Мой новый Вавилон

Здравствуй, мама! В прошлом письме ты спрашивала меня о том, как идут мои дела и дается ли мне учеба в Академии. Сразу хочу сказать, что ответ на оба эти вопроса — хорошо. Недавно мы разбирали на занятии чертежи одномачтового корабля, мне было не сильно интересно, но я уверен, что хорошо сдам будущую практическую работу. Также ты спрашивала о том, чем я занимаюсь в свободное время. Так вот, большую часть времени я гуляю с аль-Хайтамом и разговариваю с ним о разных вещах, так что можешь не переживать, он отличный друг и я не встреваю с ним в неприятности. Я хорошо питаюсь и не забываю убираться, жду от тебя следующего письма, не забудь сообщить мне, если решишь вернуться в Сумеру. С любовью, Кавех. В коротком письме, которое Кавех корябал невнятным скачущим подчерком на коленке, привалившись к прохладной стене Академии спиной, была лишь одна вещь, о которой он соврал маме. Кавех думал об этой лжи с некоторой долей недовольства и печали, потому что врать родителям он совершенно не привык. С одной стороны, у них всегда были доверительные отношения, та степень близости, при которой любая твоя оплошность проститься, любая неудача забудется, а любое плохое слово сотрется хорошим — а потому едкое чувство растерянности и вины пропитывало каждую вздернутую букву. С другой стороны, — оправдывал себя Кавех, — это было не совсем ложью, если взглянуть на ситуацию под другим углом. Под углом действительной реальности, в которой аль-Хайтам медленным шагом брел в его сторону с метлой в одной руке и стопкой учебников в другой. Под углом той реальности, в которой все последние выходные они были вынуждены отдраивать учиненный в кабинете беспорядок. И что было хуже — строгие взгляды мудрецов и других учеников или не оттираемая с окон гарь — определить было сложно. Кавех и правда не попадал в неприятности в последнее время, но только лишь по той причине, что они не разобрались с последствиями предыдущих. Маме вообще не следовало обо всем этом знать — как бы сильно Кавех ее не любил, но поговорка «меньше знаешь — крепче спишь» оправдывала себя в полной мере. — Слово переживать пишется с буквой «и», о великий старший ученик. — Это и есть «и». — Эта закорючка не похожа на «и». Она, по правде говоря, и на «е» похожа слабо, — аль-Хайтам отставил метлу в сторону, к стене, и метла, враждебно уставившись на них волнистыми трещащими прутьями, поспешила немного наклониться в сторону, грозясь вот-вот упасть. В общем-то из этого и состояли их последние учебные недели — с утра мальчики ходили на занятия, в обед собирались вместе, чтобы поесть и заняться домашней работой, а после обеда спешили в сторону лабораторных аудиторий, на принудительно-наказательную каторгу, в жаркий, пропахший жженным кабинет. В первые дни наблюдать за их уборкой ходили преподаватели, но терпеть этот резкий, противный запах, от которого слезились глаза и забивался нос, долго у них не получалось. Кавех начал замечать, что к концу третьего дня после незапланированного эксперимента он перестал обращать внимание на неприятный аромат. Проблема, правда, заключалась и в том, что он перестал обращать внимание на все запахи в целом — до такой степени гарь была убойной. Вчерашнее карри, к примеру, на вкус было неотличимо от свежесорванной травы. Аль-Хайтама, в свою очередь, эти мелочи жизни, казалось, вообще не заботили — для него что карри, что трава — достаточно было поддерживать жизнедеятельность организма, чтобы вовремя приходить на занятия с утра. — Да какая вообще разница, — Кавех устало взглянул на друга исподлобья, и, в последний раз вздохнув на подсохшие чернила, смял бумагу в кривой квадрат, запихивая тот в заранее подготовленный конверт, — Она в любом случае разберет, что там написано, а даже если и не разберет, напишу ей потом новое письмо. Сходим отправить его? Сегодняшний день ознаменовался окончанием их масштабной уборки, за которой они провели без малого полжизни, вычищая гарь, смывая копоть и проветривая