***
Иногда Мир сужается до одного подвала. И тогда всё вокруг резко замирает. Теряет значимость. Сейчас Дино — часть толпы, но слиться с ней он не боится, ведь уже это сделал. На одну из металлических бочек встаёт мужчина. Сразу становится понятно, что здесь он — закон. Он ничем не отличается от других, но черты лица его, даже если ты видел их мельком в толпе незнакомцев никогда не забыть. Он похож на Бога. — Первое правило Бойцовского клуба, — начинает он, и голос отскакивает от стен, банок и, кажется, даже пола, — не упоминать о бойцовском клубе. Все резко становится понятно. Куда, а главное — зачем привел его Люцифер. Толпа кричит за Богоподобным господином, словно кричит о нем. Они все не фанатики, они все — он сам. Люди здесь часть единого целого. Скованные одной цепью, они готовы драться друг с другом, но в то же время — драться друг за друга. Это ни с чем несравнимое духовное единство, которое закончится, стоит только снова оказаться за порогом подвала. Все правила отпечатываются в памяти как божьи заповеди. Словно Дино опять шестилетний мальчик, слушающий католического священника в церкви. Первое, второе, третье, четвертое, пятое, шестое. — Седьмое правило, — тяжелая рука ложится на плечо, до боли знакомый голос шёпотом застает врасплох. Теперь рёв мужиков, срывающих голоса — абсолютное ничто. — Если это ваша первая ночь в Бойцовском клубе, вы должны принять бой. Дино медленно оборачивается — татуированная рука начинает расстегивать пуговицы черной как смоль рубашки, оголяя тело, подобное самому дьяволу. Но думать приходится далеко не об этом. Сейчас ему придется драться с Люцифером. Путей к бегству ноль. Это ловушка, из которой только один выход — принять правила игры и следовать толпе. Слиться со всеми. Только попав в центр внимания на полумертвом импровизированном ринге можно уйти в тень. Конечно, Дино врет сам себе. Уйти в тень уже не получится. Он решительно приподнимает край футболки, и Люцифер хищно улыбается, отбрасывая рубашку прямо на пол. Пятое правило Бойцовского клуба: бойцы сражаются без обуви и голые по пояс. Богоподобный господин в рваной рубашке умен. Социальное равенство здесь главный догмат — туфли являются самым явным отличительным классовым признаком. Каждый из партнеров на ринге — бедняк, у которого нет ничего. Стоишь ты в штанах за 10 баксов или за 10 тысяч. Ты самое нищее, что есть в этом городе. Вот он — момент истинного паритета — теперь неважно, кто из них детский врач, а кто нейрохирург, неважно, кто с рождения имел все, что хотел, а кто пахал за каждый блядский балл на вступительных, неважно, чей отец — глава компании с многомиллиардный оборотом, а чей — препод гистологии. Сейчас они оба никто. Без прошлого и без будущего.Гонг звенит — бой продолжится столько, сколько нужно.
***
— Ауч, — наигранно шипит Люцифер, дергаясь от мнимой боли, чувствуя, как спирт разъедает остатки подбородка. Дино сосредоточено тычет тампоном в рваную рану, думая о том, сколько швов пришлось бы наложить, чтобы шрама не осталось — два прерывистых. Попытку можно было бы совершить, если бы Люци не смывал кровь водой из проржавевшей бочки, позволяя концентрации бактерий достигнуть апогея. На самом деле Дино плевать хотел, что станет с дьвольской мордой, это просто врачебный интерес. Люциферу на это все равно. Он сидит и улыбается. Слишком несамодовольно и ненадменно. Так, как он улыбаться не должен. Так, как он по своей природе не умеет. И сразу становится таким, каким Дино его никогда не видел. Настоящим ли? Возможно. — Зачем ты это делаешь? — спрашивает с интересом, потому что понять не может, что творится у Дино в его крохотной коммуналке под крышей из черепной коробки. — Я врач. — Я тоже. Но помогать всяким ублюдкам в мои пятничные планы не входит. Вместо этого ты мог бы сходить в церковь. — Сегодня суббота. И, — начинает Дино несмело, потому что говорить ему этого совсем не хочется, — ты не ублюдок. — Правильно. Я нейрохирург. Дино устало выдыхает, и в его лице снова та жалость к самому себе, которую Люцифер последний раз видел на втором курсе. Теперь перед ним снова худощавый заучка с килограммом металла во рту, глядя на которого, хочется погладить беднягу по головке