Искусство разговоров через рот

— Кэйа! Альберих замер у самого входа в штаб и, услышав знакомый тоненький голосок, обернулся на оклик. — Ах, Итер, Паймон, какая приятная встреча, — он поприветствовал приятелей сдержанной улыбкой и подождал немного, когда путешественник вместе со своей верной спутницей сможет подойди ближе. Для него не осталось незамеченным, что Итер колебался, будто раздумывая, стоит ли заводить беседу, и в нём вспыхнул интерес. Кажется, тот понял это, посему тут же принялся оправдываться: — Ты на службе, верно? Не хотелось бы отвлекать тебя от дел. Итер неловко улыбнулся и развел руками, будто извиняясь за беспокойство. Кэйа действительно направлялся к Джинн, чтобы свериться с отчётами и наметить планы патрулирований на ближайшее будущее, но настроя на грандиозную работу сегодня у кавалериста не было. К концу весны в Мондштадт пришли особенно погожие деньки, и в душе Кэйи вовсю цвело: между ними с Дилюком состоялось долгожданное примирение, и отныне жизнь Альбериха кардинально изменилась. Впервые за долгое время он чувствовал себя понятым, принятым и любимым. Какая уж тут работа, когда душа поёт? — О, не беспокойся, пара минут ничего не изменит. Джинн наверняка заскочила в библиотеку на обед — так и тянется к чтению и новым знаниям, — он сверкнул очередной улыбкой. — Как продвигаются поиски сестры? Честно говоря, не ожидал встретить тебя в Монде. Слышал, ты стал одним из организаторов переворота в Сумеру… Похвально. Итер отвел взгляд и заалел щеками. Они разместились на ближайшей к Ордену лавочке и разговорились. Путешественник вкратце поделился своими свершениями, а также сообщил, что приехал в город Свободы, чтобы выделить денёк на отдых и повидаться со старыми знакомыми. — Приятельский совет: заскочите в Долю Ангелов. Мастер Дилюк будет рад вас видеть. — Мы как раз оттуда… — Итер вдруг разнервничался, опустил взгляд и с особым вниманием принялся разглядывать собственные ботинки. Как и подобало прославленному герою Тейвата, он был излишне тактичен и будто бы опасался задеть собеседника лишним словом. Паймон же столь обостренным чувством такта не отличалась, поэтому продолжила за него. — Господин-мистер-мастер Дилюк… — начала она слегка визгливо. Кэйа не смог сдержать очередной улыбки: до чего же малышка была задавлена авторитетом грозного винного магната. — Паймон показалось, что сегодня он особенно хмурый, как грозовая туча! А мы-то думали, что раз вы помирились и теперь живете вместе, он станет повеселее. — Паймон! — путешественник поспешил одернуть спутницу, пока она не наболтала лишнего, и взглянул на Альбериха совсем виновато. — Прости нас, Кэйа. Слухи о вашем с мастером Дилюком… романе распространились аж до Сумеру. Было сложно оставаться в неведении. Кэйа понимающе мотнул головой, но задумался: как же так вышло, что их персоны оказались так интересны народу? Пожалуй, Дилюк был прав: им следовало быть осторожнее и меньше показываться вместе на улицах города. К тому же, им явно не следовало лобзаться в людных местах. Инициатором этой возмутительной пошлости, естественно, был он, но муки совести совсем не докучали ему. Он не видел ничего плохого в том, что он счастлив в союзе со своим возлюбленным и не стесняется это проявлять. К тому же, во всей этой всеобщей осведомленности определенно были свои плюсы: теперь-то никто из деловых партнеров Дилюка не посмеет сосватать ему в жены своих дочерей и внучек. Собственническая натура Кэйи ликовала. — Не забывайте, что слухи всегда остаются слухами, — со всей присущей ему невозмутимостью ответил он. Итер не осмелился с ним поспорить. — Так чем вам не угодил мастер