Стадии принятия

— Знаешь, мне кажется, ты мне нравишься. Кроули чуть удивлённо приподнял брови. Ненадолго, правда. На пару секунд. Ему ли не знать, что обычно такое значит. И после этого отпил из бутылки вина. — А почему "кажется"? Ты наконец-то искренне усомнился в своей ангельской природе? Засомневался во мне по-настоящему? — хмыкнул змий, отставляя бутылку на кофейный столик: его почему-то очень резко потянуло сейчас на сигареты. — Нет-нет, ты не понял. Я имел в виду «другое» нравишься. Кроули ухмыльнулся. Он притворялся, что не понимает. Притворялся, что не понял его с самых первых слов. Как Азирафаэль притворялся, что они не друзья, последние шесть тысяч лет. — Да. Я понял. Друзья и всё такое, — бросил ему Энтони. Небрежно так бросил, как бросают люди, которые живут в браке уже лет пятьдесят, только у них было намного, намного больше времени, чем пятьдесят лет. — Очень признателен. Да, — выдал Кроули без особого энтузиазма, после чего хорошенько затянулся сигаретой. Он полулежал-полусидел, развалившись на диване. Солнце медленно заходило за горизонт, но Кроули этого не видел, он сидел к нему спиной. По какой-то причине сегодня его это ни капельки не впечатляло, не тянуло даже и краем глаза посмотреть. Как розовеют облака, как лёгкая дымка окутывает асфальт и ближайшие дома. Как всё медленно тает в вечерних закатных лучах и как будто бы поджигает ярче этим необъятным розовым пламенем. Как и лицо Азирафаэля, сидящего напротив него и ловящего все прелести этого самого заката лично на себе. Может быть, поэтому Кроули, чуть приспустив свои тёмные очки, смотрел сейчас только на него. — Нет-нет. Ты всё-таки не понял, не как друзья, — нервно залепетал Азирафаэль. Он подхватил рукой бокал с вином, как-то неловко хихикнул, не понимая, ну как ещё можно яснее донести до этого балбеса, и смущённо отпил пару капель. — А. Снова не как друзья, — чуть вздёрнул бровь Кроули больше для вида, чем из состояния очередного его разочарования. Но внутри с этим уже давным-давно всё было абсолютно в порядке. Не из-за чего разочаровываться, ведь демон давно уже ничего от него и не ждёт. Может, поэтому он даже ничуть не дрогнул, услышав это «нравишься». Слишком нелепое, слишком вымученное. Нужно ли такое «нравишься» вообще им двоим? Такое «нравишься» никогда и ни за что не сравнится с той страстью, которую он когда-то давно испытывал к этому ангелу. Испытывал, но похоронил. И не один раз. Много раз похоронил. Там уже, мать его, блядское кладбище. Так что не надо. Не надо ворошить могилы покойников. Всё это жалкое и вымученное признание выглядит как полное богохульство. Такое бы прекрасно подошло для Кроули, но со стороны Азирафаэля это смотрелось просто очень унизительно и смешно. — Кроули, — насупил губки как-то даже обиженно ангел, — ты даже не пытаешься понять. — Стараюсь изо всех сил, — хихикает он, злорадно затягиваясь сигаретой снова и выдыхая густой дым, который совсем ненадолго перекрывает ему общий вид сияющего Азирафаэля. — А мне кажется, совсем не стараешься, — хмурит он свои светлые брови. — Хорошо-хорошо, — всё это Кроули начинает очень сильно забавлять, — я пытаюсь. — Дорогой мой, на попытки это тоже не очень похоже, — как-то расстроенно произносит он. Азирафаэль ведь старался. Выбирал наилучший момент. Он думал, что Кроули поймёт его и без слов. Что он вообще-то всегда понимал. Просто молчал. Как и он. Потому что было нельзя. Но сейчас-то, Господи, уже можно! Сейчас-то что не так? — Ну, я не виноват, что ты не можешь мне по-нормальному объяснить, — отставляет он сигарету чуть в сторону. — Я уверен, если ты лучше постараешься, у тебя всё получится. Почему-то Кроули сейчас доставляло особенное удовольствие поиздеваться над Азирафаэлем. Он неловко и по-детски списывал это на свою природу, хотя прекрасно понимал, что дело было совсем не в ней. Демон просто был ужасно зол и не в полной мере осознавал это. Зол на ангелов, зол на демонов, на неслучившийся Апокалипсис, зол на Бога, на сигарету в своих руках, на бокал вина в светлых руках и больше всего на свете — он был зол на самого Азирафаэля. Хотя прекрасно понимал, почему столько лет они не могли поднять такую пикантную для них обоих тему. Понимал. Но это вовсе не значит, что его это не сжирало и не бесило все эти чёртовы шесть тысяч лет. И где-то внутри ему даже совестно, что в итоге Азирафаэлю достаётся по щам именно в такой исторически важный для них момент. Потому что Кроули рискует перегнуть палку и остаться ни с чем. Но черт его побери, он оставался ни с чем так часто, что его почему-то перестало это пугать. Ну что самое ужасное ангел может сделать ему? Съехать? Да вряд ли, они прекрасно друг с другом уживаются, никто друг другу не мешает. Можно готовить всякие изыски, неспешно пить вино, не суетиться. Это ли не райская жизнь? В свободное время так невзначай приглядывать за людьми. И никуда не торопиться. Никуда больше, чёрт возьми, не торопиться. Хотя бы пару секунд. Хотя бы посмаковать эти пару секунд. Прочувствовать, как бежит эта тонкая длинная стрелка по настенным часам, отсчитывая бесконечный и беспрерывный круговорот времени. Он слишком хорошо знает Азирафаэля. Слишком. От того ещё