На задворках того, что казалось снами

Дилюк терпеть не может яркого солнца. Все эти рассветы, горящие горизонты и розовые облака заставляют его щуриться и смотреть вниз. Из-за этого он старается не выходить в город утром. А если все же вышел, то не возвращаться до тех пор, пока солнце не поднимется так высоко, чтобы не плеваться своими лучами прямо в лицо по дороге домой. Дядя говорит, что энергией солнца можно питаться, ровно как и настоящей едой, но он на то и дядя, чтобы городить всякую ересь, напившись до белой горячки. Сегодня Дилюку везет. Старый Бо, у которого он вкалывает уже третий месяц, в кои-то веки расщедрился ему на зарплату. Такое редкое явление позволяет ему наконец купить то, по чему он тоскует уже давно. Тоскует так сильно, что невзирая на всю свою усталость, все же волочится в город прямо с подработки. Ноги сгибаются с неохотой, но ведут его туда, куда нужно. Сегодня он особенно переутомился, но это не так важно как то, ради чего он идет. Хоть тяжесть медяков в кармане еле чувствуется, Дилюк не держал денег в руках так давно, что теперь от этого в груди разливается какое-то скомканное подобие радости. Не то чтобы он был не доволен суммой или чем-то еще, но когда имеешь честь называть себя самым низким слоем общества, такая вещь как яркие эмоции, у тебя чаще всего атрофирована. Без статуса «аристократ» возможности чувствовать больше попросту нет. Улыбка это для богатых — думает Дилюк, когда рядом проезжает пестрая карета. В этом злосчастном районе даже белые жеребцы, которые ее везут, кажутся какими-то сероватыми. Подгнившими, под стать владельцам. Здесь совсем нет места для яркости, тут даже луна ночью меркнет. Все цвета настолько блеклые, словно их тоже в качестве налогов собирают в замок. Ничего страшного — Дилюку больше по душе тьма ночи. Ей не важно сколько драгоценностей блестело на тебе под светом солнца — без его лучей все одинаково чернеют. Он поднимает голову вверх. Верхушка королевского дворца сверкает золотом. Словно большая заколка для волос, которую на видном месте оставила забывчивая дама. Когда уже найдется ворона, которая соблазнится видом красивой безделушки, цапнет ее когтями и утащит к себе в гнездо? Так, чтобы одна яма на том месте осталась. Будто корова языком слизала — раз, и нет. Но пока ничего не поменялось, остается лишь кашлять и отмахиваться рукой от пыли, которая поднимается от промчавшейся кареты. Но это ничего. Вдали слышится знакомый, нужный ему шум. Рынок. Рассадник болезней, мелких краж, странных и не всегда разрешенных услуг. До неприличия сильно оживленный утром, более тихий и полупустой ближе к вечеру. Прямо такой, как ему и надо. Некоторые торговцы уже собираются по домам. Плотник тащит в телеге свои бревна. Дилюк тащит свое усталое тело между прилавков, стеллажей и внимательных взглядов. Он бы шел быстрее, но боится, что ноги не удержат. Переутомился — такое случается. У него случается каждый день. — С дороги, малой, — мимо протискивается мужик, который, судя по вони, в этом году еще не мылся, и Дилюк невольно кривится. Через пару шагов его окликает кривозубая бабка: — Купи яблочек, парнишка. Парнишка проходит мимо, не обронив ни слова. Окидывает товар взглядом — прошлогодние яблоки выглядят довольно бедно. Как и все, что его окружает. Да и он сам не исключение. Он наконец слышит того, к кому сюда пришел. Еще не видит, но слышит. Мощные удары молота по раскаленному железу подобны грому посреди белого дня. Они с одинаковой цикличностью перебивают весь базарный шум и гам и ведут его в нужном направлении. Манят, будто сирена моряка. Бам-бам-бам. Ему бы меч. Кусок железа, от которого отношение окружающих к его носителю сразу меняется. Он не грезит никакой службой в королевской гвардии, хорошим жалованием или достойным местом для ночлега. Ему бы просто железяку с удобной рукояткой, чтобы постоять за себя, не более. Это как собака у дома на цепи — большой нужды в нем нет, но если сидит, то шанс, что какой-нибудь воришка решит залезть к тебе ночью, сразу снижается в разы. Жаль только, что денег в кармане хватает лишь на наконечники для стрел. Но Дилюк не расстраивается. Он давно живет в отчаянии. Это место настолько им пропитано, что окружающие давно привыкли и плавают посреди этой липкой безнадежности, словно в настоящей болотной тине. Настоящие профессионалы, которые привыкли не жить, а выживать. А когда кого-то все же затягивает в мутную воду, остальные пытаются обходить это место стороной. А лучше, и вовсе туда не смотреть. Вот и Дилюк не удивляется, когда ему на плечо сзади ложится тяжелая рука. Просто