помещение. За работой думать о чем-то плохом не получалось, потому что совместный труд пролетал быстрее за бессмысленной болтовней, а после работы вообще не хотелось ни о чем думать — возвращаясь домой Кавех падал на кровать, засыпая в тот же момент, как только его голова касалась подушки. Во всем всегда можно было найти положительные моменты, в конце концов труд даже из элементаля сделал Архонта. Тем более Кавех едва ли не сросся с тряпкой и метлой. Кроме прочего в назидание всем остальным у них отобрали недавно выданные терминалы Акаша, что, вообще-то, даже не стало жизненно важной потерей. Те едва ли пробыли у них на руках больше нескольких часов, и не успели раскрыть весь свой потенциал, как гениального чуда техники. По крайней мере аль-Хайтам расстроенным не выглядел, и Кавех был солидарен с ним в этом чувстве. — Сходим, все равно на сегодня больше нет никаких дел. Аль-Хайтам вновь подхватил метлу, удобнее укладывая книги в руках и придерживая их подбородком. Кавех поднялся с насиженного места, чувствуя неприятную ломоту в копчике, спешно засунул конверт глубоко в карман ученической туники, и они вместе не спеша двинулись вдоль коридора, впитывая в себя теплое радужное свечение витражных окон. Переступая из теневых полос на цветные мраморные плиты, Кавех чувствовал, как легко гуляет в этой части Академии ветер, несмотря на общий уровень влажной, липкой полуденной духоты. В такую погоду особенно приятной казалась долгожданная свобода. — Что вы проходили сегодня на занятиях? — Что-то скучное, вроде общей характеристики литературного тейватского языка — если бы Мудрец Хаджек мог рассказывать тему еще более неинтересно и заунывно, он бы делал это. За его бубнежом не скрывается ничего больше самого бубнежа. — Но ты все равно ходишь на занятия, — подметил Кавех с ухмылкой. — Как будто у меня есть выбор. Все зависит от подачи материала — меня устраивает и книжный формат, но тратить часы еще и на то, чтобы отдельно от всех, получивших зачет, готовиться к тестам старика — я желанием не горю. Я ведь не располагаю таким большим количеством свободного времени. — Иногда мне кажется, что быть гениальным ученым и гениальным преподавателем одновременно невозможно. — Хорошо, если ты можешь быть кем-нибудь из представленных вариантов. Хуже, когда от гениальности одно название, — Хайтам хмыкнул себе под нос. Кавех придержал дверь кладовой, в которую они, без тоски и сожалений, запихнули старые фолианты, погрызенные книжными червями, и порядком надоевшую метлу, а после толкнул ее, захлопывая со всей возможной силы. Балласт, висящий каждодневным позорным грузом, наконец-то был снят с их шей. Что-то светлое и радостное поселилось в душе Кавеха в тот момент, когда ненавистная швабра с грохотом упала за дверью в полной темноте, оставшись валяться там до лучших времен. Было ли это неподдельным счастьем или личной победой — уже становилось не важно. Важно было лишь то, как двери Академии распахнулись перед их лицами, и они, впервые за последние недели, освободившиеся раньше фиолетовых сумерек, наконец-то выбрались на улицу. — Итак, сначала мы забежим в Гильдию искателей приключений, а потом можем отправиться пообедать, потому что, знаешь, я так голоден, что съел бы даже суп из плесенников. — Целесообразность последнего я опущу, но что касается первого — разве не проще кинуть конверт в почтовый ящик? Зачем нам идти до гильдии — она расположена практически в самом низу? — Да, но письмо будет идти очень долго. Мне об этом способе рассказала мама, когда в прошлый раз ее письмо пришло не через месяц, а через три дня. Тут всегда много путешественников, а тех, кто направляется в Фонтейн — тем более. Для них прихватить с собой небольшой тонкий конверт за три лишние моры — сущий пустяк. Раз — и письмо уже у другой фонтейской Катерины. — Неплохо. А если я, например, захочу передать что-то тяжелое и увесистое? — Не думаю, что найдется много желающих везти это с собой… А даже если и найдутся — тебя