***
Утром таверна почти пустая. В углу сидят всего несколько страстных выпивак, которых не останавливает даже ранее время суток. Парень в плаще к ним не относится, но ищет одного из таких. Ему нужен старик, который делает интересные вещи на заказ. Кастет в кармане — тоже его творение. Вот только дедок ни про что другое не хочет слышать, кроме оплаты в виде алкоголя и встречи в другом месте, кроме таверны. Впрочем, ради такого парень готов хоть к черту на куличики добраться. И то, что дед любит утречком пропустить стаканчик, не такая уж и проблема. Он делает заказ для приличия. Трактирщик проглатывает хитрое «не слишком ли ты молод для такого», напрягается от брошенного на него взгляда и ставит на стойку кружку пива. — Ваш заказ. — Благодарю. Пара монет падает на стойку, и парень с кружкой перемещается в один из удаленных углов. Ждать дедулю. Его взгляд внезапно застывает на знакомом лице. Мужчина лет сорока в компании таких же приятелей, что-то увлеченно рассказывает. Парень невольно вслушивается в разговор. Лицо кажется ему знакомым, но он не решается оборачиваться к ним и всматриваться. Бокового зрения вполне хватает, чтобы следить за движениями. — …я, значит, бегу. Мне в спину кричат, что уши отрежут, камнями кидают, все в этом духе, — мужик ставит кружку на стол и вытирается рукавом. Судя по уверенности в хриплом голосе, ясно, что он любитель рассказывать подобные басни. — А я пьяный в дудку, в глазах двоится, ноги не держат ни черта. — Да не может быть, чтобы ты тут с целыми ушами после такого сидел, — хлопает рукой по столу бородач, который сидит напротив. Он почесывает бороду и с недоверием смотрит на собеседника. Третий мужчина с маленькой жиденькой косичкой пока что молчит. — Ты послушай, как я выбрался, — рассказчик качает головой. — Я за всю жизнь так умом не блистал. Бегу, значит, между домов. Вижу — канава вдоль дороги идет. Там как раз поворот — они меня еще не видят. Ну я и смекнул. Фьють, и в яму. Эти идиоты так мимо и проскочили. — Ну ты и изворотливый тип, Теодор, — присвистывает третий. — Дак это не все, — он нагибается к собеседникам и подзывает их пальцем. — Не поверите, куда я упал, — он снижает тон. — Лежу, чтобы с дороги видно меня не было. Пахнет не особо приятно, а я еще и начинаю скользить ближе ко дну. Бородач пырскает со смеху. — Да тихо ты. Я, значит, съезжаю вниз. Смотрю туда, а там не болото — вода с дерьмом. Ну я с дуру как начал лезть наверх. Через силу выбираюсь, на четвереньках выползаю, еле понимаю где земля, а где небо. А на меня на уровне глаз две красные точки смотрят. Я как заорал! — он чуть не сметает со стола одну из многочисленных кружек. — Так и темно же. Я пока обратно в грязь катился, каждому святому помолиться успел! — Ха-ха-ха, ты че, бобика испугался? — приятель хлопает его по спине. — Да какого бобика! Этот волчара так на меня рычать начал, что я вдоль канавы, как был, полез. Парень в плаще тоже невольно улыбается, представляя, как этот мужик ползает по сточной канаве. — Я уже думал, что меня гвардия из города за такой вид выкинет. Я весь в нечистотах, черный как черт, еще и воняю как последний босяк. — Тебе, Теодор, до него недалеко, — хохочут товарищи. — Сплюнь, гад, а то накаркаешь. Я там все что было в карманах, то и посеял! Ни монетки не сохранил! — на этих словах собеседники присвистывают. — Но хорошо, что кое-как добрался до Элины. Ой, как она орала, когда меня увидела — наверное, половина города слышала! — Я бы и сам орал, если бы ко мне в дом человек-дерьмо постучал, — бородач хватается за живот от смеха. — Да это не дерьмо было! — возмущается тот, кого называли Теодором. — А что же еще в канавах лежит, — поддерживает третий — с крысиной косичкой за спиной. — Да ты и без грязи то еще дерьмо, — лыбится бородач. Теодор складывает руки на груди и обижается. — Вот и не