И мы умрём

Павел Иванович собирает свои немногочисленные бумаги-документы в стопки на столе по степени важности и на ходу одевается: полковника вызвал генерал Дибич в Тульчин, чтобы подписать на его имя еще один полк, а потому Пестель очень спешит: боится наверное, что Дибич вдруг передумает, а ведь солдаты заговорщикам очень нужны. Павел не задумывается даже, с чего такое снисхождение со стороны царской власти, но юноша благодарен за это высшим силам, однако весь настрой Пестеля сбивает резкое открытие двери и торопливые шаги в его сторону. Кому в голову пришло все испортить? — немного с досадой, молча, только взглядом вопрошает Павел и разворачивается на каблуках ботинок к вошедшему. — Павел, вы собираетесь в Тульчин? Значит я вовремя. — Юшневский выглядит взволнованно: его волосы взлохмачены — на улице ветер сильный: ветки то и дело ударяются в окно; а юноша, видно, спешил, зачем? Алексей прижимает к груди руку, дабы отдышаться, и ловит недоумевающий взгляд Пестеля, после чего продолжает. — Вас туда вызвали, чтобы арестовать. Нам нужно сейчас подниматься, выходить. Давайте соберем солдат, выступим наконец. Начнем! — восклицает Алексей и ставит на стол руки, наклонясь корпусом к Павлу, бегая по нему взвинченным взглядом, будто готовый сорваться с места и уже побежать в казармы, дабы отдавать приказы для начала действий. Неожиданно Пестель оседает на стул и его лицо болезненно искривляется, после чего юноша начинает дышать часто, небольшими глотками ловя воздух: на его лбу вздуваются вены и проявляются морщинки, а рука до треска сжимает дубовый стол. — Павел? Павел что с тобой? — Алексей испуганно подходит к Пестелю и поддерживает его за руку, видя, что юноша со стула едва ли не сползает на пол, и помогает полковнику усидеть на месте. — Это...мм, после...контузии — Пестель сжимает губы и закрывает глаза, пытаясь расслабить тело, но в ухе отдает сильным звоном и юноша вздрагивает, закрывает его рукой: все его лицо передергивает от боли. — Это...это сейчас пройдет. Павел потирает свободной ладонью лоб: морщинки на нем уходят и Пестель вздыхает с облегчением — звон в ушах проходит и лицо от боли перестает дергаться в нервном тике. — Пожалуйста, Алексей, я прошу тебя, не кричи так сильно, иначе такие нервные тики мне обеспечены. — юноша встает со стула, но руками придерживается за стол, потому что все тело от такого еще не окрепло, и ноги не держут, а перед глазами все расплывается, в том числе и планы — из головы все как будто медленно вылетает, а остатки здравого смысла заволакиваются туманом. — Хорошо. Мне выводить полки? — Юшневский покашливает, поправляет наконец полы шинели и немного поднимает корпус, переставая безотрывно смотреть на Павла, смещая фокус зрения на ветки за окном, что уже царапают стекло. — Нет. Я поеду сейчас в Тульчин и сдамся. Нас раскрыли. Я вас вёл к победе, а не на убой. Раз не смогли выйграть нужно думать, как с пользой проиграть. — на этих словах Пестель открывает еще шкафчики с документами, сгребает в охапку все бумаги на столе, кроме одной неприметной папки с надписью «Логарифмы» и выходит с ними во двор, где уже разожжен костер. Алексей Петрович выходит за Павлом и ловит его руку, когда тот хочет выбросить документы в огонь. — Ты сдашься, а мы? Нам-то что делать? Мы без тебя пропадем. Кто дал тебе право решать за всех? — злобно скалится Алексей и сжимает кисть Пестеля в своей руке, отчего полковник морщится и вырывает свою руку, выбрасывая исписанные листы в огонь. — А зачем ты пришел, если у меня нет права решать за всех? — зло цедит Павел сквозь зубы и поднимает на Алексея Петровича суровый взгляд, указывая, что спорить-то бесполезно. Юшневский стушевывается, отходит от Павла и глаза его расширяются в правомерном ужасе: их командир зарывает то, что они так долго