Дилюк?.. — О, ничего такого… — У него такой взгляд — жуть! Того гляди, спалит всю таверну вместе с посетителями, до самых косточек всех сожжет! Еще с Чарльзом поругался на ровном месте… — Паймон! — С ним всякое бывает, — рассмеялся Кэйа, нисколько не обиженный, хотя червь сомнения беспокойно завозился в груди: что сегодня на Дилюка нашло? С утра они позавтракали за одним столом, обменялись поцелуями на прощание и разошлись по делам. Особой нервозности Кэйа за ним не заметил. Несмотря на их существенное сближение, Дилюку всё ещё крайне сложно давались элементарные разговоры через рот. За годы, проведенные в одиночестве, он возвел вокруг себя столь прочные стены, что пробиться через них было практически невозможно. По сей день Альберих осторожно разбирал их по кирпичику. А потому и не мог ручаться, что знает, какие думы роятся в беспокойной рыжей голове. — Он вовсе не хотел произвести на вас плохое впечатление, не обижайтесь на него. — Мы и не думали… — попытался заверить путешественник, но Альберих посмотрел на него красноречиво, мол, погоди, я не договорил. Итер послушно захлопнул рот. — Он берет на себя так много ответственности, что не может позволить себе расслабиться, — Кэйе не нравилось обсуждать своего партнера у него за спиной — Дилюк едва ли одобрил бы это — но вместе с тем он видел смысл объясниться перед человеком, которому довериться в сравнении с другими было не так страшно. — Он находится в состоянии вечного напряжения, потому что не привык по-другому. Но он работает над собой, — он не сдержал мягкой улыбки, которая расползалась по его лицу каждый раз, когда в голове всплывал образ любимого человека. — Так что не принимайте его хмурость близко к сердцу. Итер кивнул и деликатно переключился на другую тему. Они побеседовали еще немного, после чего Кэйа откланялся: Джинн наверняка уже заждалась. Пусть в душе цвела весна, рыцарских обязанностей с него никто не снимал.

***

Дверь поместья тихо захлопнулась за его спиной, и он на миг прикрыл глаза, вдыхая застоялый запах винограда и пряностей. С момента, когда он вернулся домой, прошло немало времени, но, казалось, привыкнуть к смене обстановки он до сих пор не смог. Стены Винокурни навевали нескончаемые воспоминания о детстве и вместе с тем будто бы совсем не принимали его взрослого. Конечно, он излишне драматизировал: по большей части здесь ему было комфортно, но он не мог закрыть глаза на некоторые трудности восприятия, с которыми он столкнулся в своей обновленной реальности. — Мастер Кэйа! — а вот и одна из этих трудностей. Аделинду он любил всем сердцем. Женщина заменила им мать; с детства она окутывала их заботой и любовью, и Кэйа был по гроб благодарен ей за всё, что она для них делала. Но годы, прожитые в тесной комнатке у Гёте, приучили его к самообслуживанию. Теперь он испытывал чувство неловкости каждый раз, когда старшая горничная принималась его обхаживать. — Аделинда, — он поздоровался с ней кивком головы. — Вы задержались. Ужин почти остыл, — она потянула к нему руки, будто намереваясь стянуть меховую накидку, но Кэйа сделал шаг назад. Уж разденется он как-нибудь сам. — Поторопите мастера Дилюка, он отказался ужинать без Вас, — перехватив его вопрошающий взгляд, она добавила: — Он у себя в кабинете. Как вернулся с таверны, засел за бумажную волокиту. Куда ж вы так работой себя нагружаете, мальчики? — После смерти отдохнем, — хохотнул Альберих и увернулся от журящего тычка в плечо, после чего взмыл по лестнице и, для приличия постучавшись в дверь костяшками пальцев, вошел в кабинет. Дилюк сидел за столом, слегка сгорбившись, и перелистывал очередную папку