---
— О-па. Это у вас дуб? На него можно залезть? — пружинистой походкой подошёл к дереву Словакия и, задрав голову и прищурившись, попытался его рассмотреть получше, что, однако, мешала сделать кромешная тьма южной ночи. — Ну как тебе сказать… — последовал за ним Словения и встал рядом. — Нижние ветви крепкие, но они высоко, а лестницы у нас нет. В теории — можно попробовать, а на практике — я пытался один раз, безуспешно. Ацо и Перо умеют как-то сюда залезать, но они и повыше нас будут. А к тому же у нас бутылки. Не говоря о том, что сейчас ночь и видно плохо. Как ты вообще это дерево рассмотрел? Словакия задумчиво потопал ногой. — Ну я же не слепой. Но вот подожди, а если я тебя подсажу, то ты же заберёшься? — Словакия улыбался, это было ясно даже в темноте по его голосу. Словения снова оценивающе взглянул на дерево, пускай и видел лишь очертания. — Хм… Можно попробовать. Тогда ты мне потом передашь бутылки. Не разбить бы… И самому не рубануться вниз. Родители нас тогда убьют насмерть. — Да все будет нормально! Ты залезешь, а потом меня подтянешь. Мы так с Вашеком в Вене на второй этаж через окно лазали. Ну, давай попробуем. Словения поставил бутылки на землю и подошёл к стволу дуба. Если память Павлу не изменяла, до ветки было около трех с чем-то метров, а значит не должно быть очень трудно. Словакия тоже встал рядом и дотронулся одной рукой до ствола дерева, а второй — до плеча друга. — Ну, с Богом. Несмотря на сложность, предприятие прошло успешно. Выученным движением, которое он частенько использовал, чтобы помочь Венгрии забраться на лошадь с земли, Словакия подбросил Словению так, чтоб тот смог зацепиться руками за нижнюю ветвь и забраться на нее. — Так, это все хорошо, но я теперь даже не вижу, где ты и где бутылки, — сказал запыхавшийся Павле. — Ты и до этого меня не видел, — усмехнулся словак, поднимая заветные напитки с земли и протягивая их товарищу. — На, держи, сейчас должен дотянуться. Только осторожнее со стеклом, чтобы не разбилось. С этим у югослава проблем тоже не возникло, и совсем скоро бутылки лежали рядом с ним. — Теперь самое сложное. Как бы мне тебе помочь так, чтоб самому не упасть? Нужно за что-то зацепиться, наверное… — Может, еще в какую-то ветку ногами упрешься? Потому что ты до меня сейчас вряд ли дотянешься, а сам по себе я уж точно не допрыгну. Словения фыркнул, мысленно ругая самого себя за то, что согласился это делать, но все же ощупал пространство рядом с собой. К счастью, глаза тоже в некоторой степени успели привыкнуть к мраку, и парень смог различить подходящий сук, за который можно было бы зацепиться. — То есть ты мне предлагаешь повиснуть головой вниз и надеяться, что все пойдет по плану? — Да. — Очаровательно. — Да. Хотя про головой вниз я тебе не сказал ни слова. — Так а как по-другому? Только так и получится, — Словения в жизни не чувствовал себя так странно и неудобно, как сейчас, когда ему пришлось провернуть какие-то акробатические кульбиты, но это, к удивлению и его, и Словакии, получилось. Почувствовав, что Владислав взял его за руки, Павле один резким движением подтянул его наверх, и тот, также проявив чудеса сноровки, быстро оказался рядом, на месте, где широкий ствол дуба переходит в ветви. Послышался звон стекла, который тут же затих, стоило Словакии удобно прислониться спиной к одной из веток. — Не дай Бог ты еще раз попросишь меня это сделать, — хохотнул Словения, забирая одну бутылку Кокты. Словакия тоже усмехнулся. — Нет в тебе духа авантюризма, Павле, и жажды приключений. Вот сидели бы мы сейчас на голой земле и что б мы делали? — Справедливо, — в голову Словении вдруг пришла очень умная мысль. — Черт возьми, мы забыли открывашку для бутылок. — Не проблема, давай помогу. Словакия забрал Кокту у друга и через мгновение раздалось шипение и звук двух открывающихся крышечек. — Прошу. — Спасибо… — удивленно сказал Павел. — Как ты это сделал? — Пф-ф, я же не просто так обручальное кольцо до сих пор таскаю, — Словакия наконец сделал глоток югославского аналога колы. — М-м, блаженство. — Тебе нравится? — полюбопытствовал Павел. — Да, очень даже. Это, конечно, не Кофола от слова совсем, но вполне-вполне. Я так думаю, что вполне можно смешать ее с водкой… — Да ты всё можешь смешать с водкой! Я не понимаю, что тебя останавливает от того, чтобы добавлять ее в любой напиток. В чай, в кофе, в молоко… — Молоко с водкой невкусное, — притворно-задумчивым тоном сказал Словакия, но тут же вновь заулыбался. — Господи, неужели ты проверял? — Да, ведь я не боюсь экспериментов. Несколько минут парни сидели пили в тишине, которую прерывало лишь стрекотание каких-то насекомых да крики ночной птицы в лесу. — Ты открываешь бутылки обручальным кольцом… — вдруг произнес Словения, пребывая в состоянии глубокого удивления. — Ты до сих пор носишь обручальное кольцо и открываешь им бутылки. — Что тебя так удивляет? — совершенно не смущенный вопросом, поинтересовался Словакия. — Очень выручает в таких случаях, как сейчас. — Но ведь это не просто какое-то кольцо! — повернулся к другу Павел. — Да, оно было очень дорогим, я целый год копил на него. То есть на пару этих самых колец… Что ж мне, выбросить его теперь? — Ты мог бы просто обращаться с ним бережнее. — Бережнее… Нет, брат, не могу бережнее, — Владислав тяжело вздохнул. — Это ведь теперь такой же кусок металла, как и любое другое кольцо. Оно уже давно не обручальное, но всё такое же красивое. Поэтому я стараюсь найти ему хоть какое-то практическое применение. — А второе…? — видимо, Словении самому было неловко закончить вопрос, но слишком уж хотелось получить ответ. Но Лацо совершенно спокойно на него отреагировал, лишь только невесело усмехнувшись. — Я его выбросил в Дунай случайно. — Случайно? — Ну, нет, в тот момент я это сделал специально, но я был очень огорчен тогда и плохо, честно говоря, соображал. Сейчас бы я, само собой, такого не сделал. Лучше было это кольцо в ломбарде заложить. — Понятно… Можно у тебя еще кое-что спросить? — Конечно. — Почему вы с ней расстались? Словакия прикрыл глаза и постучал пальцами по ноге. — Это долгая история. И очень глупая, если честно. Действительно хочешь ее услышать? Учти, она действительно нудная. — У нас с тобой времени до самого утра. — Ну хорошо, тогда начну сначала… — Не, начни лучше с конца. Словакия удивился, но тут же, когда рассмеялся Словения, Владислав сделал то же самое.---
Ладислав уже давно не спал. Вчера он чувствовал себя очень уставшим, хотя и очень счастливым, но сегодня силы вновь наполнили его, и у него уже не возникало желания даже на мгновение закрыть глаза. Он наслаждался спокойным тихим моментом, которых в жизни ему недоставало. Ладислав очень хорошо знал, что он не скоро сможет позволить себе вот так расслабиться и не думать ни о работе, ни о политике, ни о Вацлаве — то есть вообще ни о чем важном. Отвлечься хоть на пару часов от суеты выживающей державы и турбулентного региона, в котором никогда не затихали интриги и козни. И это не говоря об экономическом кризисе! Когда он ударил по миру два года назад, была хрупкая надежда, что Чехословакию он обойдет стороной, но этого не произошло. Кризис случился, но годом позже, хотя это сделало его лишь более разрушительным. Люди стали терять работы, массовая бедность охватила страну, а те, кому все же повезло — как самому Словакии, например, — вынуждены были батрачить за копейки, а потом трястись за каждый геллер, надеясь, что хоть еду удастся раздобыть, чтобы накормить если не себя, то своих детей. Ладислав замотал головой. Ну вот опять он думает об экономике, будь она неладна! Его ведь не так сильно коснулась эта трагедия, как обычных людей. У него была работа, квартира, какие-никакие связи и непоколебимое положение в обществе, то есть фактически все то, что необходимо нормальному человеку. И самое главное, то, ради чего стоило покинуть Прагу — свобода самому распоряжаться своей личной жизнью. Ладислав почувствовал, как шевельнулась лежащая рядом девушка. — Доброе утро, пан Га́лушка, — тихо сказала разбуженная Катерина, лишь слегка приоткрыв глаза. — Доброе, пани Га́лушкова, — улыбнулся ей Ладислав, осторожно поправляя ее волнистые волосы. — Я тебя потревожил? — Нет, что ты, — девушка наконец приподнялась и посмотрела на мужа, чей взгляд лишь на мгновение