Смерть чем плоха? Уходишь, а то, что любил, остается.

Самого крупного волка заметно ведёт, особенно когда Минги останавливается, вертит головой в поиске преследования, но его нет. Вампиры и правда отпустили их, не смотря на всю абсурдность появления оборотней, появившихся в чужом особняке и правда по неизвестной причине. Сон машет головой, выгоняет мысли, усаживается, хватая зубастой пастью чужое платье, заставляя девчушку остановиться, посмотреть на него и успокоиться, что та и делает, осторожно укладывая руку на чужую морду, поглаживая, получая заметное виляние хвостом. Волк наклоняет голову, от того Джинсоль гладит его меж ушами, легонько почёсывает одно из них, но убирает слишком скоро, заставляя Ги вопросительно посмотреть, останавливая свой хвост на половине пути. - Ну что такое? Ты повёл себя гордо, хорошо, никого не тронул, лишь рычал, а вот ты. Почему полез кусаться? Вот и получил. Олдридж говорит вполне спокойно, осознавая, что ругает совсем не животных и не детей, а двух взрослых мужчин, представших перед ней в волчьем обличии. Юнхо кажется побитым, непонимающим, но спокойным. Сейчас ему просто важно, что его друг жив и цел, а ругаться с ним он не будет, послушает, как это делает его жена, гоняя парня по хаткам с помощью полотенца, ритмично отбивая тем по чужим ягодицам. Странно, сейчас в глазах у волка так мутно, а дышать достаточно сложно, а ведь ему ещё нужно полить деревьица в саду, прополоть грядки, подвязать усики в парнике с огурцами. Не уж то не дойдёт? - Ты чего? Обратиться сможешь? Где ударился? Юная Леди подходит к ,смешно усевшимся на задницу, оборотню, смотрящего между нее, пытающегося сфокусироваться, но безуспешно. Юнхо не даёт ответа, не скулит, не двигается, иногда мимолётно моргая каждым глазом поочерёдно. Минги бодает его носом, переворачивает, заставляя нелепо плюхнуться в пыль спиной, вороча по кругу, переворачивая, кружа волчью голову сильнее, пыхча что-то свое, вовсе непонятное человеку. - Минги, прекрати! У него ведь голова кружится, куда ты его ещё вертишь? Однако Сон не прекращает, лишь вертит в другую сторону, порыкивает, как только Джинсоль приближается ближе к месту их игр, скалится на девчушку, словно ограничивая местность, куда ей можно приблизиться. Там Джинсоль и остаётся. Эти круги продолжаются не долго, Чон всё же находит в себе силы на то, что бы отпихнуть от себя назойливого друга, встать, да побрести в сторону дома, похрамывая на заднюю лапу, слегка поджимая ту. Минги укладывается на живот, позволяя гостье сесть на него и та послушно делает это, ухватываясь руками для удержания себя на месте, стараясь не упускать из виду фигуру, что переходит на бег спереди. Юнхо не оглядывается, но и бежит не во всю мощь, от того они нагоняют его вполне быстро, придерживаясь удобного ритма бега для них обоих. Лапы перебегают по земле достаточно долго. У Джинсоль давно затекла спина от полусогнутого положения тела, но она молчит, крепко держится за чужую шею, совсем не зная, как же ей стоит объясняться перед хозяйкой и как сообщить той, что идти к папеньке уже попусту не имеет смысла? Сможет ли женщина принять ее? Или уже здоровый ребёнок ей вовсе не нужен? Так или иначе ей казалось, что живут они не богато, тем более, когда отец семейства хворает, не в состоянии ухаживать за своими владениями земли какое-то время. Тэхо требует много времени, шалит, шумит, иногда пугая ее, но для родителей этот маленький комочек очень ценен, поэтому и женщина работает в госпитале, принося купленные на рынке в городе вещички, либо заказывает те в местном ателье. Джинсоль готова поклясться, что и ей в детстве, более глубоком, шили платьица из подобных тканей и с таким же кроем, но для этого стоит достаточно много работать. Сейчас она прекрасно понимает, что ребёнка нужно содержать и это достаточно тяжело, а в деревне ещё сложнее, чем в городе. Мысли позволяют времени бежать быстрее, от того уже видны домишки, но никто не суетится. Минги останавливается, позволяет девушке слезть с него, носом просит отвернуться от лавочки с их вещами, вероятно оборачиваясь в людское