неуютнее чувствует себя, ведь ангел начал в итоге всю эту тему первым. Он, а не Кроули, черт его дери. Азирафаэль в итоге вздыхает. — Дорогой мой, мне кажется, ты лжёшь, когда говоришь, что не понимаешь, о чём я. Кроули резко хмыкает. Как-то даже чрезмерно резко. — С чего ты взял? — Потому что я тебя слишком хорошо знаю, Энтони. Кроули слегка поджимает губы. Эта игра как-то слишком быстро перестаёт быть интересной и весёлой. — Ну молодец, можешь попросить выписать тебе медаль, или что у вас там выдают в качестве лавров. Азирафаэль с недоумением и интересом вздёргивает светлые брови. — Душа моя, почему ты злишься? — Я не злюсь, — отрицает Кроули и тушит остатки сигареты о пепельницу, после чего снова берет бутылку вина. — Да нет, дорогой мой, определённо злишься, — выискивающее цепляет чужой хмурый взгляд из-под очков ангел. — Тебе показалось, — отпивает из бутылки демон. — Может, мне показалось, что и я тебе нравлюсь тоже? Энтони аж поперхнулся. — Чёрт тебя дери, ну я же пью! — Помилуй нас, Господи, — спокойно произносит Азирафаэль, солнце уже давным-давно скользнуло с его лица вниз, подсвечивая его мягкие, чуть пухлые губы красным — именно туда до недавнего момента и пялился всё это время Кроули. — Так, значит, всё-таки тоже нравлюсь? — начинает ангел уже более уверенно и даже выпрямляется, сидя в кресле. Его белые локоны на голове чуть дрожат, то ловя ускользающий солнечный свет, то пропуская сквозь себя. — Конечно, нравишься, друзья друг другу нравятся, иначе как вообще начинать эту чёртову, мать его, дружбу, от которой ты уклонялся последние пару тысяч лет! — разводит он руки неловко в стороны вместе с бутылкой. Только в итоге получается сделать это вовсе не неловко. А по какой-то причине очень вызывающе и язвительно. С явной претензией в голосе к своему собеседнику. — Благословлённую небесами… — шепчет себе под нос Азирафаэль. — Кроули, ты же знаешь, почему… мне казалось, мы уже всё прояснили. Ты ведь знаешь… почему мы… не могли… — Знаю! — ещё более сердито выдаёт он. — Знаю, дья… — прикусывает демон себе губу, когда видит, как ангел чуть морщится уже заранее. — Знаю. — Тогда в чём проблема? Кроули снова ставит бутылку на кофейный столик и мечется ещё какое-то время: отпить сейчас или чуть позже. Поза, в которой он разлёгся, начинает казаться ему неудобной, а какую другую принять, он не знает, когда на него так внимательно пялятся эти выжидающие чего-то, блядь, ангельские глаза. — Чем тебя не устраивает дружба? — в итоге слетает с его губ вопрос. После стольких лет Кроули удивлён, что именно он в итоге задаёт этот вопрос. Он, чёрт дери, кого большую часть их жизней эта хуета никогда не устраивала, даже если они не могли это по-нормальному озвучить или оформить в слова. Азирафаэль снова удивлённо приподнимает брови. — Потому что мне всегда казалось, что мы с тобой больше, чем просто друзья. Кроули закусывает губу. — С тобой и просто друзьями быть непросто, — бросает он ему, как мяч бросают в окно с разбега или какой-нибудь там камень, проверяя на прочность стекло. Азирафаэль вздыхает. — С тобой, честно говоря, тоже, — ухмыляется в итоге достаточно спокойно ангел. Видимо, его стекло было пуленепробиваемое. — Ну так и с чего вдруг решил, что тебе это всё вообще нужно? Если и, чёрт возьми, дружба тебя со мной напрягает? Кроули хмурит брови, поза становится совсем неудобной, у него затекает зад. — Ну… — озадаченно тянет Азирафаэль, — может, потому что я хотел бы чего-то большего… — Чего? — не понимает его Кроули. — Чего? Секса? Поцелуйчиков при луне? Чтобы тебя кто-то хорошенько облапал? Чего, Азирафаэль? Чего тебе не хватает? Ангел смущённо отводит взгляд в сторону, правда, ненадолго. Он собирается с мыслями, как-то неловко то ли мычит, то ли бурчит. Закусывает губу. Кроули бы этим сейчас наслаждался. Искренне смаковал. Если бы не был сейчас настолько на него зол. — Ну не совсем… я как бы… ну. Есть же разница? — Какая? — спокойно спрашивает Кроули. Если не вдаваться в подробности, то, по сути, их дружба выглядит как отношения двух заядлых асексуалов. Так, как Азирафаэль в силу своей ангельской чистоты и невинности всегда и хотел. Это Кроули таких условностей никогда не было достаточно. Но за шестьдесят долгих веков он наконец-то этому научился. Ничего не требовать. Кайфовать от малого. Все эти плотские утехи в итоге для него потеряли всяческий вкус. Он больше не хотел его. Нет, ни капельки. Ни трогать не хотел, ни касаться. Ничего не хотел. Но по какой-то причине всегда так ревностно и жадно пялился на ангельские мягкие губы. Кроули был уверен в том, что они мягкие. До ужаса нежные, обворожительно притягательные. Энтони почему-то уверен, что они очень отзывчивые. Такие, которых если коснёшься, то всё — тебя не отпустят. Такие губы у его ангела. По крайней мере, именно что-то такое представлял себе демон, когда менял одного любовника на другого. Одного на другого. И никто, никто из них не был и близко похож на то, что представлял в своей голове Кроули. Так что нет. Определённо нет. Демон больше его не хочет. Не стоит у него на таких. Зануд, гордецов, бесконечных кидал, неуверенных в своих собственных словах. «Ты