скользнул немного ниже ее лица. — Нам уже пора вставать? — Не знаю. Сколько времени, посмотри, пожалуйста. Кати повернулась и глянула на часы, стоявшие на тумбочке. — Всего пять часов… — Тогда, боюсь, действительно пора, — со вздохом словак скинул с себя одеяло и потянулся. — Чем раньше начну, тем раньше вернусь домой. Хотя так не хочется… Ну ладно, сделаешь мне кофе? — Конечно, Ладя, — девушка нежно поцеловала Ладислава в губы, после чего встала с кровати и ушла в ванную комнату. Мужчина подошел к окну и распахнул шторы. На улице — теплый летний день, на небе ни облачка, значит, можно обойтись без плаща. Словакия несколько минут смотрел на проходящих по проулку людей, которые, как он надеялся, спешили на работу, а не за недельной «жебраченкой». Снова эти плохие мысли. Ладислав часто хотел перестать думать вовсе, чтобы судьбы простых людей его не волновали, чтобы их трагедию он не чувствовал так остро, но это, увы, было невозможно. Какая это несправедливость, думал Словакия, приводя себя в порядок после сна и одеваясь. Ты можешь найти обычную человеческую работу, жениться, уехать жить далеко от столичной суеты — хотя Братислава, конечно, была не так уж от нее далеко, все-таки до Вены можно добраться за пару часов, — но даже всех этих усилий не было достаточно для того, чтобы стать совершенно обычным человеком. Но он хотя бы пытался. — Пожалуйста, — Катерина поставила перед Ладиславом чашку черного кофе и положила руки на талию, когда мужчина наконец вошел в кухню. — Точно ничего на завтрак не будешь? — Нет, спасибо, — мужчина сделал глоток напитка. Еды и так не всем хватает, и если можно ее сэкономить, Ладислав будет делать это всеми возможными способами. Мужчина выжидающе глянул на девушку, которая, по-видимому, желала что-то сказать. — Что-то случилось? — Нет, нет, — Кати села на стул рядом и поправила волосы. — Допоздна работаешь сегодня? — От того зависит, когда закончу, — с неудовольствием Ладислав отметил, что снова строит предложения по венгерской кальке. Нужно избавляться от этой неприятной привычки. — Постараюсь вернуться около семи, но ничего не могу обещать. А ты чем планировала заняться? Глупый вопрос задал Словакия, он и сам это понимал. Чем могла заняться безработная девушка в разгар экономического кризиса в бывшей венгерской столице? — Пока не знаю, — пожала плечами она и тут же тепло улыбнулась, чтобы скрасить не особо ладившийся диалог. — Может, уберусь в квартире… В общем, я найду, чем себя занять, даже не волнуйся. Словакия допил кофе и кивнул. Он очень надеялся, что работа сегодня пролетит незаметно и быстро и он совсем скоро вернется домой. Ему и сейчас совершенно не хотелось уходить и оставлять новоиспечённую супругу одну. Он смотрел на ее плавные движения, на мягкие черты лица и золотистые волосы и понимал, что сделал правильный выбор. Из всех женщин, которых он когда-либо встречал за свои полвека, Кати была самой очаровательной. Они познакомились три месяца назад аж в Кошицах, где у Ладислава была непродолжительная командировка. Кати в то время работала прислужницей в небольшой корчме, где мужчина и обратил на нее внимание. Вспыхнувшее между ними чувство позволило ей без раздумий оставить работу и уехать с ним в столицу — точнее, в Братиславу. Здесь с трудоустройством было еще тяжелее, но зарплаты мужчины вполне хватало на то, чтобы не приходилось побираться или выживать на мизерное пособие. Девушка происходила из некогда богатой крестьянской семьи, но достаточно рано осиротела, что для Ладислава, как бы странно это ни звучало, являлось большим плюсом. Едва ли у него было желание объяснять тестю, теще и еще десятку человек родни, почему он никак не меняется внешне с течением времени и почему его отец выглядит нисколько не старше его самого. Собственно, Кати он до поры до времени тоже предпочел об этом не рассказывать. Он обязательно это сделает когда-нибудь, но точно не сейчас. Обычному человеку едва ли было под силу понять, что такое воплощение страны. Словакия и сам иногда задавался этим вопросом, особенно когда был младше и жил в Вене. Благо, у него было достаточно времени осмыслить этот концепт, но сейчас он старался об этом вообще не думать. У Чехословакии есть воплощение — это его отец Зденек, — а большего и не нужно. Вацлав, однако, противился этой идее, но Ладислав не принимал его доводы всерьез. Теперь он стал настоящим человеком, таким же, как и все. Да, он не старел, обладал хорошей регенерацией и иногда слишком уж остро реагировал на происходящие в стране трагедии, но это было заметно лишь тем немногим, кто и так знал о его подлинной сущности. А что до Кати… Ей было известно лишь о том, что у них никогда не будет детей, но она отнеслась к этому с должным пониманием, чему мужчина был несказанно рад. — Сегодня опять переводишь? — подавая мужу дипломат, спросила Катерина. — Да, там опять что-то про права венгров. Ну, я пошел, — на прощанье поцеловав супругу, Словакия вышел из квартиры и торопливым шагом двинулся на улицу. Братислава никогда не казалась ему очень уж очаровательным местом, и причин на это было немало. Но сейчас, объятый неожиданным чувством, Словакия находил красоту во всем, что попадалось ему на глаза. Мосты через Дунай? Отлично! Небольшие старые магазины? Потрясающе! Продающие газеты дети? Восхитительно! Яркое утреннее солнце светило в окна и отражалось в серой воде реки, и Лацо думал, что этот свет достигает даже его собственного сердца. Ему хотелось танцевать, словно маленькому ребенку, подняться к самому Граду и, смотря на далекие холмы, чувствовать себя таким свободным, каким он никогда еще не был! Да, это был миг его новообретённой свободы, Лацо это знал и хотел запечатлеть этот момент в памяти навсегда. Нет больше душной каменной Праги, авторитарных наставлений отца, грубых издевательств брата, нет больше предназначенной ему судьбы — он стал творцом собственной судьбы, он наконец независим вопреки природному проклятию. И он — первый, кто решился на это. Внешне, однако, он был почти спокоен, хотя не мог удержаться от того, чтобы, перемахивая через несколько ступеней, не взбежать на этаж, где находится его контора. Здесь ничего никогда не меняется, и так же, как и всегда, Лацо поздоровался с немногочисленными проснувшимися рано утром коллегами, и почти преступил к работе, когда его прервали. — Пан Га́лушка, вас к телефону! Такие дела откладывать нельзя, и Ладислав мигом оказался возле телефона, кивком поблагодарив ответственную за него пани. — Алло? — Доброе утро, Владья, — Словакия даже по голосу чувствовал, что отец улыбается. — Как поживаешь? Ладислав раздраженно сжал трубку в руке. Как он мог забыть, что Чехословакия очень любит лезть не в свои дела тогда, когда не надо? Можно уехать из Праги, можно покинуть территорию Чехии и даже Моравии, но скрыться от контроля не так просто. Ничего, скоро отец поймет, что Словакия уже совсем не ребенок и может существовать самостоятельно и совершенно ни от кого не зависеть. Ладиславу хотелось заявить это во всеуслышание, но он понимал, что это не самый умный поступок. — Доброе утро. У нас все хорошо, спасибо за беспокойство. Что вас сподвигло мне звонить так рано в рабочий день? — сделав наиболее вежливый голос из возможных, спросил мужчина. — Рад слышать. Я надеялся, что ты предупредишь о вашем с пани Га́лушковой бракосочетании, но это твое решение. — Так зачем вы звоните? — Словакии хотелось поскорее бросить трубку, но это был бы слишком резкий шаг, на который отец бы то конца жизни обиделся. — Двадцать восьмого числа мы проводим серию консультаций в Женеве. Ты будешь нужен, — ответил Зденек. Ладислав задумчиво постучал ногой: двадцать восьмого числа они собирались уехать на несколько дней в Татры, устроить себе небольшое свадебное путешествие в родные словацкому сердцу места. Но Женева — это тоже важно, и если Лацо туда не приедет, то в будущем его могут и не пригласить больше ни на одно мероприятие, что стало бы большим ударом по репутации не только его самого, но и Чехословакии. А еще по зарплате. — Если хочешь, приезжай вместе с Катериной, — добавил Зденек, почувствовав сомнения сына. — Нет, она… Она не очень любит путешествовать. Ладно, приеду. Господи, за что мне всё это… Пусть мне кто-то подробную информацию пришлет по почте, адрес вы знаете. Еще