обложат налогом. Щедрость путешественников — штука непостоянная. Хайтам уже привычно пристроился рядом, бредя шаг в шаг со старшим учеником по крученому спуску — Кавех никогда не говорил ему об этом, но низкий и маленький Хайтам заметно замедлял их процессию. Хайтам очень не любил казаться маленьким в чьих-либо глазах и считал это в некотором роде оскорблением. Что ж, возможно так оно и было — любой человек, взглянувший на его низкое худощавое тельце, наотрез отказывался слушать его серьезные умозаключения — в этом, конечно, тоже были свои плюсы — половину его завуалированных оскорблений люди просто пропускали мимо ушей. Кавех уже страшился того будущего, в котором такой же беспомощный аль-Хайтам, но уже гораздо более старший, отвечает за все те слова, иногда падающие змеями из его рта. В любом случае, — пообещал себе Кавех, — я точно буду вытаскивать его глупую и упрямую голову из всех неприятностей, в которые она умудрится попасть. Хайтам ведь не был плохим и глупым — даже наоборот — все беды в его жизни были от слишком большого ума. Дойдя до торговых кварталов, Кавех и аль-Хайтам замедлились, поглубже вздыхая пестрый запах острых специй и молодого вина, терпкие пары которого в горячих лучах полудня становились еще более пьянящими. Тут и там на тротуарах расправлялись сумерские ковры с узорами, пестрели кофейные лавки, фруктовые ларьки соблазнительно душились спелыми красноплодами и фиалковыми дынями. Кавех легко улыбнулся, когда услышал звуки местных музыкантов, играющих на сарангах — легкий струнный мотив и гонг барабанов плыли над гвалтом рыночной толпы. Он с интересом осматривал предложения иностранных ремесленников, продающих украшения из серебра и золота, деревянные статуэтки, инадзумские зонты и лоснящиеся шелковые ткани, семена одуванчиков, алхимические книги и прочие безделушки, беспорядочно разложенные на прилавках. Отовсюду раздавались голоса торговцев, зазывающих их попробовать лиюэйские чаи. Они бы могли остановиться перед какой-нибудь палаткой, уставленной красочными пакетами с сухими сборами и пряностями — но Кавех заочно представлял себе реакцию аль-Хайтама на рассказ улыбающегося торговца в яркой одежде о магических исцеляющих свойствах горных трав. Стойка Катерины виднелась уже издалека, и Кавех, окрыленный скорой возможностью пообедать, припустил вниз быстрее, временами кидая взгляд на краснощекого запыхавшегося друга. Лавки и рыночные павильоны смешивались в одно общее яркое пятно, проплывающее мимо. Долетев до стойки и упершись в нее ладонями, Кавех победно вскинул руки в воздух, наслаждаясь каждым мгновением своего небольшого забега. Хайтам появился рядом лишь спустя пару секунд, стягивая с головы академический берет — светлые волосы под ним взмокли и склеились, а сам мальчишка очень недовольно сверкал глазами в сторону Кавеха. — Очень по-детски, тебе так не кажется? — спросил аль-Хайтам, через слово тяжело и загнанно глотая воздух. — Мы буквально дети, — ответил ему Кавех, посмеиваясь, и на видимое желание продолжить спор — аль-Хайтам комично разинул рот — просто обошел стойку сбоку, приближаясь к Катерине, — Здравствуйте, могу я оставить заказ на доставку письма? — Здравствуй, Кавех — удивительная память женщины всегда его поражала, каждый день к ней приходили сотни путешественников, но она, казалось бы, никогда не ошибалась в их именах, — Тебе придется немного подождать. Мы оформляем заказ на задание для Гильдии искателей приключений, это займет не больше пары минут. Кавех оглянулся — действительно, молодые девушки, столпившиеся у деревянного стола, громко переговаривались между собой, хихикали, подталкивали друг друга и мешали самой старательной из них писать на бумаге заявку — та, согнувшись в три погибели, внимательно и размашисто черкала что-то крупными буквами. — Ученицам со Спантамада снова нужны тришираиты? Мне казалось, ящика, принесенного путешественниками в прошлый раз, должно было хватить с лихвой? — Если бы, — Катерина отрицательно