Все будет хорошо

- Помнишь, кто на тебя напал? Я подавился зеленым чаем, которым меня любезно угостил Роман Викторович. В это беспокойное утро я рано очнулся ото сна, сразу поспешив принять горстку своих таблеток, которые везде таскаю с собой, а после, отец Корякова пригласил меня за чашечку утреннего бодрящего напитка, дабы поболтать со мной тет-а-тет. -Нет, - опуская глаза в чашку, произнес я, прокручивая воспоминания о том, как Илья наносил удары раз за разом, не щадя меня. Отпил немного жидкости, отчего обожженное горло заболело. - Бывают уроды, конечно, - повторяя мой жест, подытожил он, а после, решил сменить тему, - Илья сказал, что нашел тебя уже без сознания на улице. И правильно сделал, что так сказал. -Да, он добрый человек, - ответил я тихо и неуверенно. По которому я умудрился начать сохнуть. Роман Викторович встал, направляясь к комоду, а после, достал из него бутылку дорогого виски. - Может, чего покрепче? - предложил он. Я отрицательно покачал головой, тяжело вздыхая. Не хватало еще мешать препараты с алкоголем. Это не для меня. Сейчас я больше думал не о том, как напиться, а о своем недалеком будущем. Я верю в то, что Илюша станет тем, кто нырнет за мной на дно в мой одинокий заросший омут и подарит мне надежду. Чувствую это. И я не могу его упустить. Арина будет очень расстроена. Наблюдая за тем, как мужчина заливает в стакан алкоголь, я молчал. Будь я посмелее, мог бы осадить его, сказав: «напиваться с самого утра вредно», но я всегда молчу, когда нужно что-то произнести. Я боюсь реакции. Боюсь, что мне скажут в ответ что-то неприятное и грубое, косо посмотрят, пренебрежительно покачав головой... Даже сейчас я не дрожу как осиновый лист на ветру лишь из-за своих бета-блокаторов. Без них я бы выпрыгнул в окно, как только проснулся в чужой кровати. От неимоверного страха внутри и сковывающей паники. Мое сердце в вечной клетке с железными прутьями, и ключ от него я прячу от своего страха сильно сближаться с людьми. Когда кто-то вдруг будет доверять мне и смертельно любить, я боюсь, что разочарую человека. Меня одновременно и тянет к Илье, и отталкивает, ведь моя душа в густом тумане. Я так боюсь. Губы отца Корякова растянулись в улыбке удовлетворения, когда он опустошил стакан виски залпом. А после, он потянулся за еще одной порцией. Я медленно поднялся из-за стола и направился к комнате Ильи, где меня временно «поселили» (я настоял на этом, когда говорил с родителями по телефону, отмахиваясь тем, что мне якобы очень тяжело сейчас двигаться). И увидел, как, облокотивитись на стенку и сложив руки на груди, стоял обеспокоенный Коряков. Объект моего непреодолимого обожания, причина страсти, боли в моем слабом сердце, он стоял в этот четверг не у школы вместе со своей подружкой, а у двери своей комнаты, ожидая меня, мое сердце сжималось от нескончаемого умиления, и я позволил себе испутить томный вздох, прикрыв глаза, не в силах сдерживать свои накопленные эмоции. - Это ты, - неопределенным тоном произнес он, поднявшись. Я пытался уловить в его взгляде намек на какие-то нежные чувства, которые, возможно, он мог испытывать ко мне сейчас; я ожидал сопереживания или раскаяния в содеянном, желания поделиться чем-то сокровенным, но в полюбившихся мне ярко-зелёных глазах смешались неясные с его стороны мне эмоции: неприятное смущение, неловкость, а местами даже какое-то неожиданное презрение. Как будто лезвием по сердцу мне ударил взгляд его глаз, но я лишь чуть приподнял голову, сдерживая эмоции. -Да, - кротко ответил я, что, кажется, показалось ему очень глупым, судя по тому, как он раздраженно закатил глаза. Это расстроило меня еще больше. - Отец попросил меня смотреть за тобой, - начал Илья, и его слова сразу же вызвали у меня искренний восторг. Он будет за мной ухаживать, что заставило меня невольно приулыбнуться, а что ещё лучше, возможно, Илюша расскажет мне о своих проблемах. Как своему другу, да? Но то, что я услышал после, резко перечеркнуло все мои надежды, - но ты не маленький, сам со всем справишься. - Справлюсь, -еще тише ответил я с разочарованием