Таинство угнетения

      Что за вуайерист.       Это то, о чём обычно Ноэль думал каждый раз, когда сидел на исповеди. На этот раз ему было не по себе; бархатные подушки со времён Холодной Войны ни разу не меняли за почти то десятилетие, что он приходил сюда. Фактически, прошло ровно десять лет. Десять лет назад эта часовня пугала его. Он помнил то время, когда всё ещё был убеждён, что на небе есть человек, наблюдающий за всем, что ты делаешь, так что ты должен каждую неделю придумывать, за что извиниться перед ним. Если ты не придумал, значит ты недостаточно хорошо подумал, недостаточно сильно хотел прощения, и, возможно, ты не заслуживаешь его в принципе.       Только в тринадцать лет, когда он потратил большую часть жизни, прося покаяния, чем не прося, когда он обнажал часть своей души каждую неделю, пятьдесят два раза в год, в течение семи лет, и ему уже нечего было обнажать, он понял, что совсем не хочет прощения.       В Ураниум Сити невозможно найти Бога. Возможно, Бог был в глазах французских кинозвезд и накаченных моделей, в сердцах девушек по вызову и трансвеститов, в словах поэтов и заключенных. Но, очевидно, не здесь. Бог не последовал за своим народом сюда, Бог не благословил союз его родителей и Бог никогда не благословлял его самого.       Именно тогда он перестал пытаться заслужить отпущение грехов и начал нести всякую чушь, просто чтобы что-то говорить. Таинство исповеди стало упражнением в импровизации, творческом письме и, прежде всего, в разврате. Забавно, как место, где было так много подростковой ненависти к себе, превратилось в бульвар весёлого творческого самовыражения. Вероятно, в этом был какой-то ещё смысл, но он собирался приберечь исследование этого для своих мемуаров.       Всё это для того, чтобы подчеркнуть, что не было почти ничего святого в этих досках, в этой паутине и в дурацкой скамье, от которой его ноги немели. Не было ничего такого, что могло бы быть осквернено просьбой Миши встретиться с ним здесь. Он очевидно много думал об этом и, казалось, это наименьшее, что он мог сделать. Также просить не приходить вовремя, выбрать день со школьным мероприятием, чтобы никто не беспокоился ни о них, ни о часовне.       Однако это не помешало ему легонько подскочить, когда двери открылись. После тяжёлые шаги раздались по всей исповедальне. Затем боковая дверь священника открылась, а скамейка внутри заскрипела.       Нет смысла притворяться, что здесь никого нет. Даже если он не мог видеть лицо Ноэля через ширму, у него не было причин думать, что там пусто.       — Во имя Отца и Сына и Святого Духа.       Он подождал немного, ожидая подтверждение от священника. У некоторых из старых были проблемы со слухом, так что обычно лучшим решением было просто продолжать. Во всяком случае, половина всего этого была довольно сильно написана по сценарию.       — Прости меня, Отец, ибо я согрешил. Прошло пять дней с моей последней исповеди.       По-прежнему ничего.       — Вот мои грехи. Я произнёс имя Господа всуе. Несколько раз. Я писал, читал и распространял труды, которые противоречат Божьему учению. У меня было искушение совершить содомию. И я поддался упомянутому греху. Снова, и снова, и снова…       Очень знакомый смех раздался с другой стороны коробки.       — И с кем ты поддавался содомии? Очевидно, что не со мной, — произнёс Миша ясным, как день, голосом.       — Какой же ты придурок, — усмехнулся Ноэль.       Он слышал, как Миша вышел с другой стороны, затем видел, как тот распахивает дверь.       — Да ладно, разве ложь тоже не является грехом, мій дорогий?       — Да, — Ноэль встал и приобнял его за шею. — Является.       Улыбнувшись, Миша наклонился, чтобы поцеловать его, прижимая к задней стенке коробки, да попутно закрывая за собой дверь. Это был экстаз, религиозный или любой другой. Тут не было лишнего места, едва хватало на двоих. Когда Ноэль почувствовал, как его волосы и вязанный жилет зацепились за массивную бальзовую раму, было трудно представить, что кто-то делает тут нечто большее, чем целуется. Несмотря на все слухи, которые говорили об обратном.       