буду за вас платить, — хмурится он. — Как это ты собрался платить, если все деньги посеял? На это мужчина поднимает указательный палец вверх и призывает всех прислушаться. Он лезет второй рукой под стол и даже до парня в плаще доносится еле слышимый звон монет. — Вот так, — довольно улыбается он после очередного глотка пива. — И долго ты в говне ковырялся? — Да это другие, тупица! — Какой такой дурак тебе опять деньжат насыпал, если ты еще никому не вернул? — удивляется бородач. — А вот… — он улыбается еще шире, но не раскрывает тайны. — Проблемка, правда, небольшая у меня. Ник, окажешь мне услугу? — Какую? — поднимает голову мужчина с косичкой. — У меня дома племянничек, — он запинается, — так сказать, приболел. — Что с ним? — он хмурится. — Мне вообще-то скоро к больным пора идти. Парень в плаще примечает возле него небольшую сумку. Доктор? — Избили его, — Теодор снижает тон. Ах вот оно что. Юноша за соседним столом напрягается. Он невзначай косится сторону и быстро осматривает компанию по соседству. А вот и он — дядя того красноволосого парня. Тот, кого искала банда ростовщика. Тот, кто ответственен за его избиение. Тот, кто насторожил его с первого взгляда. — Ты что, опять мелкого поколотил? — голос бородача звучит напряженно. — Да нет же, — отмахивается Теодор. — Я давно не занимаюсь его воспитанием, — по-отцовски поучительно говорит он. — Парень уже вырос. Голос звучит неправдоподобно высоко в сравнении с тоном, когда он рассказывал о своих приключениях. Его собеседники тоже это подмечают. — Так это он тебе денег дал? — спрашивает доктор. — Брось, последний, кто даст ему на попойку это мелкий, — не соглашается бородач. Все трое замолкают, делают свои выводы. — Ну ты и дерьмо, Теодор. Удивлен, что ты вообще просишь меня посмотреть, что с ним. — Так ты зайдешь к нам? — он умоляющее смотрит на доктора. — А до вечера он не потерпит? У меня пациентов выше крыши, — он цокает языком и прикидывает, когда у него будет свободное время. — Он хоть в сознании? — Не знаю, он проспал… — Теодор замолкает на полуслове. Парень в плаще полностью забывает о том, зачем он тут. Он уже стоит за спинами друзей Теодора. Они оборачиваются, проследив за его взглядом. — А-а-а… ты тот вчерашний парниша, — вспоминает он. — Я присмотрю за вашем племянником, — ледяной голос звучит решительно. Тон, которому невозможно отказать, выбивает всех из колеи. — Дайте мне лекарств. Я заплачу.***
Утро встречает холодом и болью во всем теле. Сначала Дилюк не понимает, что разбудило его так рано, пока громкий стук в дверь не повторяется. Он тяжело садится и обнаруживает себя в собственной постели. Все в той же грязной одежде и запекшихся ранах, зато в кровати. Как заботливо. Судя по тому, что настойчивый стук все не прекращается, его догадка верна. Дядя сбежал. Он ощупывает карманы — пусто. Как он и предполагал. Вообще, он не против того, что это пьяное тело будет бояться появляться у дома еще пару недель, но не такой ценой. Стук опять отвлекает от мыслей. Ох, если сейчас к нему опять ломится кто-то по делам дяди, то Дилюк за себя не ручается. Уж слишком сильно трещат сжатые от злости зубы. — Иду! — он отзывается охриплым голосом и с трудом поднимается с постели. Острая боль в груди уже не чувствуется так сильно. Вместо этого все тело всецело ноет, заставляя моментами задерживать дыхание от неприятных ощущений. Короткие рукава майки не скрывают, насколько сильно ему досталось. На разодранной коже местами запеклись темные пятна крови, следы от сапог вонзаются в кожу ярко-фиолетовыми синяками. Дилюк скептически осматривает свой потрепанный вид и чувствует, как его охватывает неуверенность в том, можно ли показываться в таком виде. Он даже хочет вернуться и надеть длинную рубашку, прежде чем открыть дверь. Но потом плюет — этот требовательный стук уже откровенно достал. В