в голосе. Я желаю слишком многого, верно? Думаю, я недостоин даже минуты его внимания, не говоря уже о том, чтобы он начал что-либо мне рассказывать из своей личной жизни. Он актер в его постепенно разрушающемся театре, и я, скромный наблюдатель спектакля, нахожусь в метре от сцены, не в силах сделать маленький шаг навстречу, дабы сыграть решающую роль в его громкой пьесе. -Вот и все, я тогда пошел, - с облегчением сказал Илья. И, стрельнув в меня усталым взглядом, вальяжно прошел в коридор, хватая по пути рюкзак. И куда же ты пошел? Я забежал в комнату и стал торопливо надевать одежду, которую мне хоть и любезно выстирали, но на ней все еще были едва заметные темно-багровые пятна моей собственной крови. Я не стал долго собираться и сразу же двинулся за парнем, направляющимся в неизвестном мне направлении. Небо было чертовски пасмурным, и хмурые тучи нависли над мокрой землей - темные и устрашающие, они пугали своим масштабом, и я уже предвкушал то, какие сегодня будут сильные осадки. Боль все давала о себе знать, когда я переходил на бег, но быстро утихала, стоило мне вспомнить, ради чего я продолжаю идти. Мы миновали несколько километров, и я сильно устал идти, но Илья вдруг остановился у самого отвратительного подъезда, который я мог когда-либо увидеть. Это была постсоветская разрушенная хрущевка, от которой меня бросил в дрожь. Уродливый панельный дом мутного серого цвета чуть ли не разваливался на глазах, а в детском дворе я замечал много грязных шприцов в земле. В ветхой песочнице лежали поломанные игрушки вперемешку с осколками бутылок. Скамейки были настолько старинными, что дерево на них уже сгнило, а под ними лежало огромное количество бычков. Мое лицо инстинктивно скривилось от отвращения этой картины. Коряков долго стоял у железной двери в томительном ожидании, и я уже было хотел уйти прочь, но громкий скрип заставил меня обернуться. Я стоял у толстого ствола погибающего дерева, которое было на детской площадке (если этот хаос можно так назвать) напротив данного подъезда и мог спокойно разглядеть их обоих, но, к сожалению, не услышать. Сказать честно, я удивился, когда из такой мусорной свалки вышла изящная девушка, и даже на расстоянии я мог подметить ее изумительную красоту. У нее были яркие рыжие волосы, которые стали развеваться на ветру, и одета она была в джинсы и легкую, как мне показалось, кофточку. Тем не менее, Илья сразу же толкнул ее в полную силу, как только та подошла к нему, но его спутница даже не пошатнулась. И они стали вести беседу, которую я, к счастью или сожалению, как ни старался, не смог разобрать. Шорох листьев, которые срывали сильные стихийные порывы, шум в пелене облаков, эхом отдающийся на земле, мимо проезжающие машины где-то на улице - все это и не только мне очень мешало. Но когда девушка внезапно направила дуло черного пистолета на Корякова, я сразу же сорвался с места, не подумав о последствиях. Я не могу позволить этому случиться. Мне уже давно не важна собственная жизнь, и я с удовольствием умер бы в мучения там, где меня мог тогда оставить Илья. Речь идет не о каком-то благородстве во имя любви, а о самопожертвовании ради того, чтобы кто-то достойный жизни (в отличие от меня) остался в живых. Ну, а может это и правда благородство ради любви... Что бы это ни было, я все равно бросился навстречу к нему, закрывая Илью своим телом. Мы упали вместе на землю, когда я услышал громкий звук выстрела. Громкий... звук... выстрела. Калейдоскоп моей боли, моего отчания, моей ранней любви. Первой любви, как этот первый снег, падающий на мое изнеможденное лицо. Мое тело, кажется, тоже растает, как эти холодные хлопья, на следующий день. Веки моих глаз стали тяжелеть, но даже сквозь густой туман я видел ярко-рыжее пятно, убегающее прочь и темную фигуру кудряшки, склонившуюся надо мной. Но после в голове отзывался лишь приглушенный вой автомобилей скорой помощи и полиции, и я сердцем чувствовал где-то рядом со своим истекающим кровью телом Илью. Теперь бездыханный труп может быть наконец вознесется к моей давно погибшей душе.