хуже уже некуда. — Постой-ка, рыжуля. В груди слегка холодеет. Должно быть, это испуг, но когда слишком долго живешь в безразличии, резко почувствовать что-то, пускай даже негативное — довольно трудная задача. — Не ты ли племяшка Рагнвиндра? — его оборачивают к себе. Ответное «ну я, и?», которое он собирается выплюнуть в лицо этому перцу, встает комом в горле в тот момент, когда Дилюк видит всю картину за своей спиной. Вместо одного амбала, над ним угрожающее возвышаются сразу трое. Он уже знает что им нужно, как только упоминают дядю. Вместе с этим приходит понимание: сегодня к кузнецу он не дойдет. Он сказал, что хуже некуда? Ошибся. Хуже стоит перед ним, скалится в мерзкой улыбке, щурит маленькие глазки и разминает шею на массивных плечах. Меч бы сейчас. Или хотя бы собаку. — Как там дела у Теодора, малой? — беловолосый тип сильнее надавливает ему на плечо. Он самый широкий, самый наглый и самый разговорчивый. Значит, главарь он. К ним подходят еще несколько похожих тел. Ну да, чего он ждал от этих живодеров? Ходить свитой из трех человек — явно не их уровень. Вокруг собирается настоящая стая голодных шакалов, за что можно благодарить только одного человека: своего легкомысленного дядю, который влез в долги наверное у всех, у кого можно было в этом городе. Да, Дилюк обязательно сказал бы ему спасибо. Если бы имел уверенность, что его отпустят живым. Проблема в том, что этот сброд перед ним — далеко не дядины знакомые. Эти головорезы — нет тех, кто бы их не знал — работают на ростовщика, у которого он взял в долг едва ли не самую крупную сумму. А сейчас логично предположить, что они потребуют ее назад. Если не у дядюшки, то у ближайшего родственника. В случае Дилюка — единственного. Тем временем торговцы, покупатели, обычные зеваки — все вокруг расступаются. Каждому известно, насколько с ними шутки плохи. Никто не хочет попасть под горячую руку. Или ногу — этим вышибалам плевать чем бить. В трясине безысходности открывается воронка, которая медленно его втягивает. Без шанса на протянутую руку помощи. Тут таких вещей не бывает. Дилюк медленно закипает от злости. Пальцы сжимаются на бедре, на несуществующей рукоятке меча, зубы стиснуты до боли. Он словно котенок в окружении огромных дворовых псин. И ни одного дерева поблизости, ни одной стены, на которую можно взобраться. В арсенале только зубы, когти и собственное желание жить. Один из здоровяков замечает его напряжение. — Не кипятись так сразу, мы еще тебя не трогаем, — гнушается он. — Лучше шевелись, если не хочешь чтобы было хуже. Дилюк не двигается с места, когда его подталкивают в нужном направлении. — Давай, будешь послушным — по голове бить не будем. Внезапно он ловит фокус на совершенно неожиданной здесь вещи. На чужих заинтересованных происходящим глазах. И это на мгновение выбивает из колеи. Худая фигура в плаще стоит поодаль и с любопытством следит за представлением. И это, мягко говоря, странно. Потому что обычно, завидев банду ростовщика, все пытаются скрыться. А этот стоит, не шелохнется. Волосы наблюдателя спрятаны под капюшоном, накидка полностью скрывает тело. Сразу не ясно кто перед ним. Под плащом с одинаковым шансом может скрываться как и очень высокая девушка, так и довольно худой парень. Черты лица тоже сложно отнести к определенному полу. Ровный нос и полные губы выглядят совсем молодо — точно принадлежат его ровеснику. Длинные ресницы похожи на девичьи, но скулы острые, мужские. Скорее всего, парень. Незнакомец откровенно долго засматривается на их компанию. Очень зря — видать, еще не знает местных правил. Возможно, Дилюк бы его предупредил, не будь он главным героем этого спектакля. Ведь человек в плаще, хоть и совсем непричастен к происходящему, рискует легко лишиться своего смазливого личика. Если хоть один из громил заметит его любопытный взгляд, то его отведут за угол дома вместе с Дилюком и хорошенько вытрусят из него всю дурь. Потому что все знают: на шайку ростовщика смотреть нельзя, если только ты не должник и не его родной. Если ты родственник, то тебя смотреть заставят. В противном случае либо убирайся, либо пеняй на себя. — Двигайся, — сквозь зубы повторяет один из амбалов. Дилюк делает шаг. В последний раз косится в сторону странного человека в плаще, но его там уже нет. Вовремя смылся. Ему сильно повезло, раз на него не обратили внимания. Он, наверное, и представить не может, насколько. В следующее мгновение что-то свистит в воздухе, рядом слышится звук удара, а его провожатый неожиданно сгибается, словно от удара по голове. Вся компания сразу же оборачивается туда, откуда