Смерть чем плоха? Уходишь, а то, что любил, остается.

Ночь отвратительно тяжкая, тёмная, шумная, и Уен может поклясться в этом всеми частями собственного тела. Он уже спал в этих хатках у Минги, но сейчас всё ощущается совершенно иначе. Они не одни, ведь равномерный стук, исходящий с маленькой кухоньки, вовсе не прекращается, стоило Минги выйти "проведать" своих товарищей, приказывая гостям спать. Уен слышал вой, он знает, что оборотни призвали приближённых, но с какой целью ему не известно. Случилось что-то плохое? А оно безусловно произошло. Юнхо не стал бы гонять Минги по пустякам, а значит ему следует пересилить себя и через невозможности встать с мягкого ложа. Тело противится, не слушается и почти становится ватным, но Чон садится, желая прислушаться и убедить себя, что методичный стук раздавался только в ушах, на грани сна и фантазии, но кажется, что тот прекращается, напуганный скрипом деревянных частей мягкой конструкции и тут же начинает тарабанить с новой силой, пугая волшебника до появления седых волос. - Что это такое, чёрт побери мои склянки!? Он хочет босыми ногами ступить на деревянный и холодный пол, но сидящий в углу спальни Есан наконец-то отмирает и открывает свои глаза, наконец-то показывая, что жив, а не мёртв. Идеальная ходячая статуя с точёными чертами лица, только вот тело у него вовсе не то, как у египетских богов, почетаемых людьми. Он хил и слаб, но разве Уен смеет его осуждать? - Не стоит так часто упоминать чертей. Бледные губы шевелятся и Волшебник вздрагивает всем телом, замечая в отражении почти полностью завешенного зеркала, глаза с белоснежным рядом ресниц. Эти очи движутся, смотрят по сторонам и замечая его захлопываются, словно ускальзывая по зеркальной глади. - Екарный Бабай! Тело юного лесного обитателя почти подскакивает и он с ногами забирается под одеяло, спиной отползая так далеко, что утыкается в стену, буквально ощущая, как ту щекотят, желая оттолкнуть, выгнать, либо прижать так, что объятия удушат и не позволят больше выйти из сих хаток. - Это тоже не он, Уен. И, к сожалению, не чёрт тоже. Есан раздосадовано закрывает свои глаза, да движет собственной грудной клеткой через раз, пугая парня сильнее и сильнее. Он только что буквально видел рассматривающий его глаз, а теперь и этот подкидыш, так спокойно осадил его и лёг спать дальше? Что вообще происходит в этом странном доме? Что успело тут измениться за его отсутствие? - Ты ведь видел глаз там, в зеркале, да? Ты разбираешься в нечисти? С какого уж перепугу это не чёрт? Да это он самый! Только вот у меня ведь амулет на шее болтается, так какого ж черта не работает? Ах, не чёрта! Сгинь, сгинь! Парнишка ворочается, выуживает из одежды маленький мешочек с травами, да тянет его на максимально позволяющее верёвочкой расстояние, пытаясь отозвать от себя всю возможную падаль, только вот та молчит, больше не стучит и не привлекает к себе внимания. Не выглядывает, прячется, изредка мелькая чем-то белоснежным. Тело отмирает вновь и только прыскает смехом, возмущая парня на кровати сильнее, да так сильно, что у того волосы дыбом становятся от негодования. - Чего это ты смеёшься? Оно всё ещё там! Там эта падаль! Тебе самому вовсе не страшно что ли? У тебя из шансов на побег сейчас исключительно ноги. От крыльев остались исключительно культи, Есан. Ты не спрячешься чудом в небе. Падаль гнать надо. Уен перевешивается с ложа, да хватает собственный рюкзак, судорожно перебирая склянки, пытаясь с усилием выглядеть надписи в тусклом освещении окна, задёрнутого плотными занавесями. - Сиё не чёрт. Сиё проклятая душа, всего на всего проклятая душа. Она тебе зла не сулит, а ты столько паники наводишь, только смешишь меня, поди дохлого, перед судом Божьим. Падший глаз больше не распахивает, не смотрит, не смеет, прекрасно осознавая свою беспомощность. Прекрасно вспоминая и прокручивая