Паучительная история

      Одна и та же история для различных людей может начинаться по-разному. Заканчиваться — тем более.       Вот и расследование недавней череды убийств каждый задействованный в нём полицейский воспринял по-своему: кто-то столкнулся с отдельными «фокусами» маньяка ещё до того, как их официально объединили в серию, другие же присоединились к первым уже в момент создания большой следственной группы… А кое для кого всё началось вообще лет пять-десять назад!       О том, как эта история для кого завершилась, я ещё успею рассказать. Куда торопиться? Правильнее было бы начать с того, в какой момент к поискам душегуба подключили меня.       Дело было двадцать третьего ноября, в пятницу, в шесть часов вечера. Одновременно начинали подходить к концу и осень, и неделя, и мой рабочий день. Совпадение? Впрочем, последнее было ещё под вопросом: я не знал точно, насколько затянется допрос одного не очень хорошего гражданина, ранее дважды судимого — за кражу со взломом и разбойное нападение — и много раз задерживаемого по подозрению в чём-то похожем. Хотя… О чём речь? Вопросы-то жулику задавал в основном мой напарник, Аллен, а мне оставалось просто присутствовать.       Свою часть работы я и так выполнил. То есть по просьбе напарника отыскал «клиента» — не стану подробно рассказывать, как и где, а то получится отдельное произведение — и привёл его в отдел. В идеале Аллен должен был мне помогать, но он же с недавних пор числился не просто детективом, а детективом-сержантом, что вы… Без пяти минут генералом! Ему, видите ли, некогда. Справедливости ради, моего друга действительно нагрузили кучей новых обязанностей.       Задержанный не скрывал недовольства и дискомфорта: ёрзал на шатком стуле, смотрел не на нас с Алленом, а в стену сбоку, словно пытаясь разглядеть на сером фоне что-то интересное. Оно и понятно. Тесновата маленькая допросная для такой масштабной личности!       Сам допрос со стороны выглядел довольно забавно. Этакая словесная битва двух противоположностей — полицейского и преступника, лысого и заросшего, белого и афроамериканца, щуплого и широкоплечего, хорошего человека и… Кхм-м… Ну, понятно, кого. Впрочем, сходство у дискутантов тоже было: оба ростом около пяти футов восьми дюймов, то есть на полголовы ниже меня.       Я сидел молча и старался понять, почему из бандитских уст до сих пор не вылетела фраза: «Мне нужен адвокат».       Самостоятельно догадаться не получилось — бандит опередил меня. Причём весьма оригинальным способом. А именно — вынул из кармана мобильник, открыл нужную страницу банковского приложения и начал что-то втолковывать Аллену. Тот поглядел на экран сначала без особого энтузиазма, затем, прочитав нечто интересное, удивлённо вздёрнул брови, поднёс телефон поближе к глазам, словно не веря им; и, наконец, положил гаджет на стол передо мной и чуть севшим голосом сказал:       — Ты это видел, Рэй? У человека есть алиби, а он молчит! Только сейчас о нём вспомнил…       Услышь эту фразу посторонний — она показалась бы ему вполне естественной и обыденной, без подвоха. Но не всё так просто. Я достаточно хорошо знал Аллена. Всё-таки мы с ним год вместе работали в патрульно-постовой службе, а затем разными путями перебрались в отдел ограблений. Поэтому мне хватило времени усвоить, какое изменение голоса и тона давнего коллеги что означает.       Обычно этот голос довольно высокий и звонкий, хоть и недостаточно тонкий для того, чтобы называться «девичьим» или «пискливым». Однако он часто становится чуть ниже и глуше в те моменты, когда его обладатель чем-то недоволен. Почему так? Без понятия. До сих пор не знаю ни я, ни сам Аллен.       Более того, в чём смысл обращения ко мне: «Ты это видел, Рэй»? Нельзя просто спросить бандита: «Что ж ты молчал»? Ещё как можно! Но Аллен этого не сделал. Опять же, из-за чего? Скорее всего, напарнику не нравилось моё затянувшееся молчание и отсутствие помощи в «раскалывании» подозреваемого, вот он и решил мягко намекнуть, что пора просыпаться.       Поняв всё это, я взглянул на экран усердно подсовываемого мне под нос телефона. Кое-что из увиденного здорово меня озадачило.       