мне, наверное, нравишься». «Наверное». Нет. Ну он совсем охуел. Как можно настолько-то, блядь, тормозить? Азирафаэль неловко открывает рот и в итоге ёрзает на сидении, так ничего и не сказав. Этим пользуется Кроули. Он слегка приподнимается с дивана и старается не подавать вид, что у него к херам всё затекло. Так, невзначай: приподнялся, сменил позу с фаса больше в профиль, пристроившись к спинке дивана. Уходящий закатный свет стал немного бить ему сбоку по глазам. Он хмурится и отхлебывает из бутылки вина. Будто бы и не было в помине всего этого разговора. Так, просто присели отдохнуть. — Я хочу любить тебя в открытую, — твёрдо заявляет ему Азирафаэль. Кроули почему-то морщится. Почему-то этот разговор всё ещё существует и никто не собирается притворяться, что ни черта не было. — Ты и так это делаешь. Ты же ангел. Это твоя работа, в конце-то концов, — посмеивается он, ухмыляясь. — Кроули, — хмурит светлые брови ангел. — Уже как пару тысячелетий Кроули, — бурчит себе под нос демон. Ангел вздыхает. — А ты чего хочешь? — Ничего, — честно отвечает ему Энтони, или только притворяется сам себе, что это честно. — Дорогой мой, ты лжёшь, — улыбается осторожно и очень светло Азирафаэль. Так светло, что Кроули теперь слепит с двух сторон. — Секса, может, хочу, — бросает ему демон. — Можешь мне такое дать? Азирафаэль закусывает губу. — Обычно люди сначала ходят на свидания, а потом уже предлагают заниматься… любовью. — Мы не люди, — парирует Кроули. — На свидания мы с тобой ходили все шесть тысяч лет. Азирафаэль от чего-то краснеет, заливается таким хорошеньким румянцем на пол-лица, даже левое ухо краснеет. Кроули скашивает ярко-золотой взгляд из-под очков, чтобы насладиться этим моментом хотя бы пару секунд, прежде чем снова вспомнить, как он ужасно на него злится. — Я бы начал хотя бы с по… с поцелуя, — почему-то запинается на этом слове Азирафаэль. Хотя в нём не было по сути ничего вульгарного. Ничего чрезмерно извращенного, чтобы он не мог себе такое спокойно позволить и разрешить. Но почему-то всё, что касалось Кроули, даже просто вот так сидеть и смотреть на него, казалось ангелу всё равно — жутким развратом. Энтони открывает рот и замирает, всего на пару секунд в его теле оживает какая-то надежда, но он тут же в панике заглушает её, прихлёбывая из бутылки. — Людей полно — иди. Практикуйся. Азирафаэль почему-то хмыкает вместо того, чтобы оскорбиться. Как будто бы за долгие годы общения с Кроули его реакции стали проще, коварнее и естественнее, но внешне оставались безобидными и по-ангельски невинными. — Но я хочу только тебя. Кроули снова вздёргивает брови, сморщив нос, отчего очки слегка съезжают, обнажив ещё больше его пристально пялящиеся в чужую сторону жёлтые глаза. Он высовывает изо рта змеиный язык и подносит к нему бутылку, выуживая последние пару капель. — А я не хочу, — выдаёт он твёрдо, даже не особо думая. Хотелось так хорошенько побуянить, как дети, которые уходят в категоричный отказ, когда их заставляют мыть посуду или убирать свою комнату вместо того, чтобы играть в игрушки. — Почему не хочешь? — интересуется спокойно ангел. Чужой силуэт против заходящего ярко-алого закатного солнца выглядит действительно очень по-дьявольски. Но Азирафаэль даже не хочет сейчас упоминать имя Господне, просто любуется, искренне. Все черты Кроули сейчас стали ещё острее, а рыжий на волосах как будто бы полыхал огнём. — А вот так. Не стоит больше. Хуй отсох, — бросает демон с максимально непроницаемым лицом. У Азирафаэля аж глаза округляются от таких выражений. Правда молчат они не очень долго, Кроули отчего-то не выдерживает и начинает откровенно ржать во весь голос. То ли от нервов, то ли фраза действительно ужасно тупая, только ему смешно, сука, аж до слёз. Ангел же в ответ, почему-то изрядно покраснев, тоже начинает очень неловко смеяться в ладошку. Кроули снимает на время очки, чтобы утереть блядские слёзы, а вот смеяться почему-то всё никак не может перестать. Поэтому спустя пару минут, хорошенько отдышавшись, — с него даже спадает какое-то внутреннее напряжение — Энтони пока откладывает в сторону любимые чёрные очки и возвращает взгляд к ангелу, уже развернувшись к нему больше в фас. — Так всё-таки, чего ты хочешь? — Близости с тобой? — Мы живём в одном доме, куда уж ближе-то? — Энтони, ты понимаешь о чём я, — улыбается Азирафаэль, — прекрасно понимаешь. Но почему-то изо всех сил убегаешь от ответа сейчас. — Тебе было можно, а мне, значит, нельзя? — вскидывает он весьма экспрессивно руки вверх и в стороны. На улице начинает темнеть, и его жёлтые глаза сейчас по-особенному притягивают и манят взгляд ангела. — Энтони, ты ведь знаешь… — Я это, блядь, слышу ещё чуть ли не с Эдема! — начинает он и тут же замолкает. — Ладно, вру, может чуть позже. Но… Азирафаэль, ты ведь знаешь… — передразнивает его в итоге Кроули, даже интонацию под конец делает многозначительную, как у ангела, и лицо строит из разряда «ну знаешь, мы не могли. Грусть, печаль, тоска, я тоже, вообще-то, страдал, да, говна много тебе наделал, но прости, я не со зла…» — А чего хочешь ты? — Остаться друзьями, — просто бросает демон. — Почему? — даже как-то, честно говоря, удивляется ангел. — Потому