Миша спустился на талию и стал расстёгивать рубашку Ноэля. Руки всё ещё были холодными после прогулки на улице, ими начали оглаживать кожу, из-за чего у Ноэля поползли мурашки по спине.       Ненадолго их тела оторвались друг от друга, перед тем, как Миша оказался у его шеи, целуя и покусывая. Он снова отстранился, на ухо того выдыхая:       — Ты такой горячий.       — Я и должен быть, ибо пёкся в этой ужасающей маленькой коробке, ожидая тебя, — выражение его лица стало кислым, — Тридцать минут.       — Прекрати, я сейчас здесь, и ты знаешь, что я имею в виду.       — Я просто говорю, что, по-моему, ты у меня в долгу, — Ноэль скрестил руки на груди.       — Это так горячо.       — Я не имел в виду это в горячем смысле.       — Тогда тебе не следовало звучать настолько горячо, когда ты говорил это.       — Ты упускаешь суть.       — Какую суть?       — Я сидел здесь, в этом уродливом, разваливающемся шкафу, и думал о тебе, — он ткнул Мишу пальцем в грудь, — Пока ты занимался Бог знает чем.       — Если он единственный, кто знает, почему бы тебе не встать на колени и не спросить у него? — Миша притянул его к себе и неуклюже развернул так, чтобы Ноэль оказался спиной к двери.       — Не думаю, что я буду, спасибо.       — Попробовать стоило, нет? — Миша пожал плечами.       — На самом деле не стоило. Хотя интересно знать, что ты хочешь, чтобы у тебя взяли в рот в церкви.       — Я не хочу этого в церкви, я просто хочу этого от тебя.       Он сел на скамью и попытался притянуть его за талию к себе.       — Что, если она сломается? — Ноэль противился.       — Я не думаю, что она может. Ну давай.       Ноэль задержал дыхание, как будто от этого ему могло стать легче, и оседлал его колени. Миша придерживал его крепко как никогда до этого. Старое дерево заскрипело под ними, когда он медленно откинулся вместе с Ноэлем и начал усыпать его челюсть поцелуями.       — Миша, пожалуйста.       Ноэль чувствовал руки под своей одеждой. Ногтями проводили по его спине, по плечам, по груди. Это было ошеломляюще.       — Сними жилет, — Миша оторвался от поцелуев, упираясь руками в его бёдра.       — Нет, я не хочу быть раздетым, — Ноэль отрезвлёно посмотрел на него.       — Не раздетым, просто… Я хочу тебя.       — И у тебя есть я.       — Я хочу всего тебя, — он снова провёл руками по его животу, потирая грудь.       Ноэль шумно вздохнул от удовольствия, но оборвал себя, услышав звук приближающихся издалека шагов. Миша напрягся под ним.       — Теперь ты понимаешь, что я чувствовал, — прошептал Ноэль.       Миша шикнул на него. Они слышали, как заскрипели половицы исповедальни.       — Ты хочешь попробовать? — он наклонился к уху Миши, дабы его не было слышно.       — Было бы подозрительно не исповедоваться, да?       — Я не знаю.       Петли другой двери заскулили.       Миша ломал голову:       — Я никогда раньше не исповедовался, я не-…       — Я могу сделать это, просто перекрестись, потом-       — Во имя Отца и Сына и Святого Духа, — Миша повысил голос.       Ноэль спрятал лицо в своих ладонях и готовился к самому длительному моменту в своей жизни.       — Пусть Бог, просветивший сердце каждого, поможет тебе осознать свои грехи и уповать на Его милосердие, — сказал мужчина с другой стороны.       — Э-э… Пожалуйста, прости меня, я согрешил несколько раз. Прошло много времени с моей последней исповеди. Но, э-э, как бы, в основном я борюсь с похотью, — он повернул голову и лизнул нижний угол челюсти Ноэля, что заставило его мягко ударить в Мишину грудь. Миша улыбнулся и притянул его ближе. — Как бы, у меня было всё из этого. Вожделение, нечистые мысли, я поддавался нечистым мыслям и вожделению. Пока без блуда, но я надеюсь в скором времени что-нибудь сделать, понимаете? На всё воля Божья.       — …Знаешь, кажется, что каждый мальчик твоего возраста борется с подобным. Я полагаю, что в вашем поколении довольно трудно сохранять целомудрие.       — О, да. Не могу не согласиться. Сейчас тяжкое время для верующих, — сказал Миша с ухмылкой. Ноэль улыбнулся в шею и нежно поцеловал его.       — Ты в целом испытываешь искушение к похоти, или у тебя есть девушка, или ты… разговариваешь, это ведь так сейчас называют дети? Ты разговариваешь с кем-то, кто поощряет в тебе это?       — Есть девушка, но…       Ноэль отстранился и взглянул на него с немым подозрением.       — Я не думаю, что она это прям поощряет. Она просто такая красивая и добрая, — продолжил Миша. Он взглядом мог прожечь дыру в Ноэле, надеясь выразить в подтексте то, что он не мог произнести вслух. — Самая добрая девушка, которую я когда-либо встречал. Не говоря уже о том, какая она забавная, умная… У неё есть мрачная сторона, но это забавно. Освежает, когда вокруг все всегда такие фальшивые. Каждый раз, когда я рядом с ней, чувствую, что ничего не могу с собой поделать, я просто хочу взять её, понимаете? Это очень отвлекает.       Он позволил своим рукам опуститься на задницу Ноэля и сжать её, заставив второго покраснеть и уткнуться лицом в плечо Миши.       — От чего это чувство отвлекает тебя? Только от твоей преданности Богу или от других вещей в твоей жизни? Школа, домашние дела, твои родители — эти стороны жизни могут удержать тебя на верном пути?       — Она ходит со мной в школу, так что она отвлекает меня там тоже. Иногда я могу не обращать на это внимания, потому что наша униформа уродская, но потом она грызет ручку или ногти. Или когда конец дня, а она очень крепко обнимает меня на прощание, понимаете? Как будто мне не нужно использовать свое воображение, чтобы понять, что подразумевается под этим, и это заводит меня. Весь остаток дня я думаю о ней.       — Даже сейчас?       — Да, даже сейчас, — он оттолкнул Ноэля от своего плеча, чтобы нежно поцеловать, — Это то, почему я пришёл сюда.       — Звучит так, как будто ты попал в довольно затруднительное положение, сын мой.       — Вы даже представить не можете, насколько, — он взял Ноэля за подбородок и нежно вернул его обратно.       — А эта девушка, она не поощряет такое поведение с твоей стороны?       — Я так не считаю. Думаю, ей это нравится, но она не подначивает меня.       — Она целомудренна?       Он посмотрел на Ноэля, который покачал головой.       — Я не думаю. Она, вероятно, пошла бы на это, если бы мне удалось ее соблазнить.       — Есть школьные организации, которые могли бы помочь тебе и твоей подружке справиться с вашей… ситуацией. Тебе также следует стараться не оставаться наедине с этой девушкой, если ты находишь её соблазнительной. Если у вас есть общий друг, который будет поддерживать вас на вашем пути, он должен быть рядом, чтобы поддерживать вашу честность.       — Да, я понимаю. У меня есть друг, который горит желанием помочь мне контролировать мои порывы.       Ноэль прошептал ему одними губами: «Я не горю желанием». Миша закатил глаза и снова просунул руку под одежду, заставляя Ноэля спрятать лицо в изгибе его шеи.       — Это хорошо. Тебе следует приложить усилия, чтобы держать этого человека рядом с собой, если он поможет вам оставаться на правильном пути.       — У меня есть все намерения сделать это, Отец. Я хочу быть с ней добрым, уважать её, но это тяжело. Очень тяжело. Особенно когда она такая милая.       Ноэль укусил его, так что потребовалась каждая частица его самообладания, чтобы не отреагировать.       — Важно помнить, почему целомудрие — это добродетель. Ты говоришь как умный молодой человек, поэтому должен понимать, что если тебе нравится эта девушка, если ты хочешь ей добра, ты будешь контролировать себя и поощрять её в контролировании себя. Сделать с ней что-либо до того, как вы поженитесь, в глазах Господа было бы плохим с вашей стороны, не так ли?       — Мхм, было бы очень плохим, да, — Ноэль продолжал: идеальные маленькие укусы усыпали шею Миши.       — Значит, ты понимаешь, что тебе нужно культивировать добродетель целомудрия точно так же, как тебе нужно бороться с пороком похоти?       — Угу, — он уже не особо слушал, сосредоточившись почти исключительно на губах своего парня.       — И, культивируя целомудрие, ты сможешь противостоять искушению и сфокусироваться на своих отношениях с Богом?       Миша ничего не ответил, поэтому Ноэль обеспокоенно остановился. Он быстро пришел в себя и ответил:       — Да, Отец.       — В качестве наказания я хочу, чтобы ты произнёс десять «Аве Мария» и два «Отче наш». И помни всё, о чем мы говорили сегодня.       — Сейчас ты должен произнести акт раскаяния. Просто повторяй за мной, — прерывисто выдохнул у его уха Ноэль. — Боже мой.       — Боже мой… — сказал Миша достаточно громко, чтобы заглушить шёпот Ноэля.       — От всего своего сердца я сожалею о своих грехах, — произнёс тот, надеясь, что всё было достаточно понятно при лёгком языковом барьере.       — От всего своего сердца я сожалею о своих грехах, — Миша притянул его ближе, подчёркивая своё заявление ногтями в пояснице.       — В выборе поступать неправильно и неспособности творить добро, — ахнул Ноэль в его плечо.       — В выборе поступать неправильно и неспособности творить добро, — он прижался поцелуем к пульсу Ноэля.       — Я согрешил против тебя, того, кого я должен любить превыше всего, — его голос стал трезвым от сосредоточенности.       — Я согрешил против тебя, того, кого я должен любить превыше, — Миша уже звучал скучающе.       — Я твердо намерен с твоей помощью покаяться, больше не грешить.       — Я твёрдо намерен, — он ущипнул того за бедро, — С твоей помощью покаяться, больше не грешить.       — …И избегать всего, что ведёт меня к греху, — Ноэль был унижен.       — Избегать всего, что ведёт меня к греху.       — Наш спаситель, Иисус Христос, страдал и умер за нас.       — Наш спаситель, Иисус Христос, страдал и умер за нас, — Миша ухмыльнулся, будто бы то было шуткой.       — Во имя Господа, Боже мой, помилуй.       — Во имя Господа, Боже мой, помилуй, — как только он закончил, то запечатлел на губах Ноэль ещё один поцелуй. Священник начал молитву об отпущении грехов, но никто из них не слушал.       Хотя, одна строчка прорезалась.       — Поблагодари Господа за то, что он благ.       Ноэль отстранился, осознав, что забыл о хвале Богу:       — Его милосердие пребывает вечно, скажи это, у меня сейчас начнутся судороги.       — Его милосердие пребывает вечно, у меня сейчас начнутся судороги.       Сердце отбило удар. Ноэль был подавлен. Мише было всё равно. Священник по другую сторону стены был изрядно сбит с толку.       — …Господь освободил тебя от твоих грехов. Иди с миром.       Ноэль встал, вскоре за ним последовал Миша, старавшийся как можно сильнее прижимаясь и стуча по стенам, чтобы заглушить звук шагов Ноэля. Он схватил свою сумку с пальто со скамьи, сразу же начав одеваться, чтобы снова выйти на улицу.       — Хей, — Миша положил ладонь на его плечо.       — Что? — Ноэль остановился как вкопанный.       Миша взял его лицо в ладони и посмотрел на него с немым благоговением.       — Почему это твой фирменный жест?       — Мне нравится смотреть на тебя, — он наклонился, поцеловав того в лоб, — Я имел в виду всё, что я сказал: ты слишком милый к своему же благу.       — Фантастика, — процедил сквозь зубы он, — А теперь, пожалуйста, не могли бы мы убраться отсюда? У меня такое чувство, что Пресвятая Богородица сейчас выскочит из той картины и назовёт меня негодником.       — Могу ли я украсть ещё один поцелуй? Прямо перед тем, как мы уйдём? — Миша провёл большими пальцами по его щекам.       Ноэль кивнул, позволив поцеловать себя на церковной скамье на глазах у всех святых.       Они вышли на свежий холодный воздух. Ноэль старался отойти на максимальную дистанцию от церкви, в то время как Миша отчаянно старался не отставать.       — Можем ли мы, пожалуйста, никогда больше не делать таких глупостей? — Ноэль зыркнул на него, когда был догнан.       — Что? Тебе не было весело?       — Нет, было.       — Так в чём проблема?       Ноэль остановился, поворачиваясь к нему.       — Это не… Понимаешь, никакой проблемы нет, я просто… Я никогда не думал, что смогу сделать что-то подобное и это сойдет мне с рук.       — Ну, это сошло нам, — Миша приобнял Ноэля за плечи, продолжая идти, — Ты был великолепен, между прочим.       — Заткнись. Ты легко говорил о моём трансвестит образе.       — О трансвестит образе?       — Ты мог бы сказать, что испытываешь вожделение к мужчине. Может быть, мною говорит комплекс вины, но я думаю, что это было бы… горячее.       — Ты думаешь так?       — Абсолютно, — Ноэль начал театрально разыгрывать набожность, — Пожалуйста, дитя мое, не позволяй себе стать жертвой вопиющего извращения этого мальчика.       — Поэтому я запаниковал, не притворяйся, что это тебя не подзадорило, — он ухмыльнулся, заметив оскорблённое выражение лица Ноэля. — Значит в следующий раз ты сделаешь это сам. Если хочешь быть таким извращённым.       — Пожалуйста, с моей манерой речи? Меня разоблачили в 10 лет, было бы ужасно скучно признаваться в этом сейчас. После того, как я убедил Его, что способен на гораздо худшее, — Он молитвенно сложил руки и устремил взор в небо.       — Мы бы нашли способ сделать это интересно.       — Я понимаю, что ты под этим подразумеваешь, но не думаю, что хочу превращать это в привычку.       — Что? Немного напуган адским пламенем?       — Не угрожай мне хорошим времяпрепровождением, — он был невозмутим.       — Значит, это всё из-за комплекса вины?       — Не знаю. Я полагаю? Не думаю, что это будет меня беспокоить.       — Тебя это беспокоило? Мне следовало остановиться?       — Нет, мне понравилось. Сильно. Просто это… Меня беспокоит, что это сделал я.       — Я не думаю, что мы сделали что-то кощунственное, нет? Мне хотелось, но не сделал. Это целомудрие, мы победили в католицизме.       — Всё гораздо сложнее.       — Я так не думаю, но окей.       — Если бы я мог вернуться назад и рассказать юному себе, что он будет целоваться с парнем в кабинке исповедальни, пока этот самый парень исповедовался, он бы, наверное, заплакал. Вот что меня беспокоит.       — Ты не плачешь.       — Я не просто, типа… Думаю, это как фантомная конечность. Будто бы я уже отрезал эту часть себя, но всё ещё чувствую боль.       — Я не знаю, поможет ли это тебе, но ты же слышал, какая это была чушь собачья, да? Люди намного старше бога, не думаю, что ему есть дело до того, что мы делаем, если он где-то там есть. Гораздо важнее быть добрым к людям на Земле. Ничего из того, что он сказал, не было правильным. Ты должен любить того, кого захочешь, когда захочешь, и мне жаль, что тебе всё время приходилось проходить через это, когда ты был маленьким. Должно быть, это запутывало.       — Спасибо тебе, — Ноэль все еще смотрел на грязный снег, но теперь улыбался. — Всё в порядке, я же не обязан продолжать в том же духе после выпуска из школы. Тебе повезло, что ты вырос не в церкви.       — Да, теперь я могу лгать священникам и целовать столько парней, сколько захочу, беспроигрышно.       — Я слышал, что восточные православные еще более эзотеричны. Может, не в этом, но в других вещах.       — Я всё равно не знаю, ибо мой отец был евреем, а моя мама… Мы провели больше времени в больнице, чем в церкви. Почти не помню ничего из этого.       — Именно тогда, когда я подумал, что для тебя хуже уже быть не может, — надулся Ноэль.       — А из-за чего тут чувствовать себя хуже? — Миша выпучил глаза на того.       — Я знаю, что это лучшая школа в городе, но… твои родители не думали спросить, веришь ли ты в эту чушь, прежде чем отправить тебя сюда? Это жестоко.       — Твои родители знают, что ты гей, но отправили тебя туда, — Миша рассмеялся, между тем жестикулируя. — Извращенец, язычник. Для них это не имеет значения. Как ты и сказал, это только до окончания учёбы. А пока что мы есть друг у друга. Мы справимся.       — Я не против справляться вместе с тобой. Хотя это всё равно дерьмово.       — Я уйду, если на то будет твоя воля, — он крепче сжал плечо Ноэля.       — Не искушай меня, — тот бросил взгляд на Мишу.       — Слишком поздно для этого, не так ли?       Его взгляд смягчился, он улыбнулся.       — Я полагаю, что так.