А вода очищает. Она отделяет чистоту от скверны, грех от невинности, того, кто падает от того, кто возвысится.
— «Ной», 2014.
Раз стук, два, пауза… Раз, два, пауза, три. Полдень, 25 декабря 1902 г. Невесомые хлопья медитативно опускались, погружая город в истинно рождественский вид. Под снежным покрывалом пряталась выдыхаемая заводами грязь и не так сильно давал в легкие едкий угольный дым. Несмотря на полдень наряженные во все самое лучшее лондонцы уже вовсю пели колядки, толпясь небольшими пестрыми кучками на улицах. И даже обнаглевшие в последнее время извозчики на своих железных бочках не позволяли себе выкрикивать им грубости, терпеливо объезжая. Желтое клетчатое пальтишко ловко проскальзывало меж прохожих, мирно прогуливающихся или, как и его носительница, тащащих из мясной лавки хорошенькую индейку к рождественскому ужину. Однако шалопаев проскочить не удалось. Завидев обеспечено одетую даму, чумазые мальчишки и девчонки с натянутыми на самый лоб кепками оторвались от боев снежками и окружили ее своими маленькими ручонками в потасканных перчатках без пальцев. — Хотя бы пенни, мэм! — В честь Рождества! — подхватили писк одного беспризорника остальные. — Во имя господа нашего Иисуса Христа! «Несчастные магловские отпрыски. За что же ваши боги так с вами?» Нарыв в карманах завалявшуюся магловскую валюту, Анна вложила в ладошку каждого по монетке и побежала скорее от их бурной радости и чрезмерного внимания к своей персоне. Очарование середины рождественского дня свергла распахнутая настежь темно-зеленая дверь. «Разве я забыла закрыть?» Увы, наметенный внутрь снег был не самым страшным. В коридоре еще не стаили снежные следы нежданного гостя. — Себастьян..? — Ответа изнутри не последовало. Повесив на вешалку меховую шапку и оставив пакет с птицей на банкетке, хозяйка с выставленной палочкой проследовала по пути вломившегося. Едва поднявшись на второй этаж, Анна замерла в напряжении от заскрипевших петель и выглядывающей изнутри бордовой спины. Закрыв за собой дверь спальни, женская фигура развернулась и, поведя бровью, дрогнула в улыбке. — Анна. — Эльза… — стесненно выдавила дружелюбную улыбку хозяйка дома, не зная, чего ожидать. — Себастьян ко мне заходил, — пояснила гостья, показательно глянув на все еще выставленную палочку. — Я подумала, когда, как не на Рождество, помогать близким. — Никак, тебе удалось..? — вытянула шею беспокойная супруга, но оружие убирать не спешила. — Сейчас ему требуется время на восстановление, но, думаю, он поправится. — Цепкий взгляд Анны пробежался по ладоням собеседницы — пусто. Эльза была безоружна. — Ах, правда? — осветилась она облегчением, опуская свою палочку. Исцелительница со сдержанной улыбкой, определенно таящей за собой что-то кроме, кивнула. — А где же Себастьян? — чуя неладное, мнительная особа бегло глянула в коридор и на лестницу. — Он у себя. Я не должна говорить, но, — заговорчески завела глаза Эльза, — он сказал, что подготовил для вас нечто особенное. Тебе несказанно повезло с братом, Анна. Та довольно покачала головой. — Заглянешь на рождественский ужин? Мы будем тебе рады, — разумеется, это было лишь формальностью. — Воздержусь, — сухо отмахнулась Эльза, по-видимому, распознав пресные нотки. — Я не сказать, чтобы мастак в званых ужинах, да и, полагаю, без моего общества вам будет… привычнее. — Ее серый взор вперился в собеседницу в ожидании ответа. — Что ж, — потупила взгляд девушка и с неловкости поджала губы девушка, — может я могу хотя бы предложить тебе чаю? — О нет, что ты. Мне уже пора уходить. В воздухе повисла неловкая пауза. Ни одна из девушек не делала шагу, стойко выжидая хода собеседницы. Наконец, Анна прервала их гляделки по-джентельменски выставленной