в него прилетел небольшой предмет. За их спинами стоит тот самый незнакомец и подкидывает в руке яблоко. От земли отскакивает еще одно — то, которое только что раскололось о затылок главаря. Видать, жить надоело. — Куда вы его уводите? — невозмутимо спрашивает он. Голос выдает в нем парня. Но вот сам тон слишком мелодичный для такого места. Мужской, без сомнений, но другой. Тут так люди не звучат. В словах не слышится ни хрипоты застуженного горла, ни присущей всем грубости. Дилюк на мгновение забывает о том, что ждет его самого. В любом случае, этому человеку не поздоровится еще сильнее. Амбалы тоже на мгновение выпадают из привычного для них образа жизни, теряются. Совсем как малые дети. Не каждый день кому-то хватает наглости на подобное. Они, как тренированные овчарки, ждут приказа того, кто держит Дилюка за плечо. Хватка главаря ожидаемо слабеет, он отвлекается. — Да ты, кажись, самоубийца, — хмыкает он, потирая затылок. А потом низким угрожающим тоном приказывает остальным: — Взять. Одновременно с этим в толпу озлобленных брызгающих слюной шакалов летит второе яблоко. Как капля крови в воду кишащую голодными акулами — чтобы еще больше раззадорить. Вот ведь больной на голову. — Беги! — слышится за живой стеной из разъяренных здоровил. И без тебя знаю, выскочка. Рывок, и он освобождается от руки на плече. Путь тут же преграждает другой здоровяк. Что у вас за противная привычка вонять как животные? — кривится Дилюк, заезжая кулаком ему под дых. И бежит так, как не бегал никогда. Позади остается все: страх, сомнение, волнение и надежда. Да, надежда особенно. Потому что теперь он обречен. Даже при условии, что сейчас ему каким-то чудом повезет убежать, если в ближайшие дни на голову ростовщику каким-то чудом не свалится дядя с мешком денег, то Дилюка найдут еще раз. Им ведь совершенно плевать, кто выплатит долг. Главное, что волосы у него такие же, как у старшего Рагнвиндра — красные, очень заметные в толпе даже издалека. А еще он, в отличие от этого старого пьянчуги, не может набрать долгов, запрятаться в самой глухой таверне города и беспробудно пить в таких количествах, будто завтра помирать. Напротив, Дилюку надо думать о будущем. Ему еще жить. По крайней мере раньше он на это надеялся. Ох, испортили такой на редкость хороший день. — Стоять! — слышится за спиной. Он уворачивается от чужих цепких пальцев и мчится все дальше от рынка. С каждой минутой призрачный шанс на побег все уменьшается. Беготня за спиной не прекращается, а силы продолжают его покидать. Тело, которое временно забыло об усталости, теперь во всю мстит ему за этот необдуманный забег. Начальный прилив адреналина отступает, и каждая мышца начинает гореть словно в огне. Давай же, поднажми. Беги так, будто за углом идет денежный дождь. Дилюк буквально слышит звон монет, когда вдруг понимает, что этот звук действительно реален — доносится из кармана. А ведь и правда, несколько минут назад он шел к кузнецу за новыми наконечниками для стрел, а жизнь текла размеренно и мгновениями даже не так скверно, как всегда. Черт бы побрал этого дядю. Он влетает в очередной переулок, мчится в узком пространстве между двух домов и слишком поздно концентрирует взгляд на происходящим перед собой. Хотя нет, все же вовремя. Ровно за секунду до того, как впечататься в третью стену. В конец тупика. Дилюк кое-как тормозит, отталкивается от стены и облегченно выдыхает. Быстро оглядывается назад — в переулок уже забегает знакомая двоица. Он окидывает взглядом стену — высокая, как и остальная часть здания. Нигде ни окон, ни выступов, по которым можно взобраться, ничего. В углу лежит одинокая гора мусора с брошенным поверх этого добра сухим букетом цветов. Красивая была весна. Судя по настрою его преследователей — его последняя. Дилюк оборачивается на звук тяжелого дыхания и видит, как двое верзил замирают в нескольких метрах и загораживают ему единственный путь к отступлению. Их взгляды, полны хищного азарта, прикованы к нему. — Сюда! Он тут! — звучит откуда-то ближе к выходу, и Дилюк понимает, что ему уже не выбраться. Легкие продолжают болеть не меньше, чем ноги. Ну вот, тупик решает его судьбу вместо него самого. Глупая судьба, кто вообще в нее верит? Он без раздумий бросается на не ожидающих того вышибал. Отчаянно, будто бабочка на стенки банки. — Куда собрался?! В этот раз его кулак легко блокируют. Ответный удар прилетает по лицу. Я же тебя в живот бил, мудила. Дилюк отлетает к стене, согнувшись пополам, и понимает: это не все. Нападающий и не думает останавливаться — тут же подлетает к нему, хватает за плечи и