что я, блядь, наконец-то могу посмаковать вслух, что мы друзья, и меня никто за это не запиздит дьявольской палкой или адской гильотиной, а тебя не низвергнут в ад за это, — выдаёт он ему, хмурясь. — Потому что я, честно говоря, заебался прятать настолько очевидные вещи от всех шесть тысяч лет, как будто бы это что-то постыдное или неправильное. Я хочу посмаковать хотя бы это. Больше не прошу. Большего мне и не надо. Раньше — может быть да, но не теперь. — А почему раньше было да, а теперь нет? — Ты учил меня терпению и смирению? Вот я стерпелся и смирился. Гордись. — А ты учил меня искушению. И вот я стараюсь изо всех сил, — посмеивается неловко Азирафаэль. Кроули оценивает юмор ангела, слегка сощурив глаза. — Тянет на два балла из десяти. Ты можешь намного лучше, — цокает он. — Да и то, я баллы накинул так, чисто за старания, это совсем никуда не годится. — А если будет десять из десяти, ты изменишь своё решение? — смотрит на него Азирафаэль с какой-то хитринкой. Но своей, ангельской. У Кроули от чего-то аж губы пересыхают. — Возможно. Я подумаю. Последнее решение всё равно за мной, — гордо хмыкает он. — Я же демон. — Нет, дорогой мой, последнее слово всегда за любовью, ибо она есть свет и Бог, что исцеляет, питает и наполняет души всех живых существ… — Не порти своей святостью мои слова, аж тошно стало, — кривится Кроули. — Ну что, по рукам? — вытягивает руку ангел. — В смысле, по рукам? — вздёргивает в полном недоумении брови демон. — Ты хочешь со мной поспорить, сможешь ли ты меня соблазнить? Ты вообще нормальный? — Да, — уверенно кивает он, расплываясь в улыбке. Мягкой, нежной, такой залипательной сейчас для Кроули. — Я смогу тебя соблазнить. Я в этом уверен. — Не хочу я с тобой спорить, — хмурит демон брови. На что здесь спорить? Через сколько дней Кроули не выдержит и сорвётся, чтобы хорошенько его отделать? Тупой спор, право. Энтони скорее выселит его отсюда, если он будет себя слишком вызывающе вести. Потому что дело-то, блядь, не в ёбаном соблазнении. Некого тут соблазнять. Он соблазнился уже очень давно, и ангел, чёрт его дери, что самое обидное, ни хера для этого не сделал. Палец о палец не ударил, как говорится. — Почему? — вскидывает брови ангел. — Да потому что, блядь. Не хочу и всё. Такое… такое не решается чёртовым спором! — Давай тогда заключим божественный… — предлагает ангел, добродушно вскинув светлые брови. — Что в моём «нет» тебе непонятно? Азирафаэль неловко обводит его глазами и снова слегка краснеет. — Всё. Я правда не понимаю причину до конца. Кроули вздыхает. Вздыхает так, как будто бы он трудился не покладая рук без выходных и сна пару тысячелетий на каких-нибудь адских застройках или был занят тупой и полоумной рутиной, коей полно в их всеми любимой Преисподней. Поэтому он трёт переносицу, закрывает глаза на мгновение и думает. Думает, потому что и сам не знает ответ. Просто сейчас ему хочется сказать «нет». Оттолкнуть. Поставить какие-то границы и рамки. Показать ангелу, что он не настолько легкодоступный, что ради него надо постараться. Хоть чуточку. Хоть самую блядскую малость. После всего этого говна на пару десятков веков. Разве он просит так много сейчас? Разве нельзя чуточку поупрямиться. А может, он и сам больше не верит, что достоин. Говорить теперь свободно можно — и на том спасибо. Просто спасибо. А в остальном… Ему кажется, будто бы если они сейчас поцелуются, то это не будет по-настоящему. Это будет фальшиво. Как тысячи и тысячи раз он делал со своими любовниками. Что будет точно так же. Приятно на пару мгновений, да и в общем-то всё. Ничего особенного. А между ними всё-таки было что-то особенное, и Кроули не хотелось это рушить. Он просто не знал, как ко всему этому подступиться. Как это вообще работает, если демон, да с ангелом… При одной мысли становилось до ужаса страшно, и поэтому хотелось остановиться хоть на чём-нибудь, что он понимал сейчас больше всего — на их дружбе. — Это непостижимый план Божий… — кривит губы в невнятной улыбке Кроули. — Он уже не настолько непостижимый в твоём случае… — Ой, да ладно! — огрызается Кроули. — Раз такой умный, тогда мне и отвечать не надо, ты и так всё знаешь. Азирафаэль молчит. За окном медленно начинает темнеть, и скоро уже нужно будет включить свет. Но пока не хочется, пока он любуется, как горят чужие глаза в полумраке. — Знаешь, за пару тысячелетий я кое-что понял. Он делает паузу специально, чтобы повысить ещё больше интерес к себе. — Удиви меня, — вскидывает брови Энтони. — Что многие вопросы быстрее решаются через коммуникацию, а не с помощью намёков и долгих молчаливых взглядов. — Да ладно?! — язвительно бросает ему демон. Он не понимает, то ли ему плакать, то ли смеяться от этого разговора. Даже в сумраке Азирафаэль сиял. Кроули казалось, что даже в самой тёмной бездне от того всё равно будет исходить свет. Даже если в ней он изначально не был задуман ни под каким разумным предлогом самим Господом Богом. — Поэтому я с тобой разговариваю. — А был разве какой-то другой способ? — непонимающе хмыкает Кроули. — Что, сразу, без лишних объяснений полез бы ко мне в штаны? Ангел спокойно приподнимает брови. Как-то даже настолько нетипично для его