с документами. Вошедшего он не удостоил и взглядом. Перо в его руке слегка подрагивало, выдавая усталость и нервозность хозяина поместья. Паймон была права: сегодня над Рагнвиндром и правда будто нависла грозовая туча. Кэйе нестерпимо хотелось подойти ближе и подушечкой пальца разгладить морщинку меж бровей. Бледные ладони дрогнули и отшвырнули кипу бумаг в сторону, а после накрыли лицо. Альберих обогнул стол и уместил руки на напряженных плечах. Его губы уткнулись в рыжую макушку. — Ты чего такой смурной? — Я работаю, Кай, — тот подсобрался будто, выпрямился и снова взялся за бумаги. Кэйа чувствовал: еще немного, и Дилюк сорвется. За годы, проведенные вдали от Монда, тот научился держать эмоции под строгим контролем, а потому многим теперь казался холодным и отстраненным, но Кэйа знал, что глубоко внутри него прячется ранимый, беспокойный, эмоциональный ребенок, каким Дилюк и был до смерти отца, и в момент крайнего морального истощения он может вырваться на свободу, вспылить, сжечь всё на своём пути, а после растеряться, испугаться и отчаянно искать утешения в ближних. Дилюк откровенно ненавидел эту сторону себя. Кэйа — напротив — любил до изнеможения. — Работай. Как закончишь, спустимся и поужинаем, — Альберих не стал настаивать. Он улыбнулся осторожно, будто боясь окончательно вывести мастера из себя, с тихим скрипом выдвинул из-под стола стул и разместился напротив мужчины. Вцепился в случайную книжку и зашелестел страницами, создавая иллюзию занятости. А сам принялся наблюдать. Дилюк вновь погрузился в изучение документов. Кое-где он небрежно черкал свою подпись, а после вновь пробегался взглядом по строкам; порой хмурился еще пуще и рвал листы на четыре части, отправляя их в мусорное ведро; некоторые бумаги откладывал на край стола и брался за новые. С этим вполне мог справиться и Эльзер, но Рагнвиндр, видно, принципиально не хотел нагружать своих сотрудников сверхурочной работой. Кэйа скользил взглядом по краям сухих и обкусанных поджатых губ, отмечал про себя особую бледность любимого лица — и без того едва видимые веснушки, казалось, совсем исчезли. Всем своим видом Дилюк напоминал ему хрустальный графин, который по невнимательности поставили на самый край стола. Одно неловкое движение, и под ноги рассыпется с жалобным звоном даже не груда осколков — так, мелкая крошка. Как же ты умудрился так себя загнать, огонёчек? Когда же ты перестанешь держать всё в себе, пока душа не заболит до нестерпимости? Когда же я заслужу столько твоего доверия, чтобы ты смог рассказывать мне обо всём, что происходит в твоей рыжей головушке? Дилюк собирался оставить очередную подпись, но с кончика пера сорвалась особо крупная чернильная капля и образовала уродливую кляксу в уголке бумажного листа. Мастер чертыхнулся себе под нос, потянулся за тряпкой, но задел локтем чернильницу, и вязкая чернь тут же пролилась на целую стопку отсмотренных документов. Кэйа сжался. Не нужно было, подобно Моне, гадать по звёздам, чтобы понять, что в стенах кабинета стремительно назревает неизбежная катастрофа. Около минуты Дилюк бездействовал. Широко раскрыв глаза, он наблюдал, как бумага пропитывается чернилами, но ничего не предпринимал. Кэйа, забыв, как дышать, считал удары сердца. На тридцать втором ударе Рагнвиндр отмер. На его лице отразилось выражение крайнего разочарования, и Альбериху почуялся запах гари. Нужно было что-то предпринять, пока разрушительный огонь Дилюка не спалил всё поместье. — Тих-тих-тих, спокойно, — Кэйа вспорхнул со стула и вновь оказался позади мастера. — Не беда, бывает. Ничего страшного, — он стянул с рыжих волос резинку и впутал