несколько раз вбивает колено ему в живот. Со всей дури, не жалея. А потом так же резко отпускает. Ноги подгибаются, как у тряпичной куклы, он падает на колени. Перед глазами на мгновение темнеет, приходится упереться в пол ладонью. Как же плохо, что сегодня он так сильно устал. Он сплевывает кровь из разбитого рта, вытирается рукавом. Поднимает голову и видит компанию минимум из пятерых — слишком уж тут тесно, чтобы все вместились перед ним в один ряд. — Ну что, добегался? — беловолосый тип вальяжно выступает наперед из толпы. Дилюк сдерживает рвотный позыв. Его здорово приложили. Где-то в груди встает большой ком, будто на сердце сдохло что-то скользкое и противное, и сейчас его труп перекрывает ему легкие, сосуды, артерии, кровоток и отступление из этого чертового переулка. Надежда, наверное. Не выдержала, бедная, окочурилась. И Дилюк, кажется, следующий на очереди. Ни черта подобного. Он с большим усилием поднимается и принимает защитную стойку. Бесполезно? Да. Глупо? Очень. Меньше ли от этого у него желания жить? Ни капли. Песочные часы его жизни досыпают последние песчинки на будущую могилу. Вот только выжить от этого хочется все больше. Выбраться из этой дыры под названием безысходность, плюнуть в лицо тому, кто уготовил ему такой жизненный путь и пройти его так, как он того пожелает сам. Перевернуть эти гребаные часы на все сто восемьдесят очень глупых градусов. Белобрысый скалится, и в этот раз Дилюк замечает у него во рту несколько сверкающих вставных зубов. Прибыльное это дело — долги выбивать, да? — Считай, ты упустил свою возможность расплатиться вместо дяди, — разминает кулаки главарь. Дилюка обступают все плотнее. — Но раз по-хорошему не хочешь, передадим твоему дяденьке послание уже на твоей шкуре. Может, за собственный зад он переживает больше, чем за племянничка. Потому что когда мы найдем его… Он не пытается вникнуть в смысл сказанного, его охватывает сильнейшая усталость. Он выбился из сил, вымотался. Чего их всех так тянет на поболтать, когда осталось всего ничего? Давай, снеси мне голову, скажи своим псам «фас». Дай уже полежать, сломай мою жажду к жизни. В следующую секунду после еле заметного кивка головой его валят на землю. Не толпой — стаей, без шанса на защиту. В момент падения в мыслях мелькает незнакомец с яблоком. Даже становится интересно, насколько быстро справились с ним. Удар ногой по животу дает ясный ответ: очень быстро. А потом из него начинают вышибать дух. И все что он успевает — скрутиться и закрывать голову руками. И скулить. Первое нападение, когда их было только двое, кажется Дилюку легкой разминкой. Как будто хищник только обнюхивал свою трепыхающуюся еду. Теперь же тело с каждым пинком превращают в кровавую кашу. Ужин подан, уважаемые псины. Ребро, голень, локоть, спина, спина, опять ребро. Он теряет счет ударам, которые на него сыплятся. Только молится, чтобы все поскорее закончилось. Не важно чем. Когда сознание начинает мутнеть, удары прекращаются так же неожиданно, как и начались. Дилюк не может не удивиться, но он все еще в себе. Сердце тяжело перекачивает кровь. Каждое его биение громко стучит в ушах, и это единственное, что он слышит помимо раздражающего писка в черепной коробке. Он откашливает порцию крови и вместе с этим возвращает возможность слышать. За спиной неожиданно доносятся ругательства, крики и звуки борьбы. Дилюк пока слишком слаб, чтобы осознать, что там происходит что-то непредвиденное. Он через силу открывает глаза и видит перед собой стену тупика. Переворачиваться на другой бок очень тяжело, каждый вдох отзывается в теле вспышкой боли. Как будто под кожу втыкаются тысячи отравленных иголок. Когда он все же решается и осторожно перекатывает побитое тело в сторону улицы, каждая конечность горит так, будто сплошная гематома. Он иронично прикидывает, превратилась ли печень в паштет. А потом обращает внимание на то, что творится перед ним. Всего в паре метров происходит то, что его мозг упрямо отказывается воспринимать. В глазах двоится. Дилюк приподнимает голову и медленно пытается сесть. Ребра угрожающее трещат. Живой. Кажется, его лимит везения только что продлили. А вместе с этим отсрочили и дату смерти. Он узнает тот самый темный плащ. Теперь он мелькает между телами вышибал, которые почему-то разлетаются в разные стороны. Нет, наверное, с головой у него не все в порядке — уж чересчур странная картинка ему мерещится. В противном случае, болен как раз его защитник. Потому что кто в здравом уме бросится в драку против толпы таких здоровил? Дилюк всматривается и не верит в происходящее. Те жалкие