Это «кое-что» представляло собой электронный чек из магазина одежды. Адрес, дата и время оплаты по карте, технические данные вроде номера кассы — всё было на месте. В чём заключалась проблема? Суть такова: изначально мы с Алленом думали, что вечером прошлого четверга наш темнокожий приятель находился совсем в другой части города и занимался там далеко не пополнением гардероба, не-е-е-е…       С другой стороны, в надёжности алиби при желании можно было бы усомниться. Хотя бы ненадолго. У меня в голове это выглядело так: «Ты недавно купил одежду? Так носи её, что ж ты ходишь в старой кофте неопределённого цвета и потёртых джинсах». Озвучивать мысль я не стал. Не хотелось придираться — сам сидел в выцветших брюках и пиджаке, края рукавов которого уже давно посерели; а всё потому, что нормальный костюм дожидался возвращения из химчистки. То ли дело Аллен. Всё не только новое и дорогое, но и хорошо выглаженное — красота! Мой друг всегда следил за своим внешним видом, и, наверное, неспроста: надо же как-то компенсировать природную плюгавость.       Словом, идею о мнимой неправдоподобности покупки одежды я забраковал. Вместо этого проговорил вслух следующее:       — Знаешь… Некоторые хитрецы специально на время «одалживают» свои кредитки друзьям или родственникам. Я поговорю с продавцами и администрацией магазина — посмотрим, вспомнят ли тебя.       Жулик начал бубнить что-то нелестное о моей дотошности, но мы с Алленом успокоили его. Подумаешь, чуть больше половины суток в «обезьяннике»… Это же пустяк по сравнению с двумя предыдущими сроками! Всё равно на ту субботу у меня были запланированы кое-какие дела в участке. Вот я и подумал: почему бы не убить двух зайцев одним выстрелом?       Стоило нам с Алленом отвести «любителя шопинга» в камеру для задержанных, как за нашими спинами нарисовался человек, которому выпала сомнительная честь втянуть меня в маньяческую историю.       — Хоффман! Гиббс! — позвал он меня и моего друга соответственно. — Пойдёмте ко мне в кабинет, разговор есть.       Я обернулся на хриплый бас. Узнать его обладателя было нетрудно: брюки с подтяжками, рубашка редкого бирюзового цвета и такие же глаза, болезненно-красное лицо — кому всё это могло принадлежать, кроме начальника отдела ограблений, лейтенанта Ника Каннингема? По отдельности, конечно, много кому. Но одновременно…       «Видимо, я приеду домой только ночью!» — мысленно проворчал я и без особого энтузиазма поплёлся за шефом.       Аллен шагал куда бодрее меня. Почему? Тут возможны варианты: может, он устал меньше, а может, всё дело в отношении к боссу. Тот всячески выделял Гиббса, общался с ним гораздо чаще и доверительнее, чем с основной массой подчинённых. Мой друг отвечал соответственно. «Правой рукой» Каннингема его, конечно, нельзя было назвать, но одним из пальцев на этой самой руке — вполне. Так что новоиспечённый сержант мог воспринять приглашение на разговор не как оттягивание долгожданного ухода с работы, а по-другому… Более позитивно.       Проходя мимо рабочих столов, я немного успокоился: кое-кто за ними ещё сидел, а это значило, что не мы одни были такими невезучими. Хоть какое-то утешение!       В это время лейтенант мотнул головой в сторону «обезьянника» и спросил:       — Ну, с этим как? Сознаётся или нет?       Аллен подробно объяснил, что произошло.       — Что ж. — Левый уголок рта Каннингема по непонятным причинам приподнялся. — Хорошо, что вы не отпустили этого парня сразу. Ну, мало ли, вдруг он — тот самый маньяк…       — Какой ещё маньяк? О чём вы?.. — не понял Аллен.       — Именно об этом я и хочу с вами поговорить. И не только я: по идее, мне следовало пригласить сюда начальника убойного отдела, ну, чтобы тот сам всё объяснил. Но не срослось.       Увлечённый молчаливым переглядыванием с Алленом и пожиманием плечами, я не заметил, как до нужного кабинета осталось не пятнадцать шагов, а пять. А затем и ноль.       