покачала головой, — В последнее время пошла мода на перья сумеречной птицы — к нам постоянно в больших количествах поступают заказы от молодых людей. — Как, наверняка, рад весь ученический состав Амурты — надо же представить, куча общипанных птиц в лесу, — Хайтам хмыкнул, кидая в сторону девушек хмурый взгляд. Те на это не обратили ни малейшего внимания. — О, это было бы слишком жестоко по отношению к животным. У них начался период линьки — рыхлые и обношенные перья остаются на земле, так что их не выдирают насильно — по крайне мере путешественники не должны этого делать, — Катерина вздохнула — немного наигранно, как подумалось Кавеху, но очень показательно, — Каждый сезон что-то новое — перья сумеречной птицы, ядра кристальных бабочек, лепестки электро-орхидеи… Боюсь представить, что будет дальше. — Такой бред. Лучше бы им проявить такое же рвение при поиске темы для будущей диссертации… Кавех? Кавех задумчиво посмотрел на девушек, взглянул на Хайтама, а после перевел взгляд на Катерину. За короткое мгновение мыслительного процесса он, совершенно очевидно, что-то для себя осознал. Что-то, что определенно не понравилось бы аль-Хайтаму, стоило произнести это вслух. С утра, уставший после тяжелых трудовых недель, Кавех был уверен лишь в одном — следующего раза опасных приключений не будет — письмо о том, как все замечательно, тихо и спокойно еще даже не было отослано маме.

***

Настал следующий раз. — Ты не шутишь? — уточнил аль-Хайтам для проформы, с трудом переступая через ползущие лианы дикого цветка. — Нет, это действительно идеальный способ заработать немного моры — нам даже не придется ничего делать — просто найти их гнездо и собрать из него несколько штук этих перьев, заказ будет выполнен, проще простого! И вообще — воспринимай это как исследование дикой среды… Ну, в условиях этой самой дикой среды. — Ага, пока эта дикая среда нас не съела. — Мы будем аккуратны. Тем более сумеречные птицы не гнездятся так глубоко в лесу, делов-то на час-два максимум, — Кавех обтер потное лицо рукавом студенческой формы, — Смотри. Вон там, на деревьях, похоже что-то есть. Осталось только добраться. Лес Дхармы был вполне приветлив — тропинки в нем действительно были протоптаны путешественниками, торговыми караванами и учеными, солнце легко пробивалось сквозь раскидистые кроны деревьев, поддерживающие своими ветками густые кучевые облака. Вокруг не было ни души — исключая, может быть, стайки мелких резвых птиц в самой вышине небес. Аль-Хайтама лес раздражал — и то ли дело было в том, что он изначально не горел желанием идти сюда (это поведение было показушным, краем глаза Кавех видел, как мальчик засматривается на местную растительность, когда они устраивали кратковременные привалы), то ли в том, что ему действительно приходилось прикладывать больше усилий, чтобы преодолеть широкие скользкие корни деревьев — но аль-Хайтам начинал вздыхать — и Кавех боролся с желанием указать на это. Это путешествие было полностью инициативой Кавеха, но, справедливости ради, на это были свои причины. Пойти в лес и собрать парочку валяющихся на земле перьев было самым простым в мире делом, на котором он смог бы заработать. По крайней мере, если бы у Кавеха получилось достать таким образом денег — ему бы больше не пришлось отягощать маму финансовой проблемой. Он показал бы ей — переживать и правда не из-за чего — он уже взрослый и способен обеспечивать себя самостоятельно. Маме бы не нужно было поступаться собственным временем, которое она могла потратить на заботу о себе. Небольшая жертва вроде усталости и пары царапин от колючих кустарников определенно окупали результат стараний. Эта идея была гениальной и простой одновременно. Тропа, по которой они шли последние пятнадцать минут, начала заметно расти вверх, становясь все уже и круче — она вела к невысокой скале, вздымающейся впереди, оплетенной сетью лиан и дикого остролистного папоротника, ее каменные выступы были блестящими от влажной жары и липкого