Ⅰ. Хворь
Раз стук, два, пауза… Раз, два, пауза, три. Белый рассыпчатый снег скатывался по мантии на ковровую дорожку и от согретого чугунными батареями ворса мгновенно стаивал. Прежде заставленный вазами с тюльпанами дом теперь мог похвастать лишь несколькими рождественскими венками, хилыми гирляндами из остролиста, тянущимся по карнизам, и елью, пихтовый аромат которой царил в таунхаусе. Сердце того, кто теплых атрибутов любимого праздника не лицезрел уже много лет, защемило легкой ностальгией, однако тот, кому довелось побывать в этом доме под Рождество прошлых лет, непременно заподозрил бы непростые времена его обитателей. Анна, сильно съежившись, нервно грызла ногти у окна, и только завидев посетителя, сразу кинулась к нему. — Себастьян, — прозвенело отчаянием, — у меня опускаются руки. Его вены продолжают чернеть, а лекари, кроме как пиявок и Рябинового отвара, больше и посоветовать ничего не могут! — в сердцах возмутилась она. — Мы должны что-то предпринять. Должны! Он не может так просто умереть! — Как же сильно в тот момент сестра напоминала Себастьяну самого себя. Отодвинув за плечи, он постарался взглядом выразить всю ту непоколебимую поддержку и опору, в которой когда-то сам отчаянно нуждался. — Лекари — олухи. Они сулили не больше года моей дорогой сестре, однако, вот, — кивнул он, обводя взглядом. — Прямо сейчас она стоит передо мной полная жизни и сил. — От его слов лицо Анны немного ободрилось, осветившись растроганной улыбкой. — Мы найдем решение. Какое бы оно ни было. Дай мне его осмотреть. Вытерев платочком собравшиеся в уголках глаз слезинки, девушка провела брата в хозяйскую спальню, где уже почти месяц мучался от хвори супруг. Оминис был совсем плох. Утопал в накрахмаленных белоснежных подушках, по цвету кожи практически сливаясь с ними. Отделяли хворавшего от постельного белья лишь вздувшиеся вены и проступившая испарина. — Кто здесь? — взволнованно поднял голову больной на скрип дверных петель. — Нехорошо получается. Запамятовал лучшего друга? — с ухмылкой спросил присаживающийся на кровать гость. — Себастьян… — вяло улыбнулся Оминис и приподнялся. Движения откликнулись в его легких скрежетом и следующим за ним тяжелым кашлем в уже почерневший от крови платок. — Извини, у меня сейчас в голове словно водоворот. Все перемешалось… Ветви нездорово выступающих, пульсирующих вен на его руке сходились чернотой к ладони. Ни с чем подобным прежде Себастьян еще ни разу не сталкивался, а ведь в свое время отчаянному юноше довелось перерыть сотни медицинских фолиантов по различного рода недугам. — Что с тобой произошло..? — оторопело вопросил молодой человек, тщательно осматривая со всех сторон руку больного. — Тебя никто не проклинал? — Увы, не припоминаю ничего такого… Кх!.. Кх!.. — К его горлу снова подошла кровь, которую он выкашлял в платок. — Уйди, прошу… — ослабевшим голосом потребовал Оминис и принялся прогонять неубедительными толчками. — Я велел Анне держаться подальше и тебе советую. Вдруг чума… — Подожди, — не унимался дотошный друг и вновь схватил за руку. Средь чернильных паутин внимание его привлекли едва видневшиеся бледные спиралевидные шрамы, явно волшебного происхождения. — Анна, что это? — он бегло мотнул головой в сторону двери, не позволяя себе надолго отвлечься от занятной находки. Пряча носик под шелковым платочком, девушка тут же подпорхнула и склонившись над рукой, пристально сощурила глаза на белесых полосках. — Раньше их не было… Оминис нетерпеливо выдернул руку и возмутился уже громче: — Сейчас же оставьте меня, вы оба! — Все-все, уже уходим. Отдыхай, друг, — легко похлопал Себастьян хворавшего по плечу. — Не унывай, найдем еще тебе толкового лекаря. Оминис устало покивал, не тепля в себе облачные надежды на выздоровление, и, сползнув по спинке, утонул в снежной горе подушек.***
Непомерно тяжелые веки лениво опускались и поднимались, иногда позволяя взгляду уловить охровый кусочек неба в окне. После очередного поднятия занавесов перед окном из ниоткуда возникла спина худощавого кузена. Вмиг, казалось бы, свинцовые веки широко распахнулись. — Летус..? Что ты здесь… делаешь..? — хрипучий от болезни голос рывками изрекался с сухих, шершавых губ. На лице развернувшегося светилась самодовольная, ядовитая улыбка. И только сейчас Эльза заметила на шее и запястьях нежеланного гостя толстые цепи. — Это мой дом, Эвриала. Не забыла? — Ты мертв… — Череда обрывистых смешков начала сотрясать грудную клетку. — Я отдала тебя на растерзание, Летус… твоей сестре, — расхохоталась кузина и тяжело закашлялась. — Тебя не-е-ет… Ты лишь в моей голове. — Раз я в твоей голове, значит, я все же есть? — ухмыльнулся он. — Ты мертв! — глухой крик отозвался эхом о высокий потолок комнаты. — А разве ты не мертва? Ты умираешь… — томно протянул он и, подойдя к кровати, провел тонкими холодными пальцами, принадлежавшими словно самой Смерти, по намокшему лбу. — И ты неописуемо прекрасна, когда умираешь, Эвриала. — Я не… Эвриала… — прохрипела больная. — Я Эльза. — Какой смысл