Маленькое дождевое облако.

Когда они наконец вернулись в дом, Уэнздей поняла, что их не было намного дольше, чем она ожидала. Их возвращение было отложено еще больше, так как на обратном пути они остановились в магазине, и ее родители настояли, чтобы они купили что-нибудь праздничное, чтобы отпраздновать это событие. Самой Уэнздей, конечно, в данный момент еда не очень нравилась, но в конце концов она выбрала большую коробку мороженого с разноцветной посыпкой, которое, как она знала, понравится Инид. Она едва успела выйти из машины, когда передняя дверь открылась и рядом появились Инид и Пагсли с широко раскрытыми от беспокойства глазами. Прячась в тени позади детей, вне поля зрения остальных членов семьи, стоял дядя Фестер. Те три часа, что их не было, были настоящей пыткой. Его сердце колотилось так быстро, что он не был уверен, что делать. Он беспокоился, что ему, возможно, придется казнить себя на электрическом стуле, чтобы заставить его замедлиться. Не желая толпиться рядом с Уэнздей на случай, если новости будут плохими, он держался в тени, пока анализировал язык их тела в надежде угадать, как все прошло. Увидев обеспокоенные лица своей девушки и брата, Уэнздей не хотела мучить их дольше, чем это возможно. “Я думаю, что слова, которые она использовала, были ”здорова как лошадь", - сказала она. Ее слова были встречены ошеломленным молчанием, и только когда улыбка украсила ее губы, сообщение, казалось, наконец дошло до нее. Инид прикрыла рот обеими руками, прежде чем вырвалась из застывшей позы, бросилась вниз по ступенькам и обняла Уэнздей. Пагсли тем временем был зажат в объятиях обоих своих родителей. Через некоторое время Уэнздей поняла, что Инид дрожит в ее объятиях, и услышала тихий звук ее рыданий. “Эй, я же сказала, что это хорошие новости”, - пробормотала она ей. Инид просто подогнула руки так, чтобы обнять ее ещё крепче. Мгновение спустя еще больше рук обхватило их обоих, когда Мортиша, Гомес, Пагсли, а также дядя Фестер вышли из тени и присоединились к ним. Хотя воздух был наполнен всеми эмоциями между раем и адом, на их сердцах было легче, чем за долгое время. “Ладно, значит, Юджин, очевидно”, - перечислила Инид. “Йоко и Ксавье тоже захотят прийти. И можем ли мы, пожалуйста, пригласить Бьянку? Я знаю, что вы двое не совсем ладили в прошлом, но я обещаю, она не так плоха, как ты думаешь! Она действительно очень скучала по тебе, пока тебя не было.” “Прекрасно”, - сказала Уэнздей. “Если это сделает тебя счастливой”. Они гуляли по природной тропе недалеко от дома Уэнздей. Полная решимости восстановить свою энергию как можно быстрее, она решила, что лучше всего как можно скорее начать следовать советам врача. Прошел час с тех пор, как она держала на руках рыдающую Инид, и эти тяжелые эмоции, казалось, покинули ее, оставив место только для счастья. Оборотень практически скакал рядом с ней. Она была так взволнована, что постоянно оказывалась на пару шагов впереди Уэнздей, и ей приходилось напоминать себе, что ее соседка по комнате в данный момент не может поддерживать тот же темп. “Кто еще?” - Спросила Инид. “Нам нужно больше людей! Этот праздник должен быть грандиозным!” “Для меня не имеет значения, кто придет”, - ответила Уэнздей. Инид бросила на нее разочарованный взгляд. “Может быть, и нет, но в какой-то момент тебе придется признать, что ты действительно важна для них”, - сказала она. “Ты действительно нравишься людям, Уэнздей. Ты должна позволить им прийти и отпраздновать ”. Уэнздей пнула ногой камень на земле. Она знала, что пожалеет о своих словах еще до того, как произнесла их. “Я разрешаю тебе приглашать кого