остатки тел, что дают ему отпор, точно больше не похожи на толпу. Капюшон того, кто во всю их усмиряет, слетает в битве, и у него за спиной развеваются длинные пряди темно-синих волос, собранных в неряшливый хвост. Дилюк не понимает, какого черта. Прямо на его глазах один из вышибал тяжело поднимается на ноги с земли и позорно сбегает, не собираясь защищать хозяина. Вот так просто. Но кажется, хозяин и сам что-то придумал. — Сзади! — крик Дилюка вырывается совсем неожиданно, инстинктивно. И очень вовремя. Парень-плащ, как он его мысленно окрестил, в последний момент оборачивается к главарю и отбивает летящий в него кусок трубы. Просто отталкивает кулаком со всей скорости. Дилюк не успевает зажмурить глаза в ожидании, что сейчас услышит хруст кости рассеченной руки. Но вместо этого до него доносится скрежет метала, а вокруг кулака незнакомца рассыпаются искры. Так вот в чем дело: у него на руке кастет. Белобрысый тоже это понимает — чертыхается и пятится назад. Вот только ему не позволяют. Меткий кулак быстро находит свою цель, и через мгновение последний держащийся на ногах противник растягивается на земле. Он пытается отползти назад и заливает кровью подбородок в приступе кашля. Должно быть, лежать на земле для него в новинку. Широко раскрытые глаза бешено ищут хоть какую-то помощь. Но помощь тут не приходит, не важно, хищник ты или жертва. От наблюдения за происходящим Дилюка настигает странная волна удовлетворения. Так вот какая месть на вкус? Он не уверен в правильности этого чувства, но не в силах отвести глаз. — Ты, — незнакомец ставит ногу прямо на грудь беглецу. Тот хватается за его икру в попытке оттолкнуть и что-то бессильно хрипит. — Внимательно слушай, — он склоняется ниже и снижает тон. — Ты скажешь своему папочке, — намекает на ростовщика, — что все его должники прощены. Распластанный на земле здоровяк хочет возразить, но парень шикает на него и продолжает. — Он никому больше не дает в долг и распускает твою братию на все четыре. Это звучит так внушительно, что Дилюк невольно содрогается. Теперь парень, который давит на взрослого мужчину и морально и физически, кажется ему намного старшим его самого — сам Дилюк бы так не смог. Он протягивает ему что-то, и теперь уже бывший коллектор ловит в руки небольшую вещицу. — Это погасит все долги. Так что если я узнаю об обратном, в следующий раз мы с тобой встретимся на эшафоте, — заканчивает он. — Откуда это у тебя? — бормочет растерянный мужчина, разглядывая вещь в ладони. Победитель драки игнорирует вопрос. — Отнесешь это своему папочке. — Кто ты, черт побери… — А теперь вон, — командует незнакомец. Он отходит от него на шаг. — Три! — начинает загибать пальцы. — Два! Белобрысый тип с натугой срывается на ноги, кое-как находит равновесие и удирает из злополучного переулка. Дилюк продолжает растерянно сидеть и пытается осознать, свидетелем чего он только что стал. Он вообще мало что понимает. Как и то, что теперь парень в плаще приседает рядом и задает вопрос. — Сколько пальцев показываю? Благодетелем себя возомнил. Дилюк невольно обращает внимание на состояние его руки и опять задается вопросом, не девушка ли перед ним. Но лицо вблизи действительно мужское. Он хмурится, но все же отвечает, и это первое, что он вообще говорит за этот вечер: — Иди в жопу. — Встать можешь? — спаситель не обижается и протягивает ладонь. Дилюк скептически на нее смотрит, но все же принимает помощь и с трудом поднимается на ноги. Ему и самому интересен ответ. — Можешь, — парень удовлетворенно кивает. — А идти? Он делает шаг вперед и чуть не падает. Незнакомец подхватывает его и помогает опереться о стену. — Тихо-тихо-тихо. — Я сам, — шипит Дилюк, держась за живот. Ребра сковывает режущей болью. — Сам ты только в землю головой зароешься, — парень цокает языком и наконец реагирует на его злой тон. — И нечего на меня злиться — они тебя в любом случае до потери пульса бы избили. Прямо мысли читает. Вот только Дилюк думает иначе. Он уверен, что ему далеко не так сильно бы досталось, если бы этот тип не вмешался еще на рынке. А еще он не хочет принимать помощи. Даже если она уже частично оказана, Дилюк предпочитает думать, что этот чудак избил этих верзил из-за каких-то личных соображений, а не ради его спасения. — Бегать надо быстрее, — он утешительно хлопает его по плечу и Дилюк опять сгибается от боли. — Прости-прости! — пугается парень. — Я бываю забывчивым. Ага, настолько, что не помнит и о том, что по правилам приличия надо хотя бы познакомиться. Но Дилюк не возражает, он и сам не горит желанием. Тяжело представить, кем может