Horny Yokohama

— Изая, не будь такой бессердечной! Мы же друзья! — Хватается за сердце Пианист и делает вид, что сейчас рухнет в обморок. Кажется, он что-то ещё бормочет про то, как этот мир жесток и несправедлив. — Я уже сказала, что не собираюсь вступать к вам по причине того, что я девушка и не вписываюсь в ваш круг. Максимум, кем я могу быть, это человеком, разбирающим ваши документы. — Вздыхаю я, видя то, как Пианист всё ещё ломает комедию, почти приземляясь на пол. Мой друг всё ещё хватается за сердце и сдавленно кряхтит. — Ты долго ещё будешь изображать жертву?       Кажется, он меня игнорирует, что нравится мне всё меньше и меньше. Пианист почти всегда такой, когда дело касается того, что выгодно ему. Манипулятивный засранец. Сколько его знаю — всегда задаюсь вопросом почему мы всё ещё продолжаем общаться, имея совершенно разные понятия о мире и о том, как он устроен. Пианист всегда смотрит на мир с точки зрения выгоды для себя, в то время как я больше стараюсь дать ему хороший подзатыльник и урезонить, что не всегда получается. Видимо, это и есть причина, почему мы всё ещё достаточно близки.       Но спросите меня о вероятности взаимных чувств к нему, мой ответ будет одним. Нет. Я никогда не рассматривала и не рассматриваю Пианиста, как кого-то, с кем у меня могут быть отношения. Мы слишком разные.       И вот она я, пошедшая на уступки своему другу, уже не знающая жалеть ли мне об этом или нет, сижу в кабинете Липпманна. Он довольно интересная личность, нужно отметить. Постоянно с лёгкой улыбкой на губах, хорошо выглядит и крайне харизматичный. С ним есть о чём побеседовать время от времени.       Мы сидим в одном кабинете на верхних этажах основного здания Портовой мафии. Весь этаж принадлежит «Флагам», потому как общая площадь простирается на сотни квадратных метров. Здесь кабинеты, зона отдыха и склады с оружием, которое, в основном, принадлежит Альбатросу и Липпманну, потому как Айсмен и Пианист своим привычкам не изменяют. В руках Айсмена даже ручка может быть опасной. К этому я тоже уже привыкла.       Быть единственной девушкой в союзе молодых людей — штука крайне некомфортная, однако, будучи другом Пианиста, я просто не могу отказать ему, особенно когда тот начинает драматизировать, что устал от мужланов вокруг него, а Чуя наотрез отказывается надевать платье, не покупаясь на предлог «особой тренировки». Я до сих пор задаюсь вопросом: «На кой ляд они вообще хотели нацепить на него платье?»       Липпманн сидит на диване и читает, пока я перебираю документы по прошедшим переговорам с Британским Конгрессом Одарённых, которые прошли на прошлой неделе. В тот раз я ассистировала ему, что было для меня куда удобнее и комфортнее. С Липпманном работать всегда одно удовольствие. Больше в кабинете нет никого, поэтому можно не отвлекаться на балабольство Пианиста и на Альбатроса, который уж очень экспрессивно рассказывает, как Чуе пришлось плыть больше сотни метров против течения, потому что их вертолёт сбили.       Однако тишину прерывает Липпманн, которые прочищает горло, явно привлекая к себе внимание. Поднимая взгляд на него, чуть наклоняю голову набок. Он ведь мог просто подойти ко мне, даже не отвлекаясь от книги. Впрочем, сейчас меня это беспокоит меньше всего. Больше меня интересует чего он от меня хочет. — Ты что-то хотел, Липпманн? — Из вежливости чуть улыбаюсь, наблюдая за тем, как светловолосый молодой мужчина откидывается на спинку дивана и закрывает книгу. Он делает это отточенными движениями, будто тренировался, как правильно себя подать. Впрочем, я бы удивилась, если бы это было не так. Он всё ещё смотрит на меня, его взгляд я почти кожей ощущаю, однако мне не некомфортно. — Мне вот всегда было интересно, Изая-тан, — его голос мягкий, ласкающий слух, будто шелест весенней листвы на ветру. Липпманн делает короткую паузу, прежде чем продолжить: — Тебе идут строгие брючные костюмы, они подчёркивают твою организованность и серьёзность, но мне всегда было интересно почему ты не одеваешься, как другие девушки? По-моему, никто из нас никогда не видел тебя в юбке.       