Я тебя отвоюю у всех времён, у всех ночей, У всех золотых знамён, у всех мечей, Я ключи закину и псов прогоню с крыльца — Оттого что в земной ночи́ я вернее пса. Марина Цветаева — Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес…
2014 В измождении присев на край незаправленной кровати, Андрей только на мгновение смог перевести дыхание, потому как в следующий момент из ванной раздался дикий грохот. Будто б там упал кто-то достаточно тяжелый, а не просто навернулось содержимое всех полок. Ну там слон, колдун-кабан или медведь… Последнее было ближе всех к реальности. Горшок глиняным не был и так просто расколотиться на черепки не мог, но сердце у Князя всё равно сделало сальтуху, привычно поздоровавшись с рёбрами… Не опять — двадцать пять, а снова, б*ть! Интересно, что сделают с ним старые матёрые фаны, если узнают, что Князь-то… Давно с крашенной башкой ходит?! Неудивительно, с*ка, с такой жизнью собачьей оказаться седым в сорокет! Последовать «заразительному» примеру Горшка перед глазами… Но Андрей, как мог сохранял облицовку своего фасада… Он должен был оставаться сильным и непоколебимым, как скала… Иначе… Им обоим п*ец, вот и сказочке конец, а кто слушал — тот… слепец. Потому что не заметить это форменное бл… Безобразие попросту невозможно. Ах да… Горшок, оторвавший его от тщетной попытки перевести дух. Князь привычно подорвался на месте. Грохот в ванной — да… А ведь Миха, чёрт патлатый, только что его спровадил нахрен оттуда, грозно сказав: — Бл*дь, оставь мне хотя бы достоинство, Князь. И посмотрел так, что стало зябко и Андрей не смог остаться, хотя хотел. Достоинством там даже и не пахло, к слову. А вот знакомым дуризмом вполне. И вот пора бы его перебороть, особенно при сложившихся обстоятельствах, чтобы расправляться с обуявшим недугом вместе, но вместо этого… Андрей, матерясь, бросился в сторону ванной комнаты, молясь, чтобы Миха не успел разъебать себе голову об унитаз. Потому как в следующий такой раз дело обойдётся не инвалидной коляской, а деревянным макинтошем. Замок с двери в санузел он открутил почти сразу после того памятного случая, когда Горшок там заперся и ему поплохело. «Это просто смешно», — в негодовании думал Князь, потому что ровно перед этим они ожесточённо спорили о том, что Миша ещё не готов к тому, чтобы посещать самостоятельно санузел. Ванна была не потенциально опасна, а реально опасна! Дверь пришлось снимать с петлями, пока Андрей её безжалостно выламывал, не особо заботясь о сохранности оной, ведь глухой стук о кафель отозвался где-то глубоко в нём… Потом, конечно, убедившись, что с Мишей всё хорошо, насколько это вообще можно таковым считать, пришлось вызывать мастера. Ломать — не строить. Не каждый умеет да и нахрена, простите, корчить из себя Мастера, если рядом нет никакой Маргариты?! Точнее его Маргарита больно страшная да и не оценит по достоинству такие бытовые подвиги… И вообще — за Михой-летуном нужно было глядеть в оба, а не двери назад прихерачивать! Потому на резонный вопрос, правда, заданный из праздного любопытства, о том, что тут произошло, Князь злобно посмотрел на овиноваченного слесаря и ничего не ответил. Впрочем, тот и без слов всё понял и дальше делал свою работу молча. После Андрей механически принял работу, расплатился, и… По-чесноку, он тогда не хотел с Горшком даже разговаривать, но так, с*ка, было нельзя. В центрах психологической помощи учили, что с самоубийцами нельзя молчать. Этих «нельзя» в последняя время в его жизни стало слишком много, но… Приходилось слушаться, даже если от этого сводило челюсть. Он помнил слишком хорошо, что всё могло закончиться ещё хуже… Не заявись тогда Оля пораньше и не найди этого дуралея… Порой, когда руки начинали опускаться, а душу тяготить непомерный в своей тяжести камень из нерешённых проблем и непережитых обид, его посещали грешные мрачные мысли, что, возможно, для всех было бы лучше, задержись она тогда… После Андрей непременно встряхивался и гнал их прочь от себя, напоминая, что лучше, возможно, стало бы только Горшку, этому эгоистичному вечному ребенку, который бы окончательно утвердился в своей правоте, но уж точно не всем им. Бороться с Мишей, с собой и остальным миром было ужасно выматывающе. Князь ощущал себя за*анным в край (спасибо, не на краю, и то хлеб), но… Были у него и маленькие победы. Так как Миха от самостоятельного посещения санузла не смог отказаться ни в какую, то уже разительный успех, что он пошёл на компромисс в виде отсутствия замка, чтобы Андрей не караулил его под дверью. Не стоял, так сказать, над душой. Протаранив податливую дверь, Князь замер, осматривая «минное» поле. Инвалидная коляска беспомощно отъехала. Все банки-склянки с банными принадлежностями, какие до