что-то? Мне нужно идти работать. — Нет, пока что на этом все, — Чехословакия зачем-то сделал многозначительную паузу, смысла которой Словакия не понял. — Прощай. Увидимся в Праге. — В Праге?.. — удивился Ладислав, но звонок уже прекратился. Рассеянно Лацо положил трубку и вернулся за свой стол, ведя внутренний спор с самим собой. Он вообще был не против поехать к Швейцарии, но Катерина… Она, вероятно, очень сильно расстроится. Брать ее с собой не вариант, она не поймет, что происходит и кто все эти люди. А уж если случайно встретится со Зденеком… Нет, этого допустить нельзя. Словакия вообще сказал ей, что тоже не имеет уже родителей, так пока что проще. В Женеву он поедет один, это дело решенное. А Кати останется в Братиславе, это тоже ясно. Ох и не обрадуется же она этой новости сегодня вечером. Зато за командировки хорошо платят, так что она должна будет его понять. Поймет же, да? Но что поделать, в такое время выбирать не приходится. В конце концов, они могут съездить в Татры как-нибудь в другой раз, там в любое время года хорошо. Да, именно так он ей и скажет. Словакия вернулся к своему рабочему месту, немного ободренный мыслью о том, что дело можно обернуть лучшим образом. А пока что нужно заняться непосредственной обязанностью, то есть работой, иначе уволят, денег не будет, придется опять у черногорца занимать, а с учетом его бизнеса… Короче говоря, легче все-таки работать. Тем более на сегодня работа простая: перевести несколько десятков страниц мелкого рукописного текста со словацкого на венгерский. Плевое дело.---
— Ладя? — М? — А у твоих коллег по работе есть жены? Словакия смахнул снежинки с ресниц и не без удивления глянул на Кати, которая не обратила внимание на его замешательство и спокойно смотрела по сторонам, прижимаясь ближе к мужу в попытке сохранить тепло. — Почему тебя так это волнует? — Ладислав поправил перекинутую через плечо пару коньков. — Ну, насколько я знаю, они неженаты. — Все? — изумилась Катерина. — Их же очень много. — Да. Они по большей части очень замкнутые и занятые люди, да и политика не оставляет времени на личную жизнь. — Но у многих наших лидеров есть супруги. Вот у пана Масарика была, а ведь он такой занятой человек! Нет, я решительно не понимаю, как они все могут быть холосты. — Видимо, дело характера, — Словакия нежно поправил выбившуюся из-под шапки прядь волос жены, и тихий благодарный смешок в ответ был ему лучшей благодарностью. На этом обсуждение и закончилось, супружеская пара продолжила свой путь до дома. Снег приятно хрустел под ногами, а после небольшой тренировки на катке дышалось легко и свежо. Даже не хотелось возвращаться в холодную квартиру, хотелось остаться на улице и сполна насладиться ощущением трепета, которое возникало каждый раз с наступлением нового года. Увы, радость Ладислава длилась недолго, и прервал ее очень резко вид одной до боли знакомой фигуры, которая размеренно прохаживалась прямо перед входом в их дом. — Черт! — прошипел словак, резко разворачиваясь, когда до здания оставалось около пятидесяти метров. Катерина испуганно схватила его руку и заглянула Ладиславу в глаза. — Что такое? Что случилось? Ты знаешь, кто это? — спросила она, осторожно поглядывая на фигуру. — К сожалению, да, — словак вздохнул, пытаясь придумать, как бы не пересечься с нежелательным гостем. А возможно ли это вообще? Тот, очевидно, именно его, то есть Ладислава, и ждет, а терпения у него немало. Но удача оказалась не на стороне словака, и после тихого катерининого «он идет к нам», Ладислав смирился и повернулся к быстро приближающемуся к ним гостю. — Ладя, привет! — громко поздоровался с ним Чехия, широко улыбаясь. — Привет, — не скрывая неудовольствие, ответил тот. — А вы, я так понимаю, пани Галушкова? — чех обратился к Катерине, и пожал ей руку, когда девушка подтвердила его слова. — Очень рад наконец с вами увидеться! Вы даже еще очаровательнее, чем я себе представлял. Ну, я не представился, а Ладя, думаю, обо мне не рассказывал, да? Ладислав убедил самого себя не ругаться матом в присутствии супруги, хотя желание было. — Кати, позволь представить тебе моего хорошего друга и по совместительству коллегу, Вацлава. — Ну и вообще-то я ему брат, — рассмеялся Вацлав несмотря на убийственный взгляд, который Ладислав бросил в его сторону. Катерина была сильно удивлена. — Брат? Ладя мне никогда не говорил, что у него есть брат… — О, это очень на него похоже. Наш Ладя иногда очень скрытен, но не можем же мы его судить? — подмигнул девушке чех, и та широко улыбнулась, прикрывая рот рукой. — Зачем ты приехал? — спросил Словакия, щурясь. Его раздражал Чехия, раздражало неожиданное его появление, раздражали ненужные слова, которые никто не просил его говорить — словом, Ладислав желал как можно скорее со всем разобраться и избавиться от брата еще на достаточно длительный срок, а лучше вообще сделать так, чтобы он никогда больше в Братиславе не появился. — Я как раз по твою душу. Есть некоторые вопросы, которые нам с тобой нужно обсудить с глазу на глаз, — не убирая с лица улыбку, ответил Вацлав. — А, черт с тобой. Тогда подожди здесь, сейчас мы с Кати дойдем до дома и я к тебе вернусь. — Akkor várlak, — с максимально возможным чешским акцентом сказал Вацлав, чем еще сильнее взбесил Словакию, но тот молча быстрым шагом направился домой. — Он действительно твой брат? — поинтересовалась Кати, когда они отошли от Вацлава на достаточное расстояние. — Увы. — Почему же «увы»? Мне он показался очень приятным человеком, — девушка усмехнулась. — А еще у него такой же странная манера речи, как и у тебя. Как смесь чешского и словацкого. Но ты не подумай, мне она нравится! — Ага. — Ну что случилось? Ладя, любимый, если ты не хочешь с ним разговаривать, тебя же никто не заставляет это делать. — Он знает, где мы живем, а значит просто так я от него не отделаюсь, — Словакия открыл дверь квартиры ключом и пропустил супругу вперед, а затем бросил коньки в прихожей. — Я постараюсь недолго. Не скучай. Ладислав нарочито неторопливо вышел на улицу, где его ждал Вацлав. Ничего, стоит немного потерпеть, и скоро он уедет обратно в свою, упаси Господь, Прагу, оставляя чету Галушковых в покое. Нужно просто перенести одну эту встречу, и снова все будет хорошо. — Ну, что тебе нужно? — сухо поинтересовался Лацо, доставая из пальто пачку дешевых сигарет и закуривая. — Мне многое нужно тебе сказать, так что, может, сядем где-нибудь? — Чехия спрятал руки в карманы. — У меня даже деньги есть, хороший друг. — О, очаровательно, — фыркнул словак, игнорируя насмешливый тон брата. — Ну пошли. Мужчины молча шли к центру Братиславы. Молча, если не считать редких попыток Вацлава завязать хоть какой-то диалог, которые полностью игнорировались Ладиславом. У того в голове, в свою очередь, было лишь то, что в небезызвестном романе пана Гашека было названо «венгерская площадная ругань». «Baszom az anyát, baszom az istent, baszom a Kristus Márját, baszom az atyádat, baszom a világot!» — повторял в своих мыслях раз за разом Словакия, даже не укоряя самого себя за использование венгерского языка. Видимо, мадьярский врезался в его память не хуже чешского, отчего идеально подходил для ругани. — Ну что ж, — чрезвычайно уверенно сказал Вацлав, занимая место за столиком строго напротив Ладислава. — Как жизнь молодая? — Была просто замечательной, а потом я увидел тебя. Переходи уже к делу. — Ты на мадьяра стал похож, такой же антисоциальный, — как бы невзначай вдохнул чех. — Ну раз ты хочешь к делу… Короче, в связи с экономической ситуацией и предполагаемой опасностью, которую может нести — в том числе для нас! — приход крайне реваншистски настроенной партии к власти у Германии, было принято решение регулярно проводить встречи в формате Лиги. — И что? Ну проводите, если времени много. — Как минимум нужен четвертый стенографист из нашей компании, — подперев подбородок кулаками, Чехия с саркастической улыбкой уставился на брата. — Кроме того, так мы сможем набраться политического опыта. На наших глазах свершается история, а ты сидишь в своей Братиславе и даже этого не замечаешь. — И я чрезвычайно доволен этим. — Даже маленькой зарплатой? — Словакия поднял на брата глаза. — Вижу, я тебя все-таки заинтересовал. Так вот, если ты согласишься на ту работу, что тебе предлагает