выражения, что демон аж сглатывает. — А если бы да, то что тогда? — Ничего. Ты бы так не сделал. Кишка тонка. — Душа моя, — улыбается какой-то вроде бы и ангельской, а вроде и нет улыбкой Азирафаэль. — Ты хочешь взять меня на слабо? Энтони хочет отвернуться, потому что, кажется, на его щеках проступил лёгкий румянец. Но он вовремя вспоминает, что в комнате уже достаточно потемнело. А значит, Азирафаэль этого не заметит. Не должен заметить. Потому что такого рода разговоры демона совсем не заводят. Нет-нет. Не так просто. Не надо с ним шутить. Такие шутки с ним всегда плохо кончаются. — А ты как будто бы возьмёшься? — хмыкает в своей привычной манере Кроули. Пальцы от чего-то дрожат. Неужели ему страшно, что тот и вправду такое может? Когда даже уже сам Кроули не может, а Азирафаэль, ангел Божий, с какого-то сука хрена — может. Ну что за хуйня-то, а? — Ну ты попробуй, и узнаешь. Демон пялится на него во все глаза и не понимает, когда его невинный и наивный ангел превратился в настолько обольстительного, искушающего его душу Дьявола. Кроули прикусывает себе язык. Нет-нет. Это всё ещё его ангел, просто соблазняет он его по-ангельски. С неким снобизмом, высокомерием, на равных и с иронией. Как будто бы Кроули сам по себе совершал что-то прям настолько ужасное, чтобы сравниться с другими демонами. Скорее его ангел стал больше походить на него самого, но внутри оставался всё таким же. Да и с каких пор такого рода разговоры стали считаться каким-то развратом? Пару веков назад — может быть, и то в разные времена были свои нравы. А сейчас? Сейчас, наверное, непристойно, если он и вправду полезет к нему сразу в штаны. — И что ты там делать будешь? В моих штанах? — вздёргивает он брови. — Какой смысл, если ты даже во всём этом ни черта не разбираешься. — Но ты ведь разбираешься? — И? — Подскажешь. По-дружески. Кроули не понимает этого разговора. Он потерял нить вероятно ещё пару реплик назад. Поэтому он весьма озадаченно в полумраке заваливается на диван обратно, подложив руку под голову. — Лучше принеси мне ещё одну бутылку вина, потому что без неё, по-хорошему, не разобраться в твоих, чёрт побери, мотивах. Ангел решает не спорить, не напоминать, что он мог бы и сам. Но в итоге встаёт со своего насиженного места и плетётся на кухню, выуживает две бутылки. И пока у Кроули по ощущению начинает ехать крыша от раздумий, Азирафаэль совершенно беспардонно двигает ноги Энтони ближе к спинке дивана, а сам садится на краешек. Кроули аж замирает от такой дерзости. Это выглядит совсем уж непристойно по ангельским меркам. По крайней мере, так считает демон. Особенно, чёрт возьми, в этом полумраке. Но включать свет абсолютно не хочется. Он не хочет спалить своё долбанное смущение. — Держи, — протягивает ему бутылку Азирафаэль. Голос у него тихий, мягкий. Кроули это завораживает, его будто бы чем-то обволакивает. Чем-то безумно нежным. Словно, пока было солнце, их разговоры и споры были достаточно горячи, пылали, горели огнём, а сейчас будто бы всё потухло, и потихоньку взошла на небе луна, олицетворяющая более тягучую, глубокую и чувственную энергию. Кроули притягивает бутылку к губам, и чудеснейшим образом ни одна лишняя капля в таком его лежачем положении не падает на одежду. Азирафаэль кладёт осторожно руку ему на бедро, и Кроули очень резко вздрагивает, опять чуть ли не поперхнувшись. — Ты можешь это, блядь, делать не когда я, чёрт побери, пью! — Очисти этот грязный рот от скверны, Господи, — шепчет Азирафаэль, улыбаясь ему в ответ, отчего демон бесится только больше. А ещё больше он бесится от того, что этот ублюдок так и не убирает руку с его бедра, а Кроули не решается её просто так с себя скинуть. Так они и зависают, Кроули сверкая своими жёлтыми глазами, глядя на Азирафаэля, а тот в ответ на него своими. Комнату освещает свет уличного фонаря. — Всё должно быть наоборот, — решает вставить слово Энтони. — Я должен быть на твоём месте. Это неправильная позиция. Не твоя. — Да? — вздёргивает вполне себе добродушно брови ангел. Он выглядит очень миловидно сейчас. В этой темноте Кроули как будто бы видит его ещё яснее. Ещё тоньше, нежнее и правильнее. — Хочешь поменяться? — мягко спрашивает ангел. — Я же тебе сказал, на чьей я стороне. — У нас больше нет сторон, Энтони. Кроули отчего-то снова смущается. Причём по абсолютно дурацкой причине. Ему почему-то очень нравится, каким голосом и тоном — и как — к нему обратился ангел. Сколько лет прошло, а Кроули всё никак не может понять, он реально внутри настолько сентиментальный дурак, что каждый раз покупается на это. Или он такой только конкретно с ним. — Есть, — решает поспорить Энтони. — Я за друзей, ты за… любовников? Азирафаэль слегка гладит ладонью по чужому бедру. Максимально ненавязчиво. Насколько это вообще возможно рядом с демоном, который пару тысячелетий вожделеет тебя. И ты это знаешь. Ты это всегда знал. И он тоже знал, что ты знаешь об этом. Просто для некоторых вещей нужно время. К сожалению. Или к счастью. — Да, я за любовников. Кроули снова кривится. — Мы начинали с вопроса «ты мне, возможно, нравишься», что наводит меня на мысль, что возможно и нет. — Ну надо же было хоть как-то вывести тебя