рукой. Без тени растерянности Эльза пошла к лестнице. Но не прошло и пары секунд, как ее неожиданно сцепленные сзади пальцы переключили все внимание позади идущей на себя. Этот жест позволил обманщице резко развернуться и на машинально поднятую палочку выбить ударом сверху. Верная помощница врезалась в стену коридора, разрезала обои и отлетела назад. В суматохе Анна спешно бросилась за своим оружием, но нападающая и тут мешкать не стала. Обхватив ребра и приставив к горлу кинжал, она вынудила покорно подняться. — Все-все! — с одышкой от стресса воскликнула схваченная, пораженно задирая ладони. — Чего ты хочешь, Эльза? — Тише, Аннушка, не нужно его беспокоить… — прошептала она и перед тем, как вылететь из дома серым дымом, мягко, неглубоко провела по горлу кинжалом, смочив ковер парой заметных капель. Утро, 25 декабря 1902 г. Дорогой Оминис, Если Ты читаешь это письмо, значит, пришло мое время дать Тебе, наконец, ответ за все эти годы. Но сначала мне бы хотелось поблагодарить за каждое письмо, Тобой отправленное. Даже самое короткое грело мне сердце и, вместе с тем, сводило с ума от невозможности дать все ответы. Знаю, Тебя терзали вопросы о моей нынешней жизни, но смею Тебя разуверить, в ней нет ничего достойного. Моим ответом будут письма, в которых лишь моя душа, вырванная и размазанная по листам. Прости меня за нее заранее, но так было нужно, чтобы дать Тебе увидеть все моими глазами с самого начала. Письма Ты найдешь в темном укрытии последнего лета, о котором знаем только Мы. Возможно, Ты нашел их сам, но тогда бы навряд ли читал это. Глупость моя отчего-то до сих пор на это надеется… Не ведаю, разочаруешься ли Ты во мне бесповоротно или поймешь меня, но, что бы ни случилось, знай, я все еще (сильная мазня чернил на чем-то неразборчивом) вижу Тебя внутри. Сердечно Твоя, Эльза. — Что. За. Вздор, — выпала читающая. Все происходящее казалось совершенно глупым, сумбурным сном, но никак не явью, начиная от неуместно оставленном на воротах пальто, заканчивая невиданной любезностью к кузену, писем от которого получать ни разу не доводилось. «Вижу внутри? Внутри чего? Сердечно твоя? Что за шутка?!» Верить в правдивость написанного не хотелось, но шрифт так походил на собственный, а все эти обвинения Себастьяна в наложении проклятия на Оминиса только больше раздували интерес к путанице. Копошения в воспоминаниях ничего не дали, поэтому, смахивая с письма падающие снежинки, она перечитала его на второй раз и пришла к выводу, что ответы на свои вопросы нужно искать в этих бесовых письмах. «… в темном укрытии последнего лета…» Летом уходящего года темных мест было много, однако все они были далеки от «укрытий», да и кроме бессмысленного рвения истребить всех паукообразных и галлонов алкоголя вспомнить что-то еще было крайне сложно. Эльза перечитала содержимое письма еще на раз. «…последнего лета… ответ за все эти годы… » Последним настоящим летом для Эльзы было лето в Фелдкрофте. В воспоминаниях всплывало желтое марево с витающей пыльцой полевых цветов, плетение косичек Анне, аромат соломы и яблок в домике Сэллоу, на языке даже появилась фантомная кислинка свежеиспеченного лимонного пирога. Тот период был, пожалуй, единственным проявлением света души со стороны Эльзы. Хотя теперь, с высоты прожитых лет это казалось бессмысленной тратой своего драгоценного времени и недюжинных сил на постороннюю. «…в темном укрытии…» Из немногих темных мест за то лето, Эльза помнила дом за своей спиной, но и тот на звание укрытия не годился. Тупик. Если только речь не о… «…пещере за водопадом?» Место и впрямь отзывалось в душе защищенностью и от палящего солнца, и от всех прочих. Вытягивая за ленточку воспоминание, она вдруг поймала себя на мысли, что