Союз

      Аяка не может не чувствовать себя определённым образом загнанной в угол: она в малом дворце резиденции сёгуна, распустила всех слуг и ждёт одна в свете заката.       Солнечный свет ускользает за горизонт, утопая в океане — где-то там, далеко за пределами её зрения, бушуют штормы, но сейчас всё тихо. Мертвенно тихо. Аяка знает, что моряки называют это недобрым знамением — _штиль_ перед бурей.       Но моряки уйдут от бури, обождут в портах, а Аяка зашла в царство грома и приглашает владычицу молнии к себе, на нулевую дистанцию. Она не дурочка, она знает, что совсем скоро между их кожей не останется преград, и она будет взята сёгуном Райден, словно последний оплот защиты — лишённый сил и, наверное, неспособный сопротивляться.       Последние напутственные слова Аято всё ещё мечутся в её подсознании.       — Знай же, сёгун — страшная, непоколебимая сила, под взором которой ходим мы, — голос у Аято противоречиво стальной и мягкий одновременно, он держит её за ткань длинного рукава свадебного наряда. — Прошу тебя лишь быть осторожной, дорогая сестра.       Аяка прикладывает руки к груди в ритуальном жесте и воздаёт краткую молитву своему брату. Интересно, если сёгун Райден действительно слышит их слова, будет ли она разгневана тем, что сердце её жены — не спокойно, а мысли — не о ней? Аяка надеется, что всемогущий сёгун простит ей её оплошности.       Последний свет солнца едва освещает её комнату. Аяка зажигает фонарь: он оранжевый, его свет мягок и фантом тепла преследует её руки, когда она подвешивает его ко входу. Где бы она теперь ни была, Баал обязательно её выследит, потому что Аяка приглашает её сама.       Терпение — добродетель и пища души, но ожидание — яд и отрава разума. Аяка словно заперта в клетке, и ей не остаётся ничего, кроме покорного смирения жены: она ждёт.       Где-то в уголке её нутра теплится шальная мысль о побеге, но куда она может уйти — в вечный шторм, окруживший Иназуму? В собственный дом, где Аято не нужно больше головной боли, чем у него уже есть? Где она может спрятаться от архонта молнии на всей обители вечности? Аяка может лишь смиренно ждать своей судьбы, которая привяжет её к Райден последним движением.       Сёгун входит в её залу под покровом ночи, укутанная лёгким свечением фонаря, полутени, укрывшие её лик, делают его пугающим. Аяка сидит на коленях, и Баал возвышается над ней, как божество над человеком, как супруг над женой, как вечное над мимолётным. Аяка дышит глубоко и размеренно, не поднимая глаз.       — Всё не смыкаешь глаз? — голос сёгуна пустой, но в нём холодом обдаёт неудовольствие. — Ложись.       Сёгун говорит — Аяка ложится. Прямо так, в своих свадебных одеждах. Райден смотрит на неё — фиолетовое сияние её глаз в темноте кажется слишком ярким и недовольным, впрочем, она ничего не говорит. Только по тому, как сияние становится всё ярче, Аяка понимает, что сёгун приближается к ней.       Аяка почти ожидает веса, под которым просядет кровать, и дыхания — архонты же всё ещё дышат? — где-то на своей шее, но Райден просто возвышается над ней и смотрит-смотрит-смотрит своими нечеловеческими глазами.       А потом кожа меж её ключиц сияет также ярко, как глаза — и тоже фиолетовым. Космос тела Райден безумно прекрасен — так думает Аяка, а ещё она думает, что умрёт через мгновение — мусо но хитотачи обрушится ей на голову прямо на брачном ложе. Бежать некуда.       В сиянии далёкого-близкого космоса блеск металла слишком очевиден. Аяка сжимает чистые простыни руками, волосы путаются и натягиваются под давлением пальцев, она вжимается в пространство под собой, будто надеясь, что кровать её поглотит, коленки от страха мелко, нечасто дрожат и ноют. Взгляд Баал пустой, когда она вынимает нож из своей груди. Аяка почти завидует: если бы она могла вынимать оружие из своего тела, возможно, не так боялась бы быть им пронзëнной.       Отчасти, наблюдая за молчаливыми действиями Райден, она понимает, почему их сёгун — страшная фигура.       Без света вокруг груди сёгуна определить, куда делся её клинок невозможно, но Аяка знает, что он в руках Баал. Райден на мгновение закрывает глаза, а потом божественный свет вновь озаряет комнату — нож вновь исчезает меж ключиц сёгуна — и Аяка может поспорить, что на клинке кровь. Не её конечно — она напугана, но не ранена.       Раздаётся шуршание, Райден ложится к ней в кровать.       — Раздевайся.       Аяка подчиняется — снова. Почему-то, даже зная, что сёгун не намерена её убивать, она всё равно боится — Райден прекрасно показала, что могла бы сделать это в любой момент. Но Аяке уже кажется, что падёт она не от клинка сёгуна. Но при мысли о том, что ей нужно раздеться к горлу подкатывает ком, и что-то панически мечется в её животе, не находя себе места.       Свадебные одежды тяжёлые, Аяка почти блаженно вздыхает, когда они, громко шурша, соскальзывают на пол.       Мир для неë снова застывает в вечном ожидании — она снова ждёт, когда сёгун вторгнется. Теперь уже намного ближе, чем кто-либо когда-либо мог — сёгун захватит каждый сантиметр её кожи, объявляя его своим, оставит свои следы везде и повсюду — даже внутри. Это мысль, от которой по спине Аяки проходят мурашки.       Но вечность тянется, а Райден даже не поворачивается к ней.       Аяка знает, что любопытство сгубило кошку, но, кажется, не может себя остановить — сердце заходится бешеным стуком, и что-то словно придаёт ей уверенности, заставляя чувствовать себя так, словно она летит.       Под её маленькими пальцами кожа сёгуна едва тёплая, нечеловеческая в этом отношении. Аяка хочет отдёрнуть руку, словно от огня, но сдерживается, позволяя своей ладони накрыть лопатку архонта.       — Вы спите, мой сёгун? — Аяка проклинает свою глупость в этот момент. Возможно, это равноценный обмен: она получила храбрость, отдав разум.       Райден достаточно долго молчит, чтобы Аяка подумала, что так и есть: ритмичное дыхание сёгуна под её ладонью словно механическое.       — И тебе советую, — голос Райден отдаёт холодом.       — А брачная ночь? — Аяка пристыженно опускает взгляд, словно бы Райден могла это заметить.       Удивительно, как грудь Баал одним порывом словно пустеет — Аяка понимает, что это резкий, недовольный, вероятно, уставший вздох.       — Моя жена, — Аяка краснеет, — не готова. Слишком… — Баал замолкает, словно пытаясь подобрать слово, — хлопотно её заставлять.       Аяка сжимает зубы и жмурится — ей словно хочется улыбнуться, рассмеяться и заплакать разом от облегчения. Она отнимает руку от тела Райден, и смотрит на тёмное пятно перед собой — Райден, конечно, не увидит благодарности, мелких слёз и лёгкости в её глазах.       — Спасибо.       — Перестань говорить о глупостях. И спи.       Аяка подтягивает ноги чуть ближе к груди, немного сжимаясь, и закрывает глаза: от тела архонта исходит едва ощутимое тепло.