древесного сока, сочащегося из стволов вечнозеленых деревьев. На самом деле забраться наверх тоже не казалось чем-то сложным со стороны, мысленно Кавех уже примеривался, куда для начала поставит ногу и где в первую очередь зацепится рукой. На практике же… — Ты уперся ногой в мое лицо, прекрати сейчас же! — О, неужели ты признаешь убогость своей идеи, мудрейший старший? Я в любую минуту могу слезть, и мы просто вернемся в город! — Мы уже тут, какой смысл в том, чтобы разворачиваться? Ай, мой нос! На практике же они не могли самостоятельно преодолеть высоту даже в два метра — Хайтам не дотягивался руками до первого крепкого камня, за который можно было надежно ухватиться рукой, Кавех же, в свою очередь, не мог подтянуть себя, хотя практически долезал до самого верха. Все свелось к двухминутному отдыху в самом низу и обсуждению плана дальнейших действий. Решение же на самом деле было простым — Кавех помогал аль-Хайтаму забраться выше, поднимая его на своих плечах. Аль-Хайтам в ответ должен был протянуть руку помощи и вытянуть Кавеха к себе, чтобы они вместе могли добраться до этого дерева с темным гнездом на самом верху — дело оставалось за малым — помочь друг другу и не свалиться вниз в процессе. И, хотя Кавех действительно настаивал на том, чтобы позволить худющей, но, почему-то, тяжеленной тушке аль-Хайтама подняться на себе, он пожалел об этом ровно в тот момент, когда Хайтам накренился, не зацепившись как следует за опору, а вместе с тем расшатал их и так шаткую позу — мальчишки качнулись из стороны в сторону, а после одновременно примкнули к скале, устало и запуганно дыша. — Подпрыгни и подтяни себя, что, ради Архонтов, тут сложного? — Я тебе кто, плесенник, прыгать с ветки на ветку? Тебе надо — ты и прыгай, — аль-Хайтам свесил свое недовольное и надутое лицо вниз, Кавех же в ответ опасно сверкнул глазами, его ноги уже начинали заметно дрожать и проседать от усталости. — Послушай, если ты сейчас туда не заберешься — мы оба свалимся. И у меня уж точно не хватит сил тебя поддержать, чтобы твоя разнеженная ученическая задница не получила пару лишних синяков. Так что давай лезь и не нуди! Видимо аргумент с падением сработал на аль-Хайтаме лучше всего, тот, примерившись, и правда слегка подпрыгнул, наконец-то хватаясь руками за выступ и подтягивая себя со всей возможной силой — он повис в воздухе, как маленький длинный желудь, замотав ногами из стороны в сторону в поисках опоры. Кавех подтолкнул его вверх, и, только убедившись, что друг наконец-то достигнул вершины, выдохнул, прежде чем устало привалиться спиной к скале и съехать вниз, рассаживаясь на траве. От плотного воздуха, усталости и отсутствия какого-либо перекуса его голова просто шла кругом. Перед глазами то и дело бегали цветные зайчики. Хайтам, по всей видимости, удобно устроился над ним — Кавех не стал его мягкой подушкой для падения, и они вместе могли позволить себе щедрую минуту спокойствия. С места, на котором Кавех сидел, на самом деле открывался замечательный вид — весь холмистый лес, с его оврагами, водопадами и горными расщелинами был как на ладони, стоило только обвести его взглядом. Здесь было тихо и спокойно — умиротворенно, когда ветер немного гладил волосы и мягкую траву, когда деревья перешептывались между собой, а цветы кренили тяжелые головы, поднимая в воздух семена и пыльцу. Кавех ведь никогда не был за пределами Сумеру — но разве мог бы быть больший рай, чем это место? Великая властительница Руккхадевата благословила эти земли, они были зацелованы ее милостью — и Кавех размеренно дышал, думая о том, как она действительно позаботилась о них всех. — Ну как там, видно гнездо? — спустя время лениво уточнил Кавех едва ворочающимся языком. Аль-Хайтам ему ничего не ответил. — Эй, ты там? В ответ снова раздалась тишина. — Аль-Хайтам? — Кавех. — Да? — Это было не гнездо. — Что, прости? То есть мы зря сюда лезли? Пресвятая Кусанали — я не готов вновь куда-то за ними лезть, я скорее умру, чем смогу еще раз