захочешь”. Глаза Инид заблестели от такого возбуждения, что Уэнздей испугалась, как бы она не взорвалась. Она определенно пожалеет об этом. Субботнее утро было потрачено на последние приготовления к вечеринке. Гомес водил девочек по магазинам за всем необходимым накануне, Мортиша и Пагсли помогали с украшениями, а дядя Фестер весь вечер провел на кухне. В конце концов, двенадцать их одноклассников приехали в поместье: Юджин, Йоко, Ксавье, Аякс, Бьянка, Роуэн, Лукас, Тайлер, Дивина и Кент, а также Наима и Лу, которые были товарищами Уэнздей и Инид по команде на Кубке По. Уэнздей сначала возражала, когда Инид предложила пригласить столько людей, где они все будут спать? Но ее родители, полные энтузиазма устроить настоящий праздник, заверили ее, что места хватит для всех. Ларч уехал рано утром, чтобы забрать подростков из Невермора. Поскольку приехало больше людей, чем могло поместиться в машине, они обсуждали, как туда доберутся оставшиеся 4 человека. Решение их проблемы пришло неожиданным образом, когда директор Уимс вызвалась отвезти оставшихся учеников туда и обратно. Уэнздей поначалу была сбита с толку. “Почему она сделала такое предложение?” - спросила она свою мать. “Откуда она вообще знает о праздновании?” “Это всплыло, когда мы говорили по телефону прошлой ночью”, - был ответ ее матери. Это глубоко потрясло Уэнздей. “Почему ты разговаривала с ней?” - спросила она, скорчив гримасу отвращения. Мортиша усмехнулась. “Потому что она моя подруга”, - объяснила она. Уэнздей застыла с выражением ужаса на лице. Трудно было представить что-то хуже, чем то, что твой родитель был близким другом твоего директора. “С каких это пор?” - выдохнула она. “Что ж”, - вздохнула Мортиша. “В последнее время она стала тянуться ко мне. Знаешь, иногда матерям тоже нужно иметь возможность немного открыться кому-то ”. Когда Уэнздей подумала о том, как много для нее значила возможность получить эмоциональную поддержку от Инид, она предположила, что не может отказать своей матери в том же. Но она все равно собиралась быть резкой по этому поводу. “Неужели ты не могла выбрать кого-нибудь другого”, - проворчала она. Заглядывая вперед, к сегодняшнему дню, она пришла к какому-то признанию того факта, что ее директор придет на ее вечеринку, в конце концов, это была причина, по которой все двенадцать ее одноклассников собирались прийти, и пока они с Инид готовили игры, которые она задумала на заднем дворе, она думала о том, как можно унизить директора Уимса в них. Несмотря на то, что все еще был январь, Уэнздей настояла, чтобы они были на свежем воздухе. Воздух был на несколько градусов выше нуля, и Уэнздей была разочарована, увидев, что выглянуло солнце, но она знала, что ее гости предпочли бы это. Когда они были удовлетворены своими приготовлениями, Уэнздей и Инид сели на каменные столбы по обе стороны от крыльца, чтобы дождаться прибытия гостей. Карманы у них обоих были набиты имбирными конфетами, которые были у Уэнздей, когда она проходила курс химиотерапии, и они по очереди пытались запихнуть их друг другу в рот. Ее родители запаслись ими на всю жизнь, когда поняли, насколько они эмоциональны, и теперь, когда она закончила свое лечение, она решила, что они с Инид могут перекусить ими вместо этого. Как ни странно, они ей все еще нравились, в отличие от многих других вещей, которые у нее были, когда она чувствовала себя хуже всего. Когда машина Аддамсов в конце концов подкатила к подъездной дорожке, было несколько сюрреалистично наблюдать, как ее одноклассники выходят один за другим. Бьянка вышла первой, за ней Лукас, Тайлер, Ксавье и Роуэн, затем Кент и Дивина