. — Отпустите! Уроды! — Не много ли болтаешь, красавчик? В чайном доме ты себя вёл спокойно, был такой покорный, покладистый, с таким энтузиазмом раздвигал ноги. Неужели захотелось чего-то новенького? — Когда хозяин твой сказал, что ты и твои друзьяшки убежали, мы так расстроились, — добавил другой. — Поэтому с радостью согласились вернуть вас туда, где вам и место. Это твоя судьба. «Так это не работники Симабары. Это одни из клиентов!» — Доён открыл рот в немом крике. В горле встал ком, ноги онемели от боли и страха, пока мужчины вели его под мост. Туда, где текла река, к этому времени года уже ледяная. Вырываться было бесполезно — достаточно очевидный факт, который Доёну так и хотелось оспорить, бессильно пытаясь вырваться из крепких рук. Они, простые мужики — люди неискушённые, занимаются тяжёлым трудом и не пожалеют кровных, чтобы провести время с куртизанкой, даже низкоранговой. Теперь, когда у них есть шанс проучить дерзкую шлюху, осмелившуюся сбежать из плывучего мира, они не упустят его. Хозяин борделя обещал им награду в виде интересной и бесплатной забавы с телом беглеца. Нахмуренные от усталости, но довольные от предстоящего веселья, они тащили Доёна к реке. Топить его вряд ли будут, а вот попытать изощрёнными способами захотят безусловно. Грубыми ладонями мужчины держали Доёна за ворот, чья-то ловкая рука приподняла полы его пальто, чтобы посмотреть, было ли под ним нижнее кимоно. Доён услышал сзади лёгкий смешок с нотками издёвки и смутился. Как бы ни хотелось избавиться от подобной жизни, он прекрасно понимал, чего не сможет избежать. Паника охватила с головой, но страх быть снова под мужским гнётом парализовала, поэтому Доёну оставалось лишь плестись на негнущихся ногах к месту грядущей казни его души. Его, как мешок, бросили на землю, и Доён наконец смог увидеть всех ищеек; лицо его окаменело от шока. Перед ним стояло пять мужчин. Правила чайного дома запрещали обслуживать больше одного клиента за раз. И Доён прокрутил в голове все возможные сценарии, которые с ним могли провернуть. Или просто пустят по кругу, или придумают что-то извращённое, что не могли позволить в цивилизованном обществе. — Не подходите! — закричал Доён. — Вы хоть понимаете, чем поплатитесь за такую дерзость? — Чем ты поплатишься за такой длинный язык? — самый крупный из мужчин вышел вперёд. — Твой хозяин разрешил нам попользоваться твоим телом, так что мы и не подумаем останавливаться. Эй, Цукаса! Парень с длинными волосами и явно моложе остальных вытянулся, как струна, стоило здоровяку его позвать. — Да? — Ты со своим дружком идёте последние, дайте матёрым волкам взять всё от этой потаскушки. Доён непроизвольно попятился назад, когда увидел здоровяка и присоединившегося к нему самого низкого мужчину. Они шли медленно, специально растягивая момент, ведь знали: жертва никуда от судьбы не уйдёт. Когда Доёна поставили на четвереньки, когда распустили ему волосы, когда ткнули его лицом в чужой пах — все эти кусочки гравюры прожгли ему голову. Это нечестно. Это несправедливо. Это неправильная судьба, которую Доён первым не хотел признавать, но вот он здесь, выпячивает зад перед очередным мужчиной и молится, чтобы его наказание прошло как можно быстрее. Когда пришлось прорываться через фундоси напротив, Доён действовал руками очень медленно, несмотря на недовольные возгласы со стороны. От его пальто почти ничего не осталось, нижнее кимоно задёрнуто вверх до пояса, чужие руки оглаживали его бёдра, двигая вверх–вниз, словно провоцируя на большее. — Открой рот, — звучало как приказ, и Доён не осмелился ему противостоять. Он послушно исполнил просьбу, нехотя хмыкая в надежде на пощаду. Её, конечно же, ожидать не следовало. Здоровяк, не стесняясь, толкнул