Он прав. Так уж вышло, что, став частью «Флагов», я стараюсь по максимуму смешиваться с общим фоном. Да, я девушка, но мне будет максимально неудобно, зная, что я одна такая здесь. Нет, я не боюсь никого из них, зная, что это они меня защитят в случае, если что-то пойдёт не так, чем станут теми, кто нападёт. И всё же…       Я посмеиваюсь над вопросом Липпманна, желая свести это в шутку, что имеет долю правды. — Если я надену юбку или платье, то ты, Пианист и остальные ребята от меня глаз оторвать не сможете. Этот вид будет слишком отвлекающим. — Кажется, Липпманн улавливает шутку, поэтому смеётся вместе со мной. — Пианист сказал, что я должна занять роль «Отрады для глаз», чтоб вы все тут с ума не сошли, но он облажался, как видишь.       Мы вместе смеёмся снова, когда я рассказываю ему о той излишней драме, которую Пианист выкинул мне полгода назад, когда я отказала ему наотрез становиться частью союза молодых людей. — …А потом он схватился за сердце и стал изображать, что теряет сознание, приговаривая, мол, Чуя отказывается надевать платья и угрожает, что запихнёт их Альбатросу или ему поглубже в задницу, если они оба от него не отстанут. А тут ещё я, его друг, отказываю ему в удовольствии видеть прекрасное.       Липпманн кивает в ответ на мои слова, тоже припоминая что-то подобное. Однако его выражение лица меняется. Он вновь смотрит на меня, чуть опускает брови и подходит к моему столу, чтобы сесть на свободный край. Молодой мужчина смотрит на документы, разложенные передо мной, потом его взгляд перемещается на меня. — Но раз Пианист облажался со своим планом, то почему ты тогда не ушла? — Этот вопрос озадачивает немного, когда я смотрю в голубые глаза мастера переговоров. Мы смотрим друг на друга некоторое время перед тем, как я собираюсь с мыслями. У меня нет никаких причин увиливать от ответа или лгать, поэтому я отвечаю так, как есть: — За эти полгода я привыкла к вам, и мне в некотором роде нравится работать с вами время от времени. Это то, что я бы не хотела менять как-либо. — В моих словах нет ни доли лжи, когда дело доходит до ответа на вопрос. Отчего-то знаю, что Липпманну я могу довериться, но на вопрос о вероятности увидеть более женственную сторону моей личности я лишь пожимаю плечами, не давая никакого прямого ответа: — Ничего обещать не могу, но всё может быть.       Однако мне кажется, что и такой ответ его тоже устраивает, поэтому мы как-то быстро переходим на другую тему, вот только что-то мне всё меньше начинает нравиться ухмылочка мастера переговоров. Он будто собирается дразнить меня, либо это уже моя паранойя, и он лишь хочет поддержать шутку, в конце концов это и правда довольно весело. — Слушай, а ты никогда не думала, что за предложением Пианиста может быть что-то ещё? Ну, например, ты можешь нравиться ему. — Клянусь, если бы я пила кофе — точно бы подавилась. Я смотрю на светловолосого мафиози во все глаза, кажется, у меня даже начинается нервный тик. Но в ответ на его вопрос я смеюсь, ведь знаю наверняка: скорее Земля с орбиты сойдёт, чем Пианист решит, что я больше, чем просто хороший друг. — Нет, с чего ты взял? Мы с Пианистом хорошие друзья, которые росли вместе, ничего более. — Отмахиваюсь я, поднимаясь с места. — Прелесть в том, что между нами ничего никогда не будет потому, как он не мой типаж, и это взаимно.       