Лига, ты будешь получать некоторое вознаграждение. Не слишком большое, не спорю, но в такое время, как сейчас, кроны лишними не будут, а? — Нет, даже это не убедит меня видеть ваши лица каждые пару недель, спасибо большое, но ни за какие деньги, нет. Чехия недовольно цокнул. — Как мне нравится ваш с папой конфликт, ты ведь снова про него думаешь, а? Друг другу ничего не говорите, зато ты мне жалуешься на него, а он мне жалуется на тебя. Хотя я, кажется, вообще не при чем. Или ты и со мной что-то уже не поделил? — Да, не поделил! — Словакия ударил рукой по столу. — Вас, чехов, стало у нас слишком много! Вы относитесь к нам, как к людям второго сорта, как к каким-то темным крестьянам, которые в лучшем случае могут на полях работать. А всем управлением у нас занимаются кто? Вы, чехи. На нашей земле. — Так, подожди! Во-первых, нас объективно больше, это факт. Во-вторых, какая разница? Мы один народ, который живет на одной земле — так к чему эти разногласия? — Мы не один народ, Вашек, — словак сузил глаза. — Мы были одним народом более тысячи лет назад, а потом нас разделили немцы и мадьяры. — При этом мы говорим на одном языке, у нас общие традиции и мировоззрение. Хочешь сказать, что все это — фикция или случайность? Ладислав пожал плечами. — Да. — И всё? — изогнул бровь Чехия. — И всё. — По твоей логике, так с венграми вы ближе, чем с нами. — Нет! — Словакия скрестил руки на груди. — Венгры — они славяне наполовину, что бы там кто ни говорил. Но нельзя отрицать, что мы на них сильно влияли, хотя бы просто по той причине, что жили в одном государстве. И вообще не переводи тему! В нашем общем государстве главенствующую роль занимаете вы, хотя вроде как мы равноправны! — Что ты, я не перевожу тему! Словаки хотят самоуправления, я правильно понял? — Если ты так ставишь вопрос, то да, мы хотим самоуправления. Чтобы мы были ответственны за собственную землю и за собственную жизнь. Может, сами мы и сможем побороть кризис, который вы усугубляете! — Я полностью с тобой согласен, — внезапно заявил Вацлав, отчего Ладислав только удивился. — Я вообще считаю, что нужно признать Советский Союз и использовать его опыт экономических преобразований, и это поможет нам сгладить последствия депрессии и не допустить повторения этого в дальнейшем. «Что?» — только и пронеслось в голове у словака от этих слов. Это брат так шутит или все серьёзно? Да, страна советов вроде как избежала разрушительного кризиса, но это же агрессивное большевистское государство, которое нацелено только на то, чтобы распространить свою людоедскую идеологию на весь мир. Как вообще можно такое признавать? И уж тем более нельзя с ними ничем продавать, особенно если речь идет о продуктах тяжелой промышленности — ибо чем еще славна чехословацкая экономика? — Ты по поводу работы ничего не ответил. — Я сказал, что не соглашусь. — Почему? Словакия взмахнул руками. «Baszok téged is, Vašek drágám!» — Да потому что опять папа начнет донимать своими призывами вернуться в Прагу, познакомить вас с Катериной, рассказать ей всё как есть, а я этого делать не хочу и не буду! — Ну и зря. Подожди, — чех изумленно глянул на брата. — Ты что, реально ей ничего не рассказал? Постой, ты реально сказал ей, что у тебя нет родственников? Словакия не успел ответить, потому что в этот момент Вацлав громко засмеялся, закрывая лицо руками, так что Владиславу оставалось лишь разочарованно вздохнуть. — Черт тебя, Ладя, я прям представляю, какой разговор тебя сегодня дома ждет, — смахивая с глаз слезы, смог наконец сказать чех. — Просто прикинь, идешь ты по улице, а тут какой-то левый мужчина такой: «Гутен таг, я твой деверь»! — Да, просто уморительно. — Ну ладно, ха-ха, всё, нужно о серьезном. Короче, ты согласен. — Нет! Иисус Мария, ты чем меня слушаешь? — Понимаешь, Ладя, ты можешь говорить что угодно, но я же знаю, что ты на самом деле думаешь. И потом, неужели ты хочешь, чтобы я в одиночку вывозил все эти бесконечные совещания? — Нет, — вздохнул Словакия. — Но у тебя же будет еще и румын. — Большая от румына польза! Он же больше пятнадцати минут работать не может. А с тобой вместе — одно удовольствие, хоть весь день без передышки сиди и пиши эти закорючки. — Не пытайся мне льстить, Вацлав. Я все еще против. К тому же меня Кати не отпустит. — А ты собирался спрашивать ее разрешения? Словакия попытался одарить чеха наиболее убийственным взглядом, на который вообще был способен, но это не подействовало. Чехия мог быть очень упертым и надоедливым, если того хотел, спасибо влиянию Рудольфа и прочих цислейтанцев, у которых в крови была непоколебимая уверенность в собственной правоте и собственных же силах. — Ладно, где и насколько часто будет происходить этот ваш шабаш? — Первая неделя месяца, Цюрих, дорогу и проживание тебе оплатят, — Вацлав неотрывно глядел на брата. Словакия откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Кати сейчас, к счастью, устроилась на работу, значит, слишком сильно скучать не будет. Таких уж неотложных дел в Братиславе сейчас у Ладислава нет, так что он может позволить себе отлучаться время от времени. Хотя в Цюрих? Что это за идиотская традиция собираться именно на швейцарской территории? Однажды Словакии довелось пересечься со Швейцарией на каком-то мероприятии. Славянин намеревался познакомиться с ним ближе, и он даже представился немцу (или кто там Швейцария по национальности?), но тот в ответ скептически поднял брови и как ни в чем не бывало спросил: «Словакия? Это где-то в Сибири?» После этого Ладислав бросил все попытки пойти на контакт, а по воскресениям иногда молился за то, чтобы Бог покарал этого кальвиниста. — Ладно, — Чехия сразу ободрился, но Словакия продолжил. — Но при одном условии. Я не хочу пересекаться с папой лично. Вообще нигде. Ни при каких условиях. Нигде. Я не хочу его видеть и не хочу с ним разговаривать. Желательно, чтоб он вообще забыл о моем существовании. — Хорошо, — Вацлав пожал плечами. — И всё? — Словакия прищурился. — Ты действительно согласен это устроить? — Ладя, друг мой, ты же знаешь, что если мне что-то от тебя нужно, я готов из-под земли тебя вытащить. А тут такая мелочь, — чех усмехнулся. — Я-то думал, что тебе там с Катериной поговорить и обсудить надо, не будет ли она против… — Это моя работа, а не ее, — отрезал Ладислав. — К тому же она тоже тоже работает и скучать без меня не будет… — словак заметил какой-то странный взгляд у чеха. — Ну что опять? — Ты собираешься просто перед фактом ее поставить? — Вацлав неприятно улыбнулся. — А тебе какое дело? — Просто неправильно это как-то. В моем представлении, супруги — да и вообще любая семья, — должны вместе обсуждать такие важные вопросы. Словакия вновь почувствовал приступ раздражения. Почему эти чехи считают, что могут контролировать его жизнь?! К тому же не понимают, что Ладислав терпеть этого не может, хотя это должно было стать вполне очевидно, когда он разругался с отцом именно по этой причине. Какое отношение Зденек и Вацлав вообще могут иметь к Ладе и к Катерине? — Ты минуту назад спросил: «Ты собираешься у нее разрешение спрашивать?», а теперь, когда я тебе сообщил собственное решение, меня в этом же обвиняешь, — резко сказал Словакия. — Определись уже, Бога ради. — Тогда и ты определись, — парировал чех, рассматривая других посетителей кафе. — Мне по сути все равно, мое дело — тебя уговорить за работу взяться. Со своей женой делай все, что душе угодно. — Ах, большое спасибо! — прошипел Ладислав. — Спасибо, что признаешь мое право самому решать, что делать с моей женой. Вацлав хотел что-то ответить, но вместо этого просто улыбнулся, будто не обращая внимание на раздраженного брата. Чех посмотрел в окно, где уже почти стемнело, и тихо вздохнул. — Хорошо у вас тут в Братиславе, правда?---