обличие. - Мне любопытно, Когда Вы становитесь волком, то рвёте одежду, так говорила Нана, а когда возвращаетесь в людской вид, то полностью обнажёнными? Голос звучит любопытно и без толики издёвки, однако Минги почти роняет не застёгнутые брюки, подтягивает те, цепляя на пуговку, помогая своему драгоценному другу застегнуть рубаху, ведь чужие пальцы путали пуговицы, пропуская те. - Всё верно, разве это не логично? Волком мы обнажены и в людском обличии нам нормально быть обнажёнными, но Вы, имею введу исключительно люди, считаете это извращением, кричите и ругаетесь, от того и оборотни попривыкли уже облачать себя в ткань. На самом деле это теплее, чем нам казалось и иногда даже удобнее. Знаешь, я уж было подумал, что ты, дитя, слишком серьёзна, там, в особняке, но сейчас понимаю, что ты такой же ребёнок, но, безусловно, намного более смышлёный, чем окружающие тебя одногодки. Сон говорит весело, отлипая от друга, накидывая на тело рубаху, не удосуживаясь застёгивать пуговицы, выходя в поле зрение Олдридж, словно намекая, что та вполне может повернуться и продолжать разговор уже с глазу на глаз, но тут голос подаёт сам Чон - Постоим ещё, убьёт ведь. Мужской голос низкий, с предыханием, а нога у парня заметно поджата, что он, безусловно, хочет скрыть от своей ненаглядной, как и синяк на спине, который Минги увидел совсем случайно, а ещё он уверен в наличии шишки в чужих волосах, но молча кивает, думая, стоит ли ему расспрашивать Юно или ему сейчас и без него тошно. - Да ладно тебе, Юнхо! Она тебе максимум подзатыльник отвесит и то, потом зацелует. Живёшь ведь с ангелом, пусть и ворчливым, да, друг мой, она вполне хороша, тем более эта женщина приняла тебя волком, а так же родила тебе сына, родила его стае, полностью принимая наши обычаи и устои. Разве она не заслуживает знать, что у тебя что-то болит? Если боишься, то обратись к ней как к врачу, а не как к жене или попусту женщине. Сон укладывает волосы, зачёсывая те назад, открывая покатый лоб. Сейчас, под закатным солнцем, его острые черты лица были особенно чётко видны, казалось, что об его острые скулы вполне реально порезаться, но проверять не хотелось. Второй мужчина только облокачивается о стену чужих хаток, переводит сбитое дыхание, заправляет рубаху в брюки, стараясь придать себе вполне адекватный вид, но нос улавливает детский запах, заставляя отца выпрямится. Вот перед ним уже очерчивается детский силуэт, что прижимается к Минги, подкидывающего в руках сына, опускающего, перед этим растрепав волосы. - П-папенька! Маменька злится и говорит, ч-что надерёт т-тебе зад, если ты н-не пойдёшь домой сейчас же. Г-говорит, что выгонит тебя. Тебя же н-не выгонят, да? Глаза младшего Чона полны искреннего испуга и переживания, от того ребёнок носился по деревне в поисках убежавшего папоньки, лишь бы вернуть того. Юнхо кивает в отрицании, тянется к ребёнку, поднимает на руки, всё же позволяя себе хромать по пути домой. Нана встречает мужа настороженным взглядом, переводя тот с большим прищуром уже на Сона, словно выискивая в чужом выражении лица ответ на только ей известные вопросы. Однако женщина ничего не говорит, встаёт на носочки, тянется, позволяя Чону старшему прикрыть Тэхо глаза, позволяя наклониться крупному телу для лёгкого прикосновения губами о чужие. - Мне жаль. Юнхо выплёвывает это коротко, стыдливо, даже краснея, всё же убирая руку под натиском сына. Минги же прячется за его спиной, утягивая Джинсоль с собой, пытаясь предугадать, что же сейчас будет? А что будет потом? - На счёт чего жаль? Подрался или упал, да? Ну чего ты, считаешь, что раз сын есть, то ты резко повзрослел? Вовсе нет, дрался же и раньше, но так виновато не возвращался. Нашкодил где-то ещё? Признавайся уж сам, пока мне кто из деревни не рассказал "по-секрету" уж ты прости, но стыдиться твоих выходок я не хочу. Опять вернёшь меня в моменты наших недомолвок лет в восемнадцать- девятнадцать? Давай рассказывай сам. Голос совсем не злой, пусть и строгий, однако Чон снова тянется за поцелует, получая легкий шлепок по губам, напоминающий про наличие и