Лейтенант отпер дверь ключом, и мы по очереди зашли в помещение. Что примечательно и символично, я перешагнул порог последним. В кабинете шефа было на удивление холодно. Оставлять окно чуть приоткрытым при выходе надолго — давняя привычка Каннингема, обычно безвредная; однако в тот раз она принесла одни неприятности. Да какие! Мало того, что до нашего появления ветер успел сдуть со стола чистые листы бумаги и черновики, из-за чего Ник и Аллен чуть не наступили на них, так ещё и квадратная кружка упала на бок. Начальник отдела присвистнул:       — Не понял. Что за торнадо? — и наклонился за листками. Наверняка ему было трудно делать последнее из-за «широкой кости» и не менее широкого живота, но Каннингем справился. Гиббс тем временем закрывал окно. Ветер, направленный прямо в кабинет, здорово этому противился — выл, свистел, давил на раму и створки до скрежета в фурнитуре, отвечавшей за их положение… И всё напрасно.       Собрав бумажки, Ник начал сортировать их: первым делом на стол вернулись чистые листы, затем — что-то то ли из черновиков, то ли из документов. Часть поднятого была отправлена в мусорную корзину в углу у двери.       — Ну, с одним «ураганом» разобрались. Теперь поговорим о втором ветре — ветре перемен! — Каннингем приземлился на свой стул, от чего тот скрипнул и чуть съехал назад. — Отношения с убойным отделом меняются. Если раньше эти ребята делали нам всякие гадости и подлости — ну, например, отнимали «наши» дела, сами понимаете, — то теперь, наоборот, хотят мириться. Точнее, хотят, чтобы мы им кое в чём помогли. Пока так. Дальше видно будет…       Сначала я не понял, о чём речь, но быстро вспомнил, что недавно в отделе убийств сменилась руководящая верхушка — его возглавил близкий друг Ника. Это многое объясняло.       Вернув завалившуюся на бок кружку в нормальное положение, Каннингем продолжил:       — Вчера начальник убойного отдела выявил серию убийств с ограблениями. Ну, то есть пока только предстоит доказать, что это именно серия; но закономерность налицо. Вот, смотрите.       Босс разделил на две стопки те самые листы бумаги, которые только что с пыхтением и охами-ахами поднимал, и протянул одну такую пачку мне, другую — Аллену. Оказалось, что это были распечатанные копии информации из базы данных отдела убийств. Я бегло просмотрел всё. Раз убийство с применением огнестрельного оружия, два, три, четыре… Конец.       Самому давнему трупу «исполнилось» шесть месяцев, последнему — пять дней. Все четверо расстреляны. Пули везде одинакового калибра, причём весьма экзотического, нетипичного для Соединённых Штатов. А вот пистолеты разные. У одних погибших совершенно точно пропали ценные вещи, с другими не до конца понятно, забрал ли убийца что-нибудь. С трасологией и полезными находками так себе — ни пригодных к идентификации отпечатков пальцев или обуви, ни, тем более, следов ДНК и других улик вроде случайно выроненного преступником документа на собственное имя, хе-хе… Только пупырышки от резиновых перчаток на пыли рядом с жертвами. Первые три случая расследовались долго и в конце концов оказались безнадёжными «висяками», с самым свежим же пока работали и даже нащупали кое-какие зацепки. Интересно. Схожие черты, конечно, прослеживались, но и различий хватало. То есть как хватало… Их было намного больше! Почему тогда начались разговоры об объединении в серию, да ещё и с привлечением в оперативно-розыскную группу помощников со стороны, из другого отдела? Что-то не то. Я не догадывался, где подвох, потому что информации явно недоставало: кое-какие важные сведения на распечатках отсутствовали, как и криминалистические детали вроде подробных результатов различных экспертиз (кроме баллистической). Аллен опередил меня с высказыванием данной мысли. Ответ Каннингема звучал так:       — Я сам пока знаю не всё. Но объяснить, чего от меня хотел новый глава убойного отдела, могу. Мы с ним недавно пообщались, ну, и вот что он мне передал…       Пересказ от Каннингема получился немного растянутым, но неожиданно занятным, да ещё и пестрил подробностями, которые могли бы остаться загадкой, если бы не дружба рассказчика с новым начальником отдела убийств.       Началось всё довольно необычно. Вот как: последний засиделся допоздна, просматривая записи о нераскрытых делах в компьютерной базе данных. Зачем? Почему?.. Каннингем этого не объяснял, но у меня и без его подсказок появились определённые мысли — всё-таки я кое-что знал о тонкостях службы на лейтенантском уровне, хоть и не подавал вида.       