такое провернуть! Я!.. — Кавех, это было не гнездо. Это был спящий тигр ришболанд… — Был спящий… Был… Это означает?.. — Кавех поднял голову вверх, прежде чем увидел подошедшего к самому краю скалы аль-Хайтама. Тот с паникой на лице оглядывал местность перед собой, а потом, все с той же паникой посмотрел на Кавеха, очевидно, совершенно не зная, что ему делать. Перед глазами самого Кавеха в этот момент пронеслась вся жизнь. Он мгновенно поднялся, все еще не сводя взгляда с мальчишеской фигуры, и вытянул трясущиеся руки вперед. — Прыгай! — крикнул он тонким, высоким от пробирающей паники тоном. — Ты с ума сошел? — Прыгай! — снова повторил Кавех — и аль-Хайтам прыгнул. Сказать, что это было больно — значило ничего не сказать. Оба мальчика рухнули вниз — и, если Хайтам в целом остался живым и здоровым, отделался, может быть, парой ушибов, Кавеху повезло гораздо меньше — он смягчил чужое падение собственным телом, переняв на себя всю тяжесть. Правда, думать о боли времени не было. Тигр, очевидно недовольный пропажей своего обеда, глянул вниз вихрастой недовольной мордой, а после примерился, чтобы сделать ловкий и аккуратный прыжок вслед за своей сбежавшей едой. Аль-Хайтам поднялся сам, поднял вслед за собой Кавеха, хватающегося за голову и проверяющего ее целостность, а после — побежал со всей скорости, на которую был способен. Кавех бежал следом, чуть погодя, громко порыкивая, за ними мчался тигр ришболанд. — Ходу, ходу! — Сам ходу! Если бы я мог — я бы бежал быстрее! Испуганные и уставшие — они прикладывали столько сил к своему побегу, сколько могли, их сердца бились так сильно, что казалось, они выскочат из груди. Речи о холоднокровии вообще не шло — и аль-Хайтам, каким бы спокойным и степенным он не был в обычное время, сейчас едва ли походил на себя самого. Кавех бы в жизни не забыл выражения того ужаса, которым было перекошено его лицо. Тигр был быстр и ловок, временами он останавливался, словно играл с ними, а после делал эти гигантские кошачьи прыжки — Кавех не видел этого, но слышал за своей спиной, как тигриные лапы бесшумно двигались, колыхая ветки кустарников. Мальчики оббегали деревья, перезезали через камни и ямы, стараясь всеми силами уйти от преследователя — невольно Кавех вспоминал совет — бежать зигзагом. Но от кого бежать зигзагом и зачем именно — не помнил. Вряд ли тигра бы это остановило — тем более у самого Кавеха не оставалось сил на эти косые петли по пересеченной местности. Мелкие камни сменялись более крупными по мере того, как они все дальше и глубже проникали в лес — и ветки здесь были кустистее и непролазнее, и выступы — острее и выше, за лиственной прослойкой Кавех не видел стороны, в которую они оба бежали, но все равно продолжал нестись, снося на пути все растения, которые можно было снести. В конце концов, после десятка минут бега в полной непроглядности, Кавех споткнулся — его нога зацепилась за что-то — и Кавех скорее почувствовал, чем увидел, как земля становится все ближе и ближе — тело начало падать вперед и вниз. Мальчик, едва сгруппировавшийся, покатился вперед по склону, цепляя следом за собой аль-Хайтама. Перемешиваясь между собой ногами, руками и телами, друзья, вереща и цепляя на одежду весь лесной мусор — ветки, листья и влажную грязь — быстро и стремительно летели вперед, вскрикивая, когда особенно острая ветка упиралась в бок. Прокатившись по крутому лесному склону, они просто свалились вниз, плюхнувшись в широкий, но неглубокий ручей. Оглянувшись вокруг, Кавех не заметил и следа тигра — тот остался далеко позади, и даже его хищная, голодная морда не смотрела в их сторону. Прекрасно — подумал Кавех, и упал лицом обратно в грязь, постанывая от боли. Аль-Хайтам определенно подавал признаки жизни, распластавшись в метре от Кавеха — и болезненно мычал, не настолько громко, чтобы Кавех действительно мог обеспокоиться этим сию же секунду, но достаточно показательно. — Потрудитесь объяснить, что вы вдвоем забыли в заповедной части леса?