какой-то момент он бесится — сказал же, что идет, чего тарабанить? — Хватит греметь! Я сейчас кого-то поколочу! Дилюк наконец открывает дверь. Гость разглядывает его, он разглядывает гостя. А потом так же резко захлопывает перед чужим носом. По крайней мере, собирается. Жаль, все идет не по плану. Длинные пальцы хватаются за дверь, не позволяя закрыть. Прямо как дядя вчера. Вот только это не он. — Хочешь прищемить мне пальцы? — звучит напряженно. Дилюк хочет, но сил не хватает. — Какого черта тебе здесь надо? — он все еще не отпускает ручку, но вопрос звучит уже без изначальной агрессии, с которой он кричал до того. — Уже передумал меня колотить? — Такого как ты и королевская стража не побьет, — он закатывает глаза. В мысли закрадывается подозрение, что Дилюк спросонья спутал его с каким-то соседом. — А я думал, ты сходишь за кнутом или чем похуже, — нет, таким образом разговаривает только один знакомый ему человек. Точнее сказать, незнакомый. Он сдается и отпускает дверь. Его вчерашний спаситель стоит на пороге, лениво прислонившись к стене. В том же черном плаще, с тем же хитрым выражением лица, готовым в любой момент превратиться в улыбку. Одна рука придерживает дверь, а вторая прижимает к груди небольшой мешок с непонятным содержимым. Дилюк серьезно смотрит ему в глаза, пытаясь оценить степень бестолковости того, что только что услышал. К сожалению, рожа, с которой парень скользит взглядом по его ранам, чертовски серьезная. — Словно с креста снятый, — констатирует он побитый вид Дилюка. — Что ты здесь забыл? — Пришел позаботиться о том, кто в этом нуждается. Дилюк опирается о дверной проем и обреченно выдыхает. Ему тяжело стоять. Тяжело смотреть. Тяжело видеть это лицо перед собой. Что это? Он к такому не привык. — Лучше добей меня, чтобы не мучился. — Ты что, как пришел, так и уснул? — гость так открыто рассматривает его, что возникает неприятное желание почесаться или прикрыться. Бесит одним своим видом. Теперь, когда они стоят друг напротив друга, Дилюк замечает, что парень-плащ на половину головы ниже. Хотя, еще пару сантиметров роста ему можно приписать за то, что он опирается на стену. — Что тебе нужно? — устало спрашивает Дилюк. — Хотел проверить, жив ли ты еще. Никто же по твою душу не приходил, факелами не угрожал? Дилюк скептически смотрит в ответ. — А ты бы меня снова защитил? — Может и так. — Тогда прямо сейчас один болван хочет вытряхнуть из меня остатки терпения, — он тяжело выдыхает, — накостыляй ему и ты свободен. Парень тут же находится на ответ и разыгрывает сценку: подносит кулак над головой и в замедленном темпе прикладывает к собственной щеке. — А-а-ай… — он театрально запрокидывает голову, имитируя удар. А потом замечает реакцию Дилюка и прекращает ребячество. — Все? Дилюк закатывает глаза и качает головой с лицом с-тобой-все-потеряно. — Касательно костылей, — гость трусит сумкой в руках, — я, конечно, верил в заботу твоего дяди… Но так как ты выглядишь хуже чем вчера, смею предположить, что тебе нужна моя помощь. — Я не заказывал няньку, — упирается Дилюк, — Иди себе куда шел. Будь его воля, он бы уже сполз по стенке вниз. Но нет, все еще стоит, держится. Измученно рассматривает этого спущенного с неба чудака. Этот парень словно усмиренный смерч. А когда кажется, что он стоит на месте, это значит, что он несется прямо вперед, на тебя. И Дилюк готов зажмурившись ждать, пока его не снесет. Он на его фоне — просто человек. Человек, которого жалеет настоящее стихийное бедствие. — Хочешь, врача вызову, если мне не доверяешь, — пожимает плечами визитер. — Себе его вызови, если денег некуда деть, — еще больше хмурится Дилюк. — Ты с головой не в ладах, раз решил что нормально заявляться с такими предложениями. Он не боится торнадо. Сегодня парень в плаще выглядит совершенно иначе. Куда-то девался тот