этого мирно стояли на полке под зеркалом, раскатились по кафельному полу, стремясь в углы, а в эпицентре этой ванной катастрофы возлежал Миха, спрятав физиономию в сгибе локтя и… плача. Князь, собрав яйца в кулак (не в буквальном смысле, бл*ть, ему руки были нужны для другого, етит твою мадрид!), сразу шагнул к нему, чтобы разгрести ногой осколки и подтянуть коляску носком, склонился над Мишей. Чужие всхлипы отскакивали от кафеля, как использованные гильзы. Это Князя к стеночке припёрли и пытались расстрелять. Не вышло. Подхватив Горшка подмышки и привычно уворачиваясь от слабых немощных ударов, Князь усадил его в коляску и молча подвёз к раковине, чтобы врубить ледяную воду и умыть ею Мишку. Бить инвалидов в его планы не входило, лишь немного шоковой терапии, во благо, чтоб привести в чувства. Андрею та тоже не помешала б, потому вторая пригоршня направляется уже ему в лицо. У Миши тряслись губы, выпученные глаза смотрели прицельно вперёд. Хорошо, он не доставал до зеркала взглядом (переделке квартиры под поменявшиеся нужды и другой функционал активно препятствовал сам же Горшок, упрямо не желая признавать новые реалии. Но те не спрашивали, а били по лицу наотмашь, даже в таких мелочах!), иначе бы раскрошил его вместе со своим отражением, чтоб душу не лихорадило в ознобе. На такую «легенду русского панк-рока» без слёз не взглянешь, уж это Князь даже со своих пресловутых сказочных берегов мог сказать с уверенностью. Но сейчас Андрей лишь молча методично умывал его покрасневшее от слез лицо, пропуская мимо ушей жалобный скулёж. Уже не стреляешь по слезам, а, Мих?! — Лучше бы я сдох! — с отчаяньем камикадзе закричал Горшок и было потянулся к опрокинутой навзничь бритве, которую Андрей не успел убрать этим суетным утром, потому что брился впопыхах, но Князь взвился быстрее и отопнул ту в сторону, не позволяя случиться непоправимому… А погодите-ка! Бритва лежала здесь и раньше, а вот театр одного актера Миша решил устроить только при его своевременном появлении. Суинни Тодд местного разлива, бл*дь! Андрей, проглатывая раздражение, закрыл неугомонный рот широкой горячей ладонью, заткнув тем самым Миху, совершенно не обратив внимания, на то, что тот пытался его укусить: душившая того истерика не давала челюстям сомкнуться как следует. — Я тебе язык с мылом вымою, — хрипло пригрозил Князь. Вышло по-детски несерьёзно, но если послушать Агату, то Горшеневу подойдет, ему в самую пору. Тот ещё деть великовозрастный. Вроде и сорок лет мужику, пятый, сука, десяток на повестке дня, а ума, как было, так и есть… нема. Не в смысле, дурак дураком в степени дебильности — нет, просто… Психологически зрел-зрел да чего-то и не вызрел ни шиша. Не перерос свой юношеский максимализм. Так что Князь-то многодетный (и многострадальный) отец! Причем, если Диана и Алиса рано или поздно отпочкуются, как самостоятельные единицы, то Горшок… только когда помрёт. А потом Миша просто взвыл в ладонь, взметнув руки и скребя пальцы Князя коротко обстриженными ногтями. Андрей, почувствовав эту червоточину, что грозила затянуть и его, прижал сотрясаемую рыданиями буйную голову к своему животу, медленно поглаживая по волосам. — Лучше бы сдох, чем вот так… Вот так, как инвалид сраный, понимаешь, да, Андрюх?! — Князь молчал. А что тут ответишь? Он весь свой богатый словарь уговоров и увещаний исчерпал. За этот клятый год… Вон Алиску кашу съесть уговорить было проще. А что ещё он мог сказать? Какой волшебный золотой ключик подобрать к решению бед? Какие такие чудесные слова найти, которые раньше в разуме не попадались, не приходили на ум?! Потому Андрей только гасил истерику, используя проверенный прием, то бишь обнимая. Андрей понимал, что успокаивался Миха либо от того, что силы его покинули, либо от гипоксии, возникшей в следствии того, что Князь слишком сильно надавливал своими ручищами на худые, торчащие клавишами ребра, а вовсе не от осознания и принятия. От психотерапии Горшок решительно отказывался, не хотел идти к мозгоправу, чтобы посторонние ковырялись в его мозгах, препарируя болячки. Как-то Балу, помнится обмолвился, что у них с Михой одна башка на двоих… Те времена давно прошли. Сейчас Андрей не мог с уверенностью сказать, что теснится в черепной коробке товарища Горшенева. Хотя догадывался. Князь не мог помочь ему, как сделал бы это профессионал. После той беды Андрей и так сделал всё, что смог. Да и не только он, справедливо тут будет отметить. Лучшие клиники, лучшее комплексное лечение, чтобы сохранить в этой голове остатки разума, детоксикация организма, но на ноги им Мишу ничего ещё не поставило. Врачи разводили руками и говорили, что покажет только время и физиотерапия, которую Горшок считал страшным унижением, ещё