строили, даже не решаясь рискнуть. Ну уж нет, он-Алексей так дело свое не бросит. Алексей Петрович одёргивает шинель и выходит из дома Пестеля, после чего садится на свою лошадь и пришпоривает ее: настолько Юшневский помнит, Сергей Муравьёв-Апостол, подполковник Черниговского полка должен быть сейчас с Михаилом Бестужевым-Рюминым чей дом находится совсем рядом, а потому нужно найти его, чтобы хоть Сергей убедил Павла дело не оставлять, если уж Пестель не желает слушать самых верных и ближайших к себе людей. По крайней мере Сергей хотя бы возмутится и будет бороться за дело свое, а не просто бросит его на пол пути как Пестель. Хотя бы на Муравьёва-Апостола можно будет положится. С такими мыслями Алексей Петрович отъезжает от дома Павла — теперь счет идет на минуты и главное к Сереже успеть, а потом что бы еще он Павла обогнал, ну ничего, справятся. --- Сергей Муравьёв-Апостол отвлекается от разговора с Мишелем, хотя еще не успел до конца обсудить, какие полки Бестужев-Рюмин сможет вывести, и есть ли еще полки в резерве, которые не заагитированны, однако в двери он замечает Юшневского, а потому удивляется, выражая удивление Бестужеву-Рюмину: отчего же Алексей Петрович без Павла Пестеля? Мы неужто не сейчас выступаем? Михаил плечами пожимает и вместе с Сергеем подходит к входной двери, откуда на них смотрит взволнованный Юшневский. Его взгляд, мимика и нервные движения побуждают Муравьёва-Апостола ускориться, для того, чтобы скорее дойти до двери, откуда Алексей Петрович начинает свою речь, даже не переступив порог. — Пестель поехал в Тульчин сдаваться. Сергей Иванович, прошу вас, решите эту проблему. Остановите его, отвратите от безумного поступка. Нельзя же так делу нашему проиграть, Сергей Иванович, уж вы то понимаете? Муравьёв-Апостол кивает и надевает на голову фуражку, которую немного на лоб интуитивно надвигает, дабы полы ее могли защитить от дождя, а на плечи накидывает шинель — юноша понимает прекрасно, что дело срочное не терпит отлагательств. — Тогда договоритесь с Михаилом на счет количества предположительных полков, что за нами пойдет, а еще на счет вятчан решите: пойдут ли они с нами, или же они только за Пестелем пойдут, ибо если так, расчитывать на них не нужно. Подполковник выходит из своего дома, забывая даже с Михаилом попрощаться, но Сергей надеется, что Бестужев-Рюмин обижаться не станет, ибо должен же офицер понимать, что когда борьба выдвигается на передний план и дело воли всей висит на волоске от того, что руководитель не верит в них и жаждет сдаться, пусть даже не раскрывая сути заговора; здесь уже не до привычных лобызаний. Нужно спасать свое Отечество — история вершится здесь и сейчас. --- Дождь уже закончился, хоть и не так давно, и выглянуло солнце, от того Сергей отодвигает фуражку от глаз, дабы не закрывала она обзор и это позволяет юноше порадоваться в душе, ибо он видит перед собой здание городской управы города Тульчин, остается лишь надеется, что Пестель еще не успел приехать и Сережа сумел все-таки его обогнать. Юноша сдувает челку с глаз, ведет плечом и останавливает лошадь прямо перед зданием, от чего она встает на дыбы и ржёт, поднимая копытами целый столп пыли, что оседает на жандармах, которые стоят в почётном карауле у горуправы. Такое вызывающее и привлекающее внимание торможение не оставляет жандармов безразличными и один из служащих перехватывают лошадь за узду, опуская ее на землю копытами обратно. — Вы кто и что вы здесь делаете? Сергей не отвечает, наклоняется к жандарму и отвешивает ему подзатыльник, нахально усмехаясь — сейчас жизнь ему собственная не важна, и действие, которое он совершил, дабы внимание на себя привлечь, очень подходящее, ибо Муравьёв-Апостол видит как глаза напротив наливаются кровью и где-то в зрачках блещется ярость, а ведь Сергею