член между губ Доёна, выбивая из последнего болезненный стон, наполненный обидой и ненавистью. Зубы заранее спрятаны, горло расслаблено и готово впускать в себя до конца — Доён из опытных куртизанок, уже знал все секреты, но ему, как и любому человеку, насилие жгло что-то в груди. Пока он пытался морально расслабиться, вспомнить, как он занимался подобным раньше, мелкий мужчина, что стоял сзади, наконец напомнил о себе. Он толкнулся легко, не церемонясь, словно ножом в нежную плоть. Держать лицо стало тяжелее, Доён болезненно застонал, и вибрации, созданные его ртом, только ублажили переднего клиента ещё больше. Несколько тягучих движений, несколько мыслей об отвлечённом — и Доён всем телом ощущал, как в него рассинхронно толкаются два тела. Такое для него было впервые, и страх быть зажатым между двумя людьми показал себя на полную: колени подкашивались, пальцы сжимали землю, но ничего больше грязи взять не могли. Две грубые руки держали Доёна за талию, пока бёдра неизвестного мужчины толкались с такой силой и рвением, словно он сдерживался несколько лет. В каждом толчке проскальзывала похоть, желание овладевать, быть в доминирующей позиции и унизить нижестоящего. Вся эта ненависть к куртизанкам за то, что они такие красивые и живут в фальшивой роскоши — мужчина ненавидел это всё, а потому с чувством возмездия трахал то, что по умолчанию он заслужил. Доёну больно. Больно как телу, так и душе. Его в очередной раз использовали как вещь, грубо брали в своём темпе, не задумываясь, что это могло приносить резь. Рядом стояли оставшиеся трое мужчин и ласкали себя через штаны, но Доён понимал: когда первые два кончат, наказание его не закончится. Нет, его поимеют они все, вдоволь поиздеваются над телом, отдадутся жажде насилия и потом, довольные, приведут его, искалеченного внутри и снаружи, в Симабару. От страха, что с ним могут сделать дальше, Доён невольно сжался и тут же услышал довольный стон. Его горло болело, член не лез дальше, а язык онемел, но стоит ему остановиться им двигать, как здоровяк хватал за волосы и тянул их вверх. И Доён продолжал. Шлепки не прекращались, сзади Доёна мучительно терзали, драли изо всех сил, словно он провинившаяся шлюха, которую нужно поставить на место. И в действительности это было правдой. Ещё несколько хаотичных фрикций и невнятных похрипываний, словно сзади пристроился не человек, а хряк — и Доён ощутил, как тёплая жидкость заполняла его изнутри. — Хороший заход… — мужчина сзади наконец вышел, и Доён почувствовал, как густое семя медленно потекло по внутренней стороне бёдер. Спереди тоже был близок к разрядке: толкнулся на всю длину, что у Доёна искры из глаз пошли в виде слезинок, и кончил. Довольный, здоровяк отпустил его голову, вырвав на память клок волос, и наказал проглотить всё без остатка. На подобную просьбу Доён, сжав от несправедливости кулаки, пересилил себя и перемешал содержимое во рту со слюной. Когда рот оказался пустым, он наконец смог свободно вздохнуть, как кашель выбрался на свободу. — Закончится ли для тебя это хорошо, мы решим только в конце, а пока тебе не стоит нас злить, — к Доёну подошёл очередной мужчина, другой, отличный от предыдущих. На носу у него блестела гигантская бородавка, при взгляде на лицо она перенимала всё внимание. «Бородавочник», как прозвал его в мыслях Доён, казался человеком полным, совсем не подходящим для физической работы, однако тело его грязное, кожа покрыта язвами и порезами, что выдавало в нём обычного крестьянина. Он перевернул Доёна на спину, буквально вдавил его в холодную землю и устроился между коленями. Ноги подняты и раздвинуты, чужие руки фиксировали их крепко, пальцы сжимали кожу на бёдрах до отметин, но Доён стойко вытерпел и не произнёс