хуже, чем поссать при Андрее. То есть когда-то поссать друг при друге не составляло труда, а теперь Князь понимал, что тот не может чувствовать себя таким ничтожно слабым и беспомощным, вот и отстаивает возможность опорожняться, как право на честь и достоинство. Осёл. Решив, что водные процедуры они перенесут на вечер, Князь покатил коляску с обмякшим Мишей прочь; чтобы потом, когда тот наконец забудется беспокойным сном, тут основательно прибраться и понадёжнее спрятать по верхотурам все рассыпавшиеся колюще-режущие предметы, а то, правда, хватит ума у гонимого осла! Только кривого сведения счётов с жизнью им не хватало. Опять. Приставив коляску вплотную к кровати, Андрей обошёл Мишу спереди, пытаясь тщетно заглянуть в заострившееся лицо, но Горшок настойчиво прятал взгляд, не желая пересекаться глазами. В момент, когда Андрей уже привычно подхватил Мишу, тот вцепился в его предплечья до побеления и мученически закрыл опухшие глаза, снова на грани слёз. Князь не знал, как убедить его в том, что стыд — это то, что нормально испытывать в такой ситуации, это естественно, когда у человека отнимают свободу и лишают личного пространства, потому что тот теперь слишком уязвимый для того, чтобы выполнять простейшие бытовые махинации самостоятельно, просто и это должно быть в пределах разумного, а Мишку стыд за свою немощность выжигал. Оно и понятно… Анархист, бл*! Горшок поломанной куклой завалился на бок, даже не пытаясь подтянуть ноги за собой, но Андрей ему помог, подхватил за худосочные лодыжки и положил на кровать. Только вот этого времени хватило, чтобы Миха вновь спрятал лицо, только уже в подушке, совсем замыкаясь в себе. Теперь из него и клещами слова не вытянешь. Пытать его Князь, естественно, не собирался. Нужно было что-то сказать, но слов не находилось, что уже становилось для него дурной привычкой. Быть словесным импотентом в разговорах с Горшком — Андрей не привык. И привыкать не собирался! Музу сневольничать можно, а тут… мысли, как растревоженные светом тараканы разбегались, отскакивая от разных углов черепной коробки. Ладно, хер с ним! В следующий раз что-то скажет! Лишний раз тормошить, досаждать своими прикосновениями Мишу Андрей тоже поостерегся. Если тот, не дай Матерь Анархия, вдруг решит, что Князь вздумал его жалеть, Миха найдёт способ самоликвидироваться… не сейчас, так потом. Мало что ли способов?! Всё предусмотреть невозможно, и так до паранойи уже недалеко. С другой стороны, если он продолжит меланхолично молчать, Горшок может принять это за безучастность и механическое выполнение навязанных функций сиделки. А это, бл*дь, в их несчастном случае — совершенно не механика тела. Сердце кровью обливалось всякий раз смотреть, как глухая тоска, справиться с которой оказалось для него не под силу, день ото дня всё сильнее снедала Миху живьём. Он ведь помнил его совсем другим! Живым, черт возьми, а не таким… сломанным. Князь, не мигая, пялится на дистрофично тощую руку, высунувшуюся из-под подушки, точнее на кривой, красный шрам вдоль вен, который выглядел раскалённым и не успевшим ещё остыть. На этот рваный, незаконченный штрих в картине под названием жизнь Михаила Горшенева, которую он не успел оборвать… Успели, вырвали тот осколок, вовсе не льда, из ослабшей руки… «А ведь резался, — вспоминает Князь и его берёт холодная оторопь. — Вдоль, а не поперёк, Мишка». Андрей все смотрел и смотрел, как привороженный. Дыхание почти не срывалось с его онемевших уст. Он с ужасом вспоминал, когда это случилось, когда не дал упечь Миху в дурку, как суицидника. Галоперидол или что похуже на завтрак, обед и ужин — это последнее, что им сможет помочь! В этом был убеждён Князь, перенимая коляску из неотложки и немного успокаиваясь, только лишь ощутив живой вес Горшка. Был ли он прав тогда или стоило поступить иначе? От кольнувшей в рёбра мысли стало ощутимо не по себе. Прикрыв Мишу по бёдра пледом, Андрей ушёл в ванную, убираться и приводить мысли в порядок. А с чего всё началось?..***
2013 Агата была похожа на Горшка. Князь ей об этом даже бывало говорил, благо та не обижалась на такое «сомнительное» сравнение, которое многие жёны могли бы счесть за оскорбление и сдвиг по фазе у своего благоверного… Да и не очень благоверного, получается, раз он додумался сравнивать свою женщину со старым другом. Больше, кроме того первого раза в поезде… Тогда да, тогда произошло недопонимание, которое им вдвоём удалось устранить, чтоб то не стало поперёк их отношений. Что ж, ему крупно повезло, раз она правильно поняла особенность и неприкосновенность тех отношений, которые уходили своими корнями глубоко в прошлое, связывая Андрея и Мишу ещё с реставрационного училища, и что без них Князь навряд ли ощутит себя