в собственной голове ярко вспыхивающие моменты, но остающийся беспомощным перед единственным страшащим его местом. Он повязан по рукам и ногам, ведь не смог выполнить единственную данную ему участь. Он не понёс свою ношу и как же зла Судьба, сводящая его лицом к лицу с плодом его стараний. Судьба, буквально позволяющая посмотреть ему на ту из-за которой он пал. - Проклята? От чего же проклята? Уен наконец-то бросает на ложе бутылёчки да мешочки, спрыгивая на пол, ощущая пронизывающий плоть холод. Он ступает к зеркалу без чувства страха и только и делает, что стаскивает с того ткань, замечая совсем юное, заплаканное, девичье лицо. Младше, чем Нана, младше, чем Джинсоль, она слишком юна, но уже согрешила, за что ее заточили. Чем же она провинилась? - Здравствуй, Милая. Ты слышишь меня? Стоит только тонким пальцам коснуться холодного материала, как девчушка скрывается за пределами резной рамы. Хатки наполняются рыданиями и топотом вокруг. Она носится, прячется, вовсе не зная куда деться загнанной душе и тут же затихает, стоит хозяину появится на пороге. - Чего не спишь? Чон таращится в зеркало, а после только смотрит за тем, как Минги завешивает то, почти разворачивая его на пятках одной рукой, пихая в сторону ложа. - Простое зеркало. Обменял на рынке за бесценок у какой-то старухи, прости, отдать не смогу, поэтому уж не упрашивай. Спи давай. Тебе нужны силы встать с рассветом. В слабоде много дел, нам нужны рабочие руки. Оборотень стаскивает с груди порванную в рукавах рубаху, с усталостью осматривает сию, и только складывает, убирая в угол такой же рвани, которую после стоит заштопать, но явно не в ближайшем будущем, когда в его семье происходит столько скручивающих душу проблем. Им нужно выбраться из той погани, в которую они с каждым днём проваливаются всё сильнее и сильнее, сами того не осознавая. - Минги, ты видишь там девчушку? Ты же видишь ее, да? Ты ее не то что бы видишь, ты ее чувствуешь, да? Тело волшебника ходит крупной дрожью, а сам он с надеждой заглядывает в высоко стоящие волчьи глаза, пытаясь залезть в его душу и отыскать там необходимый ему одному ответ. Он нужен только ему просто по той причине, что Сону вовсе не надобно отвечать ни отрицательно, ни положительно, а Падший за их спинами осведомлён об ответе без лишней на то помощи. Минги не обязан говорить, не обязан отвечать, ведь даже если он скажет, что видит, что сможет сделать его давний друг? Ни-че-го, его Кэрриган обречена стареть в этом маленьком зеркальце с резной и крашенной оправой, что так худится. - Ты устал, Уен. Тебе нужен сон. Нана тоже с дуру там девку увидала, да потом сколько не смотрела не видела. Вот и тебе спросонья повидалось. Просто повидалось, слышишь? Ты бледен, словно обожравшийся белены, пугаешь меня до смерти. Прекращай и ложись отдыхать. Только вот Чон только и делает, что учащённо моргает, а заметив, как дёргается в улыбке один уголок его губ он и вовсе машет головой в отрицании, наблюдая за тем, как брови хозяина хаток ползут вверх. Его глаза блестят тревогой, когда широкие зрачки Уена выдают недоверие. Они знакомы друг с другом с самого детства и сейчас ложь может разрушить прочный мост доверия, расшатанный временем. - Не лги мне, Минги. Ты никогда не умел лгать. Голос на удивление даже для самого волшебника на столько ледяной, что огромный для него оборотень вздрагивает от холода и отходит назад, ища глазами пути для отступления. Он сам верит в собственную ложь и лелеит ощущение того, что он вовсе не одинок. И это так, но только поддерживать это можно имея в хатках это вымененное зеркальце, на которое его друг сейчас посягает. - Нана тоже ее видела? А Юнхо? Он ее ощущает? Боже, Минги, да вся твоя слабода небось чешется и просто СЛЫШИТ ее, ЧУВСТВУЕТ, понимаешь? Это не только ты не спишь по ночам! Да признайся ты, ради луны признайся, слышишь? Раз я для