и, наконец, Йоко. Щурясь от яркого дневного света, вампирша одной рукой удерживала свои солнцезащитные очки на месте, когда она откинула голову назад и осмотрела высокое здание перед ней. “Черт, Уэнздей. Твоя семья богата”, - сказала она. “Я имею в виду, наверное, я должна была догадаться по катафалку и дворецкому, но все же.” Инид спрыгнула со столба, на котором сидела, и подбежала, чтобы поприветствовать подругу объятиями, в то время как Уэнздей медленно соскользнула вниз и нерешительно подошла к своим одноклассникам. “Спасибо за приглашение”, - сказала Бьянка Уэнздей. “Должна сказать, я вроде как подумала, что ты сошла с ума, когда я получила его”. “Я была вынуждена организовать это празднование”, - как ни в чем не бывало сказала Уэнздей, а затем, повернувшись к остальным, добавила: “Ни в коем случае не чувствуйте себя как дома”. Это было встречено смешком нескольких ее гостей. Они все начинали видеть ее в другом свете. Когда вы избавлялись от страха, который она обычно внушала, было легче увидеть, насколько она умна и какое у нее острое чувство юмора. Очевидно, она тоже была очень лояльной, учитывая, что ее выгнали из ее старой школы за то, что она отомстила хулиганам своего брата. И то , как она вела себя с Инид… Было совершенно ясно, что в том, чтобы попасть в ее хороший список, было каким-то определенным преимуществом. Как бы жутко ни звучало вечеринка в доме Уэнздей в начале прошлого семестра, все они были по-настоящему взволнованы, когда их пригласили. Первые восемь гостей только начали выгружать свои сумки из багажника, когда рядом с катафалком Аддамсов подкатила вторая машина и прибыли последние 4 гостя, плюс Уимс, которую Уэнздей отказалась считать гостьей. Юджин, Аякс, Лу и Наима все вышли, выглядя одинаково ошеломленными большим особняком перед ними. Когда они начали разгружать багажник, Юджин вытащил безошибочно узнаваемую форму улья. Он подошел к Уэнздей и положил ее у ее ног, от него исходило жужжание тысяч пчел. “С днем рождения”, - сказал он немного застенчиво, поправляя очки еще выше на носу. “Я хотел сделать это сюрпризом, но это было довольно трудно скрыть... Это ваша собственная колония! Ты можешь держать ее у себя на заднем дворе, и пока ты в школе, ты можешь поместить его среди всех других ульев ”. Уэнздей видела, как ему не терпелось дать ей что-нибудь, что могло бы ей понравиться, и она не могла не испытывать к нему нежности. Оглядевшись вокруг, она увидела, что все остальные, казалось, в данный момент смотрели куда-то в другое место. Быстро, пока никто не увидел, она заключила его в объятия, а затем так же быстро отпустила. “Спасибо тебе”, - сказала она. “Это будет очень кстати”. Всем гостям было предоставлено некоторое время, чтобы обустроиться, разместить свои сумки в разных гостевых комнатах и немного побродить по окрестностям, чтобы что-то узнать. Но в конце концов Уэнздей надоело их вынюхивание, и она потребовала, чтобы пришло время ей поразвлечься, мучая их играми, которые она запланировала. Они собрались снаружи, ее родители, брат и директор Уимс тоже присоединились к ним, и все разделились на две команды. Единственными, кто не участвовал, были сама Уэнздей и Инид, которую она не собиралась мучить, а также дядя Фестер, который разжигал барбекю, чтобы приготовить обед. Последовали суматошные сорок пять минут. Со своего места, сидя на ступеньках заднего крыльца, Уэнздей и Инид наблюдали, как их друзья копаются в живых насекомых в поисках сокровищ, лопают воздушные шарики, которые оказались вонючими бомбочками, и набивают рты грязной слизью, которая, помимо всего прочего, на вкус была как