быть этот любитель помахать кулаками, но выглядит он как тот, кто умеет приносить проблемы. Настоящие проблемы, как сейчас. Такие не бросаются угрозами, не играют на публику в крутых мускулистых парней. Такие показывают свою силу только тогда, когда это необходимо. Прямо как этот герой в плаще. Явился, как стихийное бедствие, и за минуту не оставил живого места от всех «крутых». И это действительно заставляет насторожиться. — Что ты тут делаешь? — спрашивает Дилюк в лоб. — Тебя спасаю, — тон такой, будто это само собой разумеющееся. — Ага, верю, — бормочет он. Тем временем этот ходячий ураган с некоторой брезгливостью осматривает гору мусора, а потом беззаботно кивает в сторону выхода из переулка. — Пойдем отсюда? — Угу, я пойду, — не успевает Дилюк сделать и шага, как непрошенный помощник закидывает его руку на свое плечо и помогает о себя опереться. Он хочет возразить, но сразу же замечает, насколько легче становится, и прикусывает язык. — Бросаться яблоками в тех, кого можешь вот так размотать? — упрекает он незнакомца просто, чтобы не молчать. Сказать действительно хочется многое. — Ты дикий? Парень пожимает плечами. Мол, да, дикий, и что с того? Не для того я тебя только что спас, чтобы ты к методу спасения придирался. А сам просто отвечает: — Ты где живешь? В этот момент приходит понимание, что он с чужой помощью уже вышел из переулка. — Где надо, — хрипит Дилюк. Это начинает раздражать все больше. — Я сам дойду, пусти. Отлично, он грубит тому, кому обязан жизнью. Но эта хитрая улыбочка так и напрашивается на оскорбления. Никогда раньше никто не вызывал в нем такой необъяснимой враждебности. Да, он никогда не был в восторге от хитрых торговцев, не любил воришек, жадных купцов, и уж тем более, напыщенных аристократов. Но это все — простая обобщенная неприязнь к их делу, характеру или поведению. Сейчас же его отталкивает один только вид этого чудака. Впервые интуиция так ярко сигналит об опасности. Он просто чувствует какое-то особое давление в затылок: не ввязывайся. Отшей его как можно быстрее. Кого это ты отшить собрался? — отвечает колющей болью правое ребро. Парень тоже замечает его состояние и по-доброму качает головой. От легкой улыбки у Дилюка по спине идут мурашки. — Сколько до твоего дома? — Сколько надо, — холодно отвечает он. Получается довольно забавно, учитывая то, что он все еще идет только с чужой помощью. — И далеко ты зайдешь? — Достаточно, отвали. Парень неожиданно, хоть и с некоторой осторожностью, толкает Дилюка к стене. — Отвалил. Иди. И отступает. У всех есть свои лимиты терпения, и он, кажется, только что исчерпал свою доброту. Дилюк замечает, какими яркими были его синие глаза только тогда, когда они в мгновение темнеют. В незнакомце просыпается та серьезность, с которой он выбивал зубы пару минут назад. Хоть Дилюк тогда не рассмотрел его лица, он почти уверен, что парень смотрел на своих противников именно так. С холодным любопытством и толикой презрения в прищуренных уголках глаз. Ну давай, докажи, что ты умнее. От этого взгляда холоднеет внутри. Между ними расстояние вытянутой руки, но Дилюк чувствует себя так, будто ему к шее приставили лезвие. Да чтоб тебя со всеми этими фокусами. — Ага, спасибо, — сквозь зубы шипит он, упрямо игнорируя кучу неприятных внутренних ощущений и такую же гору физической боли снаружи. Он тоже не пальцем деланный. Его такие трюки давно не пугают. Лет десять назад — возможно. Но не сейчас. Быть низшим слоем общества дает одно полезное преимущество: он привык к плохому. Быть обманутым, обворованным или избитым для него далеко не в новинку — он борется с этим с детства. Он знает всю несправедливость улиц с того дня, когда вернулся со школы-пансиона, учебу в котором спитый дядя больше не мог оплачивать. Тогда он и хлебнул сполна. И эти холодные глаза напротив, какими бы они не были запугивающими, совсем его не заботят. Может быть, трогают что-то там, внутри, но это второстепенное. Хотел бы — уже бы прибил. А он просто смотрит, и это не смертельно. Дилюк делает первый шаг, опираясь на стену. Тело моментально отзывается двойной порцией боли. Теперь, когда его не поддерживают со стороны, он ощущает, насколько сильно ему досталось. Да, в сравнении с этим, тяжелый взгляд незнакомца будто уколотый пальчик после двенадцати ножевых в живот. Парень-плащ спокойно натягивает свой капюшон обратно, сует руки в карманы и неспешно шагает рядом. Вот ведь любитель зрелищ. Дилюк пытается игнорировать его и продолжает передвигаться самостоятельно. Почти самостоятельно, но стена не считается. На углу дома он понимает, что