того и надо: в состоянии аффекта его заберут, забыв о Пестеле, а уж Сережа о себе даст нужные показания, чтобы Павел Иванович властям был не нужен: сказать можно даже, что намеренно отбелит его на фоне себя. Ну да это не страшно. Ради дела жизни всей ею пожертвовать стоит. Муравьёва-Апостола жандармы стаскивают с лошади и хватая за плечи грубо ведут к непримечательному дому рядом с Горуправой: интересно, а они его приняли за Пестеля? Иначе отчего бы не повели они его в государственное место разбираться с личностью, а сразу на квартиру? Ну ничего, главное успеть, высказать все, что можно и от Павла отстанут. Сейчас сейчас. Юношу заводят в квартиру Дибича: то самое место, где вероятнее всего собирались допрашивать Павла Пестеля. Благо, хозяин квартиры на месте и по лицу генерала видно уже, что Дибич собирается возмутиться, мол почему привели ему не того человека, но Сергей тут же начинает генералу заговаривать зубы, понимает, что нужно отвлекать как можно дольше, пока Павел Иванович подъедет и его отправят обратно, потому что у Дибича появились «более срочные дела». Муравьёв-Апостол между делом усмехается, лживо заявляя, что он — вина всего заговора Второй армии: от доверенных лиц Пестеля Сергей знал, о каком заговоре конкретно заявлял Майборода, и наверное сейчас впервые юноша доносчика благодарил, потому как имя его так же фигурировало в списке, а потому он лишь предлагал сейчас себя власти ввиде обмена на Пестеля. Оставалось лишь ждать: примет ли власть такое предложение. И план Сергея сработал: в глазах Дибича блестит радость, а может и гордость за себя, что сумел такого преступника опасного поймать, отчего Сережа снова не может сдержать слабой усмешки: они клюнули, а теперь уже не важно, что будет с ним, главное, что заговор не рухнет, и Пестель не сумеет донести, ежели вдруг хотел бы, на товарищей, а уж те кооперируются, выйдут и добьются великой цели. Муравьёв-Апостол готов был за это пожертвовать жизнью, ибо себя юноша, как пять пальцев знает: чего Дибич не сделает, Сергей не одного имени не выдаст, не слова лишнего не скажет, а потому друзья его могут быть покойны. И снова на лице Сергея расплывается улыбка, на этот раз гордая: за себя юноша спокоен, просто знает, что дело правое спас и мысль эта изнутри его сердце греет, не давая пасть духом. — Ну коли вы решили подставиться под своего товарища, тогда, Сергей Иванович Муравьёв-Апостол, я вас арестовываю. Вашу шпагу пожалуйста. Юноша кивает понимающе и вынимает из-за пазухи шпагу вместе с ножнами, куда та вложена: главное, Пестеля не возьмут, а остальное теперь не важно, за себя, и молчание свое Сергей ручается, а так же ручается за то, что сумеет сбежать. --- Павел Иванович подъезжает к горуправе на лошади, не столь грациозно конечно, как некоторое время назад, до него, Сергей Иванович, но тоже достаточно быстро: полковник торопился, потому что не хотел затягивать с этим. Пусть его арестовывают и он будет спокоен, ибо взгляды власти переведут на него и общество заговорщиков сможет расти дальше, пусть и без него; а после уже исполнить свою цель, пусть тоже без него. Пестель не жаждал прослыть героем, а потому не боялся, что сам участия в восстании принимать не будет. К тому же Павел считал, что так, как получается, всяко лучше, потому что жертв нет, но война уже началась, а Юшневский зря паникует: он не понимает просто, как хорошо складываются обстоятельства: не капли крови не пролито, а государство уже трещит по швам, ну а сами декабристы — явно мученики за свободу и потому пусть принесут ее не они, всяко эгидой любой вольности будут их лица и души, а потому, так даже лучше. Право лучше. — успокаивает себя Павел Пестель и слезает с лошади, уже не так торопливо подходя к жандармам, что после ситуации с Сережей вернулись таки на свои места; и