снова целым… Плавали — знаем. Не только о внешности шла речь, но и о спорах. В резкости и скорополительности суждений порой угадывалось что-то Михино, причём того, молодого и задорного, а потому его жена, как повелось, никогда не разменивалась на ненужные расшаркивания, предпочитая говорить в глаза то, что думает. Пусть, порой это херило дипломатию. Поэтому, когда Андрей заметил, что Агата мнётся и не знает, как правильнее начать разговор, он заметно занервничал и, отрываясь от компьютера с грузящейся на нём игрушкой, обратил всё внимание на жену, которая к тому же, во дела, проницательно заглядывая в глаза, пыталась угадать его настроение, а потом вдруг взяла и в жесте поддержки положила ладонь на коленку Князю. Это Андрея окончательно насторожило и вместо успокаивающего, произвело прямо противоположный по действию эффект. Никогда раньше Агата его не поддерживала после проигрышных каток в доту! Князь, знаете, как-то сам справлялся… Он уже ждал, что та скажет что-то про Алиску, и внутренне собрался получать тряску за «ненадлежащее исполнение отцовских обязанностей» или того похуже, но вместо этого Агата на одном дыхании сообщила «того похуже» про Миху, глядя при этом на Князя, как на смертельно больного. Наверное, вот так онкологи смотрят на своих подопечных в терминальной стадии. Вообще так оно и было. Горшенизм головного мозга не лечится, но это было последнее, о чем думал в тот момент Андрей, у которого расслоился и обрушился мир. На ночь глядя жена поведала ему таких первосортных ужасов, что любая из их историй нервно курила в сторонке и приговаривала: «— Малацца, Горшок, всех обскакал»… Потом Агата едва удержала его от срыва в пустоту… ой, то есть от того, чтобы Князь в состоянии «невменько» сию же секунду не вызвал такси и не рванул бы в больницу под покровом темноты, на крыльях, с*ка, любви. На кой хер там сейчас Андрей?! У палаты чутко дежурят родители, оказавшийся удачно (совсем удачно, бл*!) не в туре Лёха, Ольга, если и он сейчас присовокупится к этой компании, то чем это Мише поможет? Явно же к тому сейчас в реанимацию не пустят всю «команду поддержки», потому что нефиг мешаться, а ещё тревожить и волновать больного… И только покатается по ночному Питеру Князь, а ничего не сделает, ещё и зарядится безнадёгой от них, а у него репетиции со своей группой, где он должен поддерживать боевой настрой, у него всё и так, как в статусе во ВКонтакте, это проклятое — «всё сложно»! Короче, нужно уже было ночь с этим переспать, и на утро со свежей (относительно) башней поехать справляться, что случилось, и думать, что делать, чем помочь. Спасибо Агате, что тогда сумела до него достучаться. Сам его разум дошел далеко, ё-моё, не сразу. Телефонный звонок Оле ничего не дал, она безостановочно плакала, и Князь нихрена толком не разобрал, кроме всхлипов вперемешку с причитаниями «Миша… Там… Я пришла… А Миша»… В общем, скоро эстафету обзвонов переняла мама Мишки. Хотя, скорее надо уж было тревожить, если кого, так это Лешку. Тот, наверняка, спокойно бы все объяснил, но… Князь, видимо, был мазохистом, и слушать женский плач и страдания по Горшку ему показалось более правильным, чем получить взвешенную оценку ситуации… Все-таки в чем-то Андрей так и остался дураком. Но! Он не шибко в этом раскаивался. — Татьяна Ивановна, хоть вы мне объясните, что случилось? — взмолился Князь, меряя шагами комнату и цепляясь за всклокоченные волосы. — Что тут объяснять, Андрей, допрыгался Мишка, парализовало его. На этих словах Андрей, где стоял, так там и покачнулся, едва успев рухнуть на стул, вовремя подвернувшийся под показавшийся бетонным зад. Агата, всё это время сидящая в комнате, дёрнулась к нему, но замерла, решив не лезть. Правильно, черт дери… спящему за стенкой ребенку нужен хоть один адекватный родитель. И сегодня это явно не Андрей. А если ещё и жена заразится подступающей к краю горла истерикой, что случилась с Князем, то пиши «пропало», капсом. — Инсульт? — кое-как выдавил он, прижимая руку к шее, чтоб не подавиться этим страшным словом. — Ждём, что врачи скажут. Андрюш, ты приезжай завтра, хоть увидитесь, он совсем плох. Может быть, это последний шанс ваш с ним, — с каким-то смирением в голосе сказала Татьяна Ивановна и напугала Князя сильнее, чем если бы плакала. — Он очень скучал, последнее время только и говорил про тебя.***