С улицы донесся раскат грома, разбудивший задремавшего за письменным столом Словакию. Ладислав нервно огляделся, но быстро понял, что бояться нечего и можно было вернуться к работе. Мужчина зевнул, заправил за ухо выбивающиеся из прически русые волосы — надо бы сходить подстричься, как будет время, а то совсем не дело, — и плотнее закутался в плед. Октябрь в этом году очень холодный. Повезло, что Ладислав не задел во сне стоявшую на столе чернильницу и уж тем более лампу, хотя некоторые бумаги умудрился-таки скинуть на пол. Словак со вздохом их поднял и обнаружил, что одна из бумаг была письмом. Конверт хорошего качества, в углу — марка Королевства Югославии. Ах да, он уже читал это письмо и, кажется, написал даже какой-то ответ, в котором искренне соболезновал потере югославами их дорогого монарха и с сожалением признавал, что ему-де ничего не известно по поводу покушения. В Марселе он давно не был, а с всякого рода революционными элементами дружбу не водил никогда. Да, это письмо он точно написал, и оно сейчас где-то… Где-то… Ну, Словакия не помнил, куда оно могло деться, но оно обязано должно было остаться где-то на столе. Ничего, все равно отправить его можно будет только завтра утром. Завтра ли? Ладислав повернулся к настенным часам. Нет, все-таки письмо Петру он отправит уже сегодня. Петру? Нет, он кому-то другому хотел писать письмо… Павлу? Который Краина? Да, точно, именно словенцу предназначено письмо. Словакии было тошно от собственного будто замедленного сознания. Он чувствовал себя рассеянным и забывчивым, а это не позволяло нормально работать. Сзади раздался тихий скрип двери, и Ладислав обернулся. И спальни выглянула заспанная Кати, щурясь даже от тусклого света лампы. — Ты чего еще не спишь? — спросила она. — Работаю, — сказал Словакия чуть грубее, чем ему хотелось. — Ты видел, сколько времени? — девушка подошла к мужу и приобняла его за плечи. — Уже очень поздно, а тебе рано вставать. Тебе нужно хоть немного отдохнуть. — Посмотри за окно, — выдохнул словак, — там снова гроза. — Да, гроза, — словак услышал, что Кати улыбается. Ее теплое дыхание слегка сдувало его волосы на лоб. — Я закрою окна, чтоб ты не слышал гром, мы крепко обнимемся и ты быстро уснешь, м? К тому же ты так устал… Словакия прикрыл глаза, буквально на секунду, намереваясь уже начать спорить, когда его внимание привлекла стоящая на углу стола, аккуратно поставленная в рамочку их с Кати свадебная фотография. — Так, подожди, — Ладислав нахмурился и стал шарить среди лежащих на столе бумаг, намереваясь перебрать каждый лежащий листочек. — Я оставлял тут твою фотографию, ты не видела случайно? — На столе? Тут у тебя такой погром, что ничего не найти. Нет, я ничего не вижу… — А, kurva anyád, — без особой злости, на которую просто не оставалось сил, выругался Словакия. — Ладно, завтра поищу. Пойдем. И словак действительно даже поспал ту ночь, несмотря на гром. Не то чтобы утром он чувствовал себя совсем хорошо, но хотя бы мог наконец мыслить вполне трезво, пускай и пребывал в несколько скверном настроении. Достаточно бодрым состоянием мужа воспользовалась Катерина, подсаживаясь за стол в тот момент, когда Ладислав пил кофе. — Ладя, можно вопрос? Словак кивнул. — Почему ты считаешь, что не можешь иметь детей? Ладислав не был очень уж удивлен вопросом. Да, он давно говорил жене, что на потомство они могут даже не рассчитывать, но причины этого четко не обозначал. Видно, зря. — Врачи говорили. Это, как бы сказать, проблема именно биологического свойства. — А откуда врачи знают, что это наверняка так? — Врачи тоже не идиоты, знаешь ли. Они десятилетиями учатся и в своей области уж точно разбираются. А что это у тебя за вопросы вдруг возникли? — Ну так. Я просто подумала… — девушка замялась. — Просто неправильно как-то, когда в семье нет детей, тебе не кажется? Словакия холодно покосился на супругу, допивая кофе. — А что тут неправильного? Ну нет и нет, велика беда, подумаешь. Девушка не была удовлетворена ответом. — Я просто не совсем могу понять, если честно, какой смысл просто, ну, просто жить вместе? — Кати прикусила губу и дрожащими пальцами заправила волосы за ухо, прежде чем снова глянуть на мужа, который уже более внимательно на нее смотрел. — Я знаю, что ты сейчас скажешь про совместный быт, про то, что это как минимум дешевле, но я не могу никак взять в толк, какова же глубинная цель нашей с тобой жизни. Вот мы живем, друг друга любим, да, безусловно, но со временем мы состаримся и умрем. То есть нет, даже не так! Вероятно, сначала умрет лишь один из нас, а второй останется в одиночестве, без родственников, без семьи. Неужели ты не боишься одиночества? Когда во всем мире ты никому будешь не нужен… Или не боишься, что я останусь в таком состоянии? Ладислав приоткрыл рот, желая возразить супруге, но та не дала ему этого сделать. — Да и потом: что останется от нас в мире? Ничего, никакого следа мы не оставим, не считая имен в регистрационных книгах, которыми даже ученые никогда не заинтересуются. Как будто никогда нас с тобой не было на свете. — Я не понимаю твоей претензии, — словак пробовал говорить наиболее спокойно, хотя тема беседы ему не понравилась с самого начала. — Я, может, с тобой в чем-то и согласен, но мы не можем решить эту проблему, понимаешь? Бог не дал мне возможность иметь детей, и с этим, увы, нужно смириться. — Ну ты же не знаешь наверняка! — Катерина схватила мужа за руки так внезапно, что он даже дернулся. — Почему ты думаешь, что это неизлечимо? — Потому что врачи так говорили. — Да много ли понимают эти врачи! У нас вот в деревне соседи были, Балажовы. У них та же проблема была, и врачи руками разводили: не будет у вас детей — и все тут! А пани Балажова стала мужу делать настой из трускавца, и представляешь, и полугода не прошло, а она уже тяжелая ходила! — Очаровательно, я очень за них рад, — Словакия осторожно высвободил руки из хватки жены, встал на ноги и расторопно пошел к выходу из квартиры. — Но я не думаю, что это поможет. К тому же это денег требует, а лишних крон у нас нет. Ладно, я пошел, вернусь вечером! — А на твои сигареты у нас лишние кроны есть… — тихо произнесла ему вслед Катерина. Это был первый разговор из целой череды абсолютно таких же. Стоит ли говорить, как они раздражали Словакию? Ему казалось, что он еще в самом начале знакомства все понятно и доходчиво объяснил и почвы для препирательств не осталось, но раз за разом, причем почти при одних и тех же обстоятельствах, Катерина заводила этот бесконечный и бессмысленный разговор о детях, и если сначала Ладислав пытался довольно спокойно отстаивать свою точку зрения, то с течением времени терпения у него становилось все меньше. В самые сложные дни доходило порой до того, что он просто уходил из квартиры, а возвращался где-то посреди ночи, когда у Кати уже не было сил спорить. Не стоит, конечно, думать, что это происходило очень уж часто. В основном Словакия просто переводил тему разговора, и пани Галушкова лишь тяжело вздыхала. Ссориться по такому поводу никому из них не хотелось, но неприятный осадок оставался.---
От входа в дом до их этажа ровно тридцать ступеней. Словакии не впервой было подниматься по ним в кромешной темноте ночного подъезда, так что он давно выучил их количество и высоту. У нижних десяти, например, напрочь стертый миллионами ходивших здесь ног край, так что нужно быть аккуратнее, чтобы не поскользнуться, а двадцать вторая и двадцать третья чуть выше остальных, так что и ноги поднимать нужно выше. Ладислав привык к этому пути, хотя каждый раз с неудовольствием отмечал плохую работу или архитектора, или строителя. Даже в доме Австро-Венгрии, который словак ненавидел всей своей тревожной славянской душой, была хорошо сделанная лестница! Мысли словака ушли куда-то совсем не в то русло. Австро-Венгрия давным-давно убит, хотя не совсем ясно, кем именно. Официальная версия заключалась в том, что он совершил самоубийство — как и требовала от него традиция, но Ладислав в этом очень сильно сомневался, и небезосновательно. Но какой смысл думать об этом сейчас? Австро-Венгрия давно уже в прошлом. А в настоящем Ладислав тихо открыл дверь их квартиры. Он ожидал, что Катерина уже давно легла спать, и каково же было его удивление, когда, во-первых, он заметил тусклый свет из гостиной, а во-вторых, когда ему навстречу вышла — нет, выбежала, — взволнованная Катерина. — Где ты был?! — едва не закричала девушка, резко обнимая удивленного мужчину за шею. — С тобой все хорошо? Что-то случилось? Я звонила в контору, и мне сказали, что тебя нет! — Ну, тихо, чего ты раскричалась? — Ладислав мягко убрал с себя руки супруги. — Я уезжал в Дунайскую Стреду работать. Мне уже и этим заниматься нельзя? — Почему ты ничего не сказал? — уже тише, немного успокоившись, произнесла Катерина. — Я волновалась. Мало