спрашивает, где он мог бы увидеть Дибича. В статном военном не признать Пестеля сложно, да и жандармы признают, но не арестовывают его, ибо один уже есть и нескольких власти пока не надобно, а как будет надобно всяко знают ведь где их искать. — У генерала Дибича сейчас есть дела по-важнее вас, Павел. Он напишет вам, когда разберется с проблемами, тогда и приезжайте. Пестель слушая это удивляется очень, отчего брови юноши вверх влетают, так же быстро правда опускаясь в нормальное положение. «Дела по-важнее? Приезжайте потом?» Как это понимать? Так разве не его хотели здесь арестовать? Разве не Павел Иванович виновник бед всех, как писал Майборода в доносе своем? Неужели Бог Пестеля оберегает от ареста? С души полковника будто камень падает, отчего он улыбается счастливо и даже прощается с жандармами за руку, чего сам от себя не ожидал. Павел садится на лошадь и уезжает обратно, к Юшневскому. дабы Алексея Петровича успокоить, что все обошлось, а после надо бы и к Сергею заехать, сказать, как повезло ему, что не арестовали и скорее надобно выступать. На лице Павла то и дело улыбка расплывается: а все-таки дело их верно Богу угодно, иначе как объяснить еще такое везение? --- Павел Иванович в отличном расположении духа приезжает обратно к своему дому, где расстроенный Юшневский уже места себе не находит: перерывает все оставшиеся документы в столе, ,думая наверно что найдет хоть что-то, окромя Русской правды (что и осталась в папке Логарифмы), что еще Пестель не уничтожил, однако старания юноши всяко тщетны, а от того он ждет, терпеливо ждет когда вернется к нему Сергей или же сам Павел, может передумавший сдаваться, и скажет наконец как все прошло, и что им делать дальше. Пестель спрыгивает с коня, которого треплет по гриве: полковник все еще в состоянии эйфории, все же так крупно повезло, ну это прямо фантастика. Едва Алексей Петрович замечает Павла, он к нему со всех ног бежит и заключает в объятия с лету, даже не давая Пестелю отдышаться. — Я думал ты-таки сдаваться поехал. — из глаз Алексея брызжат слезы невольно, однако это слезы радости, потому как все верно обошлось, наверное Сергей руку свою к делу этому приложил. Вынудил Пестеля повернуть назад. — Я то поехал, однако у Дибича дела срочные появились (я право даже не знаю какие дела могут быть важнее меня) —умалчивает конец фразы Павел Иванович, ибо в его представлении он звучит немного пафосно, а после минутной паузы продолжает. — Как видишь меня не арестовали, хоть и полк не выписали, что право жаль. Мне кажется Сергею стоит рассказать, что меня на карандаш взяли, и пора выступать, если вы жаждете того. Не ждите северян, они могут струсить, особенно зная Трубецкого, что во главе их общества стоит. Этот князь увы, крови боится, хоть и сражался он храбро за Отечество, а на военную революцию он право не готов, а Рылеев, к несчастью, того не понимает, а может просто боится в свои руки взять власть, хотя он бы с ней успешно справился бы, к тому же Кондратий Фёдорович республиканец. Он бы всяко вам подошел, а вот Сергей Петрович.. Ну что-же, не будем делать столь поспешные выводы. — Алексей Петрович однако Пестеля прерывает. — Я извиняюсь, что тебя прервал, но отчего ты говоришь про дело наше не вписывая себя? Только не говори, что ты.. — Выхожу. Да, Алекс, ты угадал. Я выхожу из общества. Я не могу более вам ничем помочь, а эта ситуация показала, что могу лишь подставить. Для вас я сохранил Русскую правду, но сам я в деле учавствовать отказываюсь. Я не хочу вас всех подставлять. — Павел Иванович улыбается устало и заходит в дом, провожая Юшневского на порог. — Обязательно передай Сергею мои слова. Виктория теперь Бог ваш. На этих словах Павел закрывает дверь и устало оседает на пол, обхватывая колени руками. Так было нужно. Так будет правильнее.