оставаться при заурядном магловском имени, носителей коего тысячи? — праздно любопытствовал Летус, пока фривольно изучал содержимое комнаты, заглядывая в шкафы, комоды, сундуки. — Эвриалу я знаю всего одну и, знаешь, Эвриала Гонт запоминалась бы твоими врагами куда с большим трепетом, нежели Эльза как там… — пренебрежительно хмыкнул он. — Я… не хотела быть… одной из вас… — Врешь, кузина! — резко развернувшись с широкой улыбкой на лице, он разоблачающе выставил в девушку указательный палец. — Ты не просто хотела, ты мечтала быть одной из нас! — Наглец метнулся к кровати, под лязг цепей запрыгнул на нее грязными босыми ногами и легко опустился, скрестив. — Иначе зачем было покупать этот дом? — с хитрецой вперившись глазами-угольками, он облокотился подбородком на запястье. — Я ничем не хуже вас… — Я этого и не говорил, — выпер нижнюю губу Летус. — Я всегда видел в тебе потенциал, Эвриала. Но ты сама сдерживалась. Воротила нос от своей природы, заложенной в тебе от рождения. И ради чего? Только не говори, что ради пресловутой «души», — вырвался из него смешок. — Теперь ты умираешь и, как видишь, твоя жалкая душа никому не сдалась, — издевательски-изящно развел руками Летус и с глубочайшим сожалением протянул: — А столько удовольствий упущено… — Я выше… этого… — Чепуха, кой кормят овец! Выше тот, у кого в руках нож. — Он внезапно достал из-за пазухи серебряный кинжал. Губы больной затряслись от вида крайне острого орудия в руках истязателя. — Ты и сама это поняла, кузина. — Длинный язык змеей проскользнул по серебряной глади. — Что может быть завораживающе стекающих алых капель? — Продемонстрировав предплечье, он с нажимом провел по нему лезвием, выпуская струи густой бордовой жидкости. С его тонких губ сходили непритворные стоны боли, а от остро впившихся в них зубов проявилась капельки крови. — Что может ласкать слух больше воплей и криков? Что пахнет слаще разлагающихся тел? — Из открытой раны кузена вылазили извивающиеся прозрачно-белые черви, мухи облепили его покрывающуюся пузырями кожу, под которой остервенело закопошились прожорливые личинки. В нос дал приторный трупный смрад, но в побледневших глазах Летуса светились огоньки неподдельной радости совсем как в тот раз, когда он разрезал плоть заточенной в кандалы кузины. — Что может быть мягче, чем шея, которую ты сдавливаешь, заставляя лицо багроветь? — с каждым словом его голос все больше стихал до изможденного шепота, а лицо пунцовело от удушья невидимой рукой, сжимающей трахею до хруста. — Диафрагму сокращаться… Глаза наполняться мольбой и страхом… — Летус внезапно раскатисто рассмеялся своим мелодичным, но ужасающим хохотом. — Я знаю все твои слабости, кузина! — Замолчи… — Хотя бы на смертном одре будь с собой честной! — Уходи! — собственный крик заложил уши, а веки сжались до кромешной тьмы. Заместо разлагающегося Летуса на черном постельном белье валялись сотни контрастно белых иссохших молей. «Паразиты… Нападали с балдахина…» Одним рывком откинув одеяло, Эльза избавила свою постель от большей части мертвых насекомых и, покачиваясь, поднялась. Каждый шаг отдавался чахлой девушке уколом под сердцем. Чем ближе она прихрамывала к напольному зеркалу, тем больше собственное отражение пугало ее своей жалкостью. Болезнь сильно измотала некогда неуязвимую обладательницу древней магии: лицо осунулось, покрывшаяся черной мраморной сеточкой кожа побледнела еще сильнее, что стала в тон снежно-белой сорочке, сильно заляпанной кровью в нескольких местах; сухие тонкие губы были бы и вовсе не видны из-за бледности, если бы не черная полоска запекшейся крови, а потухшие глаза терялись на фоне темных ям под ними. Палец оттянул щеку вниз, чтобы проверить слизистую глаз. Черная. Запах ладана уже витал вокруг, пропитал собой все простыни, сорочку и волосы. Смерть испускала холодное дыхание в затылок, нашептывала на ухо, завлекала вечным покоем и с каждым днем затягивала на шее любимый кулон все туже, словно вручную выбивая своим когтем звенья цепочки одно за другим. Прогресс жжения кулона наглядно отслеживался по красным эллипсообразным следам, набирающим в цвете по мере приближения к шее. Сегодня под украшением его носительницу ждали зардевшие пузыри. Стоило бы снять, да только отчего-то эта вещь, кажется, полученная по наследству, была единственной дорогой умирающему сердцу и лишь перебирание ее в руке лелеяло ветхую надежду на спасение. Словно в бреду тень самой себя спустилась вниз в побеге от докучливого предвестника похорон. Просторная тьма холла любезно встретила ее холодными объятиями, но стоило обуться, мрамор голыми ступнями обжигал льдом. Иглу на пластинку пришлось ставить вручную, равно как и крутить ручку граммофона. От немощи палочка теперь стала бессмысленным атрибутом. Мелодия вытеснила собой глухие звуки старого дома. Композиция, отдаленно напоминающая музыку из шкатулки, откликнулась сладостной горечью, оседая на языке знакомым невесомым ароматом. Свежим как теневая сторона леса, своей сладостью напоминающим спелый фрукт