ни звука. Он задал себе цель и молчал, стиснув зубы даже тогда, когда в него вошёл очередной член. До слёз тянуло от боли, от унижения, от омерзения при виде уродливого лица, нависающего над ним, мужчина–бородавка сразу же перешёл на быстрый темп, не считая нужным время на привыкание. Глаза Доёна устремлены в небо, такое тусклое и голубое, дрожащее от каждого толчка в и так слабое и беспомощное тело. И то вид этот постоянно то перекрывала голова мужчины, то показывались собственные коленки, исхудавшие от тяжёлого пути. — Знаешь, — начал Бородавка, — когда я впервые увидел тебя в борделе, ты встретил меня надменным холодным взглядом, потом фыркнул и спрятался в глубине комнаты с харимисэ. Я навсегда запомнил этот момент, какой мерзкой выскочкой ты оказался, смотрел на меня сверху вниз, хотя кем являешься сам? За скромную сумму тебя дерут мужики в любых вариациях! Теперь, наконец-то, у меня появилась возможность показать тебе твоё место. Вот она — реальность! Доён молчал. Он не помнил этого человека, как и не помнил лиц большинства клиентов. Все они были серой массой, которые ради животного траха готовы были потратить последние деньги. Доён таких не уважал, но молча обслуживал, осуждая в душе. Мужчина двигался ритмично и быстро; он, переполненный похотью, явно хотел закончить как можно быстрее и вернуться в Киото, предварительно получив бесплатное удовольствие. Доён бы и пнул его в живот, да ноги нелепо болтались в воздухе, как и голый таз — лишь одна спина ощущала мороз от земли. Зубы он стиснул посильнее, чтобы случайно не обронить болезненный стон или крик, не дать понять, что его окончательно добили, сломали целой цепью унижений. Бородавка толкнулся, и стены, построенные Доёном, начали рушиться. Ощущения чужого члена, силой проникающего в тело, одновременно привычны и странны, хотелось отстраниться, но руки на талии Доёна примёрзли, впились в кожу с когтями, тянули назад, и Доён насаживался только сильнее. Скрывать звуки больше не получалось, и Доён видел в глазах напротив удовольствие. «Заканчивай, пожалуйста», — единственное, что крутилось в голове. И мужчина, словно услышав его, действительно закончил. Не без отметин на бёдрах, не без заплаканного лица перед ним — но закончил. Доён даже не помнил, как к нему подошли последние двое. Одного из них звали Цукаса, о втором сказать он ничего не мог, только помнил, как два этих амбала подняли его, грязного и измученного, на руки. Доён взмыл в воздух, ноги его безвольно болтались, он был снова зажат между двумя людьми, как и в первый раз, только теперь насиловать его будут на весу. Не многое изменилось. — Подождите… — Доён наконец осознал, что его сейчас ожидает. Не успевает он оттолкнуть одного из мужчин в грудь, как в него одновременно проникли два члена. Боль вперемешку со страхом быть покалеченным всё-таки заставили Доёна кричать. Он никогда не слышал свой голос таким беззащитным, таким резким и отчаянным. Кто-то выкрутил громкость на максимум, и Доён не щадил чужие уши: оглушающие, животные звуки резали без ножа; нежный, воздушный, мелодичный голос превратился в орудие убийства. Пока на его теле чужие руки, он не перестанет — Доён пообещал сам себе. Руки не держали, пальцы беспомощно царапали кожу одного из бывших клиентов, другой по имени Цукаса прижимался грудью к спине Доёна. Между ними ни кусочка пространства, Доён чувствовал запах чужого пота и пытался отстраниться, как мужчины начали резче двигаться. Он никогда не принимал в себя два члена одновременно, никогда не думал о подобной дерзости, и сейчас, когда его терзали с двух сторон, ему оставалось только смиренно соглашаться на судьбу и проливать слёзы. — Никогда не разрешали прийти в бордель с другом, — пожаловался Цукаса, — так