и с сожалением свести брови. Любая первокурсница со статусом «еще-даже-не-педиатр» растеклась бы прямо на месте. — Ты не ответил на мой вопрос. Дино растерян. По-хорошему, надо бы выставить Люцифера за дверь и выкинуть всю дурь из головы. Забыть о клубе, о драке, перевестись на другой поток — сделать все, что угодно, только бы не видеть его. Не слышать. Не чувствовать. Ведь одно только присутствие Люцифера влияет на Дино с умопомрачительной силой, заставляет привычный холод загореться, в противоречие всем законам физики. Только слова Люцифера имеют вес, заставляют думать, прорабатывать, ненавидеть. Только Люцифер может позволить себе все. Дино никогда не признается себе в том, что посмел захотеть сына, кажется, самого дьявола. Это не шанс и не попытка на взаимность. Это просто выброс норадреналина в кровь, заставляющий отбросить ножницы, положить руки на татуированную шею и впиться в губы. Быстро. Не давая Люциферу времени сообразить и оттолкнуть его. Сделать это прежде, чем Люцифер оттолкнет его. Иначе быть не могло. Рано или поздно он должен был обжечься, прежде чем сгореть без остатка. Дино жил с уверенностью, что ненавидит Люцифера. За все его выходки, за острый язык, за невоспитанность. За ум, красоту. Да за все то, что ему досталось по наследству от папочки. Вот в чем их отличие. Дино сильнее. Дино знает, что значит «разбиваться». Дино знает собственную цену, ведь полжизни угробил на то, чтобы быть похожим на него. На собственный собирательный образ «идеального человека». Но с какой бы ненавистью не мирился Дино, он прекрасно понимает, что они с Люцифером одинаковые. Оба страдающие от «отцовской любви», которая поломала их в равной степени. Оба противящиеся суке-судьбе, которая прижимает нож к горлу. Дино никогда не был сильнее, потому что они оба всегда были никем Они оба всегда об этом знали. Но сейчас Дино определенно нечто большее, чем просто детский хирург на зародышевой стадии. Это не любовь. Это выброс токсина в кровь. Яда. Названия которому нет, и нет противоядия. Может, это опухоль. Опухоль, заставляющая впиваться в губы все сильнее. Опухоль, которая рано или поздно разъест мозг. А пока, лейкемия дергает за нити сознания, вынуждая быть чуть ближе, чем то дозволено. Целовать глубже и напористее. И агрессивность поцелуя вызвана борьбой уцелевшей части мозга с раком. Вкус металла ещё никогда не был таким явным и ощутимым. Вызванный то ли грубостью движений, то ли возобновившемся во рту кровотечением из верхней десны. Неважно. Ровно так же неважно, как отсутствие веры в реальность собственных действий. Если бы утром ему сказали, что ночью он будет вжиматься в Люцифера, — он бы покрутил пальцем у виска и отправил бы дурака в психиатрическую лечебницу. Потому, всё кажется невозможным. Люцифер прекрасно знал, куда это приведет. Он довольно улыбается, грубо располагая руки на чужой шее, сжимает кожу до красных пятен. До боли. Доводит Дино до недовольного шипения. Тот в отместку прикусывает губы сильнее, пытаясь осознать действительность происходящего. Он точно сошел с ума. И без того поплывший перед глазами миро резко перестает существовать, стоит Люциферу перенять право создавать правила игры. Тяжелая ладонь стягивает резинку со светлых волос, и Люци пальцами зарывается в чуть мокрые пряди. Оттягивает их назад, кусая за обнаженную шею, и Дино, кажется, выдавливает из себя последние капли здравого смысла. — Мы потные и в крови. Люцифер недовольно закатывает глаза. Момент безвозвратно испорчен. — Дино, ты нудила, — хватает и тащит в душ, даже не снимая брюк с биркой «ноу нэйм». И целует его. Снова. Прижимает к стене для собственной опоры, наощупь находит смеситель и включает горячую воду, в попытке смыть следы прошедшей борьбы. В попытке предоставить себя новой, более агрессивной и чувственной. Люциферу нравится грубо оттягивать золотистые пряди, обнажая шею для действий другого рода, от которых Дино просто с ума сходит. И это сумасшествие вызвано не физическим контактом, а просто осознанием того, кто сейчас перед ним, и в какой ситуации они находятся. Голову от этого сносит напрочь, и по-другому быть не может, потому что с ним по-другому нельзя. Потому что Дино сам