и с щепоткой яркой цитрусово-пряной нотки. Неуловимые нити, связывающие ее сейчас, ослабшую и измученную, с кем-то из прошлой жизни тянули за ноги, заставляя свою марионетку производить неловкие шаги. Раз… два… три… Походило на нелепицу. Когда в последний раз Эльзе приходилось танцевать вальс, уже и не вспомнить. Но музыке было все равно на неуверенность, она вела за руку, увлекая в танец. И шаг за шагом мышцы сами собой вспоминали однажды заученные движения, совершая их с каждым разом все плавнее и четче. Раз, два, три… Раз, два, три… Раз, два, три… Шаг вперед, шаг назад, поворот. Растворяясь в вязкой мелодии с призраком прошлого, она больше не чувствовала боли и будто даже болезнь понемногу пошла на спад, вытесняемая зарождающейся внутри теплотой. Одурманенная негой Терпсихоры она кружилась в вальсе все быстрее, сменяя комбинацию за комбинацией, поворот за поворотом. Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три. Разворот. Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три. Шаг вправо, шаг влево. Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три. Шаг вперед, шаг назад, поворот… В идеально-хаотичной круговерти нога предательски подвернулась и с ударом тела о холодный, нещадно твердый пол лавина крови хлынула в легкие, обрекая те полыхать. От раздирающего глотку кашля страждущая задыхалась, харкая кровью в ладонь. Бордовые сгустки с черной плесенью стекали по щекам и рукам, марали кровавыми кляксами не только пол, но и немногие оставшиеся кипельно-белые пятна сорочки. «Вот сейчас бы…» — подгоняла она палача с косой, пока шлейф эйфории еще щекотал под затылком. Словно пришедшие на зов гончие глухо постучали в дверь. Обессиленная болезнью и танцем девушка с усилием поднялась, хлипко проследовала к входной двери и впустила в свою мрачную обитель белого света, разрезаемого силуэтом цвета вороньего крыла. Вопреки ожиданиям, косы у гостя с собой не наблюдалось.Ⅱ. Ненависть
— Дело дрянь. Боюсь, вариантов у нас немного, — уже внизу наедине поделился неутешающими заключениями Себастьян. — Эльза еще не знает, что с ним? — Эльза не поможет. Я уже отправляла ей сову, — закрывшись сложенными на груди руками, Анна отвела взгляд в огоньки свечей над ветвями скупо наряженной ели. — Может сова не дошла? С чего бы ей отказывать Оминису в помощи? — С того, что она не помнит его. — На отвисшую челюсть брата она поразила его еще больше: — И он ее, к слову, тоже. — Что?! — выпучил глаза Себастьян и схватил сестру за плечи, тщетно пытаясь поймать ее упрямо избегающий взгляд. — Что случилось, Анна? — Оминис предал меня — вот, что случилось, Себастьян! — впившись карими глазами, горячо выдала она. — Он дважды ночевал у нее… Или будет лучше сказать: «У них». — От подтвердившихся опасений по жилам посочился яд. Закрыв глаза, в попытке сдержать пыл Себастьян на вдохе опустил подбородок и медленно выдохнул. — Ты знал?! — Догадывался, — взметнув бровями, хлипко оправдался брат обманутой девушки. — Но почему ты сначала мне не рассказала? — А что бы ты сделал? — вырвалось из Анны смешком. — Поговорил бы с ним? Быть может, он и воспринял бы твои слова, не заискивая ты перед Эльзой при любом удобном случае, а так… — губы изогнулись в издевательской, выражающей укор улыбке. Себастьян взвыл от досады и в обдумывании зажевал нижнюю губу. — Они совсем друг друга не помнят? — В сердце, вопреки здравому смыслу, это почему-то неприятно откликнулось. — Помнят общие факты вроде родства, но больше ничего. По крайней мере, не должны. Оминис теперь для нее все равно, что чужой человек, пусть и кузен. Пальцы зарылись в густые каштановые волосы, а ноги, дабы поспособствовать поиску решений, принялись мерить шагами гостиную. Бесцеремонные расхаживания по идеально чистому ковру оставляли за собой коричнево-серые следы уличной грязи. — Пойми, у меня не было выбора, — приняв его реакцию за неодобрение, начала оправдываться сестра. — У Эльзы уже был собран саквояж, а у него я нашла это! — Перед носом возникло кольцо в форме змеи. — Чудесное, не правда ли? — с саркастическим восторгом воскликнула Анна. — Старое… Со змеей… Должно быть, фамильное. Он собирался сделать ей предложение, Себастьян! — преисполнено болью выкрикнула девушка. — Сделать предложение и сбежать! Сбежать от меня! — от разрушительной обиды к горлу подошел ком, обернув ее голос палантином уязвимости. — Это все порченные Гонтские гены… Чужда им нерушимость родственных связей в отличии от нас с тобой, Себастьян. — Анна, — аккуратно положил он руку ей на плечо, — ты все неправильно поняла… — Заместо одного тяжелого валуна на плечи будто бы вогрузили другой чуть легче. — Это кольцо… оно из скриптория и, вероятно, принадлежало Салазару, только вот… стащил его тогда не Оминис, а Эльза… Анна беззвучно ахнула и сильно смутилась. — Тогда почему оно у него? — Наверняка она отдала ему его перед отъездом. Хотела оставить так свое прошлое в прошлом, — обнадежил Себастьян, убеждая и себя самого. — Если бы так… — сунула кольцо в карман рыжего шерстяного