2014 Князь прибрал бритву на самый верх. Если не знать, что она тут существует, то как будто ничего и нет. Сказали бы Андрею пару лет назад, что он будет прятать от Горшка всё, чем можно потенциально убиться, покрутил бы пальцем у виска. Миха, может быть, смерти и искал, но не пытался убить себя сам, то есть… Князь на долгой ноте выдохнул. Дон Кихот с мельницами, конечно, воевал, но не мчался на них, чтоб расшибиться в лепёшку! До того, как с Мишей эта беда приключилась, тот не пытался себя убить быстро и навсегда. В один такой раз, когда уставший, после бессонной ночи, (часовые на посту так не блюдут своё бодрствование, как Князь караулил Горшка) он подошёл на кухне к ящику со столовыми приборами… Ну вы знаете, как у нормальных людей: с ножами там, вилками и ложками. Панки, понимаете ли, тоже руками, простите за неумелый французский, не жрут. Ну почти, бывают прецеденты. Опухший от недосыпа мозг выдал логическую цепочку приблизительно такого содержания: «— Ножом можно зарезаться. Вилкой заколоться или засунуть в розетку, но вот что делать с ложками?..» И Князь, достав столовую ложку, осмотрел её придирчиво со всех сторон, попробовал ею распилить палец на манер ножа, но бросил эту дурацкую затею, ибо нихрена не отпилилось. А вот ручка вызывала опасения и Андрей решил попробовать, а насколько реально ею заколоться?.. Именно за этим тест-драйвом его и застал Горшок, подкативший сзади и сохраняющий подозрительное молчание. — Андрюх, ты б это… Отдохнул что ли, — сказал Миха, слабо махнув рукой. Но это не спасло Андрея от того, что он почувствовал себя страшным идиотом. Поспешно задвинув хренов ящик, он протёр лицо под пристальным вниманием молчаливого Горшка. Что-то он и вправду подустал. Но теперь всё было иначе. В первое время они не знали, как себя вести в сложившихся обстоятельствах. Каждый из вовлечённых в беду членов семьи Горшка оказался в такой ситуации впервые и к кому обращаться, как себя вести, а главное, что делать, никто не догадывался. Пришлось учиться на ходу, в полевых условиях. Теперь же Князь не упахивался так, как раньше, бодрствуя денно и нощно в свою «смену» и карауля Мишу, как трёхмесячного ребёнка, которому нужно голову держать, чтобы он отрыгнул. Теперь нет. Вдобавок к ранее установленному дежурству, в которое Андрей сам же добровольно и вписался, в помощь они нанимали сиделок, правда… Миха их всех сживал и дольше пары недель никто не мог продержаться. Причем, пожирал их Горшок с тем же отвращением и едва ли не теми же пачками, что и лекарства, коих громоздилось туева гора, в запертой на, с*ка, кодовый замок аптечке наверху. Вот где они все сразу просекли реальную опасность… Травануться таблетками дело гораздо более плевое, чем влить в себя того же Крота. Но и чистящие средства они предусмотрительно убирали наверх. На всякий случай. Натянуто улыбаясь и привычно извиняясь за поведение друга, Князь выслушивал жалобы на него от особо бойких. Некоторые оставались молчаливы и ничего не высказывали, всё-таки у людей горе и они справляются с ним, как могут, пытаясь обеспечить Мишу всем необходимым для трудной и долгой реабилитации. Было бы странно, если б они не пытались этого делать. Не бросят же они Мишу одного, тому ведь теперь… Горшку, как никогда, ныне нужна помощь и близкие рядом, поэтому большую часть времени он всё равно проводил в кругу родных. Мама, Ольга, отец с братом, готовы были с ним сидеть, как и Князь, но и без того не ангельский характер у Миши, конечно, с началом этой катастрофы лишь усугубился. Никогда он не был простым человеком, но сейчас временами находиться с ним в одном помещении и дышать одним воздухом становилось просто невыносимо. Горшок осознанно или нет, но душил. Столько сил было брошено, чтобы вытянуть его с того света… Говорить страшно, а казалось, что Горшку это и не нужно. И когда тот в изнеможении, но, увы, уже привычно орал о смерти (теперь у Михи только такие концерты и вместо благодарной публики — вот он, предательская морда Князь, ибо всех остальных, тот отчего-то жалел!), Андрей чувствовал, что они снова пятятся назад, после того, как долго стояли и топтались на одном месте. Вместо того, чтобы идти вперёд.***
2013 Андрей приехал на следующее же утро. У палаты остались дежурить только замученные сумасшедшей ночкой родители. Лёша увёз Ольгу домой. Татьяна Ивановна и Юрий Михайлович, похоже, не спали всю ночь… Что уж, Князь и сам проворочался с боку на бок, пока не встал окончательно и не ушёл на кухню, чтобы не мешать досыпать Агате. Он не выпускал телефон из рук, и как только на часах стукнуло семь утра, мысленно извиняясь, позвонил. В интернет он предусмотрительно не лез, зная, что начитается там вранья с три короба в желтушной-то прессе и *банётся в край. Хороших новостей не было. Плохих, впрочем, тоже. Миша был стабильно тяжелый. Но сколько в этом «стабильно» оттенков. Больше, чем, сука, в пресловутом сером. — Не нужно, не нужно! — Юрий Михайлович было поднялся, заприметив Андрея летящего по коридору, но Князь поспешил его остановить. Андрей наклонился и крепко пожал руку отцу Мишки. Татьяна Ивановна встала и