ли, что могло с тобой произойти. — Как видишь, не произошло, — Словакия обошел жену и пошел в спальню. — Прошу тебя, пообещай мне, что больше так делать не будешь, — Катерина торопливо последовала за ним. — Да-да, больше так не буду. — Пообещай! — Кати, милая моя, — Ладислав подавил зевок и обернулся к супруге, — мне каждый раз тебе отчитываться? — Когда ты пропадаешь, то да, будь добр хотя бы предупреждать! Мы в конце концов не чужие люди! Словакия фыркнул и махнул рукой. — У меня теперь вообще никакой свободы не будет? — Причем здесь свобода? — Катерина на этих словах скрестила руки на груди и хмыкнула. — Я просто хочу знать, что ты в порядке, потому что если ты в порядке, то и я тоже. — О Господи! Я тебе могу пообещать, что со мной никогда ничего не случится, а ты оставишь меня в покое? Девушка даже прикусила язык от возмущения. — Ладислав, что такого сложного в моей просьбе? О, началось. Полное имя, сердитый голос — Катерина явно недовольна, но и Словакия не собирался так просто расставаться со своей свободой. Он привык ругаться по этому поводу с отцом, с Вацлавом, с чехословацким правительством, с венгерским национальным меньшинством — слава Богу, хоть не с одним из самих Венгрий, — так что опыт у Ладислава был приличный, и лишь непомерная усталость после целых рабочих суток останавливала словака от очередного препирательства. — Ладно, хватит, я понял, — тяжело вздохнул Словакия. — Я постараюсь тебя предупреждать. — Вот и славно, — в голосе Катерины не чувствовалась особого удовлетворения. — Не знаю, как ты, а я иду спать, мне завтра на работу. — Ты снова устроилась на работу? Ты не говорила. — Вообще-то говорила, а ты пропустил это мимо ушей, — ответила девушка и гордо прошла в спальню. — Ах да, тебе лучше остаться спать на софе, в одной кровати слишком жарко, — и громко хлопнула дверью. Значит, Ладислав снова будет спать в гостиной. Ну и не страшно: он настолько устал, что был готов заснуть хоть на полу, хотя само поведение жены не могло вызвать положительных эмоций. Впрочем, для нее было типично быстро менять настроение, и вспыхивала она так же быстро, как и остывала, однако Словакию это всегда раздражало.---
— Ты неделю дома не был, — Катерина не поздоровалась, даже не посмотрела на Ладислава, когда он вошел в квартиру. — Я был в Женеве, — голосом Словакии можно было охлаждать пиво. — Работал. — Ты женат на мне или на работе? Ладислав подошел к окну и закурил сигарету. Это уже вторая пачка за сегодня, а ведь нет еще и полудня. У него есть еще одна в кармане сюртука, но он намеревался оставить ее на завтра. Впрочем, можно будет купить и новую, деньги за работу ему, слава Богу, на этот раз заплатили. Надо бы купить ещё и патефон: тот, который у них был, они продали несколько лет назад, а с музыкой было веселее, чем в тихом доме. — Это мой долг, я вынужден много работать, чтобы нас обеспечивать. — Ты б с таким пылом думал о том, как быть хорошим мужем, — фыркнула Катерина. — Я же не спрашиваю тебя, где ты была в апреле, — повел плечом Словакия, пропуская претензию мимо ушей. — Ты гордишься своим безразличием? — Нет, почему же. Я постоянно о тебе думаю. — Не очень-то заметно. Я могу уйти из дома, а ты не обратишь внимания. Я удивлена, что ты тот мой отъезд не проигнорировал. — Кати, дорогая, тебе самой не надоело меня терзать одними и теми же вопросами? Катерина вскочила со стула и быстро ушла куда-то в другую комнату. Ничего, Словакия знал, что девушка скоро отойдет и все вернется на круги своя. Всегда было именно так, но Ладислав уже в который раз пообещал самому себе, что в дальнейшем обязательно будет сообщать супруге о командировках. У него не было большого желания этого делать, ибо если Женева была предсказуема и ожидаема, то другие поездки иногда возникали совершенно случайным образом, и у словака просто не оставалось выбора, а ехать нужно было очень срочно. — В воскресенье ты идешь со мной в церковь, — Катерина вновь появилась в дверном проеме. — Это не обсуждается. — Зачем? — удивился Ладислав. — Чтобы просить Бога дать нам детей, — с некоторой тенью тепла в голосе ответила девушка. — И не надо делать такое лицо, будто я тебя заставляю есть говяжьи почки. Я все еще хочу нормальную семью и нормальную жизнь. — У нас не может быть детей… — в сотый раз сказал Ладислав, выбрасывая окурок в пепельницу. — Ты постоянно это говоришь, и мне это уже надоело! — Мне тоже! — выкрикнул Словакия, резко поворачиваясь к жене. Он не знал, почему это сделал, почему не сохранил душевное спокойствие. Они так часто разговаривали на эту тему, что давно стоило привыкнуть, она не должна была так волновать. Но у Катерины она вызывала эмоции. И у Ладислава, видимо, тоже. Он увидел, как упрямое выражение ушло с ее лица и сменилось шоком. Ладислав никогда не кричал в ее присутствии, а уж тем более — на нее саму. Кати сделала неуверенный шаг назад, неловко придерживаясь рукой за стену. — Извини, — тихо сказал Словакия и подошел к девушке. — Прости, я не хотел кричать, — он крепко обнял Катерину, прижимая ее к себе. Она почти не двигалась, а лишь тяжело дышала, как будто не могла решить, что ей делать: кричать от злости или рыдать. Ладислав очень надеялся, что она все-таки закричит. Это было бы проще. Это было бы понятнее. Пусть бы она даже стала его бить — он и это стерпит! — Все в порядке, — едва слышно промолвила она, отстраняясь и отводя взгляд, к счастью, сухих глаз. — Ничего страшного, не переживай. Извини, я все понимаю.---
В этом году чрезвычайно холодный выдался ноябрь в Братиславе. Словакия не любил ходить в такое время на улице и быстрее спешил домой, где тепло, где можно отогреть онемевшие от мороза пальцы, а если осталась еще сливовица, то и самому можно взбодриться. Снова несчастные тридцать неровных ступенек, снова привычная тяжелая дверь, снова темная прихожая. Словакия и не ожидал, что его будет кто-то встречать: на часах три ночи, и Кати, смирившись с привычкой Ладислава приходить домой настолько поздно, должна была давно лечь спать. Словак не мог на нее за это обижаться. Ладислав повесил пальто на вешалку, туда же кинул дипломат и галстук, порядком ему надоевший. К счастью, завтра воскресенье, в контору идти не нужно, так что можно спокойно посидеть дома и без этого удушающего элемента гардероба. Осторожно ступая по полу, что случайно не разбудить Катерину, Словакия прошел в гостиную, а затем и в спальню, где с удивлением обнаружил, что девушки в кровати нет. — Кати? — достаточно громко произнес словак, но тишина квартиры явственно свидетельствовала о том, что супруга не здесь. Ладислав лишь пожал плечами. Он тоже успел привыкнуть к частому ее отсутствию дома. Катерина либо работала по ночам, либо, что в основном и случалось, уезжала куда-нибудь со своими подругами, только о которых она в последнее время и говорила. Словакию это устраивало: она не грузила его привычными темами словацких командировок или отсутствия у них детей и выглядела даже вполне довольной. Вот и сейчас, решив, что девушка на очередном свидании с приятельницами, Ладислав преспокойно лег спать. Когда он проснулся утром, в квартире он все еще был один. Значит, Катерина точно уехала куда-то. Вполне может быть, что она решила вновь наведаться в свои родные Кошицы, а значит, у Ладислава есть несколько дней побыть в одиночестве в собственной квартире. Это время можно использовать хотя бы для того, чтобы озаботиться поиском рождественского подарка для супруги, ибо праздники уже совсем близко, а с выбором у Словакии всегда были некоторые проблемы, так что данный процесс мог занять даже несколько недель. Кати всегда было легче в этом плане: она знала, что Ладислав любит музыку, поэтому на каждый праздник дарила ему виниловые пластинки. Словакия подошел к патефону в гостиной и достал из тумбочки свою любимую пластинку, подаренную Катериной на его прошлогодние именины. Для Ладислава было даже не так важно, что это были песни на стихи венгерских поэтов на венгерском же языке, исполненные венгерским певцом Палом Кальманом. Венгерский язык, который словак так не любил, звучал в этих произведениях удивительно трогательно, мягко и просто приятно. Особенно это касалось одной песни с нежным названием «Szomorú vasárnap». Словакия поставил пластинку в патефон и включил его. Квартира вмиг наполнилась