на этот разговор… — начинает достаточно невинно Азирафаэль, а у Кроули от такого нахальства аж глаза расширяются. — Какая же ты всё-таки сволочь… — выговаривает Энтони с искренним восхищением. Вот так вот просто обвёл его вокруг пальца. Демона, мать его. И в который уже чёртов раз. А затем очень резко хмурится. — Ты чё, реально решил меня изнасиловать? Прямо здесь? Ангел мягко качает головой. — Просто присел рядом, с каких пор тебя такое смущает? — Кто сказал, что меня вообще хоть что-то смущает? — возмущается Энтони и подносит к губам бутылку вина. — Лучше скажи мне, с каких пор ты стал настолько дерзким? — Сесть рядом и положить руку на твою ногу — это дерзко? — искренне удивляется ангел. — Обычно ты держишься за три версты. — Ну. Чтобы сверху не задавали вопросы… — тянет Азирафаэль, мягко ему улыбаясь. Мягко и воздушно. И бесяче нежно. — Но теперь-то… никто больше и не задаст. — И всё? Сразу к смелости плюс сто очков, или что? — Душа моя, я не делаю ничего сейчас с тобой скандального. — Нет, ну это уже на грани, — честно выдаёт ему, нервно хихикнув, Кроули. — Ещё чуть-чуть, и я начну думать, что настоящего тебя кто-то утащил и держит в заложниках, а передо мной сидит какой-то очень нахальный демон и слишком уж идеально пародирует тебя. Азирафаэль молчит, и только сейчас Кроули наконец-то подмечает, что у того тоже всё лицо ужасно красное, но в этой долбанной темноте это не очень можно по-нормальному рассмотреть. Хотя ангел всё равно светится. Энтони даже кажется, что не белым, а каким-то розовым — от всей пикантности этой долбаной ситуации. Кроули отчего-то становится жарко. Душно, наверное, думает он непонятно каким местом и слегка расстёгивает рубашку сверху, после чего заливает в горло ещё вина. Почему-то хочется чего-то покрепче. Он всеми возможными способами игнорирует чужую руку у себя на бедре, которая абсолютно бесцеремонно двигается туда-сюда. Азирафаэль хоть немного сейчас думает башкой, что он творит? Кроули надеется, что нет, потому что выражение лица у него какое-то слишком любопытное, глупое и одновременно смущённое. Он, конечно, красиво полез, очень эффектно. Дерзко. Кроули оценил. Но, видимо, абсолютно не осознавал последствий. Как какой-нибудь застенчивый подросток, который пытается сделать вид, что уже знает, что такое секс, но на деле начитался о нём в каких-то журналах, послушал сверстников и, возможно, даже однажды видел один порнофильм, потому что слишком уж смущает такое, когда суешься сам в первый раз. Кроули сжимает губы. Бесит. Но он не собирается отступать от своего решения. Это уже дело какого-то блядского принципа. — Ты говорил, люди начинают со свиданий. — Говорил, — чуть вздёргивает брови Азирафаэль. — Тогда какого хрена ты меня сразу лапаешь за бедро. — А что… в этом такого? — искренне и очень наивно спрашивает ангел. — Ну… как тебе сказать, — дрожит улыбка у Кроули. Он очень старается не думать о руке на своём бедре. Потому что одновременно капец как приятно, и если вот так продолжится, то он сам запустит руку в свои штаны — и одновременно его распирает злость из разряда: да какого же хрена ты так близко ко мне полез, если сам не понимаешь, чего ожидать?! — Это всё равно что полапать чью-то задницу, — выдаёт ему демон. Ангел замирает, когда до него медленно начинает доходить. — Оу… — тянет Азирафаэль, и Кроули, чёрт побери, всё равно смакует и чужое смущение, и неожиданно сжавшуюся руку на его бедре. Блядь. Энтони, даже не стесняясь, облизывает свои чёртовы губы, всматриваясь в чужие ангельские глаза. — Извини. Только после этого он наконец-то убирает руку, и Кроули потихонечку выдыхает. — Ты вообще шаришь, что такое секс? Точки возбуждения? Все дела? — спрашивает так невзначай демон. Как будто бы его только что не пытались довести до оргазма. Правда, он, конечно, утрирует. А может быть, и нет. Может, ему и хватило бы только одной единственной руки на его бедре. Руки его ангела. Пошло до жути, а ещё ужасно сентиментально, но если Кроули однажды сравнил секс и обычное времяпрепровождение с Азирафаэлем, и, чёрт побери, выиграли встречи с ним по количеству удовольствия, то что с ним будет, когда эти руки коснутся его обнажённой кожи. Даже, дьявол, представить страшно. Хотя Кроули может. Безусловно. Столько раз фантазировал. У него уже целый мир. Целое кладбище, бордель, кафе, кабаре, кинотеатр… и чего у него там в голове уже только нет, лишь бы поддерживать табу, никогда такое не доставать при Азирафаэле. Чтобы от греха подальше. С другими такое доставать можно, но при нём никогда. Иначе он бы уже давно сорвался и поехал крышей. И от того вдвойне злит, что когда он научился жить со всем этим в дурацкой, но весьма охуенной гармонии, ему, блядь, кладут чёртову ангельскую руку на бедро. У него такой хуйни даже в фантазиях не было никогда. Он такого ещё не представлял. Чтоб вот так просто подсели и положили руку. Азирафаэль уже как пять минут сидит и неловко перебирает пальцы, а у Кроули какого-то хрена до сих пор горит кожа под джинсами. И не только кожа. Всё тело приятно тянет. Чёрт! Он нашаривает нелепо пачку с сигаретами и думает, что если будет занят чем-то рот подольше, то и палиться демон будет