Князь её приветственно приобнял. — Можно к нему? Может быть, сначала нужно расспросить про прогнозы врачей, про то, что вообще случилось, но Князь косился в сторону палаты и чувствовал, будто его туда тянет магнитом. Ещё немного и он прожжёт взглядом хлипкую дверь. Руку оттягивал пакет с апельсинами… Ну, как там принято? Носить больному витамин С в убойных дозах. Тебя парализовало, Мишенька? На, скушай витаминку, может, полегчает. Но не в мусорку же их теперь?.. Главное ж для «больного» — внимание, а то, что сцена эта уж больно напоминает старый, как и они все, впрочем, мультик «Ну погоди!» — дело десятое. Татьяна Ивановна дала добро, легко подтолкнув Андрея за руку, а сам он невольно подметил, что Юрий Михайлович и сам выглядел так… В общем, как бы ему в скором времени не занять тут соседнюю койку… И Князь, отродясь не страдая суеверием, мысленно сплюнул трижды через левое плечо, надеясь, что попал в рожу какому-нибудь настырному чёрту, который преследовал эту семью. Не дай бог, конечно. — Что он там? Как вообще, Юрий Михайлович, Татьяна Ивановна? — присел он на ухо, понизив голос, чтоб тот не услышал. — Не спрашивай, Андрей, — покачала головой мама Горшка. Кивнув мрачно, и больше не оттягивая неизбежный момент, Князь пошёл к Мише. Это было тяжело. Накопленные обиды были ещё слишком живы в памяти, они застилали разум, балластом, топя те светлые чувства, которые он всегда испытывал к этому невозможному… Но стоило только представить на минуточку, что Миша вчера мог умереть (и сегодня, бл*ть, может!), а Князь бы остался со своими никому не всравшимися обидами в одиночестве, пережёвывая и давясь, не имея возможности донести своё мнение до виновника… Так вот, стоило это живо представить, как найти силы для шага вперёд стало легче. Только вот всё это — временные решения. Страх потери — он крепко подстегивает огненной плетью. Но такое примирение не решает глубинных проблем, накопившихся к друг другу претензий, не вскрывает, выкорчёвывая душевные нарывы, не позволяет застоявшемуся гною вылиться наружу. Весь страх сконцентрирован в моменте. Всё бестолку, и очень скоро обречено вернуться на круги своя, как только кризис минует. Князь не был дураком, он знал, почему пришел сюда, и что его отсюда успешно сдует ветром, как только он поймет, что опасность миновала, но… Они же делали эти аккуратные шажочки к примирению и раньше! Сначала Агата долго давила ему на гнилуху, объясняя, что глупо дуться на «ребёнка», потом он сам сдался и позвонил, чувствуя в этом нарастающую, как снежный ком необходимость. Помнится, тогда Андрей ещё удивился, что номер, по которому он звонил, всё ещё принадлежал Горшку… Тот терял симки, вместе с телефонами с удивительной регулярностью, и не утруждал себя их восстановлением, покупая все новые, и новые. А тут с чего бы такое постоянство?! Душу обожгла внезапна догадка, что тот надеялся и верил, что Князь ему позвонит… Это подтвердил и дико обрадованный голос в трубке. Сделав для себя эти неожиданные открытия, Андрей не заметил, как просто позволил себе с головой окунуться в их общий с Горшком мир, ощущение погружения прошло лишь после того, как в трубке вместо знакомого голоса раздались сорванные гудки и кривая просьба позвонить ещё. Наваждение прошло. Он просто продолжил жить, порой вертя в руках телефон с уже набранным номером, раздумывая, открывать ли снова этот портал в старый мир… Но Мишка его опередил, на сей раз позвонив самостоятельно. Надо же, не психанул. Настала очередь Князя настороженно радоваться. Они хорошо поговорили… Хоть и после Горшок срывался на него в интервью, дышать Андрею стало чуть легче. Миха это не из расчётливого зла, которого в нём отродясь не было, а от ещё гложущей детской обиды. Сердце постепенно принимало правоту суждений Агаты, обида все ещё мешала, сужала восприятие, но… Там на Окнах, он почти поверил, что все у них может быть хорошо. Не сразу, но постепенно наладится. К концу разговора Андрей уже начал понемногу улыбаться, распустившись, как цветок. Да, надо было решиться раньше… Горгона и Норманны — уже записаны, но если перезаписать?! С Михой? Да, альбом выйдет чуть позже, но… может, оно того стоит? Тот должен был их заценить, иначе Князь… Совсем его не знает. Но вместо того, чтоб предложить это, Андрей слушал отстраненно о Гамлете, людях-кошках с Запашными и устало думал, что Горшку, видать, мало обычных способов помереть, этому Йорику неугомонному надо непременно тигра за хвост подергать напоследок! Сам Князь животных любил, но таких больших кис побаивался… Правда, он-то их за усы тащить не собирался?! А кто, кроме него проследит, чтоб Миха не залез в клетку и не сунул голову в пасть?! Пока эти недели Князь активно торговался с собой, думая, не