совершенно не понимает, зачем тогда изучала легилименцию и, главное, как у нее вообще получилось почувствовать боль Анны. Талантом легилименции от рождения Эльза не обладала, а попытки изучения с мракоборцами отличились безнадежной посредственностью. «Да какая разница, что там? План был другим, каждая минута на счету. А если это вообще ловушка? Об этом ты не подумала?» Не тратя более времени на бестолковую возню, девушка трансгрессировала. Снега в Фелдкрофте выпало за месяц зимы немерено. Стопы утонули в пушистом покрове, устилающим протяженные холмы и отвесные склоны. Зима Эльзу нисколько не очаровывала, скорее вызывала трепет преклонения как перед истинным воплощением Смерти — в тоскливом вое вьюги, в тянущих к земле колючих руках промозглого ветра и в отсутствии всяких голосов живых. В это время единолично царил лишь шепот костлявой, заглушая собой все иное. — Что я вообще здесь делаю… — буркнула она себе под нос, пробираясь к замерзшему пруду. Не предназначенные для подобных походов кожаные сапоги пропускали сквозь шнуровку мерзко-мокрый снег. Скудный водопад не стекал, заледенел где-то раньше, и, по идее, должен был открывать взору каждого «тайное» укрытие, однако на месте ожидаемого углубления была лишь монолитная каменная глыба. — Ревелио! — произнесла она, точно помня как скрывала проход раз за разом. Плотная текстура вдавилась внутрь подобно податливой глине, образуя пещеру. Некогда обитель покоя сейчас заставляла трястись от холода свисающими до самого низа острыми сосульками и махровой коркой инея на потекших когда-то свечах. Зато света сейчас было гораздо больше, он поблескивал на ледяных стекающих по булыжникам дорожках. Еще одно заклинание обнаружения проявило стоящий в глубине квадратный сундук, также обернутый снежной кольчугой. Стоило подойти к нему поближе, как в кармане чувствительно потяжелело — из письма выпал ключ, идеально подошедший для тайника. Не без трудностей с разморозкой сундука Эльза обнаружила внутри того сотни писем, сложенных аккуратными, чинными рядами. Каждый из конвертов был уникален разной по степени состаренности бумагой, марками и датами. Эльза, ожидаемо, начала с самого первого от 3 июня 1892 года. За прочтением первой строки: «Просыпаться после вчерашних событий было странно…» буквы поплыли, образуя затягивающий водоворот воспоминания. Перед глазами возникла так тепло полюбившаяся зеленая спальня девочек пятого курса, а беспокойные мысли настоящего вытеснили собой предвкушающе-радостные мысли прошлого. Возвращение обратно ощущалось безжалостным толчком в ледяную купель прямиком из теплой постели. За несколько минут тело успело продрогнуть от холода, а серость настоящего душила унынием. В мутном отрывке воспоминания первого учебного дня побывать было отрадно, однако странный осадок никак не давал покоя. Чуждые чувства симпатии к кузену ощущались так по-настоящему. Каждая черточка его лица отличалась от черт остальных сокурсников удивительной четкостью. Но как же такое могло произойти, если прежде это лицо даже при его упоминании в памяти не всплывало? Несостыковки манили поглощать письма еще с большим рвением. От воспоминания к воспоминанию, чувства к молодому человеку крепли, становились сильнее и трепетнее. Долгое время Эльзе казалось, что она в теле неизвестной ей девушки проживает чужую, так сильно похожую на ее, но совершенно иную жизнь. А как только в голове начала сходиться цельная картинка всей мозаики, кулон вдруг обжег кожу накалившимся металлом, заставляя шикнуть от боли. «Единственное, что греет в этой пещере, » — проворчала девушка и выпущенным из палочки огненным шаром подожгла старую тину. Греясь жалким костром, Эльза провела в разворошенной груде писем несколько