Вот моя идея. Я неспроста упоминал, что те дни пришлись на конец ноября. Скоро в каждом отделе должны были подводиться итоги месяца, а затем и вовсе квартала и года. Всех показателей, за которые нашему ненаглядному начальству предстояло держать ответ, не перечислить; но главным из них являлась раскрываемость преступлений. Поэтому приятель Каннингема и вылавливал из базы данных «висяки». Скорее всего, у парня чесались руки «похимичить» с некоторыми делами, чтобы они не попали в категорию нераскрытых. Например, списать какое-нибудь убийство на бандита, который и сам уже умер: трупы по понятным причинам отпереться от обвинений не могут! Или ещё что-либо придумать… Способов много.       Забегая вперёд, скажу, что мне очень долго не удавалось уточнить, правдива ли эта догадка. Было не до того. Зато когда истина наконец вскрылась… Впрочем, обо всём по порядку.       Как бы то ни было, начальник убойного отдела увлёкся и дошёл до изучения преступлений аж полугодовой давности. Тут-то и всплыла запись о расстреле на выезде из города. Перечитав документы о мужчине, вышедшем из автомобиля проверить, что не так с колесом, и получившем пять пуль в спину, наш любитель вечернего ковыряния в базе данных вспомнил о недавнем убийстве, похожем на найденное. Начал сравнивать.       Результаты сопоставления расстрелов здорово настораживали. Тут один выстрел издалека и добивание ещё четырьмя в упор — и там первая пуля попала в цель с двадцати ярдов, а остальные выпущены с трёх шагов; тут редкий калибр .322 S, то есть Spider, — и там тоже… Занятно. Нашлось и другое сходство, куда более важное. В обоих случаях судмедэксперты устанавливали, что раны жертв не такие глубокие и широкие, какими должны быть при использовании соответствующего пистолета. Отсюда версия: стреляли не из нормального оружия, а из самодельного — грубо говоря, из «самопала» — или, что менее вероятно, повреждённого. Специалисты по баллистике поддерживали эту идею.       Были и другие подозрительные совпадения, но о них наш лейтенант подробно не рассказывал — сослался на то, что начальник убойного отдела сам всё перечислит при встрече.       Так или иначе, на временном промежутке между похожими убийствами нашлись ещё два таких же. Техника стрельбы, странности с определением типа оружия — всё совпадало. Почти. Я уже говорил, что обожаю слово «почти»? Нет? Одно из самых коварных наречий на свете, как-никак. За этим словечком всегда кроется что-то интересное.       Тут-то и случился небольшой казус, из-за которого официальное объединение преступлений в серию до сих пор оставалось под вопросом. Дело в том, что эксперты по баллистике говорили о четырёх разных самодельных пистолетах, а не об одном и том же. Упс… Но начальник отдела убийств в упор не замечал густую тень медного таза, которым накрывалась идея о маньяке, и планировал идти до конца. Правильно ли это было?       На следующий день после «открытия» начальник убойного, подгадав момент, собрал у себя в кабинете четырёх детективов, отвечавших за расследование каждого убийства, и поделился с ними своей догадкой, а затем поинтересовался: мол, как считаете, возможно ли раскрыть всё одним махом? Посовещавшись, «фантастическая четвёрка» решила: шансы появятся, если заручиться помощью отдела ограблений. Всё-таки у двух жертв кое-что пропало… Да и у второй пары преступник рылся в карманах либо в бардачке автомобиля. Просто ничего ценного не нашёл — разная бытовая мелочь и документы убийце не пригодились и были брошены рядом с трупами.       Особенно задумке своего босса обрадовалась женщина, возглавлявшая расследование последнего из убийств. Ей подмога была нужнее всего.       Спустя какое-то время начальник убойного отдела поговорил и с Каннингемом. Тот сказал, что подумает. Видимо, промежуточным результатом этих самых «дум» стал разговор с нами.       