позвонить ли ему… И на Нашествии, усиленно раздумывая, не подойти ли… Горшок взял и убился, не иначе, как на радостях, что Князь пошёл со скрипом на сближение! Кстати, как умудрился, черт старый?! Дверь отворилась тихо и так же тихо закрылась за Андреем, отрезая его от коридора и родителей в нём. Миха лежал на койке, как неживой. И Князь подумал. Парализовало?.. Он с холодным ужасом поторопился к кровати, разглядывая Горшка во все глаза и тут же склоняясь к нему, прямо к самому лицу, всматриваясь в то, как у Миши затрепетали ресницы. Усталые и мало осознанные глаза приоткрылись, пока Князь никуда не девался, а только пыхтел, уперевшись рукой с пакетом в матрац. Пара апельсинов выкатилась, как два ярких солнышка, резко контрастируя с простынёй и Мишей. Андрей шумно выдохнул прямо в лицо Горшку, прикрытое наполовину кислородной, запотевшей маской, внимательно наблюдая, как тот моргает и расклеивает сухие губы. В темных омутах родных глаз он искал осознанность и узнавание, но Мишины веки были такими опухшими, что Князь видел лишь влажный гранатовый блеск. Сочувствие разлилось, как полноводная река. Андрей уронил голову на грудь, смыкая челюсти и сжимая в пальцах тонкую больничную простынь. — Что ж ты наделал? — спросил Князь вслух и, наконец, отошёл. Он ощущал себя неуютно, вот так нависая. Было что-то неправильное в этом всём. Это Мишка смотрел на него сверху вниз. Не наоборот. Придвинув к кровати стул, Андрей упал на него, отмечая, что Миша без верха. Все его татуировки, как вывернутые наизнанку раны. Клеймёный огнём, блядь. Князь потянулся рвано к его руке и, стараясь не обращать внимание на опутавшие того, словно паучья паутина жертву — трубки капельниц, резковато схватил Мишину ладонь. Ужасно безвольную. Проглатывая каждый второй вдох, Князь сжал холодную руку в своих горячих и вдруг неожиданно для себя, почувствовал, как глаза щиплет. Он видел Горшка во всяких состояниях. Но кажется никогда ещё тот не казался ему, настолько смертельно уставшим. Неживым. Словно те пищащие аппараты и многочисленные капельницы с препаратами — единственное, что потихоньку вливало в него ускользающую жизнь. «Сам тот, видимо, уже за неё не цеплялся», — с ужасом осознал Князь. Мишка ведь хотел Гамлета ставить? Принцем датским себя возомнил? Да какой там… «…Здесь должны были двигаться губы, которые я целовал не знаю сколько раз. — Где теперь твои каламбуры, твои смешные выходки, твои куплеты? Где заразительное веселье, охватывавшее всех за столом? Ничего в запасе, чтоб позубоскалить над собственной беззубостью? Полное расслабление?» Какая это была клиническая смерть?! Девятая? Если Горшок — кот, то это была последняя. Оно так и выглядело, бл*ть. Драный, худой, как скелет, впору Йорика играть, весь побитый… Жизнью, не людьми, конечно. Хотя фингал на месте введения центрального катетера на груди и разливался всеми оттенками синевы… И торчащие ребра, что чуть дыша вздымались, тоже все были усеяны россыпью багряно-сине-желтых пятнышек… Реанимировали. От увиденного Князь был как никогда близок к тому, чтобы себя отпустить и наконец зарыть топор войны… Желательно вот тот, которым Миха занял руки в страшном Белогородском интервью, но лёгкое давление на пальцы отрезвило. Миха забурчал что-то, Андрею пришлось податься к нему вплотную, чтобы разобрать… Потому что ему с ужасом показалось, будто складывать буквы в слова Горшку стало ещё сложнее… И раньше-то тот подвисал. Это было заметно по интервью. По разговору на Окнах, но… Сейчас вовсе, как будто тот заново вспоминал алфавит. И заодно точно ли красный — это красный, а например не пидорас… Как при микроинсульте, бл*ть! Андрея прошиб холодный пот. Диагноз он ведь так и не уточнил. Но кажется, кто-то мельком обмолвился, что их слишком много разных, одно наслоилось на другое. Постепенно отмирающие нейроны в мозгу, сердце, сказавшее: «Моя остановочка», печенка и почки, возопившие: «А мы-то хрена терпеть будем?! У нас махновщина!» — наш организм одна система, если что-то поломается, то и остальное крякает следом… Только вот, если в машине можно заменить прохудившуюся коробку передач, то с черепной так дела не делаются. Вот и получается, что сейчас врачи отчаянно боролись за то, чтоб предотвратить процесс отмирания органов у этого самого идиота куска, что все-таки сумел совладать со своим речевым центром и выдать фееричное: — Ты чё тут забыл? Бывало, Князь слышал вещи и поприятнее, когда рядом с ним на кровати кто-то просыпался. Он бы и от нейтрального пожелания доброго утра не отказался, а тут ощущения, как от пощёчины… Но сложил ведь понятную фразу, значит, не всё так паршиво — правда же?! Скажи Андрею кто, что он будет рад такой грубости в сторону своей скромной персоны, которая