мусор. Обычно Уэнздей старалась сохранять безразличное выражение лица, но в течение этих сорока пяти минут уголки ее рта были растянуты в улыбке почти без остановки. Когда Бьянка, которая действительно была слишком склонна к соперничеству ради собственного блага, случайно съела вместо этого немного грязи, Инид посчастливилось услышать один из тех редких смешков, которыми она дорожила больше всего на свете. В финале две команды сыграли вничью, и хотя никто за пределами семьи Аддамс, казалось, не получал особого удовольствия от игр, большинство, казалось, прониклись духом соперничества и были заинтересованы в победе в этой последней игре. Уэнздей достала веревку и заставила команды занять позиции для классического перетягивания каната. Задний двор превратился в грязное поле после прошедших игр, и Дивина скептически посмотрела на землю. “Это катастрофа, которая вот-вот произойдет”, - озвучила она. Она и не подозревала, что это была катастрофа, полностью и намеренно спланированная самой именинницей. “Займите свои позиции”, - призвала их Уэнздей. Затем Вещь нажал на спусковой крючок стартового пистолета, и команды начали тянуть. Однако им не разрешили продолжать играть долго. Как раз в тот момент, когда ситуация была наиболее напряженной, и каждый откинулся назад всем весом своего тела, натягивая веревку, большой топор взметнулся с того места, где он был воткнут в землю, и перерезал веревку пополам, заставив всех упасть и покрыться грязью. “Какого черта, Уэнздей!” - крикнул кто-то. “Подожди, кто выиграл?” - Спросил Ксавье. “Это бессмысленные партийные игры”, - ответила Уэнздей. “Нет такого понятия, как победители. Теперь, я полагаю, у Дяди Фестера готов обед. Приятного аппетита”. Ее заявление было встречено многими ворчаниями и округленными глазами, но грязные гости начали двигаться к барбекю, пальто директора Уимс выглядело совершенно испорченным, что чрезвычайно позабавило Уэнздей. Инид осталась рядом с Уэнздей, весело улыбаясь. “Что?” - Спросила ее Уэнздей. “Бессмысленно, да?” сказала она, ухмыляясь так широко, что Уэнздей занервничала. “Я определенно видела, как ты улыбалась раньше”. “К чему ты клонишь?” “Это не бессмысленно”, - сказала Инид, слегка шевеля бровями. “Похоже, в этом весь смысл партийных игр”. Она убежала до того, как Уэнздей успела отстоять свою точку зрения, и вместо нее рядом появился ее отец. “Тебе нравится, мое маленькое пугало?” Спросил он ее. Радостный блеск в ее глазах, когда она коротко кивнула ему, был ответом, который он искал. Он пытался впитать каждую секунду ее пребывания в его присутствии, в то время как ее возвращение в школу приближалось ужасно быстро. Он предложил ей бутылку ее любимого клубничного сока, которую она приняла и отпила немного. Он знал, что она чувствовала необходимость быть сильной перед всеми своими друзьями, но как ее родитель, он мог сказать, что она устала. Отец в нем ничего так не хотел, как немедленно оценить, как именно у нее идут дела, и помочь ей почувствовать себя лучше любым доступным ему способом. “Ты хорошо себя чувствуешь?” “Тебя беспокоит твой желудок?” “Тебе нужно прилечь и немного отдохнуть?” Его вопросы остались невысказанными, когда он заставил себя позволить ей провести этот день без его присутствия. Да, она устала. Но если рак не смог убить ее, то и "один веселый день" тоже не сможет. Он знал это, но все равно требовалась некоторая адаптация, чтобы привыкнуть к жизни, которая не полностью вращалась вокруг болезни его дочери. Вместо того чтобы выразить свое беспокойство, он протянул руку и обхватил ее щеку, используя рукав другой руки, чтобы стереть маленькое пятнышко