намного меньше. Хотя в чём палиться, Энтони не совсем понимает, по его мнению, и так уже всё спалено. Просто всё, что только можно. Потому что у него все равно безбожно стоит. Прямо сейчас. На этого ангельского ублюдка. И ему от этого до ужаса обидно. — Я видел, что с этим делают люди, — спокойно поясняет ему Азирафаэль, который был слишком сосредоточен на собственном смущении, чтобы заметить замешательство Кроули. — Видеть и делать — это разные вещи. — Ты предлагаешь мне с кем-то разделить ложе прежде, чем что-либо предлагать тебе? — Что? Нет, конечно! Энтони аж морщится почему-то, ещё и представляя всё это. Он не знает, зачем вообще повело мысли в эту сторону, и может быть, вина ему уже на сегодня достаточно, но, наверное, самое ужасное, что демон когда-либо представлял — что кто-то опробует Азирафаэля на вкус первее его. Что вообще, блядь, кто-то его потрогает в том самом смысле, кроме него. Почему-то за все эти чёртовы годы Энтони как-то и не сомневался, что или Азирафаэль его, или ничей. Всё было кайфово. А тут что это получается, он теперь может и согласен попробовать какой-то другой вариант? — Ну, а как я тогда попробую, не пробовав? — не понимает его ангел. Кроули подзависает, поджигая сигарету. — Начни всё-таки с поцелуев. Это более… безопасно. — Опять предлагаешь на ком-то попрактиковаться? Кроули давится сигаретой. — Господи боже мой, — начинает он молиться вслух и шёпотом добавляет: — Чёрт тебя дери. — Да прибудет с нами Господь, — тихо и рассеяно произносит себе под нос Азирафаэль. — Нет, — вздыхает демон, — не надо, давай без него. Ляпнул, не подумав. Я тогда совсем сдохну от всей этой ситуации. — Какой ситуации? — не понимает его ангел. — Обсуждаем нашу личную совместную жизнь. — Бож… дьявол, — произносит Кроули и снова хорошенько затягивается сигаретой. В голове как-то пусто, липко и противно. То ли от едкого дыма, то ли от едкого смущения. Ему ещё никогда не было настолько стыдно за такое короткое количество времени. Ему вообще кажется, что он не знал, что такое стыд — до этого самого сраного разговора. Вот он, Апокалипсис. Он на самом деле просто задержался. Пришёл намного позже, чем все его ожидали. Отпраздновали мир, разошлись по домам. А для Кроули он наступил прямо сейчас. Азирафаэль вздыхает. У него в голове много-много мыслей, но он не понимает, какая из них сейчас будет уместна. — Я не понимаю, чего ты боишься? — Я ничего не боюсь, — выдыхает он дым. — Дорогой мой… -… ты лжёшь, — заканчивает за него Кроули. Азирафаэль мягко улыбается и в итоге кладёт свою руку на чужую. Свободно лежащую сейчас на животе. В этот раз Кроули не дёргается резко, в этот раз его даже как-то не так сильно бросает в жар. Наверное, потому что Азирафаэль наконец-то берёт его по-азирафаэлевски или как-то примерно так, как взял бы его ангел. Нежно, мягко. Искренне. Без лишней нервозности, провокации и волокиты. Такое Кроули даже почему-то успокаивает. Больше ничего в панике не кричит у него в голове. Азирафаэль мягко гладит его по руке. И это совсем другое ощущение, которое абсолютно иначе будоражит душу Кроули. Оно не нервирует, не злит, не вызывает резкого и смущающего возбуждения. А, скорее, даёт по настоящему выдохнуть. Расслабиться. Мол, вот они такие. Всё как обычно. Всё в порядке. Просто чуть ближе, чем обычно, но всё те же они. С их «особенными» отношениями, к которым Кроули за все эти тысячелетия эволюционировал наперекор всей своей демонической сущности, приспособился и привык. И ему это даже понравилось. Ему понравилось, что его могут трогать, не трогая. Просто взглядом. Просто словом. Всё остальное демон уже додумывал сам. Иногда ему было достаточно одного их короткого разговора, чтобы потом хорошенько так посмаковать пару десятков лет. Представляя то одну пикантную ситуацию, то другую. Прокручивая все их заезженные и затёртые до дыр диалоги, которые, кажется, Энтони помнил наизусть до каждого последнего слова. Да, чёрт подери, он помнил каждое его слово. И чем дальше бежало время, чем дальше менялось его сознание и самосознание себя, тем было прекраснее погружаться в эти воспоминания и обсасывать их с разных сторон, выискивая мотивы, пытаясь прочитать чужие мысли о том, что когда-то настолько сильно отпечаталось в голове. О том, чего не было, возможно, даже никогда в реальности. А жил ли демон в ней с Азирафаэлем вообще? Один чёрт теперь знает, помнил Кроули реальную правду о них двоих или выдумки. Бесконечные искания и поиски смысла чужих слов завели его в ловушку собственного разума: он не мог больше поверить, что можно так же смаковать где-то ещё, кроме своей головы. Азирафаэль был прекрасен, пока был недоступен. Это было сладко и до неприличия горячо, сдерживаться столько лет, уверяя себя, что когда-нибудь однажды он точно его хорошенько отымеет. Когда-нибудь. Ну, хотя бы поцелует, в конце-то концов. Не обязательно заходить настолько далеко. И каково же теперь удивление или даже шок Кроули, когда здесь и сейчас ему предлагают просто всё и сразу на блюдечке, реальное, а демон просто в каком-то ужасе осознаёт, что он настолько заигрался с ангелом в целомудрие, что больше и не хочет всего этого. Его тело, может, и хочет, а