***
— Чокнутая! Жила среди гадких маглов столько лет, а, едва представилась возможность круто изменить свою жизнь — воротит носом! Сквибы все такие, видимо… Неблагодарные. — Со многими ли сквибами тебе довелось иметь дело, раз позволяешь себе рассуждать об их природе столь категорично, Лесли? — Вот-вот. Ты мыслишь узко и предвзято. Среди маглов, как и среди волшебников, в равной степени встречаются как добропорядочные, так и откровенно склизкие индивиды. Все мы в первую очередь люди, Лесли, и было бы неплохо вспоминать тебе об этом почаще. — Да включите голову наконец! Если бы Фиг не откопал эту девку в зловонных трущобах, кто знает, через сколько она начала бы толкать свой зад первому встречному за краюху хлеба. Она же из при-ю-та! Единица без прошлого, и с крайне зыбкими перспективами на будущее. Я собственными ушами слышала, как возможность её поступления и дальнейшего обучения обсуждали профессора и лично Блэк. Последний, к слову, отнёсся к данной инициативе весьма и весьма скептично, скажу я вам. — Во-первых, действительно, глупо разводить спор, ибо никто из нас не может знать, как сложилась бы дальше судьба этой Эйвери. Во-вторых, великий Мерлин, твоим ушам уже бы в пору скрутиться в крендель от услышанного количества пересуд да покатиться по коридорам, Лесли. — Завидуешь моему умению озвучивать неугодную кому-то правду, Энтони? — Завидую твоему мозгу, что, судя по сказанному ранее, размером не превышает грецкий орех. Так просто, должно быть, жить с пустой головой. — Да как ты сме… — Лесли, умолкни, право слово! Она ведь всё слышит! — И пусть слышит! Пусть знает, что таким бездарностям и рохлям на Слизерине не место. Как могла Шляпа так ошибиться? Равенкло, Хаффлпафф, Гриффиндор на худой конец, но никак не Слизерин, у неё же на лице всё чёрным по белому написано! Помяните мои слова — мисс «Драный передник» ещё накликает беды на наши головы. Гаденько ухмыльнувшись, Лесли Даунтерс двинулась прочь, скрываясь в тени продольных сводов гостиной. Розалинда и Энтони проводили её вязким молчанием. Споткнувшись о недвижимый силуэт у камина, студенты стыдливо отвели от него взгляды и вернулись к своим более насущным проблемам, нежели выгораживание новоприбывшей ученицы. Разумеется, она всё слышала. В приюте Валери отличалась от сверстников крепким здоровьем и твёрдой волей. Затеять драку со сворой мальчишек, что глумливо перешёптывались за спиной, сыпля в её сторону ворохом не самых лестных прозвищ? Что ж, и на самого отъявленного задиру найдётся управа, пусть даже и в презабавном платье. Смиренно получить наказание за разбитые носы и прокушенные щёки своих соседей по корпусу, стерев руки в кровь на кухне за чисткой картошки? Да хоть оказаться заваленной громоздкими чанами с постной похлёбкой, всё бы лучше, чем, теряя остатки чести, ползать ниц перед мелкими оборванцами, которым затравить, высмеять или обесценить что-либо, отличное от их представлений о жизни, ничего не стоит. Как выстроить и в последствии отстоять личные границы Эйвери знала не понаслышке. Однако, то было в приюте, одном из сотни, коими полнился бурлящий жизнью Лондон. В совсем ином мире, не лишённом устоявшейся социальной иерархии, и принадлежа с прочими воспитанниками к одному классу. Увы, в большинстве случаев, исходя из наглядных наблюдений, на долю этих деток ещё с рождения выпадали воистину непосильные испытания – кто задумается об участи несчастного сиротки, кроме него самого? Здесь же, в Школе Чародейства и Волшебства, во всём этом новом, пугающем своей неизведанностью мире, она — белая ворона, чужак поболее, чем в мире обычных людей. Чей-то повод для насмешек, не больше. Иная, оттого и уязвимая. Волшебники едва ли смогут однажды принять её, слишком уж разительно и во многом отличались маги от не-магов и обратно. Была ли она зла на суждения Лесли? Казалось бы, они совершенно не знакомы, им нечего делить, но претензия к самому факту существования «магловской подстилки» уже имела место быть. Несмотря на сий пренеприятный инцидент, злобы не было. Не было вообще ничего, лишь ветер, что по-прежнему гулял в голове, пытаясь привнести в хаотичный сумбур толику порядка и скомпоновать мысли воедино. К тому же, доля истины в этой ничем неприкрытой, откровенно презрительной оценке Валери как личности всё же была. Отчего бы ей, вчерашней воспитаннице католического приюта, вдруг охотно, с мнимой уверенностью, начинать махать затейливо обработанным древком, корпеть над зловонным варевом котла и, прости Господи, летать на метле? Бедную миссис Стюарт хватил бы удар… С другой стороны, возможно, Даунтерс всё же права, и это действительно шанс начать абсолютно новую жизнь, вцепившись в новые реалии и охотно принимая их? Всё это чертовски сложно… Под гнётом умопомрачительных виражей событий последних