***

Когда Кавех окончательно оклемался и принял более-менее устойчивое сидячее положение, оказалось, что кроме них с аль-Хайтамом в ручье находился кое-кто еще. У этого кое-кого были длинные, большие уши, такие же длинные волосы и очень-очень недовольное лицо, обещавшее доставить им массу проблем одним своим выражением. — Мы студенты, — невнятно просипел аль-Хайтам, опершийся плечом о плечо Кавеха. Поддержка из старшего была средней — его все еще немного укачивало после бега и быстрого спуска вниз, но он не особо возражал, потому что точно также использовал Хайтама в качестве подспорья. Они опирались друг на друга и смотрели на третьего участника их внезапно сформировавшегося небольшого коллектива. — Я вижу это по форме… Хотя сейчас ее едва ли действительно можно таковой назвать… — Мы пришли за… — Кавех помолчал, придумывая более достойное оправдание, — За материалом для исследования. Ага. Скажи, аль-Хайтам. Аль-Хайтам, почуяв острую необходимость убедительно поддакнуть выложенной наскоро лжи, просто помахал головой, как болванчик. — Да, мы пришли посмотреть на дикие родичи растений во флоре бассейна среднего течения реки, но попали в неприятности. — На нас напал тигр. Еле удрали. Незнакомец посмотрел на них крайне подозрительным взглядом, в котором очень явно ощущалось недоверие. — И как там дела у диких родичей растений? — Они ну… — Кавех сглотнул, — Растут. — Замечательные научные выводы. А почему биологическим исследованием занимаются студент Кшахревара и… — незнакомец глянул на едва уцелевший, но помятый ученических берет аль-Хайтама с символом даршана, скомканный, искупившийся в ручье и поднявший со дна пургу ила — Кавех бы дал ему сто очков просто за то, как тот крепко продержался все это время на чужой голове и свалился вниз только под конец, — Хараватата? — А вот это уже студенческая тайна. — Печально, что тигр не съел эту тайну вместе с вами. Хайтам хмыкнул — да так громко и выразительно, что звук эхом разнесся по ручейковой долине. У Кавеха в свою очередь от обиды дрогнула нижняя губа, подавляя подкатывающий к горлу ком он отвернулся от этого грубого мальчишки лицом в другую сторону. Они едва не заблудились в лесу, чуть не упали со скалы, их собирался растерзать тигр и они почти переломали себе кости — слышать такое в свой адрес было настолько большой несправедливостью, что это задело Кавеха за живое. И не важно было совершенно, что они были виноваты в этом сами. Мало ли что люди делали в своей жизни по собственной глупости — аль-Хайтам и Кавех, по крайней мере, никому не навредили. Кроме себя, конечно. В лесу между тем не дрогнуло ни одно дерево — просто стало на одного грустного, голодно тигра больше. Впрочем, все они могли пережить эту потерю. Мальчишка, в свою очередь, видимо, почувствовав их усталость и печаль, сразу смилостивился, продолжая говорить уже с нотой сочувствия в голосе: — Как только станет полегче — поднимайтесь. Однако на Хайтама это не подействовало, тот вновь хмыкнул, удивительно, но еще громче и выразительнее, чем в предыдущий раз: — Мы не пойдем к преподавателям, мы действительно не знали, что это заповедная зона и вообще не хотели ничего плохого. И с места не сдвинемся, — он, по всей видимости, решил стоять на своем, Кавех, аккуратно подтерший глаза и нос, покосился в его сторону с восхищением. Было видно, как тяжело ему далась эта наглость в словах — плечо аль-Хайтама то и дело ходило ходуном от крупной нервозной дрожи, но он стоически продолжал восседать в грязи, ясно заняв свою позицию — и Кавех невольно подумал — круто. Показушно храбрится, но все равно круто. — Да кому вы нужны, и без вас проблем достаточно… Я просто немного вас залатаю и провожу до края леса, а там уже сами разберетесь, что делать. Как-то же вглубь зашли, верно? Меня зовут Тигнари, и я ученик с Амурты. Тигнари протянул ладонь для рукопожатия. Видимо, эта изначальная грубость просто была такой же напускной, как наглость аль-Хайтама. Кавех замялся, вновь оглядывая мальчишку — Тигнари — с головы до ног. Маленький, едва ли не ниже самого аль-Хайтама, но подбоченившийся и спокойный. Приняв для себя решение, Кавех обтер о рукав формы уже подсохший ил, а после ответил на рукопожатие. Аль-Хайтам, чистой вредности ради, не стряхнул грязь с ладони, когда точно также, как и Кавех, пожал чужую руку. Тигнари даже не поморщился.