Это не та тема, которую мне хочется обсуждать. Портовая мафия не место для сильных чувств, и большая любовь влечёт за собой большую трагедию. Мы все это понимаем, однако мне до сих интересна логика тех людей, которые всё ещё на что-то надеются здесь. Собирая нужные документы и корреспонденцию, которую нужно передать Мори, кладу в папку и двигаюсь на выход, однако то, что доносится до моих ушей, заставляет остановиться: — Да ну? Мне теперь жутко любопытно узнать, кто этот «тот самый», кто с лёгкостью откроет все замки на пути к твоему сердцу, Изая-тан. — Чтоб ему провалиться. Вот преследовало же меня чувство, что не кончится всё так легко. Липпманн улыбается от уха до уха, однако его выражение лица остаётся по-прежнему безмятежным, расслабленным, как обычно. Визитная его карточка, чёрт побери. — Хотя, погоди, давай я угадаю!       Я стараюсь не смеяться, когда слышу его предложение, во мне даже просыпается некоторый азарт. Хочется даже заключить с ним пари. Боже, Изая, сколько тебе лет?! Прижимаясь спиной к стене и всё ещё держа в руках папку с корреспонденцией и документами, и смотрю на Липпманна, который смотрит на меня. Его взгляд пристальный, когда он ловко слезает с края стола и делает пару плавных, грациозных шага в мою сторону. Выжидает паузу, гад. — Это однозначно наш босс Портовой мафии, — выдаёт он, а я уже чувствую, как поднимаются мои брови в удивлении. Это происходит совсем невольно перед тем, как я почти сползаю по стене вниз с громким хохотом. Клянусь, я думала оставлю там свои лёгкие, пока буду смеяться. — Мори-сан, конечно, статный мужчина, серьёзный, собранный и завидный жених, однако меня не привлекает перспектива искать себе второго отца, — я стараюсь успокоиться. Скулы сводит от смеха, перед глазами от слёз мутнеет, но я не могу перестать смеяться. Липпманн, кажется, совсем не обижен, что я так смеюсь с его ошибочного предположения.       Он замирает, будто прислушивается, а я стараюсь отдышаться, наконец совладав с эмоциями. — Кажется, я слышал, как разбилось чьё-то сердце. — Выжидая ещё паузу, произносит он, будто констатируя факт, поднимая указательный палец к потолку, а я снова хватаюсь за живот и начинаю смеяться. Мы смеёмся вместе, понимая, что ситуация и правда больше похожа на какую-то странную комедию, чем на серьёзный разговор.       Стараюсь урезонить Липпманна, не прекращая смеяться. Мне уже плохо и больно смеяться, и, вроде, мы даже успокаиваемся, стараемся отдышаться, когда молодой мужчина вновь начинает заводить свою старую шарманку. Ему всё ещё интересно: — Если это не Мори-сан, то, может, это кто-то близкий тебе, кто-то из «Флагов»? — Он чуть наклоняет голову, смотрит на меня пронзительно, а я делаю вдох и выдох, заправляю прядь волос за ухо и смотрю в голубые глаза напротив. — Ты не так далёк от правды, но это всё, что я могу тебе сказать. Больше подсказок не будет, — увиливаю от ответа я и проскальзываю в щель между дверью и дверной коробкой. На этом наш разговор заканчивается.       За всеми делами Портовой мафии я успеваю забыть о том, что произошло в офисе. Липпманн прав только в одном: человек, которого я могу считать своим типажом, действительно среди них, но это не Пианист с его извечной дурной привычкой драматизировать на ровном месте без веских причин, и даже не Альбатрос, у которого явно застряло шило в одном месте, Док тоже отпадает по некоторым причинам, которые я даже перечислять не хочу. Вот и остаются ещё трое, хотя наш новенький — этот тот самый пацан, которого я больше стану расценивать, как младшего брата.       Остаются только Липпманн и Айсмен. — Изая-тан, ты тут вообще? — Слышу я. Кажется, я пробыла в своих «чертогах разума» дольше, чем хотелось. Вижу перед собой светловолосого мастера переговоров. Он всё по-прежнему с улыбкой на губах и расслабленным выражением лица. Если вы когда-нибудь потеряете Липпманна в толпе, вы узнаете его по родинке под левым глазом и вот этому выражению лица, и абсолютно не имеет никакого значения носит ли он строгий костюм или же решил ради задания прикинуться женщиной. — Я тут всё размышлял над тем вопросом. У нас вариантов не так много, но, может, это Альбатрос, раз уж ты говоришь, что между тобой и Пианистом только хорошая дружба?       