грязи, попавшее ей на лицо. “Ты, безусловно, подарила своим гостям незабываемые впечатления”, - сделал он ей комплимент. “Я не позволю им уйти отсюда невредимыми”, - ответила Уэнздей, а затем сунула бутылку обратно ему в руку. Преисполненный гордости, он смотрел, как она спускается по ступенькам, чтобы помочь Пагсли немного прибраться после праздничных игр. На другой стороне двора несколько ее одноклассников были свидетелями перепалки между отцом и дочерью от очереди к барбекю, не могли слышать, о чем они говорили, но не пропустили то, как ее отцу разрешили войти в ее личное пространство, не отрубив ни одной конечности. Они были, мягко говоря, ошеломлены. “Ты можешь поверить в то, как она ведет себя со своей семьей?” - Спросила Бьянка. Они наблюдали, как брат и сестра Аддамс уносили маленький столик между ними, и увидели, как Уэнздей слегка усмехнулась, когда Пагсли чуть не уронил его себе на ногу. “Она просто выглядит такой ... нормальной”, - продолжила сирена. “Я знаю”, - ответил Ксавье. “Это безумие - осознавать, что она на самом деле чей-то ребенок”. “Я не могу поверить, что раньше я ее боялся”, - добавил Лукас. День медленно превратился в ночь, и, к огорчению Уэнздей, все повеселились. Они вернулись внутрь, была уже ночь, и люди в основном собрались в большой гостиной. Когда дядя Фестер внезапно принес праздничный торт и все начали петь "С днем рождения", они, наконец, узнали убийственный взгляд Уэнздей. Она также была вынуждена открывать подарки от всех своих гостей. Смесь неловкости и благодарности, которую она испытывала, заставляла ее чувствовать себя неловко, и она не была до конца уверена, нравится ей это или нет. Ее настроение значительно улучшилось, когда Кент и Дивина начали подначивать друг друга попробовать устройство для пыток: дробилка головы, которое они нашли в углу. И хотя они остановились до того, как причинили какой-либо значительный ущерб, они оба вырвали друг у друга несколько великолепных криков, когда по очереди мучили друг друга. Юджин исчез посреди ночи, и когда Уэнздей наконец заметила его через окно, он был на заднем крыльце с Пагсли, показывая ему несколько трюков, когда он управлял пчелами в новом улье Уэнздей. Пагсли выглядел совершенно загипнотизированным, и Уэнздей почувствовала необъяснимое тепло, видя, как хорошо они ладят. Родители Уэнздей послушно держались в стороне. Гомес удалился в офис, чтобы почитать, в то время как Мортиша провела вечер, болтая с Уимс на кухне за несколькими бокалами вина. Дядю Фестера, с другой стороны, гости, казалось, находили одновременно холодным и тревожным, и Уэнздей не испытывала стыда, выставляя его напоказ. Ему разрешили обслуживать их в течение всего вечера, принося закуски и следя за тем, чтобы фоновая музыка была достаточно жуткой. Как ни странно, его кухня оказалась идеальной для этого специфического сочетания людей. Сирены обожали жареных лягушек, вампиры были в восторге от оленьих сердец, а Аяксу особенно понравились его каменные лепешки. Атмосфера была великолепной, и вечеринка продолжалась далеко за полночь, но, конечно, сама именинница не смогла бы так долго не спать. Она продержалась почти до 10, прежде чем встала, чтобы уйти, Инид двинулась за ней. "Ты знаешь ... тебе не обязательно уже ложиться спать, если ты хочешь остаться с остальными", - сказала ей Уэнздей. "Ты думаешь, я бы упустила возможность обнять тебя, пока ты спишь?" - Спросила Инид. "Ни за что". В тот вечер Уэнздей заснула в объятиях Инид, окруженная ее упакованными сумками и чемоданами, проведя последнюю ночь в своей кровати перед возвращением в Nevermore на следующий день. Это было