сатана, который наступал на грудь мужику, вдвое шире его самого. Контраст налицо. Ни следа того бешеного волчары — стоит себе с улыбочкой добряка, стену веранды подпирает. Теперь он смотрит спокойно, с небольшой остротой в глазах. Похоже на волнение, но Дилюк слишком редко с таким встречался, чтобы сказать наверняка. Не то чтобы это можно было назвать полноценной верандой, не то чтобы этого парня можно было назвать добродетельным. Но пока Дилюк совсем не может понять, что ему от него надо. — Ну тогда ты меня полечишь. Если я правильно понимаю, это начало терапии — держать меня на пороге, — гость наигранно хватается за голову. — Я чувствую просветление в голове… Бз-з-з… Что это, гипноз? — Не валяй дурака, — Дилюк слегка толкает его в плечо. Он рассматривает этого чудака и прикидывает, как бы его спровадить. — Ты свалишь отсюда, если не впущу? — Тогда я бы на твоем месте закрыл ставни. — Опустишься к тому, чтобы забраться через окно? — хмурится Дилюк. — Да нет, поднимусь. Он закатывает глаза. В который раз выдыхает закипающее раздражение. И все же отступает с прохода. — Ладно. Заходи, пока я не передумал. Что за сияющая улыбка в таком тухлом месте? Он проходит, стягивая капюшон. — Где тебя можно полечить? — В заднице, — кривляется Дилюк. Полечить… Доктор нашелся. — Я думал, тебя только избивали, а не насиловали. — А я думал, ты поймешь, что это только место, куда я тебя посылаю. Гость с любопытством оглядывается. Дилюк идет на кухню, но его тормозит рука на плече. Тормозит не только физически, но и мысленно. Вчера он не придал тому значения, однако, прикосновение, уже привычное, — такое легкое, словно он боится надавить на раны, невидимые под тканью одежды. Бесит лишь сам факт того, что кто-то думает, что ему вообще позволено касаться Дилюка. — Чего? — он, замирает на месте так резко, что гость чуть в него не врезается. — Слушай, я просто хочу обработать твои раны, однако не уверен в том, какой будет эффект, если я намажу лекарство поверх этого слоя грязи и крови. Он стоит так близко, что говорит прямо в шею. Шевелит волосы своим дыханием. Дилюк немного зависает. Какого черта вообще происходит? Голова болит. Какой-то левый тип у него дома. В коридоре пахнет плесенью. Движение пальцев на плече. Отклинивает не сразу. — Хорошо, — он скидывает чужую руку и шипит от боли. — Ничему тебя жизнь не учит. — Я тебе не подставка для руки. Здесь стой, — он устало направляется в комнату, оставив незнакомца в проходе. Сундук открывается тяжело, со скрипом. Дилюк наугад выбирает другую одежду. Было бы из чего выбирать. Он хмурится, когда боковым зрением замечает движение. Гость опирается о дверной косяк и заинтересованно за ним следит. Гость, которому он сказал ждать в долбанном коридоре. — А ты, вижу, учтивостью не отличишься. Я же сказал ждать, — бросает Дилюк, когда проходит мимо него. — Пошли, смою с себя кровь. — Берешь меня с собой? — в голосе слышно удивление. — Не оставлять же тебя здесь. Еще из дома все вынесешь. — Было бы здесь что выносить, кроме тебя самого. Дилюк игнорирует окончание фразы. С таким спорить — себе дороже. Они выходят из дома через заднюю дверь. Дом Дилюка, построенный еще дедушкой с бабушкой, стоит буквой Г. Он весь обгорожен невысоким забором, но сад на заднем дворе закрывает происходящее от посторонних глаз. Все засажено деревьями, на небольшом открытом пространстве стоит колодец — единственная вещь, которая тут используется. В целом, жить можно. Дилюк, слегка хромая, подходит к колодцу. Будет тяжело, но он привык к мучениям. Он принимается набирать ведра с водой. По крайней мере, пытается. Все идет успешно к моменту, когда полное ведро нужно достать со дна. — Черт, — шипит он, чувствуя, как мышцы горят от напряжения. Длинные пальцы перехватывают веревку. — Давай я. — Думаешь, я сам не смогу? — возмущенно огрызается