Тяжело вздыхаю, понимая, что он не оставит меня в покое, пока не докопается до сути, а я уже устала просто отвлекать себя от мысли заключить с ним пари. Мои нервы не выдерживают — хватаю его за галстук и притягиваю к себе поближе. Липпманн явно не ждёт этого, поэтому растерянность в его глазах очень легко улавливается. — А что, если я скажу тебе, что ты и есть мой типаж? Ты проспорил мне желание, Липпманн. — У меня уже нет ни сил, ни терпения слушать его размышления, поэтому я даю ему прямой ответ, который сама от себя бы не ожидала, будь я на месте кого-то. Молодой мужчина посмеивается нервно, явно не зная куда смотреть.       Но его выражение лица меняется, не остаётся и следа от растерянности. Вместо этого я вижу, как он с озорством вскидывает бровь и ухмыляется. Ему даже не нужно озвучивать свой вопрос — он и так легко читаем. Молодой мужчина сомневается, что мы вообще на что-то заключали пари, и это правда. Мы действительно не заключали его, но подразнить Липпманна теперь — моя задача «Номер 1». — Да уж, Липпманн, с памятью у тебя беда. Стареешь, — продолжаю издеваться я, всё ещё крепко держа того за галстук. Почему-то мне жутко начинает нравиться идея поцеловать его прямо сейчас и убежать, оставив бедолагу рефлексировать на тему того, что произошло. — Или… мне лучше обращаться к тебе «Липпманн-сан» и на «Вы»?       Я стараюсь не смеяться, но получается плохо, и это, кажется, начинает действовать ему на нервы. Мне конец.       Мои догадки подтверждаются, когда меня рывком поднимают с дивана и прижимают к стене, вклиниваясь коленом между моих. Теперь безмятежность на лице мастера переговоров выглядит даже угрожающей. Мне точно конец. Уже не хочется даже смеяться. Он мои мысли читает, что ли? Бред какой-то. И мне действительно кажется бредом такая вероятность, пока светловолосый мафиози не целует меня в губы, ловко проталкивая свой язык в мой рот. Всякое желание сопротивляться отпадает напрочь. В комнате отдыха только Липпманн и я, остальные же разбрелись ещё кто куда ещё когда «рабочий день» мафии только начался.       Ладонь молодого мужчины на моём бедре ощущается горячей даже через ткань моих брюк. Не отвечать ему на поцелуй не выходит, поэтому я тоже подключаю свой язык, лаская его. Моё сердце колотится в груди в бешеном галопе, и я не могу сказать, что это чувство мне не нравится. Липпманн мнёт моё бедро в своей сильной руке. Она и правда сильная, что неудивительно, ведь этот человек умудряется метко стрелять с двух рук, используя два пистолета-пулемёта. Только вдумайтесь! Это ж какая силища должна быть в этих руках… Как же я хочу, чтобы он немного сжал одной из них моё горло.       Он отстраняется от моих губ, чтобы перевести дух. Его свободная рука ловит мои и держит за запястья над головой. Безмятежность на его лице становится ещё более угрожающей. Липпманн облизывает свои влажные после поцелуя губы и смотрит в мои глаза. В этот момент мне начинает казаться, что моё сердце решает сменить своё местожительство, уходя в пятки. Но я совру, если скажу, что меня не возбуждает то, что происходит. — Знаешь, Изая-тан, вот уже полгода мне интересно насколько же много в тебе женственности. Не против, если я взгляну? — Мне впервые становится стыдно быть вот так прижатой к стене с коленом меж моих ног, но щекочущее чувство просто не даёт мне остановить всё это. Часть меня жаждет посмотреть, насколько смелым может оказаться мастер переговоров на самом деле, хватит ли у него духу нагнуть меня прямо в комнате отдыха.       И за всем этим я теряю момент, при котором от моей ленты, которую я повязываю на шею вместо галстука, не остаётся и намёка — она знакомится с полом. Моя рубашка полностью расстёгнута, а рука, тискающая моё бедро, мнёт теперь грудь, пока губы молодого мужчины опускаются поцелуями на мою шею. Липпманн трётся о моё бедро, тихо рыча, а я готова с ума сойти, чувствуя, как между ног становится мокро. Мы оба этого хотим, и никто никого останавливать не собирается.       