платья девушка и отошла к окну. Снаружи подсвеченные ореолами газовых фонарей парили кустистые хлопья снега и, достигая брусчатки, примыкали к снежной жиже. — Не знаю, знал ли ты, но они были близки в прошлом. Я задала ему один единственный вопрос. Один. Сколько всего писем он отправил ей за все годы нашего брака. — Озвучивать колющий под ребром факт не хотелось, поэтому пауза сильно затянулась. — Он ответил: «Минимум шесть раз в полмесяца». Почему именно столько, я так и не поняла. Итого двенадцать писем за месяц… Сто сорок четыре за год… Около восьмисот шестидесяти четырех за шесть лет и всего около одной тысячи четыреста сорока писем за десять лет… — безрадостно усмехнулась Анна. — Он зачитывал мне заголовки газет за завтраком и шел писать ей письмо. Он ужинал со мной и шел писать ей письмо. Он целовал меня перед сном, а потом шел слушать ее шкатулку и писать ей письмо! — Жемчужные занавески по обе стороны от разгневанной сестры вспыхнули неистовым красно-оранжевым пламенем. — Аква Эрукто! — поспешил предотвратить пожар струями воды раздосадованный не меньше молодой человек. Средь витающих ошметков занавесок виновница как ни в чем не бывало продолжила: — Я поставила лишь одно условие: «Более ни единой встречи с Эльзой и ни единого письма». Догадаешься, что он ответил? Он сказал, что не сможет дышать без нее. Слышишь? — От ее резкого разворота Себастьяна обдало горьковатой волной парящего пепла. — Не сможет без нее дышать! — с ненавистью в каждом слове повторила она. — Ни разу он не говорил мне ничего подобного. Я-то думала, он не способен на обожание как в романах ввиду характера, а он, оказывается, способен, — сквозь выпавшие на щеки слезы улыбнулась она, — просто не ко мне… Видеть боль сестры было мучительно, и от подступающей жгучей злости большие кулаки до хруста сжались. — О нет, проблема не в тебе, Анна, — сквозь зубы процедил Себастьян. — Это все натура Эльзы: появиться, разворошить все и сбежать. А Оминис всегда шел у нее на поводу. — В его голове подогреваемое костром отмщения назрела теория причины болезни товарища. — Ты уверена, что хочешь спасти его, Анна? Ее янтарные глаза поднялись на брата и застывшая в них обида вмиг спала. — Конечно. Я лишь хочу, чтобы все встало на круги своя. — Хорошо, — кивнул Себастьян и, подойдя, крепко обнял сестру. — Значит, Эльза исцелит его. Захочет она того или нет. Анна осторожно отпрянула и посмотрела глазами словно из отражения. — Что ты собираешься делать..? — Всего лишь найду способ убедить ее, — со спокойной теплотой заверил Себастьян. — И все станет как раньше. Я тебе обещаю, Анна.***
Отчасти было даже неловко встречать гостя в таком виде. И, судя по лицу того, некомфортно было не только одной лишь Эльзе. — Ты не Смерть… Что ж, подождем, — разочарованно прохрипела хозяйка. — Чего тебе, Таккар? — Эльза? — ониксовые глаза в ошеломлении округлились. Признать своего кумира в таком виде оказалось задачкой не из простых. Закатив глаза, девушка уже было попыталась захлопнуть дверь, как он заверещал и успел просунуть руку в проем: — Нет, нет, нет! Эльза, я должен тебе рассказать нечто архиважное! Впусти, впусти! — пролез в щель Амит. — Хм, довольно мрачный выбор музыкального сопровождения под Рождество. — Он легким взмахом поднял иглу граммофона. — Внесу немного света, ты же не против? — на конце его палочки зажегся блеклый огонек. — Вообще-то против!.. — ярые негодования прервал собственный кашель в кулак. — Что это с тобой стряслось? — Понятия не имею, — кистью еще чистой руки девушка вытерла кровь со рта. — И если у тебя нет ответа, то проваливай из моего дома. — Возможно, это может быть связано, — потер подбородок старый сокурсник и без тени стеснения принялся хозяйничать: воспламенять керосиновые лампы и свечи, расчищать кофейный столик от пустых бутыльков, оберток и бутылок под невысокую чашу, напоминающую вазу из-под фруктов. — Ты не забыл, где находишься, Таккар? — с претензией высказала на такую беспардонность девушка. — Я пригласил Ноттов к себе на ужин, у меня были свои резоны. Но то, что я узнал… — помотал головой молодой человек и, звучно вздохнув, поцокал. — Тебе стоит услышать это из первых уст. Когда Амит принялся наполнять жидкостью чашу, Эльза узнала объект, что выставил гость — Омут памяти. Их страннице приходилось встречать часто в немыслимо разнообразных вариациях от страны к стране: выточенные в граните по форме лица, целые ванны, столы с выемками, а то и вовсе изобилующие сложным декором фонтаны для демонстрации сразу всей общине. Наглость гостя затерялась на задних планах, вытесненная любопытством. Болезненно проковыляв к столику и присев перед ним на корточки, Эльза скрупулезно вглядывалась в морщинки молодого человека, пока тот, сильно жмурясь, вытягивал из виска серебристую нить света. На лицах таких, как он попытки исказить воспоминания отследить было задачкой из разряда тривиальных по сильно пляшущей мимике. Однако весь процесс на лице Таккара плясали лишь волнуемые сквозняком свечи. Держащаяся за кончик