часов, ныряя из одного воспоминания в другое с каждым разом все стремительнее. Теперь хватало и нескольких минут, чтобы недостающие мазки вслед за первыми сами внеслись в полотно сознания. От напрочь забитой телеги новой информации голова начала мучительно раскалываться. Завесу сняли, наглядно поясняя за каждый поступок прошлого. То, что прежде обуславливалось юностью и глупостью, теперь вдруг обрело свое объяснение. Однако торжество разума не разделяло кровоточащее сердце. Последнее письмо она читала, пачкая своими слезами. «Неужели в моей жизни был… смысл..?» Любовь. Эльза чувствовала любовь к кому-то. Ей ведь казалось, что ее эгоцентричная душа обделена способностью испытывать столь возвышенное чувство. Она ведь даже животных не сказать, чтобы любила, что уж говорить о людях. Все усложнилось, сильно усложнилось. Противоречивые жужжащие мысли давили на черепную коробку изнутри, путая страх и желание, желание и долг, долг и справедливость. Больше нельзя было так просто вломиться в Хранилище, впустить в себя разрушительной силы и единолично захватить Министерство. Нельзя было до потери сознания вытягивать магию из Амита в угоду себе. Нельзя было заковывать в кандалы Себастьяна и питаться его страданиями. Пучина терзаний затягивала в свое болото ее все глубже, пока в голове не прогремело: «Оминиса прокляли?» — Уже известный факт сейчас предстал совсем в ином свете. «Но кто..? За что..?» — на эти вопросы воспоминания, увы, ответов не давали. Кулон заставил вспомнить о себе назойливым жжением. Эльза резко схватилась за него и вгляделась. Птица. Это был тот самый кулон. «Вижу внутри…» Однако открыв, заместо зеркальца внутри она обнаружила бордовый шарик в окружении серебряных переплетений. «Клятва на крови..?» — обескураживающая мысль закрутила веретено, накручивая пряжу из затянутых дымкой уголков памяти. Жжение кулона. «So mote it be». «…пока мы не воссоединимся вновь…». Холод серебра и теплота стекающей с ладони крови. «Я дам клятву, только прошу, уезжай». Руки на его щеках. «Прошу, давай покинем страну вместе…». — Я должна была уехать… Хворь была последствием неисполнения клятвы, никто ни его, ни меня не проклинал… — сквозь ком в горле выдавила Эльза, зарываясь лицом в ладони. — Не понимаю… Я не понимаю… Зачем..? Зачем было стирать мои воспоминания?! — сквозь слезы выкрикнула она, въедаясь ногтями в волосы, будто это могло способствовать прозрению. «Это был Оминис…». Сосредоточенный взгляд Себастьяна на почерневших венах. «…не трогай Анну…». «Он все знал. И… Анна..?» Старые, зачитанные практически до дыр письма, легли в отдельный карман саквояжа. Вспышка в окне. Спешащая по дорожке фигура девушки в мужской одежде. Момент наложения забвения Эльзе вспомнить никак не удавалось, однако знала она наверняка: за всем стоит Анна Сэллоу. Заклинание аккуратно сложило все письма в конверты и рассортировало их по местам. Ключ от важного тайника отправился на шею своей хранительницы, сундук же в сумку с чарами незримого расширения. Девушка в бордовом пальто исчезла из пещеры, оставляя догорать старую тину. Полдень, 25 декабря 1902 г. Глаза резало отражающим свет снегом. От шока рану на шее даже не щипало. — Как ты преуспела в забвении, однако, бедняжка Аннушка, — обжег ухо полный ненависти голос. Зрение свыклось с яркостью, позволяя увидеть вокруг себя заледеневшее озеро и окружающий его густой зимний лес. — Эльза, ты с ума сошла, лед может треснуть! — сжалась еще сильнее Анна, опасливо смотря под сапоги. — Думаешь, мне не плевать на это?! Ты все испортила, Анна! Все! — Прости… Прости… — покатились слезы из глаз из-за страха за собственную жизнь. — Я не из злых помыслов, просто ты… Ты хотела забрать его… — Я надеялась, я верила, что ты будешь