поистине удивительно, как многое могло измениться за считанные месяцы. Когда машина остановилась перед Nevermore, мысли Мортиши вернулись к тому времени, когда они в последний раз привозили Уэнздей сюда. Это было всего несколько месяцев назад, но казалось, что прошла целая жизнь. В то время они понятия не имели, что она на самом деле очень больна, что ужас, с которым они скоро познакомятся, уже рос в ней. Они пребывали в блаженном неведении о том факте, что она пробудет в школе всего несколько недель и что последующие месяцы будут худшими в их жизни. Если тогда было трудно отпустить ее, то это было ничто по сравнению с тем, как больно ей было сейчас. Прожив так долго в постоянном страхе потерять ее, она не была готова к тому, что ее ребенок уедет из дома. В конце концов, ей было всего шестнадцать. Если ей что-то и стало ясно, наблюдая за борьбой своей дочери, так это то, что, независимо от того, насколько жестко она себя вела, она все еще была ребенком. И она действительно нуждалась в своей семье. Все они вышли из машин, и другие подростки поблагодарили Аддамсов за их гостеприимство, прежде чем поспешить прочь. Тем временем вся семья Аддамс, а также Инид направились к общежитию в Офелия-холле, Ларч и дядя Фестер помогали нести ее многочисленные чемоданы. Когда они добрались до общежития, чемоданы были сложены в большую кучу прямо посреди нее. За большим окном небо заволокли серые тучи, и начал накрапывать мокрый снег - любимая погода Уэнздей. “Какой прекрасный день", - пробормотала Мортиша. “Можем мы помочь тебе распаковать вещи?” - Спросил Гомес свою дочь. “Нет, мы с Инид сделаем это позже”, - Ответила она. Оглядев общежитие, Уэнздей почувствовала, что оно уже гораздо больше похоже на дом с ее сундуками на месте, по сравнению с тем, каким пустым оно было до Рождества. В то время как это наполняло ее удовольствием, это наполняло ее семью ужасом, поскольку их неизбежное прощание становилось все ближе и ближе. Как раз в этот момент в дверях появилась директор Уимс. “Похоже, ты снова готова устроиться”, - улыбнулась она. “Я так счастлива, что ты вернулась, Уэнздей”. “Вы заберете слова обратно достаточно скоро”, - ответила ей Уэнздей, но в ее глазах был почти игривый блеск, который заставил улыбку директора стать ярче. Уимс повернулась к остальным членам семьи. “Прежде чем вы все уйдете, приглашаю вас пообедать”, - сказала она. “Большинство студентов уже закончили есть, но они еще не все убрали”. “Спасибо”, - сказал Гомес. “Мы собирались найти что-нибудь по дороге, но это звучит намного лучше”. Это было правдой, главным образом потому, что это позволяло ему побыть со своей дочерью немного дольше. Они оставили чемоданы нераспакованными и вместо этого все двинулись в сторону кафетерия. Уэнздей держала свою осанку прямо, не зная, как реагировать на все “с возвращением" и “рада тебя видеть!”, с которыми она встречалась по пути. Возможно, она по-новому оценила людей, которые действительно имели для нее значение, но это не означало, что она сильно заботилась о каких-то случайных подростках, которые случайно посещали ту же школу, что и она. Единственными людьми, которые все еще ели в кафетерии, были гости с вечеринки Уэнздей, прибывшие несколькими минутами раньше. Пара из них помахала группе Аддамс, но семья и Инид, конечно, все они считали ее семьей предпочла сесть за другой столик. Разговоры за столом текли так обычно, как будто они никогда не вставали из-за своего обеденного стола дома. Дядя Фестер показывал Пагсли, как он сам готовит свой стейк, используя электричество. Гомес и Мортиша оба задавали подросткам миллион вопросов о школе, причем