пора наконец ее отпустить и перейти дорогу. Глаза под накидкой смотрят на него с ноткой веселья. — Смешно тебе? — косится на него Дилюк. Он будто этого и ждал. — Вовсе нет. Рад, что ты делаешь успехи. Его глаза опять наливаются теплотой, доверять которой — настоящее самоубийство. Тот, кто так легко меняет эмоции, должно быть, привык носить маску на лице. — Ладно, — выдыхает Дилюк. Надо признать: без поддержки он и шага не сделает, не говоря уже о пути в другую часть города. — Что ладно? — деланно удивляется парень. Дилюк сквозь зубы просит: — Помоги мне. — Как тебе помочь? — брови изумленно поднимаются. А в глазах уже бесы пляшут. Дилюк ненавидит принимать чью-то доброту. Ему и без того только что оказали неоценимую помощь, а теперь он впутывает этого человека еще больше. И тут дело даже не в личной неприязни. Просто существует неписанный закон, ссылаясь на который, он будет обязан вернуть услугу за услугу. И это невероятно бесит. Но черт с ними, с принципами. Особенно в момент, когда ноги не держат. — Отведи меня до дома, — еще тише говорит он. — До твоего или мое… — парень продолжает дразниться, но оценивает дареный ему взгляд и прекращает шоу. — Ладно, пойдем, герой, — он закидывает руку Дилюка обратно себе на плечо, придерживает за торс и разрешает опереться о себя. — Только нормально держись. Так куда нам? Дилюк хмуро кивает в правую сторону, и незнакомец приободряется. Не зубоскаль — хочет сказать он. Сдерживается — со спасителями так не положено. Уже через пять минут понимает, что лучше бы его все-таки отпинали до отключки. Потому что такой попутчик — сущий ад. Он донельзя много болтает, и это впервые, когда совершенно незнакомый Дилюку человек пытается завести с ним настолько дружеский диалог. Из него совсем неожиданно прет такая искренность, что в первые минуты Дилюк просто теряется. Он смущается. Парень-плащ задает вопрос. Дилюк игнорирует. Парень-плащ не сдается. — Ну так ведь не бывает, чтобы человек ни с того ни с сего взял и онемел, — он в одно лицо обсуждает причину его молчания, пока шагает рядом. — А друзья у тебя есть? Или тоже не ответишь? — парень задумчиво засматривается на Дилюка, а потом, сделав какие-то свои выводы, отворачивается. — Глупый вопрос, согласен. Раз ты встрял в такое сам, логично предположить, что друзей у тебя нет. И Дилюк не собирается, не хочет огрызаться, по крайней мере не вслух, но реплика сама вырывается наружу прежде, чем он успевает прикусить язык: — У тебя тоже, судя по привычке говорить с самим собой. Собеседник даже не задумывается над ответом: — Отлично, мы нашли друг друга. Дилюк спотыкается. Этого парня вообще возможно заткнуть? — Эй-эй, не упади, — говорит он. Они приближаются к выходу из города. Дома тут старее, а улицы мрачнее. Дилюк любит такую атмосферу. Он на пару минут ныряет в размышления, позабыв, что идет не один. Если существуют люди, которые питаются солнцем, то Дилюк будет питаться его отсутствием. Потому что эти розовые тона за полчаса до темноты вызывают в нем предвкушение чего-то хорошего. — Да, далековато твой дом, — комментирует парень. — Если он все еще стоит, — косится на него Дилюк. — Чего? — Представь что будет, если ростовщик просто сожжет его. — Не сожжет, — он отмахивается и весело качает головой. — Тогда твой сожжет, — пожимает плечами Дилюк. Собеседник испускает смешок. — Мой дом не так легко сжечь, будь уверен, — он качает головой. Дилюк скептически на него косится. — Звучишь как типичный бездомный, для которого весь мир — родной дом, — осаждает он юношу. Тот опять лишь посмеивается. — Я хоть и люблю философию, но не до такой степени. А ты, оказывается, с юморком. — А ты с прибабахом, — еще раз обрубает веселую атмосферу Дилюк. Парень не обижается. — Но я же спас тебе жизнь, — хитрая улыбка будто создана для этого лица. — Если ты хочешь за это денег, то их у меня нет. Он на мгновение прищуривается. Дилюк думает, что если он полезет к нему в карманы, то сразу же получит по лицу, независимо от того, как тяжело ему придется ради этого удара. Но парень не лезет. — Хорошо, расплатишься иначе, — отзывается он в конце концов. — Кто бы сомневался в твоей меркантильности, — выдыхает Дилюк. — Отблагодари меня улыбкой. Он на секунду забывает сделать вдох. Чего? Он меня клеит, что ли? Дилюк медленно оборачивает голову к улыбчивому юноше и загробным тоном выдает ответ: — Лучше уж деньги. Дом уже виднеется, и Дилюк прибодряется — осталось перетерпеть совсем ничего. Хоть его собеседник тот еще болтун, но это отвлекает настолько, что заставляет забыть о боли. Но здесь есть и минусы. Он такой