Drag Me Through Hell

Каз снял жилет, расстегнул оставшиеся пуговицы на рубашке и выбросил оба предмета одежды за дверцу шкафа. Посмотрев в зеркало над маленькой раковиной в углу своей комнаты, он понял, почему Катя сказала ему, что он выглядит усталым. Он нахмурился и потер виски. Головная боль начала пульсировать за его глазами. Он снова переборщил. Вздохнув, он взял мочалку, лежавшую рядом с тазиком, намочил ее в прохладной воде, отжал и провел ею по своим черным волосам: сначала по коротким, а затем по более длинным. Прохладная вода принесла облегчение, стекая по шее и ушам. Затем он повторил процедуру на лице, убедившись, что вода стала еще холоднее, когда он прижал ткань к усталым, жгучим глазам. Он услышал, как в другой комнате зазвенела цепочка Кати, когда она сдвинулась с места, и покачал головой. Она могла бы освободиться от этого замка за считанные минуты, если бы приложила к этому усилия. Он снова окунул мочалку в раковину и крепко прижал ее к плечам, так что влага потекла по спине и груди. Ощущение немного ослабило напряжение в мышцах, и его глаза на мгновение закрылись в изнеможении. Когда он снова открыл глаза, то увидел в отражении своего зеркала Катю, покачивающуюся в дверном проеме и мертво стоящую на ногах. Ее короткий халатик немного расстегнулся, и одно из плеч свисало с нее, обнажая небольшую полоску атласа, удерживающую сорочку для сна. Та самая полоска, о которой он слишком часто думал, засыпая. Сегодня она была не кремовой, а полуночно-синей. Его взгляд прошелся по ней, затем по изящным ключицам под ней, зная, что его воображение с радостью подзарядиться и будет использовать это в будущем. — Тебе понадобилось достаточно много времени, — пробормотал он, его низкий голос стал еще глубже от усталости. — Ты ублюдок, — голос Кати был едва слышен. Посмотрев ей в лицо, Каз понял, что ее глаза даже не открыты. Она опиралась своим весом на дверную раму, ее голова склонилась набок на плечо, приближаясь к грани сна. — Они меня так называют. — Глаза Каза переместились на ее голые ноги, всю кремовую, гладкую, без пятен кожу. Он заставил себя вернуться к собственному отражению в зеркале. Весь в шрамах и изломанных краях. Костяшки его пальцев побелели на краю раковины. Катя пробормотала что-то вроде согласия и, шаркая, вошла в комнату. Она откинула одеяла на его кровати и рухнула на нее, не спрашивая разрешения и не давая ему шанса возразить. Подтянув одеяло к подбородку, она перекатилась на бок, и ее дыхание почти мгновенно выровнялось. Каз застыл у раковины, его взгляд был прикован к карамельным локонам, рассыпавшимся по подушке. Тяжело сглотнув, он положил мочалку и вытер полотенцем излишки воды с лица и груди. Он взял свежую рубашку и застегнул ее слегка дрожащими руками. Перчатки он оставил на столе, и, поскольку за последние несколько минут его потребность в них возросла в десять раз, он тихо вышел из спальни, чтобы забрать их. Его больная нога, которая уже пульсировала и постоянно болела от усталости, кричала на него за то, что он весь вечер не пользовался тростью. Он оставил ее рядом со столом. Накинув на руки привычную кожаную сумку, Каз застегнул ее и привычно сжал пальцы. Ему стало немного легче дышать. Безопасно. Ничто не мешало ему спуститься вниз к пустой кровати Кати и поспать там несколько часов. В конце концов, она украла его кровать, это была бы честная сделка. Его глаза нашли дверь, и он взвесил трость на руке. Спуск вниз будет жестоким для его и без того больной ноги, но ему приходилось страдать и хуже. Он посмотрел на другую дверь, которая все еще была открыта, и увидел очертания Кати, свернувшейся калачиком под одеялом. Его сердце сильно билось о ребра, и он прикусил внутреннюю