надобность ответа, но тот не звучит, поэтому Минги мнётся, но решается сообщить о произошедшем сам, позволяя слегка "защитить" друга. - Нана, солнышко, мы там носились, я всё показывал, а потом слегка подрались, кажись он ногу подвернул. Нам и правда жаль, милая, ну не злись на него, ну? Сон воркует рядом, сам подставляет голову для легкого поцелуя в острый нос, пока Тэхо в чужих руках хохочет, считая, что отца уже больше не выгонят, раз дядюшка защищает его, но Джинсоль это не нравится, от того она тоже вклинивается, желая рассказать все моменты ничего не знающей госпоже Чон - Я сожалею, но Мисс, я попросила Мистера отвести меня к вампирскому особняку. Минги встречался с моим папенькой, а он говорит, что никогда и в помине детей у его не было, мне так пакостно на душе стало, что я уж подумала, что смогу найти ответ у тех созданий, но у вечно ледяных на ощупь рук, губ и всего тела в целом был один вполне банальный ответ. Ведь я была выбрана как "сосуд", должна была обговорить с ними все нюансы, получать дары и снабжать одного из них кровью. Там же и был учёт, что я и жить там буду, вот Минги и остался со мной там, нам окружили, а там и Юнхо, нашедший по запаху, оттянул зубами, да получил, пожалуйста, Вам не стоит злиться. Голос Юной Леди спокоен, но иногда срывается на фальсет, показывая, что обладательница переживает. Нана же вздыхает слишком резко, впускает людей в хатки, усаживает свою вторую половинку, закатывая его штанину, оценивая состояние гематомы на чужом икре, но не трогает, ведь по поднесению рук мышцы у мужчины напрягаются, затрудняя пальпацию. Джинсоль же садится с Соном и Тэхо на кухонные стулья, наблюдая за тем, как чужие, заботливые руки только приближаются, пока нога в панике отодвигается назад. - Да гори оно огнём. Юнхо, волчонок ты мой, ну не сделаю я тебе больно, ты же понимаешь это? Ну чего хочешь что бы полегче было? Мне нужно пощупать это место, нужно понять что мне с ним делать. Опухло так, словно сломал, поэтому позволь мне исключить этот факт. - Поцелуешь? Мужчина словно оживает, получая одобрительный кивок, но потом жалеет, что согласился. Пальцы на его коже давят на синяк, слишком болезненно, словно проскальзывая меж мышцами, проникая глубже и глубже, желая достичь кости. Чон шумно мычит, переходя на скулёж, даже когда пальцы отстраняются, а его жена приподнимается, целуя его в нос, отстраняется, мажет фиолетовый круг мазью и перевязывает, достаточно туго, нагло приподнимая и вторую штанину, осматривая, оценивая, поднимая и рубаху в поисках увечий, но не найдя тех облегчённо вздыхает. - Ну вот видишь, не умер ведь, шкодник, теперь постельный режим до завтрашнего обеда, слышишь? Узнаю, что вышел в сад - лишу чего-либо. Давай, садись, поедим все вместе и пойдёшь спать, раскинувшись звёздочкой в чистом ложе. Женщина помогает мужу усесться, после накладывает в тарелки запечённую тыкву с гарниром. Нана же уходит в спальню, смотрит в зеркало слишком устало, стараясь успокоиться дабы не срываться и пережить чужую трещину на ногу спокойно. Чон понимала, что на Юнхо всё действительно заживает, как на собаке, но что-то человеческое говорило о том, что ему так же больно, пусть и восстановление займёт меньше времени. Однако вместе с усталым выражением, очерченным ранними морщинами, в зеркале на какие-то секунд пять появляется чужое лицо, женское, довольное, красивое. Девушка в зеркале осматривается, облизывается в поиске чего-то, но заметив ошарашенную Нану лишь испаряется, подобно галлюцинации. Спустя какое-то время, убедившись, что видение не повториться, Чон уходит на кухню, замечая, что посуду сейчас моет Минги, подбирая тарелки с чужих рук, а вот Джинсоль сидит с Тэхо на коленях, читая тому, купленную на базаре в городке, книжку с уймой картинок про доброту, помощь и прочие детские вещи, которые стоило бы соблюдать, но многие, увы, не делают даже банальных вещей. - Чего бледная такая? Интересуется Сон, но госпожа отнекивается, переключая внимание на окно, где снова и отчётливо видит чужое красивое лицо, выискивающее что-то в ее доме. Чёрт побери, это её дом!