месяцев, Валери обессиленно рухнула на диван. Вокруг так или иначе кипела жизнь, студенты представлялись теми же детьми, что и в приюте, но отличными от них столь кардинально, сколь мышь отличается от слона. Недавние потрясения не желали покидать мысли новоявленной студентки Слизерина. — Тяжёлый день, да? Утомлённый разум Валери поначалу даже не распознал источник звука. Чуть поведя головой вправо, девушка приметила фигуру, как оказалось, делившую с ней самый уютный предмет интерьера в этом просторном помещении. Отблески пламени камина мимолётно отсвечивали на мантии с эмблемой серебристого змея, оставляя лицо незнакомца без внимания. Благо, то, что голос принадлежал юноше, Эйвери удалось определить наверняка. — Ты это мне? Рассуждения зароились в голове с новой, негодующей силой, а бессознательно прикусить щёки изнутри получилось лишь после того, как вопрос вырвался в мир. Она определённо выпотрошена изнутри, словно ветхий холщовый мешок. — Будь ты чуть более внимательна, заметила бы, что общая гостиная потеряла в оживлённости, в то время как мы находимся друг от друга на расстоянии чуть более вытянутой руки. Так что, да… Надо думать, тебе. Занятно… Казалось чем-то нереальным услышать столь длинное предложение от кого-либо за исключением новоиспечённого знакомого в лице профессора Элеазара Фига, невесть откуда свалившегося на Валери, будто сказочное ушастое животное на маленькую, одинокую девочку. Услышать то, что кто-то обращается напрямую к ней, а не сквозь неё. Девушка нервно хрустнула суставами пальцев левой руки. Скверная привычка, которую она несла в себе, должно быть, с младенчества. Валери мечтала в миг сжаться до размеров песчинки, исчезнуть, пробить собою панорамное окно и залечь на дно Чёрного озера. Бесследно. Звук перелистывания страниц резанул слух. Уши заложило, будто при скором подъёме на отвесное плато. Куда подевалась былая чуткость? Почему она раньше его не заметила? Его, юношу, что сидел на диване ещё до момента появления Валери в гостиной. Стук собственного сердца, что отозвался приглушённой пульсацией в виске. Что-то в девушке вмиг переменилось, она нахохлилась, будто новорожденный птенец. Само это место искусно играло рассудком, словно менестрель на средневековой ярмарке. Вдобавок незнакомец, от которого неизвестно чего стоило ожидать, до кучи сифонил раздражавшей аурой таинственности. Всё вязалось путанным узлом, и это начинало действовать на и без того натужно натянутые нервы. — Разве мама не учила тебя не вести беседы из тени, словно серый кардинал? «Сомневаешься? Бей первой», — отчего-то именно этот совет Бобби Долтона, имя которого у многих было на слуху ввиду его репутации основного зачинщика потасовок на узких улочках Уайтчепела, Эйвери охотно впитала. В сумеречном полумраке гостиной Слизерина Валери отчётливо расслышала отрывистый смешок. Сознание учтиво нарисовало образы очередного неотёсанного хабала, коими, казалось, это змеиное логово и полнилось. Книга захлопнулась с силой и глухим отзвуком. Пространство вокруг бесконтрольно зароилось, возвещая о скорых переменах. Вероятно, даже слишком скорых для растерянного подростка. Интуитивно захотелось отвернуться, но нечто за гранью здравого смысла удерживало голову в прежнем положении. Тело натянулось тугой стрелой, в сжимающих теперь колени пальцах томительно покалывало. Весь мир стремительно сжался до размеров дивана, что делили двое учеников. «Зачаровал, сукин сын!» — пронеслось скорым поездом внутри черепной коробки. Девушка неотрывно вглядывалась во тьму, ловя себя на совершенно абсурдной мысли. Она ожидала. Поверхность дивана протестующе заскрипела и чуть прогнулась под чужим весом, а ткани формы зашелестели совсем рядом, подобно опавшей листве в погожий осенний денёк. Эйвери лишь на секунду опустила веки, и распахнула их так резко, будто пробудилась от неспокойного сна. Такого с ней ещё не случалось и, признаться, едва ли бы она добровольно захотела вновь испытать те чувства, что обрушились на неё в тот момент, когда таинственный незнакомец наконец явил себя. Ближе, чем изначально, но в рамках дозволенного, великодушно даря возможность себя лицезреть, сидел темноволосый молодой человек. Ровесник, что Эйвери безошибочно определила наверняка, но нечто в нём не позволяло повесить ярлык «очередного неотёсанного мальчишки». На лице царило безмятежное выражение, однако при игре света от дотлевающих углей круги под глазами казались непростительно выраженными для столь юного возраста. Волос цвета спелого каштана, густой и непослушный; глаза карие, с янтарными вкраплениями; безмятежная улыбка полных губ и целая россыпь веснушек, что усеяла собой высокие скулы. Он теперь казался старше, чем предстал перед глазами минутой ранее. Старше и… Меланхоличнее. Валери было не вздохнуть. Словно