ничего дурного не делала… Покрутил бы пальцем у виска, он же не мазохист и не любит, когда ему наступают на коки. Но не сейчас. Но не успел он додумать и ответить, как Миха продолжил, уже увереннее, словно встреча эта, позволила ему чуть окрепнуть, найти в себе какой-то скрытый резерв сил, хотя глаза его и напоминали щёлочки, которые блестели, неимоверно слезясь. — Ты оглох, Князь? Нах*я ты припёрся?! — стоило только поднять голос, как Горшок тут же захрипел, будто слёг не с чем-то неведомым, а с простой грёбанной пневмонией! Впрочем, помереть можно и от соплей. Вот это был бы номер! Андрей одернул свои руки от Мишиной почти безвольной ладони, только начавшей отогреваться, и распрямился. Сочувствие как-то притупилось. Мало верилось, что тот, кто при смерти, будет крыть матом. Хотя… Это же Горшок! Тот мог. Не в шахматы со смертью сыграть, конечно, но вот плотно обложить… Вполне. Только вот всё равно стало обидно. Нормально же разговаривали на тех же Окнах, а тут, на тебе, Андрюша, вместо трогательного прощания х*й, даром, что не в жопу… Какая вошь его на сей раз укусила?! Лежит ведь немногим по цвету с простыней контрастируя, дышит через раз, и прищепка на пальце у него неспроста присобачена — вон и к монитору подключен даже. Не такие диалоги должны разворачиваться в палатах. Андрей меланхолично думал о том, как причудлива жизнь! Раз здесь и сейчас, в этих же не верящих слезам и мольбам стенах, должно быть, также находясь с дорогим сердцу человеком, кто-то прощается на век, кто-то плачет от радости, а кто-то — он… Ссорится со своим лучшим другом, который почти умер, но даже на пороге смерти оставался такой разросшейся язвой, что даже не верилось в живучесть такого существа. Князь не разбирался ни шиша в этих цифрах на кардиомониторе, но даже он заметил, что с момента его появления, пульс у Горшка начал частить… По-хорошему, Андрею следовало б сейчас сдать назад... Снова наложить себе тугой жгут, даром, что не поперёк глотки! Ощущения были те же - кислород перекрывался... Но не до конца. Чай, не помрёт Андрей в попытке съесть нанесенную так умело новую обиду, переварив вместе со старыми, но мысль о том, что этот черт лохматый сейчас может двинуть кони, так ничегошеньки и не поняв, жжёт его изнутри. — Не надо было, наверное, да? У тебя же всё и без меня хорошо, правда? — яд в голосе можно было собирать в ёмкость и отправлять на изготовление противоядия, потому что слова эти, Андрей видел, ужалили. И приборы это отметили угрожающее скакнувшим изгибом систолы или ещё какой х*йни, он не разбирался. Малодушное удовлетворение кольнуло аж до боли. Ха, может, раньше надо было эту хреновину к нему прицепить, чтоб видеть, только же… Не миелофон — это ж все равно! И Князь не Алиса… Живем не у Кира Булычева в сказке. — Правильно… видишь, — почти прошептал Горшок. — Хорошо, Миш. Тогда я пойду, рад был увидеться, а то после «Окон» и не пересеклись как-то, только звонки, а это, сам понимаешь, не то, что в живую, — произнес Князь натужно, скрипнув челюстью. Зубы ему за это спасибо не сказали, а стоматологи — вот, кто нынче пугал его своими ценами похлеще всех бабаек вместе взятых! Горшок же вместо ответа упрямо отвернулся, не желая даже смотреть в сторону Андрея. «Вот так, значит?! И не посмотришь даже?» И вместо того, чтобы, проглотив горькую пилюлю, молча уйти, чёрт Князя дёрнул за язык, наверное, в отместку за то, что он нынче ему в харю плевал, через левое плечо. — Мих, я тебе тут витаминчиков принёс, кстати, — бодро рявкнул он, вновь шагая ближе и решив уж ебашить до конца, хоть выскажется, пока Миха не***
Родители Миши слышали как минимум последнюю часть разведённого их сыном и Князем кручёного пиздеца, поэтому последний старательно сделал рожу кирпичом. Он не знал, какую эмоцию она сейчас выражает, но то, что там не удовлетворение, это он знал точно. — Андрей, как же… Что же это, — Татьяна Ивановна прижала сухие руки к груди и Андрей приобнял её, со всей уверенностью заглянув в лицо. — Послушайте, поправится ваш Миша, он сильный, только было бы желание, а средство всегда найдётся. Сейчас медицина восьмимильными шагами идёт вперёд… Да что, вы… Юрий Михайлович, он в меня апельсином запустил! Значит, силы есть. Всё будет хорошо, — насколько он мог не кисло улыбнуться, он улыбнулся. — Пойду я от греха подальше. Ему только хуже от того, что я тут, простите. И не дослушивая, Князь позорнейшим образом не отступил, а сбежал, потому что из палаты Горшка послышалось странное копошение... Ожил! Главный суетолог его жизни... Только вот Андрея это всё достало. И, пользуясь тем, что внимание переключилось на палату, он рванул к свободе, прочь из больничного плена, оставляя в нем Горшка... который сам виноват.