он сам нет. Он сам до ужаса не хочет. Как будто бы к нему тянулись не его любимые руки, а предлагали пройти падение с неба второй раз. Так сказать, обновлённая версия два точка ноль. — Может, включим свет? — тихо тянет Азирафаэль. И Кроули резко мотает головой, а затем вспоминает, что, наверное, не очень-то понятно, что он там делает, когда ни черта не видно. — А ты хочешь? — А ты? Кроули поджимает губы. — И так кайфово. Азирафаэль, кажется, сияет, но демон решает прикрыть глаза. Он просто надеется, что ангел не начнёт снова его где-то беспардонно лапать. Потому что это больше идёт Кроули, чем ему. — Энтони. — Ну? — тихо тянет Кроули. — А что дальше? — Новый день, солнце встанет. Ну знаешь, как с самого начала времен. — Нет-нет, что будет с нами дальше? Кроули перебирает чужие пальцы в своих. — Понятия не имею, — бурчит он. — Живы, никто сильно не пострадал, и на том спасибо. Азирафаэль мягко улыбается. Кроули не видит, но почему-то чувствует. Почему-то всегда его чувствует, где бы тот ни был и что бы не творил. — Ну, неужели ты совсем-совсем никогда не захочешь что-то поменять между нами? — тихо шепчет ангел ему. Кроули осторожно морщится. — Время покажет, — вздыхает он. — Боже, Кроули, ты самый целомудренный демон, какого я когда-либо встречал. Наверное. За всю историю демонов… или… — Заткнись, — резко хмурится Кроули. — Просто, блядь… просто помолчи. Нихуя я не целомудренный. Ни разу. Никогда не был. Даже, блядь, сейчас — нихуя. — Что же тогда мешает, душа моя? — Привычка, что ты никогда не был досягаемым. Азирафаэль останавливает свою руку и вздыхает. — Прости. — Похуй. Живём дальше. Азирафаэль слегка морщится, но выдерживает это. — Нет, правда, прости меня, Кроули. Прости. — Как у вас там говорят? «Бог простит, и я прощаю», — почему-то хихикает Энтони. — Не думай об этом. Просто живи дальше. — Я могу как-то тебе помочь? — Не провоцируй меня. Это больно, чтоб ты знал, — выдаёт он ему своё внутреннее. С закрытыми глазами в темноте почему-то это намного проще. — Энтони… я не знал, — виновато тянет ангел, он действительно сожалеет, что какими-либо своими действиями мог причинять родной душе боль. — Предупрежден, значит вооружён, — вздыхает Кроули. Ангел заводит вторую руку на рыжие волосы, демон слегка вздрагивает. — Нельзя? — замирает Азирафаэль. — Здесь можно, — даёт разрешение Кроули и думает о том, что тон всего этого разговора мог быть совершенно иным, если бы они сразу начали по-нормальному. С того, что, по крайней мере, характерно для них обоих. Ангел заводит свои мягкие пальцы на чужие чуть жестковатые волосы, и Кроули продирает до мурашек. Кажется, душу сейчас щекочут. Так до одури приятно, до неприличия, но чувство такое светлое, что демону кажется, что из него полезут перья, белые перья. Потому что с таким блаженством на душе из него могли бы полезть только такие, а не его покрытые дымом и пеплом чёрные. Он осторожно выдыхает. И просто на пару секунд задумывается. На пару простых мгновений: а секс может быть таким же, когда касаешься чужой грани души? Не искусственным действием. Приятным, безусловно, но чем-то намного большим, чем он его проживал с людьми, чем совращал людей, чем вызывал низменные желания одних к другим. Устраивал оргии и эксцессы. Хотел ли он на самом деле поиметь Азирафаэля, как думал всегда? И поиметь ли? Ведь такое слово совсем не подходит для них обоих. Никогда не подходило. Может в начале Кроули и хотел, пока не понял, что это совсем не то. И близко не стояло с той глубиной, которую он от него мечтал когда-нибудь получить. Он хотел бы любить его. Наверное. Так. Но так и не смог разобраться, как соединить его высокое чувство с низменными желаниями, и низменные ли они вообще, если их хочет даже сам ангел? Да и вообще. Кто сказал, что Кроули обязательно должен быть сверху? Как будто бы это хоть что-то решало теперь. Теперь уже было абсолютно плевать. Правда, чтобы такое правильно провернуть, нужно сначала хорошенько обучить Азирафаэля, а уже потом… Дьявол, и о чём он только, чёрт побери, думает? Кроули распахивает глаза. В комнате тихо и темно, пахнет спокойствием, ладаном и какими-то сладкими цветами. Впереди ещё вечность, наверное. За шесть тысяч лет они хотя бы наконец-то уже определились, что всё-таки друзья. Сколько ещё понадобится, чтобы окончательно разобраться со всем этим дерьмом в виде зажёванных чувств, пылившихся за кулисами примерно такое же количество времени? Кроули не знает, но просто надеется, что не столько же, потому что, честно говоря, он уже очень давно пиздецки от всего этого устал. Людям удаётся решать такое гораздо быстрее за их короткие жизни. Может, и у них такое получится провернуть быстрее? — Завтра готовлю я, — тянет задумчиво Кроули, — хочешь чего-то конкретного? — Хочу спагетти или… ндундери с тем самым весьма аппетитным соусом. Да, давно такого не ел, — посмеивается Азирафаэль. — Соскучился по Риму? — хмыкает Кроули. — Не то чтобы, каждая эпоха по своему хороша… — тянет ангел, а затем задумчиво и мягко добавляет: — Если есть с кем скоротать время. Энтони пристраивает в итоге уже более расслабленно свои ноги к спине ангела. — Здесь я с тобой абсолютно, мой друг, солидарен.