палочки светящаяся ниточка, коснувшись глади Омута, выпала в осадок кляксами, постепенно превращающимися в расплывчатые образы. Со спускным кивком хозяина воспоминания Эльза медленно погрузилась лицом в гладь Омута. Сначала были лишь темные неразборчивые тени. Постепенно они сходились в узнаваемые фигуры: длинный обеденный стол из дерева, по левую сторону Амит и, кажется, его супруга (лицо этой дамы казалось знакомым), напротив них мрачно одетая пара. Дэмиана Нотта узнать было легко даже в размытых кругах света передовых электрических лампочек. Старый напарник практически не изменился, может только его взгляд подрастерял былую высокомерность. Весь ужин проносился перед зрительницей ускоренно, смазано и рывками, но понять, что четверо вели наискучнейшую чопорную беседу было легко и без пояснений. А когда картинка начала порядком раздражать глаз, несуразицу разговоров вдруг остановил внятный голос Амита: — Дорогая, быть может, покажешь миссис Нотт свою коллекцию пакостных украшений? Выражение лица высокомерной леди напротив совершенно точно восторгов не выражало. — Я боюсь, что… — холодно начала она, скривив губы. — О, Вам понравится, обещаю, — поторопился заверить полный энтузиазма мистер Таккар. — Зенобия искусная мастерица, одни сережки-глушилки чего стоят! Дарите такую своей злопыхательнице и можете говорить гадости прямо за ее спиной сколько угодно! — восторженно взмахнул руками гордый супруг. Не только гости заинтересованно внимали его речам, супруга глядела на него с не меньшим удивлением. — Вот так новости… — протянула девушка скрипучим голосом. — Рекламируй ты их так Горбину и Бэркесу, может, и не пришлось бы за гроши поставлять в «Зонко», — хмыкнула она и показательно проскрипела стулом, пока вставала. — Пойдемте, мэм, мой мужчина возомнил, будто женщинам его «важные» разговоры не по уму, — с укоризной высказала в сторону супруга Зенобия. — Вовсе нет, дорогая! — поспешил разуверить Амит. — И спасибо за… — Зенобия, не дослушав, с силой захлопнула за собой дверь. — понимание… Молодой человек спешно полез в стоящий у стула портфель и чтобы не терять ни минуты драгоценного времени, сразу перешел к делу: — Благодарю, что согласились с нами отужинать, мистер Нотт, и не отвергли моей просьбы. — Он выложил на стол большой блокнот и чудное перо, его чернила поступали на бронзовый наконечник из стеклянной колбы вместо стержня, булькая по спиральным путям. — Пожалуй, стоит начать с Вашего мнения на недавние вести о задержании банды Оригана Бруно в резиденции Вашего приятеля. — Мы с ним давно не приятели, — пренебрежительно разуверил гость и отпил терпкого вина. — Давайте лучше я расскажу, какой большой фикцией является героиня, по которой все сходят с ума, включая Вас, — палец руки, держащей бокал, чуть оторвался от стекла, указывая на собеседника. Жаль, что в тот момент Дэмиан Нотт не мог чувствовать острие впившегося в него серого взгляда. — Я фикция?! — ее возмущения были, увы, не услышаны. — Ты говоришь, что я — фикция?! — Что? — смятенно улыбнулся от высказанной чепухи Амит. — Подождите, Эльза — не фикция, — он протестующе замотал головой. — А как же все статьи, рассказы очевидцев? Я и сам видел, на что она способна. — После всего, что я сделала для всего паршивого Министерства?! — Гневный удар по столу не произвел ни звука, а по ощущениям больше походил на удар по подушке. — Иди-ка ты в Тартар, Нотт! — Один большой проект. — Знаете что? Пожалуй, достаточно, — бросил журналист и захлопнул раскрытый блокнот, так и не внеся в него ни строчки. — Россказни завистников я предпочитаю игнорировать. — Вот и правильно, Амит! — поддержала немая зрительница. — Гони его прочь! — Вы уверены, что не хотите послушать? — ухмыльнулся Дэмиан. Эльза ошиблась, самомнения этому неисправимому человеку и сейчас не занимать. — История определенно стоит первой полосы «Ежедневного пророка». — Я не собираюсь выслушивать выдуманный Вами вздор! — в сердцах возмутился Амит, тыча пальцем в собеседника. Он явно указал гостю на окончания ужина, поднявшись с места, однако тот выходить из-за стола не спешил. — Чистая кровь всегда возводилась в культ, но одержимость министерской свиты… — Дэмиан усмехнулся и поднес бокал ко рту, — переходит всякие границы, — сказанное он запил глотком вина и, поставив бокал на место, вперился самодовольным взглядом в замершего на месте собеседника. — Все же хотите послушать? — Тот не ответил, но настороженно опустился обратно. Лампы накаливания давяще монотонно трещали, пока рассказчик настраивался на нужный лад. — По правде, я не хотел этого. Не хотел примыкать к их обезумевшей секте, но Розалинд Лестрейндж умело выдает свои желания за Ваши… — виновато опустил подбородок Дэмиан, но быстро вернул себе лицо и поднял взгляд на собеседника. — В любом случае мы те, кто мы есть. Я один из них, нет нужды притворяться, будто это не так. Один из тех, кто добился всего, что имеет, исключительно благодаря круговой поруки чистокровных, — натянул он неискреннюю улыбку. — В верхах уже не осталось