Интуитивные выводы о рассказе шефа были хоть и мрачноватыми, но не лишёнными некоторой надежды. Дело в третьей жертве. Мужчину, застреленного в двух шагах от своей машины, знал не только я, но и многие другие полицейские. Он не работал на станке для печати долларов, но делал деньги, а также, не являясь писателем, всё равно прекрасно владел пером… Колоритная личность! Частно мелькал как в кругах мафии, так и в маленьких компаниях жуликов-одиночек. Естественно, на фоне трёх мирных обывателей этот парень выделялся ярче некуда. Чутьё подсказывало обращать внимание именно на него. Да и Ник намекнул, что по «предпоследнему расстрелу» улик больше всего.       Каннингем потихоньку начал заканчивать свою речь:       — Окончательно всё станет понятно только в понедельник, но я решил предупредить вас заранее, ну, чтобы не было сюрпризов. Два человека из наших уже согласились присоединиться в случае чего. Осталось ещё двое. Ну, пойдёте?       Я ответил не сразу — призадумался.       В большой следственной группе весь умственный труд достаётся её создателю и ещё паре-тройке сотрудников званиями повыше, а рядовые участники-детективы чаще всего просто выполняют рутинные поручения, добывая конкретную информацию указанными способами. Подобная ситуация резко отличалась от моей повседневной работы, когда я сам должен был делать выводы из того, что узнал, и предугадывать последствия своих — и не только своих! — действий. А ведь это здорово напрягало… Тот ноябрь прошёл как раз в режиме усиленного шевеления мозговыми извилинами. Отсюда вывод: если согласиться, то данное безобразие ненадолго прервётся — какое-то время побуду «мальчиком на побегушках». Хоть и квалифицированным. Лучший отдых — смена деятельности, правильно?       Это во-первых. Во-вторых, на тот момент я ещё ни разу не сталкивался с серийными убийцами, так что мне было по-человечески интересно наконец исправить это «досадное» упущение.       — Хоффман, ты чего задумался? Отказаться хочешь, что ли? — прервал мои размышления лейтенант. Да уж, чтец мыслей из него был так себе, на что я и намекнул:       — Нет, что вы. Наоборот… Я обеими руками и одной ногой «за»!       Тут-то шеф и сказал то, после чего я начал подозревать неладное.       — Ну, я же не просто так выбрал именно вас двоих. Видите ли, мой друг хотел пригласить в группу кое-кого конкретного. Он очень подробно описал этого парня. Ну, вот так: блондин, узкое лицо без «растительности», могильно-серые глаза… — Каннингем уставился на меня, хитро прищурился, спросил: — Хоффман, не знаешь такого, а? — и, подмигнув, залился мягким беззлобным смехом.       Мне же было совсем не смешно. Когда начальник убойного отдела успел запомнить мою внешность, если мы с ним ни разу не пересекались вживую? Нечестно как-то: он меня знает, а я его — нет.       — Ты удивлён? Ну, не разевай рот. Мой друг весьма наблюдателен и знает в лицо или по имени многих более-менее заметных сотрудников, проявивших себя в чём-то хорошем. Так что тут, ну, нечему поражаться.       — Допустим… Но где именно он меня заметил?       — Вот и выяснишь.       После такого у меня не осталось выбора, кроме как согласиться на участие. Аллен тоже не возражал. Он уточнил у лейтенанта кое-какие административно-организационные тонкости, а затем мы вышли, оставив хозяина кабинета в одиночестве. Впрочем, тот и сам поглядывал в сторону своего бежевого пальто на стойке-вешалке.       Поначалу Аллен молчал. Однако примерно в двадцати шагах от кабинета шефа он оглянулся и, видимо, убедившись, что дверь не двигается, воскликнул:       — Честно говоря, вообще ничего не понимаю. Серийный убийца? В Миннесоте?! Что за ерунда, у нас же чуть ли не меньше всего маньяков; по крайней мере, пойманных. Вот с невыявленными сложнее…       По голосу не было ясно, обращается ли Аллен ко мне или просто рассуждает вслух. Оставалось помалкивать и ждать. Кстати, для молчания нашлась и куда более веская причина — я банально хуже разбирался в теме «серийников» и боялся по незнанию сесть в лужу.       — Что думаешь? — ответил Аллен на мой немой вопрос.       — Ничего… Считаю, пока рано судить о чём-то: Каннингем не показал половину экспертиз. Вот когда «убойщики» сами всё объяснят, когда мы поваримся в их среде, тогда и будут первые выводы.       — Понял, — ответил мой друг, улыбнулся одним уголком рта и ненадолго сменил тон на более вкрадчивый, — а на самом деле что думаешь? — Смысловое ударение падало на слова «на самом деле». — Рэй, у меня же глаза не для красоты к голове приделаны. Я прекрасно вижу, что ты что-то заметил, просто стесняешься высказаться. Как всегда.       Быстро ответить не получилось — новоиспечённый сержант повернул направо, к своему кабинету, чтобы забрать верхнюю одежду. Мне-то было куда проще. Рабочий стол удачно попался на пути, так что за висящей на стуле курткой не понадобилось никуда дополнительно заходить. Я накинул её и вызвал лифт. Судя по тому, что он почти не скрипел, не гудел и не угрожал развалиться на ходу, кабина находилась очень далеко от нашего этажа. Прошло десять секунд, пятнадцать, полминуты… М-да. Даже Аллен прибежал быстрее! Шляпа и старомодный серый плащ делали его похожим на книжно-киношного сыщика из прошлого века. Правда, с лексиконом либо современного американца, либо «универсала», который мог жить в любой эре и какой угодно стране:       — Куда-а-а?! Смотрите, какой хитрый — хотел убежать, так и не рассказав о своих мыслях.       Я поделился несколькими идеями о третьей жертве. И не зря, потому что ответ Аллена здорово их дополнил.       — Не знаю, не знаю. Две недели назад поговорил о нём со знакомыми из отдела по борьбе с мафией — так они сознались, что даже у них не вышло разобраться с его смертью. Представляешь?! Может, именно случайность-то всё и объясняет.       Скрип, лязг — и двери лифта открылись.       — Я вот думаю немного о другом, — продолжил Аллен уже внутри. — Скорее всего, придётся нацелиться на оружейно-стрелковый контингент. Наверняка чудит кто-то из охотников или бывших военных.       Настала моя очередь сомневаться:       — Не перебор? Стрелять много кто умеет.       — Сам-то пробовал попасть в живую цель с двадцати-тридцати ярдов не из нормального пистолета, а из самодельной развалюхи?! Причём с первой попытки?       — Да… Пробовал, и ещё как, — решил я немного удивить Аллена. Попытка удалась: он молчал, но рот у него открылся. Какое забавное противоречие! — Только неудачно, не попал ни разу.       — Во-о-от, — пришёл в себя Аллен.       Ему наверняка хотелось дополнить свою мысль, но лифт неожиданно пошатнулся с проверяющим твёрдость атеистических убеждений грохотом. Не без гордости могу сказать: я это маленькое испытание прошёл, хоть и схватился за боковой поручень. А вот мой друг отлетел к стене. До того, как двери открылись и по нормальному расположению пола стало понятно, что опасности нет, у меня в голове успела пронестись куча проклятий в адрес ремонтников, отполировавших и подкрасивших кабину до металлического блеска, но толком не разобравшихся с теми старыми деталями, которые не были видны невооружённым глазом — лебёдкой, канатами, противовесами и ограничителями. Получилась своеобразная иллюзия новизны. Круто и современно внешне, но внутренности как ржавели, так и ржавеют. Матерящийся Аллен встал с помощью протянутой мною руки и чуть ли не выскочил наружу.       Договорить не вышло: на улице мой друг отшутился и повернул в сторону своего дома неподалёку, а я двинулся к автобусной остановке. Напоследок подумал: неудивительно, что у Аллена взгляд и слух зацепились именно за особенности стрельбы. Это же его стихия! И в пистолетах Гиббс разбирается великолепно, и с меткостью у него проблем никаких. Проверялось неоднократно. Когда ему попадаются такие же знатоки, он делает то же, что и большая часть голливудских режиссёров — снимает шляпу.       Путь был не слишком приятным. Помня о хаосе в кабинете Каннингема, я каждые пять секунд невольно думал: сейчас ка-а-ак подует слева — и лететь моему стасемидесятифунтовому телу прямо в хрупкую стеклянно-пластиковую стену офисного здания… Но обошлось. В двадцати-тридцати шагах от долгожданной остановки мне уже стало понятно, что ветер походил на маленькую собачку, которая громко лает, но вряд ли способна укусить: шумел он, конечно, жутко, но низкие клёны, посаженные вдоль дороги, не шатал, да и шапки с прохожих не сдувал. Странно.       