Дилюк. И продолжает доставать ведро, сцепив зубы до скрипа. — Сможешь, но дорогой ценой, — парень перехватывает веревку полностью, отталкивает его руки, и Дилюк все же сдается. Он отступает и нахмурено наблюдает как тип в черной накидке поочередно достает из колодца все три ведра воды и ставит рядом. Дилюк не умеет принимать чью-то помощь. Он самый упрямый подсолнух на поле. Он привык никогда не тянуться к солнцу, всегда отворачивается. Никакой помощи ему никогда и не предлагали — он все сделает сам: согреет себя, покормит и уложит спать вечером. У него свое солнце. То, которое каждым утром зажигает сам. Теперь же в груди холодной лужей разливается тревога. Кто это? Почему он делает что-то для тебя? Какую цену ты заплатишь за это потом? — Хватит? — парень в плаще вопросительно смотрит на него уже некоторое время. — А ты видишь здесь еще ведро? — хмурится Дилюк. Гость оглядывается в поисках, но ведер действительно только три. — А теперь отвернись, я раздеваюсь. Обернешься — прибью. — Может, помочь? — Помоги своей тупой башке с такими вопросами. Нисколько не обидевшись, он опирается о другой бок колодца, спиной к Дилюку, и дает ему относительную возможность пострадать от боли в одиночестве. — Свалился на мою голову, — Дилюк недовольно бормочет, стягивая одежду, — Я бы еще спал если бы не ты… — Как тебя зовут? — доносится с той стороны. — Тебя волнует? — ворчит Дилюк, но запинается, потому что вся спина стреляет болью, когда он начинает стягивать штаны. — Может и не очень, но думаю, что ты не обрадуешься словам, которыми я могу к тебе обращаться. — Так обращайся «мой хозяин», — сдавленно отвечает Дилюк, все же справившись со штанами. А потом думает, как это будет звучать в действительности. И отвечает: — Дилюк Рагнвиндр. — Ладно, мой хозяин, — звучит действительно отвратно. — Лучше по имени. — Как скажете, хозяин, — ну серьезно, бесит. — Перестань, не смешно. — Я и не смеюсь, — нотки смеха в голосе раздражают Дилюка еще больше. Смешно ему. — Ты вообще мутный, — размышляет он вслух. — Сам-то ты кто? Сидишь здесь в моем саду, а я даже не знаю, на кого жаловаться констеблю в случае чего-нибудь. — Ты имел ввиду написать письмо Благодарности? — Письмо бездарности, — перекривляет Дилюк, — помолчи. И начинает лить на себя ледяную воду, чувствуя, как горит каждая клетка кожи. Тело просыпается вслед за мозгом, пусть и путем такого стресса, но становится немного легче. Первое ведро пустеет. Гость послушно молчит, будто вслушивается в его шипение. Хмыкает. И продолжает разговор в наступившей тишине. — Я не могу сказать фамилию. Хочешь, зови меня Кэйа. Дилюк фыркает. — Ой, какие мы важные… Что у тебя за семейка? — Каюсь, не святая. — Ну, может, и имя у тебя ненастоящее? Кэйа хохочет: — А ты любишь усложнять. Дилюк, который с шипением сдирает с себя слой крови и грязи, пожимает плечами, а потом вспоминает, что на него и не смотрят. Переводит взгляд на тело, которое виднеется из-за колодца. Кэйа-который-не-Кэйа опирается задом на стенку колодца, и рассматривает дом Дилюка. Возникает желание предупредить, чтобы он не свалился туда, но Дилюк вовремя прикусывает язык. Вот и провались туда вместе со своими шутками. Да нет же, как тогда пить? Лучше вообще исчезни. Пух, и нет. Каждая ведьма такой магии позавидует. Не исчезает. — Как так получилось, что ты взял деньги взаймы? — Кэйа отзывается через некоторое время. — Как так получилось, что ты у меня дома? — парирует Дилюк. А потом немного думает и признается: — Это все мой дядя. — Он что-то натворил? — Он… просто беспробудно пьет, — цедит он сквозь зубы. — Но тебе-то что? — Составляю список грехов того ростовщика. Совсем неубедительно. — Чего ты вообще к нему прицепился? Поднимаешь себе самооценку, когда бьешь таких слабаков, как те? — Нет, слышал, как его ироды угрожали одному старику убийством его