Я всё ещё остаюсь не у дел — мои руки над моей головой. Чувствую себя беспомощной и это… возбуждает ещё больше, даже тихий стон срывается с моих губ на радость светловолосому искусителю, чёрт бы его подрал. Он предусмотрительно снимает с петель крючки лямок моего лифчика — точно не собирается отпускать мои руки. Эта же рука ловко, почти играючи, расстёгивает верх моего нижнего белья и бросает куда-то в сторону. Кажется, на тот самый диван. Теперь Липпманн целует меня с ещё большей жадностью и жаждой, чем до этого, облизывает ложбинку между грудей, втягивает носом запах и довольно мычит, прикрывая глаза.       Моё тело дрожит от возбуждения, от желания большего, чем это. Колено молодого мужчины поднимается выше и упирается мне между ног, приятно надавливая. Мой стон становится только громче. Он отпускает мои руки, но только ради того, чтобы стащить с плеч пиджак и рубашку. Они летят на пол, а меня разворачивают к стене, прижимая виском. Дыхание Липпманна становится тяжелее, он целует меня, начиная где-то в районе лопаток и опускается ниже. Слышу тихое шуршание и, повернув голову под не очень удобным углом, вижу, как мастер переговоров стягивает со своей шеи галстук. Я не задаюсь даже вопросом для чего, потому что мне кажется, что я знаю на него ответ. Мои запястья теперь фиксирует именно он. Молодой мужчина, на удивление, ловко затягивает и фиксирует галстук, что у меня не получается высвободить руки или ослабить узел. — Нет, нет, нет, bébé, даже не думай дёргаться. — Его шёпот возле моего уха сносит мне крышу, я хочу отдаться Липпманну прямо на том самом месте, где стою. Мои колени дрожат, когда его руки беззастенчиво бродят по моему телу, мнут мою грудь и… одаряют мощным шлепком, когда я хочу опустить свои руки. — Так дело не пойдёт, bébé, ты будешь хорошей девочкой для меня. Вспомни «планку» и в каком положении находятся твои руки в этот момент. — Я делаю, как от меня требуется, улавливая, что Липпманн хочет мне донести. Он мягко прикусывает меня за ухо и довольно рычит. — Умница.       Молодой мужчина прижимается ко мне, трётся своим вставшим членом между моих ягодиц, пока его руки нетерпеливо расправляются с пряжкой моего ремня. Краем уха улавливаю недовольное ворчание, мол, «с юбкой было бы намного проще». Ну, прости уж, Липпманн, в мои планы изначально не входил «перепихон» с тобой.       И всё-таки ему удаётся совладать с моим ремнём и брюками. Шлепок по бедру немного отрезвляет разум и заставляет раздвинуть ноги шире, на сколько позволяет «плен» штанин. Снова ощущение губ молодого мужчины на моей спине, которые опускаются цепочкой поцелуев всё ниже и ниже, пока не достигают линии трусиков. «Выгнись», — слышу я и подчиняюсь. Липпманн усмехается. — Какая же ты развратница. Так промокла, — он проводит пальцем по моей промежности и свистит. — Настолько возбуждает, что твой коллега может трахнуть тебя в месте, куда кто угодно может зайти? Интересно, какие ещё грязные фантазии прячутся в этой умной голове, вроде твоей… Я бы хотел это узнать.       Он кусает меня. Нет, он кусает меня! И не куда-то, а за ягодицу, заставляя пищать и съёживаться, за что получаю ещё один шлепок по бедру. Замираю и стараюсь расслабиться, на что слышу похвалу. Обычно я не отдаю лидерство в утехах, однако с Липпманном не грех побыть хорошей девочкой, особенно когда в голову приходит понимание, что он отдаёт отчёт своим действиям, а не насмотрелся какой-то домашней порнухи, снятой абы как с какой-то проституткой, и теперь пытается повторить.       Чувствую снова палец между своих ног и могу лишь прикидывать какой из них, пока подушечкой мастер переговоров давит на клитор и выводит на нём круги. Меня трясёт от возбуждения и желания большего, я больше не могу стоять спокойно, пока светловолосый мафиози продолжает кусать меня за задницу, плавно переходя на бедро и бок. Палец меняется, и теперь их явно два. Мне становится почему-то дико стыдно, когда я слышу приглушённые влажные звуки — молодой мужчина вновь касается мокрого пятна на моей промежности.       