в локоны пальцы. — Давай, Люк, поговори со мной. Тебя не эти бумажки сейчас заботят, я же знаю. Дилюк помедлил, а после вжался затылком в живот возлюбленного и вздохнул. Пламя прекратило пляску на кончиках его пальцев, что уже послужило Кэйе хорошим знаком. Он нагнулся, чтобы оставить пару сухих поцелуев на бледных скулах. — Я видел псов разрыва на границе, — наконец, выдохнул Рагнвиндр. Его голос — лезвием по стеклу — прозвучал тихо и хрипло. Альберих напрягся. — Ты же не?.. — Нет, — тот покачал головой. — Их было несколько, я не рискнул лезть на рожон, — услышав эти слова, Кэйа немного расслабился, хотя ком тревоги всё равно заворочался в животе. — Это плохо, Кай. Очень плохо. Если они добрались до Монда, то… Он замолк, не решаясь озвучить свои переживания, будто, едва слова сорвутся с губ, всё самое страшное непременно случится. Но Кэйа делил его страхи на двоих, посему понял всё без слов. Мне страшно. Я едва обрёл тебя и так сильно боюсь потерять тебя снова, но уже навсегда. Грядет кровопролитная война, а я трачу последние мирные дни на эти чертовы документы, будто в них будет какой-то смысл, когда нашему спокойствию придет конец. Мне страшно до одури, потому что я никогда не цеплялся за свою жизнь так отчаянно, как сейчас. Я так сильно хочу жить, Кай. Раньше я думал, что без лишних сантиментов смогу расстаться с жизнью, когда придет время. Я же всего лишь человек, ты знаешь. Одним неосторожным ударом меня может сразить даже хиличурл, отнесись я к схватке легкомысленно, не говоря уже о других, более опасных тварях. Я три года странствий выгрызал свое право на жизнь, хотя тогда мне нечего было терять, и, представляешь, выжил. Это же что-то, да значит, да? Скажи мне, Кай. Скажи, что всё будет хорошо, большего я не прошу. Скажи, что мы проживем долгую, счастливую жизнь, несмотря ни на что, или, в крайнем случае, падём оба, чтобы встретиться уже на ином свете. Я так люблю тебя, Кай. — Ты, поди, уже умирать собрался? — отшутился Альберих грубовато, но Дилюк не оскорбился, только вывернулся из объятий, вскинул голову, чтобы пронзительно посмотреть снизу вверх — Кэйа видел, как задрожали длинные светлые ресницы — и вжался щекой в плоский живот капитана. Сердце переполнилось тоской. Кэйа и сам боялся лишиться едва опробованного спокойствия, но удариться в панику не мог. Если запаникует он, Дилюк окончательно потеряет почву под ногами. Морально Альберих всегда был сильнее него. — Давай не будем забегать вперед. Будем решать проблемы по мере их поступления, — Кэйа провел ладонью по бледной щеке, улыбнулся в надежде, что Дилюк улыбнется в ответ. — Как бы ты ни отзывался о рыцарях, мы тоже не дураки, мы просто притворяемся, — плечи Рагнвиндра дрогнули от блеклого, невеселого смешка. — На любое развитие событий у Джин, по крайней мере, есть план. Монд не держится лишь на свершениях Полуночного героя. К его удивлению, Рагнвиндр даже не стал спорить. Видно, совсем измотался. — Да и Барбатос не так прост. За бутылку коллекционного вина глотку разорвет любой твари Бездны, — Кэйа, уже не сдерживаясь, хихикал. Дилюк боднул его виском в солнечное сплетение чисто из вредности, но снова промолчал. А потом схватился руками за смуглое запястье и тронул губами пальцы. Кэйа знал: это была безмолвная благодарность за обнадеживающие слова. В тот вечер они так и не поужинали. Дилюк уснул в их кровати, пока Альберих, уместившись под боком, сторожил его сон. Как только чужое дыхание выровнялось, он вывернулся из объятий и тихой поступью вернулся в кабинет. Утром Дилюк обнаружил возлюбленного дремлющим за стопкой переписанных аккуратным почерком документов.