лучше меня, но ты меня обманула! Ты ничем не лучше! — от ее крика в ушах заложило. Нервно пропыхтев, она прошипела: — Выбирай место, Аннушка… — Что..? Эльза, ты же не станешь… — давясь слезами, пыталась воззвать к разуму заложница. — О нет, нет, не переживай, я не стану стирать из твоей памяти всех, кого ты любишь и даже не убью тебя. — Не дав толком расслабиться, она тут же добавила: — Сразу. Я буду милосердной и позволю тебе поделить свою кровь с миром. — Все тело Анны одолел сильный тремор от безумства сказанного. — И, кроме того, предоставлю тебе место на выбор. Это первое, — она обвела кинжалом окружение и скоро вернула его к горлу. — Сюда он привел меня на мой день рождения. Он рассказывал, что любит сбегать сюда от суеты замка, — с благоговением в голосе поделилась она. — Как жестоко заставлять забывать такое… — Лезвие надавило сильнее, что стало тяжело дышать. — Эльза, прошу… Хватит… Они в одно мгновение исчезли и появились в поле, полном заиндевевших сухостоев. — Здесь мы собирали цветы. Ты же помнишь тот чудесный букет, Анна? — процедила взбешенная девушка и задержалась взглядом на торчащих из-под снега хрупких ветках. — Но те прекрасные цветы давно сгнили… Символично, не считаешь? — Эльза, прости меня, я ошиблась… — молила Анна высоким от волнения голосом. — Мне очень страшно, прошу, убери нож. — Не пытайся давить на мою жалость! — прокричала она на ухо, перебивая свои слезы агрессией. — Ты чуть не убила нас обоих! Как я могу доверять тебе?! Ты опять обманешь и превратишь меня в чудовище! Ты украла мою жизнь, Анна Сэллоу! Миг и они уже на утесе с протяженным видом на живописное нагорье. — А здесь он увидел небо моими глазами впервые, — голос ее надломился и стал чуть менее ненавистным. — Оно тогда было темно-серым от надвигающейся грозы. Его любимым… Понимаешь? — Эльза… Умоляю, не надо, — обрела стабильности в голосе Анна. — Ты совершаешь ошибку, еще не поздно все исправить. Давай все обсудим без палочек и ножей. Из захватчицы на это издалось мычание негодования. — Ничего ты не понимаешь! Выбирай место или я выберу его за тебя. — Озеро. На которое мы вместе ходили. Помнишь? — Хороший выбор… От незамерзающего водоема ввиду бурных подводных течений поднимался сильный ветер. Воспользовавшись моментом, Анна вырвалась из хватки и на бегу трансгрессировала, однако похитительница успела рывком метнуться к ней и схватить за талию. Не прошло и мгновения, как заместо грязной подворотни они вновь оказались на мысе. Обозленная толкнула на мерзлую землю и, накинувшись сверху, сильным ударом схваченного запястья выбила резервную палочку из руки. — Неужели так сложно после всего, что ты натворила сделать мне одно одолжение?! — исказилось во злости и боли ее лицо. Не то она хотела убить прямо сейчас, не то зарыдать. — Эверте Статум! — раздалось вдруг спасительное, отбросившее Эльзу футов на десять. На выручку пришел Себастьян, правда по сравнению со вчерашним выглядящий сильно неважно. Эльза медленно поднялась, не сводя с противника пристального взгляда. — Экспеллиармус! — первым выбросил он и девушка невербально отразила заклинание. — Рановато ты, Себастьян, я ждала тебе чуть позже. Экспеллиармус! — с самодовольной ухмылкой выкинула она заклинание, однако щит Себастьяна выдержал, снимая чрезмерную уверенность с лица соперницы. Анна за время их потасовки сумела добраться до палочки и отползти к брату. — Нас двое! Ты слаба. Отступи, Эльза. — Отступить? — усмехнулась она и закатала рукав, демонстрируя спадающую черноту вен. — Это из-за обоюдной клятвы на крови. — Оба замерли в ступоре, широко распахнув веки. — Но как мы могли исполнить обещание, о котором даже не помнили? Вы убивали нас! Так ты меня отблагодарила за свою