тоскливой мелодией. «Szomorú vasárnap száz fehér virággal Vártalak kedvesem templomi imával…» Незамысловатый текст Ладислав уже давно выучил наизусть. Конечно, песня была отнюдь не про счастье. Хотя все зависит от того, как смотреть: может, для кого-то счастьем будет просто любить человека, осознавая, что вы никогда не сможете быть вместе на этом свете. Но нет, Словакия был в большей степени материалист в тех вопросах, что не касались напрямую его католической веры, поэтому считал песню исключительно печальной, хотя и очень успокаивающей. Ладислав задумчиво прошел по комнате, когда вдруг его взгляд попал на рабочий стол, где прямо на печатной машинке лежал листок бумаги. Словакия не мог его там оставить: он не был сторонником порядка на рабочем месте, но складывать что-либо на такой дорогой механизм, как печатная машинка, было не в его привычке. Ладислав поднял листок и сразу увидел, что это было письмо, написанное округлым почерком Катерины. «Дорогой Ладислав, Я долго думала, как сказать тебе все, что я давно уже обдумываю. Надеюсь, ты не злишься, что я не говорю тебе этого лично. Тебе стоит знать, что первые годы нашего брака были самым счастливым временем в моей жизни. Мне не нужен был мир за пределами нашего дома, потому что у меня была наша с тобой любовь. Но потом я стала понимать, что наши представления об общем будущем неодинаковы. Я хочу настоящую семью, а ты никогда не поддерживал это желание. Я понимаю это и не могу тебя судить. Но и ты должен меня понять. Я давно заметила, что между нами пропали трепетные чувства и внимание друг к другу, а без них я не считаю возможным продолжать пытаться жить вместе. Я очень тебя любила, но я вынуждена тебя покинуть. Умоляю, не ищи меня! Скажу только, что я не одна, со мной человек, который меня поддержит и защитит, и я надеюсь, что и ты сможешь найти девушку, которая подарит тебе счастье. Я буду молиться за твое благополучие. С любовью, Катерина» Словакия не сразу понял, что происходит. Он перечитал письмо, а затем еще раз. А потом заметил, что рядом с печатной машинкой лежало маленькое золотое кольцо. Точно такое же, как у него самого на безымянном пальце левой руки. Это было ее обручальное кольцо. И теперь, когда все встало на свои места, а слова из письма наконец сложились у Ладислава в голове в логичную мысль, он оперся руками о край стола… И рассмеялся. Это был неосознанный, истерический смех, возникший без желания самого словака, лишенный всяческого контроля и вообще смысла. Семьи постоянно распадаются, жены постоянно уходят от своих мужей, но Ладиславу был уморительно смешон факт, что именно с ним это произошло! Из всех людей в мире именно ему повезло стать таким бедолагой, которого покинул единственный дорогой ему человек! И не абы как, а с объяснением в письме, да еще и с обручальным кольцом рядом! Он даже не заслужил разговора лицом к лицу, он даже не смог увидеть ее в последний раз — потому что она написала письмо!!! И теперь сбежала куда-то с каким-нибудь любовником, с которым вскоре обвенчается и уплывет на американский континент в поисках светлого будущего. Что ж, это ее дело. А Словакии будет легче. Теперь его не будет ограничивать совсем никто, он абсолютно свободен! Еще бы автономию ему дало пражское правительство, чтобы чехи наконец перестали лезть в дела его людей. Ну ничего, дай Бог когда-нибудь получится этого добиться, и словаки перестанут считаться «неисторическим» народом.---
В кабинете всегда пахло пылью и бумагой, но эти запахи замечал лишь тот, кто только в нее входил. Работавшие здесь полдня стенографисты давно привыкли к этим ароматам и не обращали на них никакого внимания. Зато приятный запах горячего кофе, который пил развалившийся на стуле Чехия, вносил вкусные терпкие ноты в этот очаровательный букет, раздражая аппетит остальных двух работников. — Венгры — нация по-о-олная реваншизма! — воскликнул Румыния-младший, без большого энтузиазма скрепляя уже готовые сегодняшние записи заседания. — Они спят и видят, как бы наши территории вновь прибрать к своим рукам. Вацлав хмыкнул и громко прихлебнул кофе, активно кивая головой. — Тебе неинтересно меня слушать? — покосился на него румын. — Тебя даже Владиславу неинтересно слушать, — чех указал на лежавшего на софе Словакию. — Чего? — поднял голову Владислав, смотря на товарищей. — Я не сплю и внимательно слушаю. И вообще я с румыном полностью согласен. Венгры — курвы. — И этот человек будет меня упрекать в грубости, — усмехнулся Вацлав. — Потому что венгры объективно представляют для нас опасность. Тебе, Вашек, этого не понять, ты с ними не граничишь. Ты даже не знаешь, каково это, когда они упорно называют меня не «Словакия», а «Felvidék»! — Подумаешь, — фыркнул Чехия. — Как будто меня немцы не именуют Богемией! Тоже имеет мало общего с нашим названием, да и кроме того, напрочь игнорирует Моравию и кусок Силезии. — Предлагаешь называть тебя Чехия и Моравия и кусок Силезии? — покосился на него Димитрие. — Скажем прямо, я был бы очень признателен хотя бы просто за Чехию и Моравию. — Богемия и Felvidék — это разные ситуации, — продолжал свою жалобу Ладислав. — Богемия — это просто название в честь какого-то германского народа, который жил на этих территориях многие века назад и давно вымер. А Felvidék — это буквально «верхняя провинция», то есть лишь одна из частей венгерского королевства, что прямо подчеркивает мой «зависимый статус». — О, я даже и не знал этого, — сказал Чехия и допил кофе. — А в 1919 году это тоже венгры были виноваты? — Ну не мы же! — воскликнул Словакия. — Слава Богу, наши армии вмешались раньше, чем стало слишком поздно. Вдруг в дверь постучали, что заставило встрепенуться всех парней в комнате. Единственным, кто мог сюда входить на регулярной основе и по понятной причине, был словенец, но он бы не стал стучать. Значит, случилось нечто экстраординарное. — Войдите! — крикнул Владислав, вставая с софы и поправляя на себе одежду. Дверь открылась и в комнату вступил человек, которого ожидали увидеть здесь в последнюю очередь — Союз Советских Социалистических Республик, также известный как Алексей. Владислав даже несколько стушевался при его появлении. Он не любил это государство и вообще считал его угрозой для всего цивилизованного мира, но даже он не мог отрицать, что мужчина был буквально образцом порядочного человека и безупречного дипломата. Всегда серьезный и собранный, не позволяющий себе лишних эмоций или неосторожных высказываний. Максимально корректный и чинный, и вся его внешность свидетельствовала об этом: военная выправка, всегда идеально гладко выбритое лицо, костюм полностью соответствует правилам этикета. Словакии неловко было признавать, что внешность Алексея на самом-то деле к нему располагала, и даже внимательный взгляд его карих глаз казался не подозрительным, а каким-то теплым. Но ни в коем случае нельзя терять рядом с ним бдительность! Он, очевидно, большевистский шпион, который любую оплошность окружающих будет использовать с одной лишь целью: заражать соседние государства красной чумой, чтобы те гнили изнутри и становились его безвольными марионетками. — Добрый вечер, — поприветствовал Алексей всю компанию на чистом немецком языке. — Я вас не потревожу? — Нет-нет, что вы! Проходите, конечно, — затараторил Вацлав, приветливо улыбаясь. — Что вам угодно? Вы по поводу стенограммы? — Так точно, — кивнул Алексей. Словакия наконец заметил в его руках портфель, из которого СССР достал очередные бумаги. — В записи вчерашнего заседания ошибка. Алексей подошел к длинному столу, за которым располагался Чехия, и положил перед парнем несколько скрепленных листов бумаги с печатным текстом. Ладислав тоже приблизился к ним и заглянул в записи. — Пропущена целая часть моего выступления, — продолжал разъяснения русский. — Вот, в тексте речи обозначены ее границы. Словакия взял лист с речью и быстро проглядел выделенную часть. — Я точно помню, что ее конспектировал, — через минуту сказал он, возвращая лист Союзу. — Дим, глянь в записях, а? Румын вздохнул, но быстро достал очередную папку, благо, лежавшую совсем рядом. — Так, откуда смотреть? — На четвертой странице первой речи Алексея. — Тут последний абзац заканчивается на «принятие соответствующих мер». — А с чего начинается первый? — «Необходимо обратить