Инид отвечала на большинство из них, а Уэнздей практически ни на один. Она никогда не собиралась признаваться в этом вслух, но она начинала понимать, что на самом деле будет скучать по этому. Скучать по тому, чтобы вот так проводить время со своей семьей. Она посмотрела через стол и заметила, что Пагсли смотрит на нее немного свысока. Подняв на него брови, она подтолкнула его к разговору. “Ты ведь приедешь к нам в гости, правда?” Этот вопрос был у него на уме. Он выглядел так, словно на самом деле пытался выглядеть невозмутимым, но бесстрастное лицо никогда не было его самым сильным достоинством, и он был явно расстроен. “Возможно”, - ответила она, не желая выдавать, как сильно она будет по нему скучать. Хотя ее семья хотела бы еще немного потянуть время, в конце концов настал момент, когда им пришлось попрощаться. Их сердца становились тяжелее с каждым шагом, когда они направлялись к большому фойе, где им предстояло расстаться. Пагсли первым обнял Уэнздей. В отличие от того случая, когда ее отчислили из прошлого семестра, ее руки обвились вокруг его талии, и она ответила на объятие. Голосом, достаточно тихим, чтобы никто другой не услышал, она пробормотала: “Да, я буду навещать тебя… И ты можешь воспользоваться моим арбалетом, пока меня не будет. Затем она отпустила его, прежде чем потеряла те остатки своей репутации, которые у нее еще оставались. Затем ее дядя подскочил к ней и крепко обнял. “Если тебе что-нибудь понадобится, ты знаешь, что я могу быстро добраться сюда”, - сказал он. “Я решил на некоторое время воздержаться от преступлений, чтобы убедиться, что я доступен. Ты можешь звонить мне в любое время.” Уэнздей оттолкнула его назад, чтобы иметь возможность недоверчиво посмотреть ему в глаза. Дядя Фестер, следуя закону, ради нее? Его клятва была такой же замечательной, как если бы кто-то предложил отрубить ей конечность. “Прими мою скромную благодарность”, - Сказала она. Фестер отступил в сторону, и вскоре оба ее родителя стояли перед ней бок о бок. “Наше маленькое дождевое облачко”, - сказал Гомес, его голос был полон эмоций. Родители медленно шагнули вперед и нежно притянули ее ближе, молча баюкая ее между собой дольше, чем они когда-либо надеялись, что она им позволит. Пока они стояли там, мысли Мортиши вернулись к тому времени, когда Уэнздей было хуже всего. Дни, когда она не вставала с постели, не ела, почти не разговаривала с ними… В те дни она бы все отдала за то, чтобы в Уэнздей была достаточно здоровой, чтобы вернуться в школу. Она должна быть в состоянии радоваться теперь, когда они наконец были здесь, и она была счастлива. Боже, она сделала бы абсолютно все, чтобы никогда больше не видеть своего ребенка таким больным. Кроме того, в следующий раз они увиделись всего через несколько недель, так как Уэнздей надо было убрать порт. Но эти рассуждения мало помогли избавиться от тяжести в ее сердце. Отпускать ее было по-новому больно. Она знала, что срыв неизбежен. Она просто надеялась, что сможет держать себя в руках до приезда домой. Оставив между ними ровно столько места, чтобы иметь возможность встретиться взглядом с дочерью, Мортиша положила одну руку ей на плечо, заметив, что Гомес делает то же самое с противоположной стороны. "Ты знаешь, миссис Торнхилл отвечает за то, чтобы присматривать за вами, девочки, в Офелия-холле ”, - сказала она, убедившись, что девушка слушает, что она говорит. “Она будет тем человеком, к которому ты сможешь обратиться за чем угодно. Ты должна сообщить ей что-нибудь важное, касающееся твоего здоровья. Или, если это что-то, чем тебе неудобно делиться с ней, позвони мне, хорошо? Это