злая воспитательница затянула и без того тесный корсет, лишая драгоценных объёмов кислорода. Словно тело безвольно неслось вниз с обрыва. Словно ушла под воду с привязанным камнем к тонкой шее. — Мама учила меня много читать, соблюдать гигиену, и быть любезным с дамами, — упираясь локтями в колени, юноша беззастенчиво осматривал её, чуть склонив голову, знакомился и, похоже, запоминал, — Ну здравствуй… Новенькая пятикурсница. Да, он определённо старше. Не физически, нет, хотя был весьма недурно сложен. Нечто в самом его естестве, манере общения и отточенных плавающих жестах придавало возраста юноше, что водил по Валери пронизывающим взором потемневших глаз. Вдумчивый и крайне цепкий взгляд разительно отличал его от многих подростков, с которыми Эйвери довелось общаться. За этими глазами совершенно точно была история, повествующая о громких взлётах и досадных падениях. О светлой радости и удушающей скорби. О жизни и смерти, что вальсом кружились на дне его бездонных зрачков. Сделалось неловко. Блики на его лице плясали, зачаровывая и маня. Это и есть магия, или Валери попросту окончательно помешалась? Парень был весьма хорош собой, о чём, несомненно, знал наверняка. То, что он оказался способен привлечь внимание одним лишь своим голосом, что ощущался роскошным бархатом, было слишком... Слишком. Весь он источал уверенность, в то время как Валери ощутила жар, неконтролируемым потоком обдавший её лицо и осевший по итогу на скулах. Смутилась, но постаралась не выдать себя, сгоняя с щёк предательский румянец. — Благовоспитанные джентльмены имеют привычку представляться прежде, чем позволять себе столь… Откровенно разглядывать собеседника, – уняв постыдную дрожь в голосе, Валери расправила плечи. Тонкая бровь поползла вверх по лицу, а пальцы рук сомкнулись в замок. Под столь пристальным взглядом девушка невольно ощущала себя… Нагой. Открытой всецело лишь ему – человеку-загадке, которого видела впервые в жизни. Впервые ведь?... А на миг показалось, что знакомы уже не одну сотню лет… С прошлой жизни, к примеру. «Невоспитанный наглец» прикрыл глаза, накрыв своей ладонью веки так, будто навскидку пытался прикинуть, по какому сценарию стоило бы развивать дальнейшую беседу. Вместо ожидаемых вежливых извинений, либо крайне пренебрежительного взгляда, брошенного исподлобья, юноша встал в полный рост с грацией, что приписывали большим диким котам с отдалённых континентов. Ни единого постороннего звука с его стороны, он выпрямился и протянул девушке раскрытую ладонь. Голос его по-прежнему источал некий задор, и вибрации посылали по коже Валери мелкую рябь, когда он вдруг внезапно продолжил: — Прошу прощения, миледи, – их взгляды пересеклись ровно на одно короткое мгновение, крохотное воспоминание, что впоследствии растянется в памяти на десятки, нет, сотни жизней, — мои манеры, стоит полагать, далеки от манер лондонских денди. Мне довелось расти в деревушке неподалёку, и детство моё прошло в компании молчаливых каменных исполинов и неспокойных океанических вод, что не особо располагали к светским беседам. Давай так. Оставим первое впечатление позади и познакомимся, наконец, как подобает. Идёт? Валери не обронила ни звука. Лишь коротко кивнула, вкладывая свою ладонь в его. Невозможно жить прошлым, и, пусть будущее порой пугало, но оно всё же манило своей зыбкостью и неопределённостью. Девушка молча поднялась и запрокинула голову. Поравняться по росту не вышло, но зато она вновь могла видеть его лицо. — Себастьян Сэллоу, – вполголоса произнёс студент, чуть сжимая хрупкую ладонь. — Валери Эйвери, – на манер своего собеседника ответила девушка тихо, но отчётливо. Себастьян улыбнулся ей вновь, в тот раз уже во все свои тридцать два. Валери тогда подумалось, что более лучезарной улыбки ей видеть ещё не доводилось. — Добро пожаловать в Хогвартс. Очень приятно… Валери. — Взаимно… Себастьян. И спасибо. Девушка сжала в ответ тёплую ладонь. Сердце замедлило ход, а после – вспышка…***
Воспоминание о первом в жизни друге, выжженное на сетчатке глаз, чуть выгоревшее, будто старая колдография, но всё ещё бережно хранимое глубоко в чертогах памяти юной мисс Эйвери. Пронесённый сквозь время, боль, одиночество и отчаяние, вечер у камина первого сентября одна тысяча восемьсот девяностого года останется с ней до конца её дней, ибо улыбка юноши, что не знал её имени, но уже знал её наизусть — то, что она никогда не пожелает забыть. Как жаль, что это воспоминание — лишь искусно наложенная иллюзия её собственного сознания, ещё не затуманенного и чистого. Как жаль, что жизнь не всегда о «долго и счастливо». Это был сон о сне, в котором она пала жертвой искусного колдуна, и последствия собственных решений и выборов ещё долго будут перекликаться как с затуманенным будущим, так и с поблёкшим настоящим.