грязнокровок, полукровок ничтожный процент. Следующим Министром поставят протеже Лестрейндж — Крикерли, не сомневайтесь. Мягкая невидимая сила бьет мощнее радикалистов, — закончив свое смелое заявление, Нотт отпил немного вина. — Но как Эльза Деф причастна к этому заговору? — с сомнением отвел подбородок Амит. — Пожар в Ист-Линтоне. Вы ведь наслышаны о нем? — Амит утвердительно кивнул. — Ни одной жертвы в крупнейшем пожаре за всю историю региона. Подозрительно, не находите? Одного большого спектакля, устроенного тройкой мракоборцев, хватило, чтобы убедить мать саму отдать под надзор «опасную» для окружающих девочку. Дальше оставалось лишь исключить появление у нее новых авторитетов, способствовать распространению слухов среди учеников и, главное, убедить ее саму держать всех на расстоянии. — Но зачем? — скептически насупился слушатель. — Столько вложений единственно для того, чтобы получить во владение пусть и сильного, но всего одного бойца? — Вы не представляете, как заблуждаетесь, — заговорчески посмеялся Нотт. — Она не только была оружием, она снабдила этой силой весь отдел. — В темно-зеленых глазах прыгали искорки на раскрывающийся от открытий рот внимающего. — Но не только лишь это. Эльза ведь не единственная особенная и даже не сильнейшая из себе подобных. Замеченных сейчас около десятка, но Министерству была нужна именно она. Лицо, имя, отсутствие весомых авторитетов среди семьи и при том исключительное происхождение — идеальная почва для ваяния новой миссии. Настоящий подарок, способный убедить массы в превосходстве чистой крови. Она должна была… — Молодой человек замешкал, щелкая пальцами. — Объявить о своем происхождении и тогда бы ей позволили стать сильнее, но она не послушалась… — Стало быть, эти слухи правда? Дэмиан усмехнулся и одарил собеседника снисходительным взглядом. — А с чего бы иначе ей выкупать поместье Гонтов втридорога? — Но что, что значит «стать сильнее»? — Здесь я знаю немного… Она что-то открыла, вроде нового источника магии. Сейчас они пытаются наделить этой силой подопытных и пока выходит худо — хватает, разве что, на несколько часов. Но как только у них получится… — интригующе протянул молодой человек и глянул в глаза напротив. — Эльзу Деф исключат за ненадобностью. — Вы хотите сказать, убьют? — Дэмиан молча покивал и тогда Амит с сильным подозрением поставил его перед вопросом: — А разве за то, что Вы рассказали мне все это, Вас не ждет та же участь? — А Вы собираетесь писать статью? — наклонил голову вбок Нотт. Амит отвел взгляд и серьезно задумался на несколько секунд. — Почему же Вы лично не захотели рассказать ей? — Потому что так завелось. Я ей не помощник, а один из тех, кто состоит в заговоре против нее. — Он встал, кичливо откинув низ иссиня-черного пиджака, и с напускной учтивостью кивнул: — Благодарю за ужин, мистер Таккар, и за разговор, — низкий голос затерялся в растворяющимся воспоминании. Ошеломленная увиденным девушка исступленно моргала в прострацию, пока Амит что-то без умолку тараторил. Оттаяв, Эльза резко вскочила с места и отошла за диван. — Зря ты мне это показал, Амит. У тебя будут проблемы, — невовлеченно предостерегала девушка, снимая со стойки серебряный клинок. — Не мог же я просто, зная такое, остаться в стороне. Ты пойми… — прервался он на дискомфортное ощущение человека за спиной и обернулся вполоборота. — Гоблинская работа, — протянула Эльза изделие в руки гостя. На рукояти поблескивала в тускло-теплом свете витиеватая надпись «Роднан Остроклюв 1666 г.». — 1666 — это же… — распахнулись веки молодого человека, завороженно оглядывающего старинное орудие. — Год Великого пожара в Лондоне, да. В тот год потерявшие кров маглы сбывали все свои сбережения за бесценок, чтобы хоть как-то выжить. Обычно гоблины слишком высокомерны, чтобы использовать для своих творений сплавы, но это же совершенно другой случай, — повествовала Эльза, шуршащими шагами расхаживая за спиной слушателя. — Они, как никто, осведомлены о чудесных свойствах серебра впитывать. Можешь себе представить, Амит, сколько боли и страданий может содержаться в одном только этом кинжале? — спросила она, наклонившись к уху, и вновь отошла. — Существует поверье, что он способен воплотить в жизнь любые мечты своего обладателя, правда попросит за это его крови. Роднан Остроклюв прославился на весь мир, но сразу после того, как вспорол им брюхо. Всех последующих владельцев постигала участь не завиднее: они получали желаемое, но так или иначе платили кровью. Умопомрачительно, не правда ли? — Зачем же ты купила его, раз он заимел такую славу? — с искренним непониманием вопросил молодой человек, осторожно откладывая дурное изделие на кофейный столик. — Я его не покупала, Амит. Я убила им прежнего владельца. — Гость на мгновение застыл в ступоре от услышанного, а как только попытался обернуться, то получил тяжелым латунным подсвечником по голове и тут же обмяк на диване. От вида стекающей крови на затылке Эльзу передернуло щиплющим сожалением. — Зря ты мне это показал, Амит.Ⅲ. Жажда