одно из моих условий для того, чтобы отпустить тебя. Если я узнаю, что ты скрыла от нас то, что могло поставить под угрозу твое благополучие, я верну тебя домой, ты понимаешь?” Уэнздей раздраженно уставилась на нее, но не стала протестовать. “Я прослежу, чтобы она это сделала”, - просияла Инид, сидевшая рядом с ними. Мортиша повернулась к ней. “О, Инид, что бы мы делали без тебя”, - сказала она с нежностью, отпуская Уэнздей, чтобы обнять другого подростка. “Ты ведь тоже позаботишься о себе, верно? Или мне, возможно, просто придется вернуться сюда и присматривать за вами обеими. ” “Да”, - ответила Инид со смешком. Гомес, чья рука все еще лежала на плече Уэнздей, посмотрел на нее сверху вниз с нежностью. “Не забывай веселиться”, - сказал он. Затем он тоже подошел, чтобы обнять Инид на прощание, в то время как Мортиша в последний раз обняла свою дочь, погладив ее по затылку и нежно поцеловав в висок. “Пока, моя дорогая. Увидимся в следующую пятницу ”. Уэнздей и Инид остались в открытом дверном проеме, в то время как семья Уэнздей направилась к машине, собрав все свои душевные силы, чтобы оторваться. Пагсли обернулся, чтобы еще раз помахать рукой, прежде чем сесть в машину, и дверь за всеми ними закрылась. Инид помахала в ответ и продолжала махать, пока машина не скрылась из виду. Когда она опустила руку, это было для того, чтобы схватить за руку Уэнздей. “Что ты хочешь делать сейчас?” - спросила она. Вместо ответа Уэнздей просто выглядела немного задумчивой, когда тянула Инид к лестнице. Они медленно направились обратно к своему общежитию. Инид внимательно наблюдала за Уэнздей, взгляд которой блуждал во всех направлениях, казалось, пытаясь уловить каждую деталь. Когда дверь за ними закрылась, и они наконец остались одни, в воздухе воцарилось спокойствие, которого Уэнздей не ощущала уже давно. Она обошла свои многочисленные чемоданы и подошла к окну, по которому стекали капли воды. Ее настроение было таким приподнятым, что она обернулась и одарила Инид улыбкой. Широкая, сияющая улыбка. Если Инид думала, что привыкла к тому, что ее сердце делает кульбиты в присутствии Уэнздей, она ошибалась. Уэнздей, здесь, в их общем пространстве, освещенном дневным светом за большим окном, вот так улыбается ей… Инид чувствовала, что влюбляется снова и снова. Бабочки вызвали пружинистость в ее походке, когда она приблизилась к захватывающей дух девушке у окна. Не в силах оторвать от нее глаз, она посмотрела на нее так, что стало ясно: она отдаст ей весь мир. “Я так сильно люблю тебя, что даже не знаю, как это возможно”, - выдохнула она. Уэнздей, не уверенная, что делать с собой после услышанного такого сильного признания, должна была проглотить комок в горле, прежде чем открыть рот. “Я тоже ... терплю твое присутствие”, - сказала она. Глаза Инид все еще были прикованы к ней, и хотя ее глаза были полны такой же нежности, как и раньше, было ясно, что она чего-то ждала. Уэнздей почувствовала, как комната закружилась, погружаясь в эти гипнотические глаза, и она была поражена тем, насколько сильной стала ее потребность в Инид. Эти глаза… на секунду она представила, каково это было бы, если бы ей когда-нибудь пришлось жить без них, и ее сердце тут же забилось в панике, убедившись, что она поняла послание, которое оно пыталось передать: Я разобьюсь на куски, если это когда-нибудь случится! Она поняла, что ее предыдущие слова были недостаточными, очень слабым описанием того, что она действительно чувствовала. Итак, с ее глазами, все еще глубоко погруженными в Инид, она осмелилась позволить своему холодному и черному сердцу сказать правду. “И я люблю тебя”.