хотелось насадить тебя на двоих, и теперь мы наконец можем трахнуть твою дырку одновременно. Другой засмеялся на эти слова. Доён был потерян. Он бился в истерике, желая освободиться, но мог лишь болтаться в воздухе, будучи зажатым между своими насильниками. Внизу всё горело, его внутренности разрывало от боли, а издевательства беззаботно продолжались. Доён потерялся во времени, сколько слёз он пролил: всё окружение превратилось в расплывчатое изображение. Именно сейчас он хотел оказаться дома, в Симабаре, окружённым беззаботными младшими. Лежать на одном футоне с Тэёном, слушать игру Ёнхо на кото и курить трубку. Он бы не жаловался на неприятных клиентов, не перечил бы хозяину, не убегал по ночам к лавкам с едой. Пока его разум летал между Эдо и Киото, тело его буквально разрывали. — Пожалуйста, — сил умолять больше нет, голос Доёна всё тише и тише, и он не мог даже продолжить просьбу. Голова разрывалась от голосов, ревущих в непонятном настроении. Доён чувствовал, как его руки ослабевали, медленно сползали с чужих плеч и безвольно повисли в воздухе. В глазах плыло, чёткие фигуры приобрели волнистые границы, и боль от насилия постепенно сходила на нет. Доён не заметил, что мужчины давно уже кончили и вышли из него; теперь он обессиленно лежал на земле, весь испачканный в сперме и грязи, его ноги не смыкались, болтались как лапшинки, колени неестественно смотрели в разные стороны. В эту пору, когда хотелось наконец отдохнуть от мирской жизни, забыться на мгновение в дымке вечности, Доён почувствовал, что его взяли на руки и куда-то несли. Голова не поворачивалась, сознание так и стремилось ускользнуть — и его кожу ударило от холода воды. Страшно. Непонятно. Его тело повисло в невесомости, под толщей воды не слышно, как мужчины от испуга кричат друг на друга. «Это не в планах!» — ускользнуло от Доёна, как и большая часть их разговора. Сейчас хотелось только отдохнуть, охладиться, чтобы боль ослабела. Воздух в лёгких заканчивался со стремительной скоростью, но Доён не собирался сдаваться. Как бы ни хотелось спать, как бы ни закрывались глаза — вдалеке он слышал знакомый голос. Тэиль бежал по мосту, опережая ветер. Ещё издали он увидел, что сделали с Доёном, и испугался: подобное не входило в планы, но было уже поздно. Несколько мужчин толкнули тело в воду, и оно медленно шло ко дну. Даже если Доён жив, он быстро закоченеет в ледяной реке. Тэиля впервые за долгое время накрыла паника. Он убил друга, не своими руками, но косвенно всё равно был причастен. Он не дал чётких инструкций, позволил клиентам–добровольцам вдоволь поиздеваться над и так раненой душой Доёна, изнасиловать его и утопить. Доён больше никогда не вернётся в бордель, не сядет рядом с Ёнхо за харимисэ, не выскажется саркастично о гостях. Потому что его больше нет, и вина сидит на плечах именно Тэиля. — Вы что наделали? — задыхающийся и со слезами на глазах, Тэиль пытался сдерживаться. Хотелось вломить хотя бы одному из мужчин по лицу, но разница в размерах и силе останавливала его. — Наказали беглеца, — ответил один из них. — Просто увлеклись немного и перестарались. Зато остальные быстро сдадутся после того, как узнают о расправе. — Сатору, больше никого нет! Я, Ёнхо и Юта — всё! Мы идём в Киото втроём, потому что никого больше нет. Зачем вы убили Доёна? Хозяин не мог приказать это. — Он сказал нам действовать по ситуации. — По ситуации? Так сложно было сдержаться? Вас пятеро здоровых мужиков и вы не смогли бы проще разобраться с одной проституткой? Вас тупо поглотила жажда крови, просто захотелось поиздеваться, ведь никто вас не наругает. Тупые крестьяне, вы снова всё испортили! — Закрой рот, дырка, — Тэиля прервал другой мужчина. — Ты не думай, что можешь управлять