Нужный автобус приехал быстро, так что ловить лицом порывы упоминавшегося ветра мне не пришлось. Первые пять минут дороги прошли без происшествий. Затем случилась маленькая неприятность: зажужжал телефон, и пришлось доставать его из брюк сидя. Очень неудобно… Причём не только для меня, но и для старичка, сидевшего справа, у окна. Перекладывание мобильника в куртку перед её надеванием помогло бы, но есть нюанс — в ней было столько карманов, которые ещё и открывались по-разному, что я мог просто запутаться в самый неподходящий момент.       Как оказалось, звонок был от жены. Это меня немного озадачило: в будние дни Джессика звонила редко. И правильно делала. Но если я и получал от неё входящие вызовы, то чаще всего ближе к обеденному времени, а не по вечерам.       Если исключить редкие случаи, когда происходило что-то экстраординарное и срочно требовалась моя помощь, то у всех звонков Джессики можно было выделить две цели — ненавязчиво уточнить, люблю ли я её по-прежнему, и проверить, выполнено ли мной какое-нибудь из мелких бытовых поручений. При этом второй вопрос явно волновал супругу больше первого… Обидно!       В трубке послышалось обеспокоенное щебетание:       — Рэй, у тебя сегодня ночное дежурство, что ли?       — Нет… Просто немного увлёкся, да и начальство задержало. Я сейчас в автобусе, скоро буду. Сама-то ты уже дома? Вроде говорила, что сегодня поздно придёшь, — удивился я тому, что жена, оказывается, опередила меня с возвращением.       — Да, я тут. Приехала пару минут назад. Для меня всё, что позже семи часов вечера, — это уже жуть как поздно, ты же знаешь… — Джессика осеклась и продолжила говорить секунды через две-три: — Просто хотела предупредить: мне нужно ехать в другой город уже этой ночью.       Я попробовал осмыслить услышанное. Получилось — в памяти всплыли недавние разговоры о загородной поездке по работе.       — Ты имеешь в виду то запланированное интервью со знаменитостью? — озвучил я свою догадку. Джессика уточнила:       — Пока этому парню до знаменитости далековато. Вот когда мы с подругами приедем к нему, поговорим с ним и опубликуем результаты беседы, тогда прославится обязательно, никуда не денется!       — Понятно. Представляешь… У меня тоже скоро будет спецзадание, прямо как у тебя. Только без поездок, конечно. Как приеду — расскажу подробнее, если захочешь.       — Ещё как захочу. Ты ещё спрашиваешь! Ладно, жду.       Разговор закончился как раз вовремя: дедок уже чуть ли не пихал меня, пытаясь пройти к выходу.       Я повернул голову к окну. За стеклом красовался светящийся изнутри городской театр — такой эффект создавали «хитрые» лампы на обратной стороне мраморных колонн. Перед тем, как автобус снова двинулся, у меня в голове мелькнули две мысли. Всё по классике — одна хорошая, одна плохая. Первая была о том, что до дома осталось всего две остановки. Вторая звучала куда мрачнее. Примерно так: зря театральные деятели придумывают фокусы с фасадом своей обители, это им не поможет — большая часть людей предпочитает гораздо менее величавые по внешнему виду кинозалы; даже нашёл аналогию — физиономии живых людей сильно уступают по красоте «подправленным» морговскими косметологами и гримёрами лицам покойников на похоронах, но мертвецам от такого преимущества не легче!       Невесёлые отвлечённые мысли быстро сменились раздумьями о работе. Я старался понять, из-за чего стрелок выбрал кустарно изготовленные пистолеты вместо одного настоящего. Неудобно же. Наверняка купить «ствол» нелегально гораздо легче, чем пытаться что-то смастерить самому, рискуя при первом же выстреле из своего изобретения взорвать собственную руку на потеху так и не поражённому пулей противнику.       Стараться-то я, может, и старался, но представляете, каким был бы современный мир, если бы для успеха в чём-нибудь хватало одного старания?.. Никаких дельных идей в голову не приходило.       Конец дороги прошёл уже без каких-либо мыслей. Все размышления были высказаны вслух потом, когда я ужинал и одновременно рассказывал Джессике о безлюдных участках трасс, метких выстрелах, ветре перемен и переменах ветра, странной величественности театра, в который никто не ходит, и многом-многом другом.