сторону щеки, когда желание расцвело в его животе. Он хотел быть тем мужчиной, который мог бы лечь рядом с ней, который мог бы отодвинуть атласную бретельку кончиком пальца и поклоняться тому, что находилось под ней, если бы она позволила. Кто мог бы прижаться лицом к мягким карамельным локонам и вдохнуть их, чтобы убедиться, что они пахнут так же сладко, как выглядят. Он вспоминал те моменты в прошлые годы, когда думал, что сможет преодолеть это… этот недуг, это повреждение, которое было его частью до тех пор, пока он носил имя Бреккер. Имоджен, Инеж, теперь Катя. Все испытания его воли, все неудачи. Он действительно должен просто перестать хотеть. Это избавит его от долбаной борьбы. Бросив последний взгляд на закрытую дверь, он закрыл глаза, стиснул зубы и направился к открытой, на ходу приглушая газовую лампу на столе. Он старался ступать как можно легче, обращая внимание на каждый звук, который издавала его трость на деревянном полу, когда он входил в комнату. Он остановился в дверях. И снова у изножья кровати. Кирпичик за кирпичиком. Мантра была применима к нему сейчас, как никогда. Он приглушил лампу в спальне, лишив комнату цвета. Его глаза приспособились к серебристому лунному свету, который остался. Кровать была более чем достаточно большой для них двоих, плюс между ними было безопасное пространство. Это была одна из самых личных покупок, которые он сделал, когда получил четыре миллиона крюге от Ван Эка. Она занимала почти все свободное пространство в маленькой спальне, оставляя лишь узкую полоску по обе стороны, достаточную для раковины и едва достаточную для нормального открытия шкафа. Когда он покупал ее, то думал, что с ней будет легче спать. Он был слишком оптимистичен. Каз был благодарен за покупку, но теперь он медленно опустил свой вес на пустую сторону кровати и прислонил трость к спинке. Он бы ни за что не забрался так далеко, если бы кровать была меньше. Он не стал откидывать простыни и зарываться под них, как это сделала Катя. Вместо этого он лег и неуверенно вытянулся поверх одеяла, дважды проверив, что рукава рубашки спущены, а перчатки натянуты. Даже если она пошевелится, она была укрыта, и он был бы вне досягаемости. Его желудок сжался от беспокойства, когда он откинул голову назад в подушку и посмотрел на ее спящую фигуру. Она была примерно в двух футах от него, и хотя раньше она была физически ближе к нему, это… это ощущение было другим. Близость, к которой он не был готов. — Это всего лишь несколько часов, — твердо решил он, глубоко вдыхая через нос, когда воспоминания о тошнотворных водах гавани грозили захлестнуть его. Он взял одну из подушек из-под своей головы и пристроил ее между ними, нежно прижав к ее плечу. Ему стало немного легче дышать. Еще один барьер. Более безопасный. — Если ты действительно не сможешь заснуть через час, тогда просто спустись вниз. — Напряжение в его груди ослабло с новым решением. Ему не нужно было оставаться. У него был выход. Это был выбор. Лицо Кати было в тени, так как она свернулась калачиком спиной к окну, но Каз все равно смотрел на нее, прослеживая взглядом ее маленький носик и длинные ресницы, задевающие скулы. Ее полные губы, слегка приоткрытые во сне. Ему стало легче дышать. Он посмотрел на зазор, который оставил между ними. Он находился так близко к краю кровати, как только мог физически и не свалиться. Подушка, надежно удерживающая Катю на ее стороне кровати, и барьер из одеяла насмехались над ним. Он ненавидел, что ему нужно столько защитных сеток, что ощущение его перчаток все еще было для него комфортом; но он ценил, что его усилия означали, что он наконец-то смог расслабиться на матрасе. Каз позволил глазам закрыться, когда сон одолел его.