нами, раз был маяком. Обращение к тебе ничем не будет отличаться от твоего дружка, если ты не заткнёшься. Их слова не удивили Тэиля. Конечно, он понимал, что для хозяина такой же товар, как и остальные, даже если ему и доверили влиться в группу беглецов и вернуть её. Будучи бедными, грубыми и хамоватыми, мужчины перед ним всё равно оставались более свободными, более честными, самыми настоящими, чего нельзя сказать о Тэиле, завравшемся настолько, что самому сложно сообразить, где правда, а где ложь. Когда он обернулся, то увидел Ёнхо с кроликом в платке и Юту, которого вели ещё два ищейки. Тот не пытался вырваться, словно смирился с судьбой, которую так хотел перехитрить. На Тэиля он смотреть не хотел: слишком многое прошло за такое короткое время, и раны, нанесённые резво и без предупреждения, ещё долго будут заживать. Как они будут уживаться в борделе снова — вопрос открытый, но Тэиль не злится на отстранённость друга. Всё-таки он сам виноват, что поддался просьбе хозяина и выбрал статус вместо близких людей. — Так, один, два, — здоровяк указал пальцем на Юту, потом на Ёнхо, — три. Все здесь. Можем возвращаться. Тэиль только мог с грустью посмотреть на оставшихся, фуросики Доёна, которое он вырвал до этого, всё ещё тяжестью висело за спиной. Пока ищейки готовили подорожные и деньги на еду, он призраком проплыл мимо них, игнорируя недоумённые восклицания. Тэиль спустился под мост. Промёрзлая земля, на которой редели травинки, сразу дала о себе знать: ноги моментально замёрзли. Река, которая была больше похожа на глубокий ручей, чистая и прозрачная, неслась в неизвестном направлении. Неизвестно, смыло ли тело или достигло дна, но Тэиль решил не гадать. Он снял фуросики и положил его у берега. Там осталось лишь немного денег, веточка ликориса и целый персик. В пути Тэилю они уже не понадобятся, а за судьбу Доёна говорить он не мог. Да, кто-то из крестьян мог украсть платок или содержимое, но Тэиль всей душой будет молиться за его сохранность. — Эй, мы отправляемся! — крикнули на мосту, и Тэиль поднялся с колен. Он бросил последний взгляд на фуросики и сказал про себя: «Прости. Я был не прав». Нумадзу они покинули в полной тишине, только местные путешественники пылали страстью к дороге, но Юта, Тэиль и Ёнхо, окружённые огромными мужчинами, не могли полностью насладиться дорогой назад. Да и между собой они тоже не разговаривали, особенно после того, как Юту буквально ткнул в пол лицом его друг. Обиделись они друг на друга или нет — Тэиль не догадывался, но тишина угнетала его. Так длилось до тех пор, пока Ёнхо не подал голос. — И тебе настолько всё равно после всего случившегося? — его губы подрагивали то ли от холода, то ли от слов. — Нет, — всё что мог ответить Тэиль. — Тогда почему ты такой спокойный? Мы убили его! Ты понимаешь? Злой Ёнхо всегда пугал, но сейчас он ещё и отчаянный. Его слова резали по сердцу, душили без рук, и Тэиль лишь мог защищаться односложными предложениями. — Понимаю, мы причастны к смерти Доёна. Мне тоже тяжело, но что уже поделать. — Проявить хоть капельку сраной инициативы? — Ёнхо огрызался не на шутку. — Если бы я предугадал такой конец, то ни за что бы не пошёл с тобой. Никакой ранг не стоит чужой жизни. Доён был не просто нашим коллегой — он был другом. Меня поражает, насколько спокойно ты отнёсся к жестокой расправе над ним и ни слезинки не проронил. Теперь меня пугает мысль: какой ты на самом деле человек? — Такой, который не может показать свои страхи. Если я разревусь сейчас, то ничем не помогу — только разведу соплей, которых и так достаточно. Мне жаль. — Твоя жалость никому не сдалась, — огрызнулся Юта. Это были его первые слова после случая в гостинице. Тэиль посчитал правильным не отвечать ему.