ребенка в случае неуплаты долга. Я, конечно, не местный благотворитель, но это уже через край. Ладно, звучит уже более весомо. Дилюк, наконец-то очистившись от грязи, выливает на себя второе ведро. Тело горит в огне от каждого движения, но не просить же у этого неизвестного о помощи. — Я думал, они мало тебя не убили. А они, оказывается, слабаки? — бросает Кэйа через некоторое время, вспомнив, как Дилюк назвал здоровил. — Такая толпа и не справилась с простым кастетом, — фыркает Дилюк, — был бы в тот момент у меня такой… Голова начинает оборачиваться в его сторону. — Я же сказал не смотреть! Это происходит инстинктивно. Третье ведро воды летит в Кэйю. — Так и знал что ты извращенец, — бормочет Дилюк сидя за кухонным столом. Кэйа сидит на соседнем стуле и по-собачьи мотает мокрыми волосами. Ему пришлось оставить свой плащ висеть на улице на солнышке вместе с рубашкой. — Я не собирался смотреть на тебя ниже пояса, — невозмутимо объясняется он. — Интересно как, когда я весь голый. — Колодец закрывал мне вид, — он пожимает плечами, — просто ты так говорил про кастет, что стало интересно, насколько у тебя развиты мышцы. Святая простота. — В следующий раз покажу на практике. — О, уже назначаешь предстоящую встречу? — Кэйа хитро улыбается. С кончиков волос все еще капает вода, а сам он сидит по пояс голый. — Ага, похороны. И вид его, надо отметить, хорош. Дилюк на миг зависает, рассматривая собеседника. Смуглая кожа, не широкие, но накачанные плечи, плавно уходящая под штаны дорожка кубиков пресса. Худой, но не сопля. Кэйа переводит взгляд из окна на Дилюка, и тот дергается. — Намылю тебе шею за твою наглость, — раздраженно угрожает Дилюк. — Хочешь меня помыть? — притворно округляет глаза Кэйа. — Так вот зачем ты швырнул в меня то ведро! Чего ж ты сразу не сказал? Я бы разделся. Он наконец заканчивает трясти головой и берется за Дилюка. На столе появляется принесенный им мешок, который он начинает опустошать. Дилюк со скептическим выражением на лице разглядывает новое и новое добро. — Ты сын врача? — Нет. Не спрашивай, чтобы мне не пришлось уклоняться от ответа, потому что я не люблю врать. Дилюк только хмурится сильнее. Кэйа вытаскивает из мешочка какие-то бинты, баночки и совсем маленькие мешочки, которые Дилюк видел только во врачебном саквояже несколько лет назад. Тогда он упал с коня и вывихнул локоть. Было много лекарств и еще больше боли. Сейчас еще удивительнее видеть их сейчас перед собой у простого… а кто он, собственно? Точно, он Кэйа. — Ты эти мази что, украл? — А если да, откажешься от лечения? — Да мне от этого ни холодно ни жарко, — пожимает плечами Дилюк. Кэйа откручивает одну из бутылочек и обмакивает в ней кусок ткани. Пахнет спиртом. — Будет щипать, зато даст гарантию, что ты не умрешь от столбняка через несколько месяцев. — Знаю. Я и сам могу. — Не можешь. Если смерч стоит на месте, то он идет на тебя. Кэйа берет его ладонь. — Будет слишком больно — говори. Осторожничает, но она все равно травмирована. И начинает вытирать кожу вокруг сбитых фаланг. Содранные до мяса, они страшно пекут, хотя он старается не водить по живому. Нет, сам Дилюк бы ни за что не согласился на такие пытки. Лучше пусть отсекают руку. Он пытается отвлечься, хмурит брови и опускает веки. Зря. Сердце в груди резко ударяется о ребра. Ощущения меняются полностью. И лучше бы ему просто пекла стертая кожа. Боже, пусть это скорее закончится, — просит он мысленно. Пальцы, сжимающие ладонь, слегка смещаются, поворачивают ее. К нему так давно никто не касался, не имея цели ударить. Дилюк сглатывает слюну. Черт, почему сейчас? Он душит в себе желание выдернуть руку. — Слишком печет? — взволнованный голос отвлекает. — Ты дрожишь. Вся эта ситуация слишком. Ты сам слишком. Он в третий раз позволяет незнакомцу себе помочь. Пускает его в дом, в сад, в