тебя ни грамма ни стою! Глаза-полумесяцы в темноте больше не сверкают, ведь Сон смотрит в пол и только и делает, что трёт носком скрипящую деревяшку, раздражая кипящего Чона сильнее и сильнее, до тех пор, пока хозяин не ощущает горячий пар, словно из чужих ушей. - Она видела. Юнхо знает, но мы ещё ничего не предприняли. Сейчас не до нее и не до моих проблем, ты же видишь это. Юнхо, то есть вожак, сейчас и без меня хлопот набрался. Та же Нана, бедная баба, честное словно, просто бедная баба. Разве я смею терзать ее и выпрашивать, видит ли она ее в этом дрянном зеркале? Я вовсе не знаю, от чего она там! Я не сделал ничего, только обменял и приволок в хатки. Тишина душит и Уен только и делает, что в наглую срывает ткань с злочастного предмета, ставшего причиной колющей душу ссоры, но в ледяной отражающей поверхности нет вовсе никого, а сам оборотень только смущённо скрипит, подходя поближе, лишь бы приложить свою огромную ладонь к резной раме. - Я зову ее Кэрриган. Ты небось ее напугал, а то и обидел. Ты же осведомлён, девицы часто обидчивы. Стоит только тонким пальцам постучать, как девица появляется, огромными и светлыми глазами наблюдая за стоящими по ту сторону гостями. Она не движется, словно замершая картинка и только и делает, что изредка смыкает и размыкает веки, пока двое парней решают, что им следует предпринять. - Она заточена там, Минги. Она не игрушка, а ребёнок в чёртовой ловушке. Ребёнок, что согрешил и поплатился. Ей от силы лет тринадцать- пятнадцать! Ты не должен просто скрывать ее. В хатках вновь слышится стук, пока девчушка отмирает и активно кивает головой, пытаясь убедить владельца ее тюрьмы хоть в чём-то, только вот Сон зависает, осторожно очерчивая цветы на оправе, отнимая руку в самом конце. - Я понимаю, что она совершенно одна. Я знаю, что там тихо, вероятно холодно и одиноко, но не сейчас. Не сейчас, Уен, я молю тебя. Обо всём тогда, когда мы встанем на ноги. Я ее не обижу, зеркало не треснет и, Мати Луна, если это портал обратно, то я сделаю всё что угодно, что бы достать ее оттуда только от того, что я так же одинок, но не сейчас. Чон кивает так медленно, как только может, буквально подпрыгивая, когда в окно их хаток стучат. Минги отдёргивает ткань и только видит знакомое девчачье лицо, вопросительно смотрящее на него на той стороне. Сон открывает ей скрипучую дверь и она одним плавным прыжком оказывается на пороге, смущённо и доброжелательно улыбаясь гостям. - Что стряслось, Ёнми? Ночь на дворе, а ты в чужие хатки наровишься. Только вот девушка за такие слова только бьёт оборотня по плечу, пока Минги шутливо отшатывается от нее и пихает плечом в ответ. - Я слышала вой. Всё в порядке? Что-то с женой вожака? Поди надобно повитуху али лекаря звать? Ты скажи, я сбегаю в город и приведу кого. Оборотень на пороге маленького роста, со смешным прищуром и очевидно плохим зрением, но Чон только внимательно рассматривает гостью, что только и делает, что приподнимается на носочках, лишь бы смотреть своему соседу в глаза, что бы быть с ним на одном уровне. - Не знаю, Ёнми, не знаю. Не буди уж их, ступай спать. Всё терпимо. И матушку свою успокой. Али случится чего с Наной, то я сам лично за ней сбегаю. Тонкие женские руки убирают выпавшую прядь за ухо, а после только кивают, выглядывая на улицу и тут же возвращаясь обратно, лишь бы шёпотом прошептать - Падалью с окраины пахнет даже у тебя. Проветривай хатки почаще, а то так и останешься одиноким, Минги. Поди случится чего - вой, я услышу. Девчушка машет ему рукой и таким же прыжком удаляется с высоких ступеней чужого деревянного порожка, в секунды скрываясь из виду, позволяя им разговаривать и дальше. - Я не смею тебя торопить, Минги. Только вот даже твоя семья ее чувствует. Пахнет далеко не вампирами, ты ведь знаешь? И Минги знает, но не смеет исправлять имеющийся в его спальне кавардак.