по-другому не умеет. Смело целует его снова, всё ещё думая, что это очень странный сон, а его настоящее тело — обессиленное и избитое — сейчас валяется на сломанном ринге, оставленное Люцифером. Сейчас всё кончится, и он проснется весь в крови на какой-нибудь грязной лестнице, а лучше — в морге. Но этого не происходит. К счастью или к сожалению пока не понятно. Может, он уже в Аду. — Когда ты в последний раз молился? — обдавая горячим дыханием, шепчет Люций куда-то в шею, безмятежно надеясь, что его полутон не пропадет в шуме воды. — Какой это имеет смысл? — небрежно бросает Дино, беспорядочно целуя чернильное тело. Люцифер улыбается, и улыбка его больше становится похожа на хитрый оскал. Потому что ему нравится. Нравится настолько, что он позволяет себе опуститься вниз, к ключицам, проводя по ним шершавым языком. Позволяет себе оставить на нежной коже следы собственного пребывания, которые обязательно скроются по классике банального жанра — Дино либо наденет отвратительную зеленую водолазку и будет выглядеть как профессор, или же замажет какой-нибудь бабской хуйней и станет похож на пидора. Неважно. Люциферу на него всё равно, во всяком случае, он свято в это верит, имея в голове четкий устой на Уокер, с огромным ярлыком «всё-ещё-не-педиатр». Носит юбки настолько короткие, что халат больше закрывает ноги. Очень даже сексуальные ноги. Он трахал её на посвящении в кабинете гистологии, отдирая намного грубее, чем Фенцио на своих парах, вдалбливая в её головушку структуру мышечной ткани, которой она сжимала его член. А теперь перед ним Дино, которого он знает уже 5 с лишним лет, превратился из карикатурного задрота в мужчину, и, кажется, заводит его больше, чем сучка Уокер. Что вынуждает кусать его губы слишком агрессивно и грубо. Между ними никогда не было ненависти. Даже их перепалки носили характер воспитания. Воспитания обоих, ведь один учился не сломаться, а второй не сломать. И в итоге Дино стал обжигающим холодом, омерзительным и скользким, а Люцифер пожаром, пылающим ярче, чем Лондонский огонь. Но теперь ему кажется абсолютно нормальным касаться этого «омерзительного холода» слишком близко, сжигая его собственным пламенем словно на костре инквизиции. Касаться затвердевших сосков, языком спускаясь к твердой груди, а после — к прессу. Шум воды становится громче. Или, им обоим это кажется из-за усиливающегося звона в ушах. У Дино голова уже кругом идет, от того, насколько Люци близко, от того, что на животе остались красные отметины. От того, что стянуть мокрые брюки, цвета слоновой кости, становится проблематично. И мысли как бы он не хотел, концентрируются на том, что его язык там. И вот она — новая точка невозврата. Останавливаться слишком поздно. Останавливаться слишком рано. Дино хочется взять фотоаппарат и запечатлеть вставшего на колени Люцифера, который ведёт языком по члену. Играется языком с уздечкой, проводит по каждой выступающей вене. Облизывает. Слишком пошло и неправильно. Слишком глубоко и хорошо. Что вынуждает Дино сдавленно стонать в кулак, пальцами свободной руки ища опору, ведь ноги уже не держат. И все резко сводит, когда Люцифер резко дергает ручку смесителя в сторону холодной воды. Тогда контраст ощущений достигает апогея, и Дино не выдерживает, оттягивая Люцифера за волосы. И тот все понимает, придерживая головку, нарочно не давая ему забыться в конвульсиях наступающего оргазма. — Не так быстро. Дино шепчет что-то невнятное, наблюдая как Люцифер снимает прилипшие к бедрам брюки, кажется, слишком долго и медленно. Обнажает вставший член и проводит по нему рукой, размазывая выступившую смазку. Он прижимается своей плотью к его, и крышу сносит обоим. Люцифер смыкает сильнее, отмечая, что, это, несомненно, «все, о чем он когда либо мечтал». Член Дино и его собственный в руках, и он получает наслаждение, вместе с ним двигая бедрами, слушая какую-то похабную дичь. Хотя, Люци и сам, наверное, по привычке уже пообещал его выебать, подробно описав как и где, но они оба знают, что всё кончится здесь. Это не зайдет дальше. Люцифер рычит, прижимаясь плотнее и кончает, кажется, за секунду до Дино. Сейчас неважно, что будет дальше. Важно, что это абсолютно точно нелюбовь.