разговор, мысли. Разрешает чужому человеку к себе прикасаться, разрешает себе сидеть и закрывать глаза, как испуганный ребенок. И это через пару часов после того, как собственный дядя треснул его по голове. Кажется, должно быть наоборот. А еще кажется, что такая беспечность точно обернется чем-то нехорошим. В любом случае, теперь точно можно сказать, что хуже некуда. — Нет, продолжай, — кивает Дилюк. И все еще боится открыть глаза. Кэйа вытягивает его руку вперед. Влажная ткань не обминает ни одного пореза. Пальцы, которые не отпускают ладони, оборачивают руку так, как ему удобнее. Дилюк задерживает дыхание. Он действительно потерян. Злость, которой он прикрывался до этого, не находит повода показаться. Он обезоружен. Чувство настолько паршивое, что он просто ждет какой-то колкости, чтобы отреагировать и защититься. Закрыться в свой привычный панцирь, из которого его так легко вытащили обычными… касаниями. А ведь защищаться-то не от кого. Ему впервые не хотят зла, и Дилюк не знает, что обычно с таким делают. Благодарят? Кажется, у него пропал голос. Кэйа тоже молчит. И это пугает. Но открывать глаза не хочется совсем. Ведь это значит не только почувствовать — увидеть, как изменилась атмосфера. А Дилюк не знает, что будет страшнее: узнать, что Кэйа тоже… ощущает это, или увидеть, что для него этот жест — самая привычная вещь. Далеко не святая семейка. Кто же он? Что для него привычное, а что нет? Для Дилюка это ни капли не привычно. Потому что одно дело — друг с другом вот так огрызаться, вести себя как самый злой пес на этой улице. А другое — молча сидеть, вслушиваться в чужое тихое дыхание возле твоего плеча и получать мурашки от легких касаний. Кэйа стоит над ним, склоняется, ходит вокруг в поисках даже самых небольших ран на теле. — Должен признать, я думал что ты гораздо более слаботелый, — Дилюк почти рад слышать первый глупый комментарий. — Не рассматривай меня как мясник тушу. Ответ почти приносит ему удовлетворение. Как же легко огрызаться. Слаботелый, ха. Он развит немного иначе, но мышц ему тоже хватает. Даже пускай его занятия спортом начинаются с фразы «дрова сами себя не нарубят» и заканчиваются на «деньги сами себя не заработают». Широкий в плечах, с израненными мозолистыми пальцами, он тоже не похож на щуплых подростков, играющих на дудке у фонтана. — Действительно, подарю тебе кастет, — говорит Кэйа. — Ладно, — соглашается Дилюк, — испытаю на тебе. — Тогда обойдешься, — он заканчивает с руками и обходит его. — Я и без него с тобой разберусь. — Ага, можешь попробовать когда синяки сойдут, — Кэйа становится за спиной. — Ай! Что ты делаешь? Тихое присвистывание ничего не объясняет. — Надо новую, — он берет новый кусочек ткани и обмакивает в спирте. Предыдущая остается на столе. Темная от крови, черная, грязная. Дилюк готовится к новой порции дрожи. — Видел бы ты свои созвездия, — говорит Кэйа, рассматривая его спину. — Ты бы еще дольше шел — я бы и на ноги не поднялся, — Дилюк через силу берет себя в руки. Концентрируйся на злости, глупый мозг. — Хэй, разве таким тоном положено разговаривать со своим спасителем? — спрашивает Кэйа прямо на ухо. О дьявол, что с тобой не так? — Отодвинься, — еле слышно отвечает Дилюк. — Ответь, — тихий шепот можно сравнить с самым извращенным орудием пыток. — Не лезь мне в ухо, иначе я тебя тресну. Кэйа посмеивается и отстраняется, возвращается к царапинам на плечах и спине. Дилюк хочет спросить о многом. Еще больше хочет молчать до конца. Осознание простоты его жизни накрывает головой. Потому что вот самый обычный день ранее: еда, работа, еда, сон. А вот сейчас: странный незнакомец за спиной, нелепые разговоры и сильный запах спирта на всю кухню. — Почему ты пришел ко мне? — резко спрашивает Дилюк. Вопрос застает Кэйю врасплох. Даже руки на его плечах замирают. — Ты хочешь что-то за