Слышу бряканье и тихое шуршание. Все мои «мучения» прекращаются разом — Липпманн поднимается и со вздохом облегчения вытаскивает свой вставший член. Его головка красноватая и сочится предсеменем. Становится немного не по себе, когда мою голову посещает мысль, что он будет делать это со мной без презерватива, но мои опасения не оправдываются мне на радость. — Ты всегда их с собой таскаешь, что ли? — Решаю съязвить я, за что получаю сильный укус близко к шее. Мой вскрик не заставляет себя ждать. С меня стаскивают насквозь промокшие трусики, и я чувствую, как тонкая ниточка смазки, которая тянется к мокрому пятнышку, разрывается и липнет к внутренней линии бедра холодной дорожкой. Моё дыхание сбивается, и я сдавленно ахаю.       Липпманн заставляет меня прогнуться ещё немного, укладывает фольгированный квадратик мне на поясницу и проникает пальцами в моё лоно. Этого уже хватает, чтобы я почти сошла с ума, однако ему явно нравится эта моя реакция, поэтому пальцы проникают в меня ещё глубже. — Прекрасное зрелище. Я бы сказал, шедевр на миллион долларов. Bébé, будь умницей и сделай для меня две вещи. Первое, не кричи, пока я буду подготавливать тебя, а второе… не дай ему упасть с твоей прекрасной спины, иначе поимею без него, а спину оттирать будешь сама.       Гадёныш. Знает ведь, что я не смогу заткнуть себе рот рукой, поэтому будет делать всё, чтобы довести меня до крика. Однако мои мысленные проклятия в сторону Липпманна прекращаются толчкообразными движениями его пальцев внутри меня. Колени дрожат с новой силой, когда молодой мужчина так беспардонно вонзается ими внутрь, двигает ими, надавливает на стенки, разводит в стороны. Я стараюсь сдерживаться, честно стараюсь не издать ни звука, пока меня откровенно испытывают на прочность. Я всё ещё чувствую нераспакованный презерватив на своей пояснице, а значит, всё хорошо. Было…       Очередной особенно глубокий толчок пальцами в меня вырывает стон из горла. Моё тело содрогается, и я лишь приглушённо слышу недовольное щёлканье языком. — Плохая девочка, — с притворной жалостью тянет Липпманн, приближаясь к моему уху. Я вслушиваюсь в его тяжёлое дыхание, влажные звуки и, клянусь, кажется, теряю рассудок, когда пальцы заменяет его член.       Он полностью заполняет меня, я чувствую его каждой клеточкой своего тела, и это… превосходно. Светловолосый мафиози хватает меня за бока и вонзается в моё тело, а так и не скажешь, что он может быть грубым, жадным, требовательным… сексуальным. Нет, вот последнее — это правда, это прям ощущается, когда он приближается или шепчет что-то на ухо.       Он двигает меня на себя, впивается своими бёдрами в мои со звонкими шлепками. Сдерживать свои стоны у меня уже не получается. Тело почти буквально горит от наслаждения и экстаза, которое приносит каждое движение внутри. Кажется, Липпманн тоже иногда стонет, но это тяжко уловить.       Шлепок. Ещё один. И ещё. Моя задница и бедро горит, однако это только подливает масла в огонь, поэтому я чувствую горячую плоть внутри себя только отчётливее, сжимая свои стенки вокруг. Темп Липпманна яростный, страстный, будто он терпел очень много времени и теперь просто не может себя контролировать. И это заставляет меня кричать, выгибаться так, как я бы никогда, наверное, не выгнулась ни под кем, кроме него.       Его движения резкие, грубые, глубокие, сопровождаемые рычанием. И с очередным глубоким толчком он замирает во мне, а в моём сердце будто всё рушится. Он сделал это внутрь… Но потом я чувствую что-то тёплое на своей немного взмокшей спине. Как будто кто-то налил воду в шарик. Липпманн смеётся хрипло: — А ты что думала, я позволю себе сделать это без защиты? Ты хоть понимаешь, каковы последствия, а, Изая-тан? — Я тебя придушу, говнюк, — устало огрызаюсь я, хоть внутри меня всё резво успокаивается. — Очень этого жду, bébé. — Воркует он мне и целует в висок.