***

В конце концов Тигнари оказался не таким уж плохим — Кавех так и не рассказал, зачем именно они сунулись в лес — разрушать хрупкое перемирие между ними и новым знакомым как-то не хотелось, и если Тигнари с горем пополам поверил в то, что они действительно не собирались бегать по закрытой территории и портить окружающую флору, то убеждать его в их невинности относительно птичьих перьев лишний час Кавех не собирался. Все закончилось относительно хорошо — они собрали десяток другой синяков и благополучно выбрались из леса, обзаведясь новым знакомым с другого даршана. Аль-Хайтам тем более не стал поднимать эту тему — ему что небо, что земля, что Амурта с Харавататом — все было до луны. До города они добрались только ближе к ночи, когда весь Сумеру засиял уличными фонарями и заискрился теплым огнем гостиничных дворов и ресторанов — темный дым печей и тандыров был невиден в ночном небесном пурпуре, но ощущался в воздухе. Один из уличных фонарей горел в привычном, знакомом месте, на аккуратной, мощеной белой плиткой площадке, где они обычно расходились по домам. — В общем, до завтра, что ли, — неловко промямлил Кавех, смотря на носки своих ботинок. — Я… — А? — Там у тигра… В общем, там и правда раньше было гнездо, — начал аль-Хайтам, с особенной силой сжимая свой берет, — Скорее всего он просто расправился с птицами. Кавех затаил дыхание, не перебивая друга. Он чувствовал, — не знал, но определенно чувствовал это всем сердцем, что сейчас должно случиться что-то важное. Может быть важное настолько, что это перевернуло бы всю его жизнь. Аль-Хайтам выглядел нерешительным, что бывало с ним крайне редко, и заминался, подбирая про себя слова. Кавех ожидал ответа с тревогой — неужели сегодняшний день был настолько плох, что аль-Хайтам больше не захочет встревать в такие приключения и прекратит с Кавехом всякое общение? Может быть аль- Хайтам был разочарован или зол? Или, что хуже — разочарован и зол одновременно? — Прос - — Там валялось перо. Оно твое — ты очень его хотел. Аль-Хайтам достал из завернутого берета большое, тонкое голубое перо — в свете фонаря на нем, под легким налетом грязи, отчетливо виднелся перламутровый рисунок, такой великолепно красивый, что Кавех был готов поклясться — он не видел ничего прекраснее за всю свою жизнь. — Теперь ты можешь продать его, считай, что мы все-таки выполнили задание Катерины, — аль-Хайтам протянул вперед свою раскрытую ладонь, легкий ветер колыхнул найденный трофей, пока Кавех, завороженный, молча рассматривал его. Он погладил перо самыми кончиками пальцев, так аккуратно и нежно, словно то могло просто рассыпаться в его руках. Кавех не смог бы его продать — в тот момент он был готов продать все, что угодно — но не это перо.