жизнь, Анна? — впилась она глазами в девушку. — Так ты отблагодарил меня за спасенную сестру, Себастьян? — перевела она ядовитый взгляд на молодого человека. — Я каждый день проклятого месяца просыпалась с мыслью, что моя жизнь полнейшая чепуха от начала и до конца! Я думала, что не люблю никого и от этого ненавидела сама себя. Не может человек, не любящий никого в мире, быть счастливым… — На чуть розоватые от холода щеки выпали слезы. — А потом я все вспомнила из писем, которые предназначались для него… Я их собирала десять проклятых лет! Десять! И все вновь обрело смысл… — Эльза опустила подбородок, а подняла уже избавившееся от эмоций лицо. — Но слишком поздно. Теперь я не могу иначе. Вы же не остановитесь, пока не убьете либо меня, либо его. Как и всегда… — Постой… — попытался остановить ее Себастьян, но девушка уже начала выбрасывать в них заклинания. Даже вдвоем обороняться было затруднительно ввиду способностей соперницы. Придерживаясь своего плана, Эльза вытянула из-под почвы корни и обвила ими Себастьяна, а после, уклонившись от заклинания Анны, подвесила ту в воздухе Левиосой. Серебряный кинжал взлетел и уперся острым кончиком в грудь своей жертвы. — Не смей! Стой! Я не врал, что убью тебя! — рыча, тщетно пытался вырваться Себастьян. — Эльза, он тебе этого не простит! — Я знаю, но что мне остается? — с сожалением произнесла она и устремила посерьезневший взор на жертву. — Итак, приступим. — Она сглотнула. — Подошел момент, Анна Сэллоу, крови твоей пропитать почву, иссохшему праху развеется по ветру, а после пролиться дождем по лесам и городам, туша собой пожары. — С толку то и дело сбивали проклинающие верещания Себастьяна, но Эльза из всех сил держала ровный тон, на них не отвлекаясь. — Тело твое станет единым с этим миром, а душа отправится в мир иной, где однажды, я знаю, ты встретишь меня вновь. Ничего не берется из ниоткуда и не уходит в никуда… — Что за фарс?! К чему вся эта мишура?! — горячо возмутился Себастьян, сумев-таки разрушить собой вдребезги весь настрой. — Даешь жизнь, отнимаешь ее. Кем ты себя возомнила?! Богом?! Не-е-ет… Амит все мне рассказал. На деле ты лишь обертка, Эльза Деф! Обертка, под которой ничего! О, этот человек очень хорошо справлялся с задачей выводить из себя в считанные секунды. Махом перечеркнул все старания Эльзы преподнести им обоим достойную смерть. Закрыв глаза, она практически затряслась от гнева, но сдержаться так и не смогла. — Замолчи! — переключившись на молодого человека, она высвободила его от корневых пут и начала запускать все, что было вокруг: бочки, ящики, деревянные указатели. Снежные вихри клубились от усиливающегося ветра, пока они обменивались совсем не невинными заклинаниями. В момент сгущения туч, Эльза выкрикнула, устремив палочку к небесам: — Фульгурио! Фиолетовая молния влетела в тяжелые облака и вылетела куда стремительнее точно по направлению к макушке Себастьяна, едва не ударив до выставленного им защитного купола. Небеса гремели, пурга постепенно перерастала в метель. Вкладывая в древко всю свою боль, Эльза завопила. В серых глазах ширилось голубое свечение, уподобляясь молнии, и в тот же момент светящийся купол дал трещину. Еще немного и Себастьян Сэллоу станет горсткой праха, а горстка праха больше не сможет причинить никому вреда. Еще немного… Дыхание в одно мгновение сорвалось от тяжести в груди. Молния ослабла и вернулась к небу, разразив его ледяным дождем, кроме которого теперь больше не слышалось ничего. Поток крови хлынул в рот и стек на уголки губ кровавыми каплями. Опустив голову, Эльза обнаружила торчащую из ребер серебряную рукоять с надписью: «Роднан Остроклюв 1666 г.». Сползнув на землю, она сбито просила свою подбежавшую убийцу лишь об одном: — Прошу… не здесь… Там, где… где я показала ему небо… Обхватив ее, Анна исполнила последнюю просьбу, трансгрессировав на заснеженный утес. — Здесь… — на лице умирающей появилась блаженная улыбка. В этом месте вместо ледяного дождя с серого полотна на лицо спадали лишь снежные ошметки. — Небо крошится… — Что? — не поняла ее Анна, пытаясь залечить рану исцеляющим заклинанием. Увы, без орудия убийства кровотечение только усилилось, а рана никак не сходилась. Алые реки крови разливались по ледяным широтам, пересекаясь с извилистыми горными хребтами разбросанных темных прядей. — Эй, — отвел сестру в сторону Себастьян. Если они считали, что так их не будет слышно, то совершенно точно ошибались. — Оставь, ей это не поможет. — Мне не хватает сил, нужно нести ее в больницу. — Ты с ума сошла? — оторопел Себастьян. — Если она там умрет, кто-то понесет за это наказание, а если нет… и того хуже… — И что, просто оставим ее здесь?! — А что, она не собиралась сделать примерно то же самое?! Да что с тобой?! Она же, буквально, пыталась тебя убить! Пока они препирались, их голоса слышались Эльзой все глуше. Шок прошел и острая боль усилилась, тело затрясло от озноба, возникшего не то из-за лихорадки, не то из-за декабрьского холода, проникающего под кожу вместе с впитывающимися в кровь снежными хлопьями. С болью, как и с холодом, бороться бессмысленно. Чем сильнее ей противишься, тем сильнее она сжимает подобно Дьявольским силкам. Ей можно лишь подчиниться, дать одержать верх над собой, признать ее величие и свою ничтожность пред нею. Почувствовав власть, боль оставит тебя. Так и холод: сначала он прожигал каждый нерв, теперь — согревал своими объятиями. Радужку начало затягивать белесыми пятнами и последний выдох сошел с ее губ. Но то был далеко не конец. Суженный до размеров точки обзор вдруг начал расширяться перед появившимися глазами цвета голубой ели. К конечностям резко прилила кровь от подскочившего давления, оборачивая тело в жар, в ушах заколотил возобновившийся пульс, а легкие распахнулись подобно крыльям от глотка мерзлого воздуха. Организм отчаянно сопротивлялся уходу в забытье, карабкался по отвесной скале всеми силами, вопреки стремящемуся к этому самому вечному забытье спутанному сознанию, снова и снова прокручивающему кадры пленки жизни. Однако попытки эти лишь отсрочивали неизбежное, предначертанное, ради безупречной предсмертной картины, кой мешали лишь мигающие белые пятна. — …вспомнил, Эльза! Эльза, ты меня слышишь?! — преодолел глушащий пузырь его хрустальный голос. — Да… Тепло… Как же здесь тепло… Выходит, ты валькирия, а не я… — Она уже бредит, Себастьян! — раздался где-то поодаль возглас Анны. — Какая отрада умереть на твоих руках… Знаешь… я люблю тебя… Я так безнадежно тебя люблю… — Нет-нет, Эльза, я тоже тебя люблю, всем сердцем люблю, но ты должна жить, слышишь? — Ты меня не простишь… — в горле сильно пересохло, а оттого голос захрипел. — Не я должен тебя прощать. Ты должна простить… Их. — Нет, я не могу, — вяло, но категорично запротестовала девушка. — Они нас предали… Убили… Такое не прощают… — Ты должна простить, чтобы жить. Слышишь? Даже через окутывающее умиротворение надвигающейся кончины все нутро противилось прощению. Каждая клеточка тела. — Прости их, Эльза, — молило мерцающее любимое лицо. — Хорошо… Хорошо… — сквозь застрявший в горле ком обиды, она все же выдавила из себя неохотное согласие. Эльза не винила себя и не убеждала, что и сама не лучше. Не вспоминала, сколько хорошего они сделали и не пыталась их оправдать. На все это попусту не было времени. Она просто отпустила. Бескорыстно и безвозмездно. Выпустила последнего — отравляющую ненависть, из своего сердца с выпавшими слезами. — Вулнера Санентур…