спасение? Кэйа хохочет и расслабляется. — Если беспокоишься об этом, то цена все та же: твоя улыбка. — Придурок, — отмахивается Дилюк. Ему не по себе от таких слов. Что Кэйа вообще имеет ввиду? Он заканчивает со спиной, обходит Дилюка и садится на корточки спереди. Ровно так же, как дядя вчерашним вечером. Вот только ощущения вызывает совершенно другие. Если вчера хотелось выкинуть дядю из дома, то теперь Дилюк сам хочет сбежать. А еще лучше — раствориться прямо на стуле, чтобы не тратить сил на побег. Как будто они вообще есть. От взгляда в лицо напротив кажется, что в нем не осталось совсем ничего. На бедро Дилюку ложится рука. На израненные колени — ткань со спиртом. На судьбу — тяжелое испытание. Как бы тебя не треснуть за такие касания. — Если хочешь знать, то это твой дядя сказал, что с тобой все плохо. Дилюк выпадает из своего состояния. — Что? — Он просил доктора к тебе сходить. — Ай! — левое колено, содранное до живого, печет с двойной силой. Дилюк шипит и сам хватается за второе — целое. — Нежнее, твою ж за ногу… — Прости-прости, давай подую. — Давай что? Он с непониманием следит за тем, как Кэйа осторожно дует ему на колено. — Что ты делаешь? — напрягается Дилюк. — Легче? — Кэйа с улыбкой оценивает его нахмуренные брови и делает выводы. — Тебе что, никогда на ранки не дули? Дилюк отрицательно мотает головой. И в самом деле легче. — Бред какой, — выдыхает он. Прокручивает в голове последние слова. И опять хмурится. — Где ты видел моего дядю? — В таверне «Белый конь». Кэйа опять встречается с настороженным взглядом. — Что не так? — Все не так, — Дилюк складывает руки на груди. — Что ты там вообще делал? — А этого я тебе уже не скажу. Осторожный взгляд говорит: не твое дело. Ему внезапно становится вдвойне неловко сидеть в одних шортах. Он никогда не знал уюта, но сейчас его отсутствие ощущается так четко, что хочется содрогнуться. — Ладно, ты свободен, — отступает Кэйа, глядя на свое творение. — Не одевайся пока, пусть высохнет. Там есть мази — их оставлю тебе, доктор сказал, их надо на ночь наносить. Дилюку будто лезвие от шеи убрали. Так вот что оно такое: вторжение в личное пространство. — А почему вместо доктора пришел ты? — он возвращает голосу привычный небрежный тон. — Не спрашивай, не отвечу. — Понял, — кивает он. — Теперь-то ты уйдешь? Кэйа пожимает плечами. — Зависит от того, что с моей одеждой, — и просто выходит из кухни. — Ходит как у себя дома, — тихо фыркает Дилюк. Кэйа возвращается уже в плаще. — Уже сухой, — хвастается он, рассыпая мокрые волосы по плечам. Такие яркие на фоне темной ткани. — А грива? — косится Дилюк. Не то чтобы его это парило. Но этот парень только что второй раз провозился с ним как с маленьким ребенком. Просто так, кстати. С оплатой в виде поддержания странных разговоров. И теперь ему неловко вот так молчать. — Высохнет на солнышке. — Ты же носишь капюшон, — вспоминает Дилюк. — Там куда я иду нет людей. Позвал бы тебя с собой, но ты не в том состоянии. — Еще бы я согласился с тобой куда-то пойти… — Лекарства оставляю у тебя. Пока-пока. — Выкатывайся. Когда входная дверь за ним закрывается, Дилюк резко что-то вспоминает. Он чуть не срывается на бег, однако боль от напряжения утихомиривает его порыв, согнув пополам. — Вот черт… Кэйа успевает отойти шагов на двадцать, когда ему в спину доносится: — Эй, врач недоделанный! Он оборачивается, придерживая капюшон на ветру. Вся его поза, вид, пряди влажных волос, которые выбиваются из-под капюшона, выглядят… одним словом сказочно. Так, что Дилюк на секунду забывает о том, что хотел сказать. — Раз уж я у тебя в долгу… — заинтересованные глаза сбивают с толку еще больше. — Если что-то понадобится, ищи меня в аптеке старого Бо. — он бормочет себе под нос: — А лучше не ищи. Кэйа показывает большой палец вверх. Даже если не понадобится, он найдет.