Безрадостным тусклым утром мрачный дом таращился своими черными глазницами окон еще враждебнее обычного. Цветы на нем давно увяли, а ломкая солома средь редких кучек снега навевала безнадежную хандру. Внутри теплее было немногим и темно настолько, что мягко-притворный голос из глубины холла застал врасплох: — Какая встреча, Себастьян. Проходи, не стесняйся. — Заканчивай эту игру, — жестко высказал он с порога. Стоило бы держать себя в руках, да только от каждой ее частицы сейчас выворачивало наизнанку. — Какую еще игру? Тебя что-то не устраивает во мне, Себастьян? — мелькнули в темноте ее зрачки. — Что?! Ты спрашиваешь что меня не устраивает?! — сорвался он и выдохом вернул себе контроль над эмоциями. — Начать с того, что ты, как вампирша, сидишь тут в темноте и вполне комфортно себя чувствуешь в роли одной из больных на голову Гонтов. — Но я и есть одна из них, — невозмутимо усмехнулась девушка, жадно поедая черные ягоды из бликующей серебряной миски. — Так ты пришел сказать, что я тебя не устраиваю нахождением в своем доме? — Я знаю, что это ты прокляла Оминиса и ты сделаешь все, чтобы обратить свое проклятье. — Абсурд, — хмыкнула на клевету Эльза. — С чего бы мне насылать на него проклятье? — Ты же ненавидишь своих кузенов. Летус, Натрикса, и не притворяйся будто ты не знала, чем для нее все закончится. Теперь Оминис. Или почему иначе ты не хочешь помочь ему? — А с чего бы мне ему помогать? — отставив миску, прошипела девушка. — Я была при смерти, но до меня вам всем не было и дела. — По помещению засквозило потоком холодного ветра, который с сильным ударом захлопнул дверь за спиной, сдвинул шторы на окнах еще плотнее и задул блеклые источники света, погружая дом в кромешную тьму. — Конфринго! — не мешкая, выкрикнул Себастьян в место, где мгновение назад светились зрачки. Однако вылетевший огненный ком потух угольком и растворился во тьме. — Эверте Статум! — кинул тогда он интуитивно на слух. Поодаль раздался шелест, а уже через мгновение Себастьян почувствовал дыхание на своей шее выросшей за спиной фигуры. — Мне было так одиноко, Себастьян… — рвано сорвалось с губ позади стоящей на ухо, пока ее ладонь ласково скользила по плечу. Приторная истома ее голоса вплеталась в бушующие языки пламени ненависти, образуя нечто удушающе противоречивое. Но стоило развернуться и схватить за талию, как мираж тут же растаял. — Петрификус Тоталус! — опережая скорость реакции всего на долю секунды, раздалось сзади и враз каждую клеточку тела парализовало заклинанием. — Как же с тобой до смешного просто. Конфундо, — пренебрежительная усмешка спуталась с мелькающими мыслями в пестрый клубок. Слезы на щеках Анны. Жгучая злоба в груди. Ядовитые пары ненависти, оседающие в печенках. «Как они могли?!» Черные вены на белой коже. Боль. Сдавливающая запястья боль. «Не они… Она. Она околдовала его. Привязала к себе каким-то заклятием, обернувшимся порчей.» Питон, холодной тушей опутывающий шею. «Она все помнит. Нарочно водит меня за нос…» Ее улыбка. Сколь б не манила она своей нежностью, в действительности оставалась обманчиво невинна. Все чаще вместо нее Себастьян замечал ту самую ухмылку превосходства, впервые появившуюся среди мглы и пламени. Ту самую, приподнимающую верхнюю губу и закладывающую носогубную складку. Так улыбался старшекурсник, наблюдающий, как запинывают с его подачи маглорожденного. Так улыбался брат его лучшего друга — Марволо Гонт. Чувства к пленительнице махом улетучились, но слишком поздно — запястья и шею уже сдерживали железные кандалы. — Хочешь — убей меня, только, прошу, не трогай… Анну… — в бреду пробормотал он, кажется, уже с десяток раз, но лишь в этот вслух. — Ты неисправим, Себастьян. Зачем мне она? — игриво глядела Эльза ледяными глазами, поблескивающими в белом свете из небольшого оконца.— Если не будешь брыкаться, то мне и двоих сполна хватит. — Двоих..? Взмахнув подолом сорочки, запятнанной чем-то неприятно темным, она поднялась с корточек и подошла к бездыханной черной массе у прилежащей стены. В то, что это мог быть человек, верить не хотелось. Надежды обратились в прах, когда она взяла лежащего за подбородок и вытащила кривоватой палочкой из рта бедолаги черную светящую нить, наматывая столь легко, как если бы она наматывала на вилку фондю, а после вдохнула ею так блаженно, как если бы испила редчайшего в мире нектара. По телу пробежал холодок, но в голове уже один за другим накидывались возможные сценарии побега. Наврать о мракоборцах на подходе? Вывести на эмоции? Притвориться умирающим? Отвлечь невербальной магией? «Детский лепет!» В кармане подмышкой пряталась запасная палочка, но положение сейчас отличалось крайней невыгодностью и затея неминуемо привела бы к разоблачению от звона цепей. Оставалось лишь одно — тянуть время, пока в голову не придет идея получше. И Себастьян прекрасно знал, о чем такие, как она любят разговаривать. О себе. — Ты тронулась рассудком, Деф… — прохрипел молодой человек, голова которого все еще гудела. — У меня