обманчиво добрый всю дорогу, что Дилюк порой забывается и сам себе дает мысленную пощечину. Потому что нельзя слишком много рассказывать о себе тому, кто скорее всего ожидает получить от тебя что-то взамен. Нельзя смеяться с шуток того, чьи мотивы тебе неизвестны. А уж тем более нельзя так легко расслабляться, опираясь на чужое плечо. В который раз Дилюк это себе напоминает. И в который раз проигрывает по всем фронтам. — Ты что, боишься меня? — любопытный тон возвращает в реальность. Дилюк хмыкает, вспоминая недавние события. Он не боится, но… — Для того, кто так безжалостно орудовал кастетом, ты слишком доброжелательно себя ведешь. — А что, тебя тоже есть за что колотить? — внезапно интересуется парень. — За то что согласился на твою помощь, — устало выдыхает Дилюк. И опять слышит тихий смешок. Это в целом странно для него. Идет себе, будто с неба свалился, и посмеивается. Как будто каждый день так к людям цепляется. — Когда мы придем? — спрашивает он. — Не мы, а я, — Дилюк не собирается даже показывать ему, где живет. Он останавливается. — В общем, спасибо за помощь. А теперь я — домой. Ты — в противоположную сторону. — Предлагаешь бросить тебя посреди дороги? — он цокает языком. — Не хочу вести тебя до своего дома. — Технически, это я тебя веду, — напоминает парень. В глазах бегают веселые огоньки, улыбка с ноткой хитринки так и подначивает ее стереть. — Ну все, провел. А теперь петляй отсюда, — в который раз Дилюк берет себя в руки. — Прощаемся. — А если мне в одну сторону с тобой? — Так маршируй параллельной улицей, — не выдерживает он. — Боюсь потеряться, проведи меня. — Как потерялся, так и найдешься, — Дилюк само безразличие. — Не хочу чтобы ты знал, где я живу, — повторяет он. — Я могу закрыть глаза. — Если ты серьезно, то лучше бы тебя избили вместе со мной, — Дилюк откровенно поражается этой крайней степени невозмутимости. Он никогда не видел таких людей. И это… что-то действительно странное. — Рад, что ты благодарен за спасение. — Спасибо, — закатывает глаза Дилюк. — Не за что, — еще одна белозубая улыбка. Слишком искренняя для этого города. Тишина длится недолго. — С кем ты живешь? — мастер неуместных вопросов смотрит на него без малейшей нотки смущения. — Тебе-то что? — Дилюк неодобрительно хмурит брови. До его дома все ближе, а он позволяет себя проводить. Что-то в нем сегодня сломалось. — Ты сам сможешь себя перебинтовать? — До этого справлялся, — пожимает плечами он. Пытается пожать — сразу становится больно. — Ты хочешь сказать, что живешь один? — недоверчиво косится парень. — Есть дядя, — нехотя отвечает Дилюк. — Но в девяти случаях из десяти он в таверне или борделе. — Тогда, может, тебе помочь с лечением? — внимательные глаза смотрят с надеждой. Дилюк осматривает его в ответ. Прикидывает, как бы этот гость смотрелся в его доме. В последний раз к нему заходила дядина подружка полгода назад — пришла с ним поругаться. С тех пор для него лучший гость — тот, который не будет ступать дальше порога. А лучше и вовсе останется снаружи. — Еще чего, — Дилюк отрицательно мотает головой. — Впрочем, я и не надеялся, — ни капли не расстраивается попутчик. — У тебя, кстати, во дворе какой-то дед стоит. Если это твой двор. Дилюк резко возвращает взгляд в сторону дома. И действительно, за невысоким забором стоит его дядя и с любопытством смотрит на их компанию. — Вот черт. Это дядя, — поджимает губы Дилюк. — Надо было тебя еще на повороте отпустить. — Брось, что не так? — искреннее удивляется парень. — Не хочу расспросов, — просто отвечает он. — Дальше я сам, давай. — Точно? — он сильнее натягивает капюшон и смотрит на дядю. — Что-то он к тебе не спешит. В этот момент от ответа Дилюка освобождает громкий звук городских колоколов, которые пробивают время. Незнакомец резко меняется в лице и весь напрягается — это заметно, потому что он все еще помогает ему стоять. — Кто бы мог подумать, что уже так поздно, — качает головой он. — Хорошо. Я бы с радостью к тебе зашел, но мое свободное время подбегает к концу. — Какое счастье, — закатывает глаза Дилюк. — Надеюсь, твой дядя хорошо о тебе позаботится, — напоминает парень. Он выскальзывает из-под руки и слегка ерошит Дилюку волосы, прежде чем тот успевает оттолкнуть. — Тогда до встречи, — он возвращается в направлении города и машет рукой на прощание. — Ты же говорил, что тебе со мной по дороге! Он быстро растворяется в сумерках, откуда слышен только беззаботный голос: — Увидимся завтра! — Не смей сюда приходить! — успевает прокричать в ответ Дилюк. И не может сдержать уголки губ, которые сами по себе поднимаются вверх.