один вопрос: «В какой момент?». Что довело тебя до такого? Наслаждение в лице Эльзы сползло: брови чуть приподнялись, глаза остекленели, нижняя губа опустилась. — Видишь ли, меня все предали… — тихо начала она и, щипая себя за плечо, отошла под оконце чердака, куда лучи света ложились так ярко, что подсвечивали красно-рыжие пятна крови на белой ткани. — Они захотели избавиться от меня. — Эльза оглядывала черные ветви на правом запястье, выступившие чернотой сильнее от крепко сжатого кулака. Точно такие же ветви, как и у Оминиса… — Эти министерские крысы использовали меня как свою девчонку на побегушках, а теперь бросили гнить заживо. Но я не какая-то там безропотная овечка, — развернулась Эльза, гневно смотря не на пленника, а в одну точку напротив. — Я высосу до последней капли из каждого паршивого работника в этом рассаднике спящих мух. За то, что не задают лишних вопросов. Как повинующийся скот молча следуют правилам. Согласны на бытие пылью, сором, ничтожеством… За то, что не способны ни на что высшее! Не достойны ни права на прощение, ни права на существование! Оскорбляют саму суть магии! Очерняют ее… — вдруг всхлипнула она и ненадолго смягчилась: — Они никто и не достойны быть носителями чего-то настолько прекрасного… — Тоскующее лицо вдруг напряглось каждой мышцей, а подбородок приподнялся. Казалось, за нее говорили по очереди несколько человек, и на этот раз ее голос отличился собранностью и строгостью: — Их удел быть простаками, коли ведут себя так же низменно. Я послана этому мира для перерождения. Лишь я способна правильно распоряжаться волшебством и его носителями. Лишь я способна перекроить этот мир. Заново. Теперь все будет иначе. Я явлю себя настоящую и кто не готов принять Эвриалу Гонт, ее силу, ее главенство, тот будет стерт навеки. «Кому из нас двоих самое место в Азкабане — еще большой вопрос…» После столь рьяной речи гром ее приближающихся каблуков порядком напрягал, заставляя егозить и мямлить несуразицу, пытаясь отсрочить осуществление масштабных планов властительницы. — Эльза, стой! Стой! Давай поговорим. Твои слова настолько вдохновляющие! Я полностью согласен. Да! Построим новый мир! — на его отчаянную игру она даже бровью не повела. — Прошу, не делай этого! — выдавливая мольбу в карих глазах, прибегнул к другой тактике Себастьян. — Мне жаль, я не знал, что ты больна… Но я знаю, как снять это проклятье, — кивнул он на черноту вен. — Отпусти и мы поговорим. Угостишь меня виски, Деф, и я все расскажу. Сегодня же Рождество, как никак. — Ты не понимаешь? — наклонилась она к нему, поравнявшись с лицом. — Дело не в проклятье. У меня попусту нет другого выбора. Кто я без этой силы иначе..? — произнесла она и послабела во взгляде. — Но не переживай, тебе не будет больно. Я не заберу остатки хорошего после поцелуев дементоров, я заберу лишь боль. — Ее пальцы ласково зачесали спадающие на лицо волосы, а черные от ягод губы расплылись в мягкой улыбке. — Помнишь, как я применила на тебе Круциатус? Ощущения были не из приятных, не так ли? Ты заслужил, но без них будет легче. — Эльза уперлась взором в царапины на старых половых досках около себя и провела по ним ладонью. — Мне даже кажется, я понимаю эту боль. Помню, как отец и кузены мучили меня снова и снова, пока я не сдалась. Только вот… отец мой умер до моего рождения, — вернула она задумчивый взор на Себастьяна. — Может, это был всего лишь сон? По ощущениям яркий, но вообще темный… Совсем никаких образов… Веснушчатое лицо исказило от раздирающих изнутри когтей вины. Стоило сильнее надавить на Эльзу. Стоило сразу рассказать все Анне. Стоило поговорить с Оминисом. Стоило… Стоило… Стоило… — Это был Оминис… — на висящий в пепельном взгляде вопрос, Себастьян нашел способ извернуться: — Дементоры меня не трогали, лишь поначалу. Оминис рассказал мне о чарах патронуса, дал советы, как производить заклинания без палочки… Там, где, казалось бы, можно было проявить сочувствие, сердце Эльзы проявило лишь едкую зависть, заставляя свою хозяйку трястись от ненависти. — Как мило, — прошипела она сквозь зубы и грубо схватила за челюсть. В следующую секунду дыхание пленника резко перехватило, а внутренние органы одолели судороги, напоминающие рвотные рефлексы. Когда все закончилось стало и вправду легче и спокойнее. И даже как-то безразлично на будущее. В размазанной картинке Себастьян видел лишь удаляющуюся под стук сапог белую фигуру.***
Эльза спешно спустилась по лестнице и, надев бордовое пальто, поспешила по дорожке к воротам для трансгрессии. Внимание целеустремленной девушки перевел на себя припорошенный пушистым снегом кусок темно-серой ткани. Подойдя ближе и отряхнув его, Эльза опешила. «Пальто? Но чье..?» Хватило пошарить по карманам, чтобы найти зацепки: платок с инициалами О.Г. и конверт с размашистой надписью с завитушками: «Оминису Гонту». Дела до письма кузену ей бы и вовсе не было, если бы не подозрительно знакомый шрифт. Так старательно вырисовывают лишь самое дорогое сердцу. Именно так старательно писала она сама.