внимание на то…» — А, все, я понял, спасибо. Видимо, Павле при расшифровке не заметил эту страницу. — Полагаю, это не проблема? — поинтересовался Алексей. — Вовсе нет, — ответил ему Вацлав, отдавая брату переданную румыном папку, когда Ладислав сел за печатную машинку. — Если хотите, можете подождать здесь, мы сейчас быстро перепишем, а вы сразу проверите. Словакия ничем не показал отношения к этому предложению чеха, которое Советский Союз принял. Ладиславу было крайне неприятно находиться с ним в одной комнате, особенно в момент работы, но он попытался абстрагироваться от этого и полностью погрузиться в трудовой процесс, хотя краем уха все же слышал разговор между братом и социалистом. Строго говоря, словак ожидал, что он будет проходить в достаточно прохладных тонах, и каково же было его удивление, когда между ними завязалась очень приятная обоим беседа. Сначала говорил в основном Чехия, то задавая Алексею вопросы по поводу его умения писать потрясающего качества речи, то выражая собственные мысли по вопросам социально-экономического развития стран современной Европы. Советский Союз слушал его очень внимательно, почти не прерывая, а затем тоже включился в диалог, и уже Вацлав будто заворожённый следил за развитием его идей. В какой-то момент, как раз когда Алексей затронул тему европейской безопасности, даже Ладислав сделал паузу в работе и сам заслушался. Нет, он не собирался слепо верить агрессивному государству, но было действительно вполне интересно. Да и воззрения врага знать необходимо. Словакия был по природе чрезвычайно работоспособен, и нынешняя задача заняла у него всего около получаса. — Готово, — сказал Ладислав, потянувшись, и передал распечатку Алексею. — Я вам еще нужен? — обратился он скорее к брату. — В принципе ты мне, конечно, нужен, — пошутил Вацлав. — Но в данный момент я если что справлюсь один. Словакия кивнул и, попрощавшись с Алексеем, задержав на нем взгляд чуть дольше, чем нужно было, покинул помещение. Только сейчас он почувствовал, как затекли от долгого сидения ноги и устали от постоянной работы с текстом глаза́. А еще Ладислав несколько потерял ощущение времени и понял это только сейчас, взглянув в окно, за которым уже потихоньку садилось солнце. Улица встретила его приятной прохладой апрельского вечера. Тут было все равно хуже, чем в Братиславе, — да и как вообще можно сравнивать какую-то там Женеву с таким невероятным городом, как Братислава? — но зато можно было позволить себе на некоторое время расслабиться, побыть наедине с собой и собственными мыслями. Увы, раньше он ценил такие моменты гораздо больше, но после ухода Катерины Ладислав почти постоянно пребывал в одиночестве и, к собственному удивлению, начал даже скучать по человеческой компании. Потому он старался больше времени проводить в Женеве, где общался и с другими стенографистами, среди которых был и его брат, и со сторонними странами. Кроме того — он даже возобновил ограниченное, но все же общение с самим Чехословакией. Хотя о Катерине Ладислав никому так и не сказал и даже продолжал носить обручальное кольцо. — Добрый вечер. Ладислав даже вздрогнул, когда услышал голос за спиной. Он обернулся и увидел Германию, который выглядел так, будто уже давно наблюдал за Словакией. Возможно, так на самом деле и было. — Добрый, — сухо ответил Ладислав. — Я никогда не думал, что стенографисты работают так долго, — осклабился Вильгельм, не отрывая от парня взгляд. — Да мы еще и не закончили на сегодня, — дернул плечом Словакия. — Я просто вышел воздухом подышать, пока там чех с Союзом разговаривают. В глазах Германии мелькнул непонятный славянину интерес, хотя Вильгельм сделал вид, что эта информация для него не обладает особой важностью, достал сигареты из кармана и закурил. Ладислав сделал то же самое, думая, что необходимые формальности исчерпаны, однако Рейх продолжил разговор. — О чем же могут разговаривать стенографист и действующая держава? — задумчиво, будто спрашивая у самого себя, сказал Вильгельм. — СССР как обычно продвигает свою идеологию, — фыркнул Ладислав, стряхивая пепел с сигареты, — снова свои бредни про «солидарность рабочих», «буржуазную угрозу» и все такое. Ну, не в этих выражениях, но смысл такой. — А Вацлав? — Ему интересно, кажется. Он всегда такой был, ведомый немного. Это на меня-то не влияет такая глупость, я насквозь вижу эти большевистские уловки, — Словакия почувствовал, что ему приятно хоть кому-то высказать свои воззрения на коммунизм, не боясь наткнуться на непонимание или несогласие. Германия внимательно его слушал. — Разве что плохо будет, если и отец этой идеей заразится, ибо тогда и на наши земли придут вот эти вот… — Ладислав неопределенно махнул рукой в надежде вспомнить подходящее слово. — Убеждения. — И вы против? — Любой здравомыслящий человек будет против, так и любой словак. — Что вы имеете в виду? — с любопытством спросил Германия. — Касательно чего? — переспросил Словакия, смущенный собственным непониманием. — Я не могу не согласиться с вами в неприятии большевизма, но я все-таки попадаю скорее в категорию «здравомыслящий человек», потому мне любопытно, чем он вызывает такое отторжение со стороны вашей нации. Ну да, логично было бы предположить, что Вильгельм не разбирается в специфики словацких политических воззрений, подумал Ладислав. К счастью, он был более чем готов разъяснить свои жалобы. — У нашего народа и без того нет никакой свободы в нашем государстве, так как все управление взяли на себя чехи или по крайней мере те, что живут на территории Чехии. Вот какое отношение они имеют к словацким землям? Никакого! Но им необходимо, чтобы мой народ работал не сам на себя, а на них, и еще благодарил судьбу за то, что так удачно получилось освободиться от венгерского управления, хотя по сути оно просто сменилось чешским. А коммунисты хотят точно так же сменить чешское управление своим, большевистским. Они ж хотят взять нашу землю и просто «национализировать», то есть сделать так, чтобы она принадлежала им, а не нам. Формально их партия у нас запрещена, но это их не остановит, ибо зараза уже пустила корни вглубь. Словакия вздохнул и затянулся сигаретой. Стоило ли все это на самом деле говорить Германии? Возможно, не нужно было так откровенно жаловаться на свою страну и на свой братский чешский народ, но так хотелось поделиться мыслями, которые каждый день одолевали Ладислава с тех пор, как он стал жить один. Он просыпался с осознанием того, что ничего на его земле не принадлежит его народу, а когда засыпал, долго размышлял над тем, что пару лет назад Прага тоже признала Советский Союз, а это начало конца. — Вы предпочли бы из двух зол выбрать меньшее, я правильно понимаю? — спросил Вильгельм, стряхивая пепел на землю. — Да, так что мы вынуждены существовать как единое государство, — Ладислав поднял глаза на стремительно темнеющее небо. — Пускай нас в нем и в грош не ставят. — А что вы думаете, — начал Германия заговорщическим тоном, подходя вплотную к Словакии, — насчет самого действенного решения всех проблем словацкой нации? Ладислав почувствовал, как ему становится жарко, и был уверен, что дело не в теплой весенней погоде, а именно в немце. — Ч-что вы имеете в виду? — словак пытался держать себя в руках, но голос все равно дрогнул. — А вы подумайте, — Германия улыбнулся еще шире, чем до этого. — Представьте, если бы вы ни от кого не зависели. У вас была бы своя земля, которая бы принадлежала только вам. Вы бы могли проводить собственную политику, в том числе противостоять большевистской экспансии. Вы, Ладислав, представляли бы только свой народ, зато к вам бы не могли не прислушиваться. Догоравшая сигарета обожгла пальцы, но словаку было все равно. Третий Рейх знал, что нужно было говорить, чтобы завоевать расположение Ладислава, он высказывал самые смелые его мечты. — Это невозможно, — едва слышно сказал Словакия. — Я тоже думал, что восстановления после Версальского договора невозможно, но, как видите, я заблуждался, — пожал плечами немец. — Кроме того, мы готовы обеспечить вам полную поддержку. Политическую, дипломатическую, экономическую, если понадобится — даже военную. Мы стоим на вашей стороне — стороне наций, которые вынуждены выживать в пределах агрессивных многонациональных государств. «Право народов на самоопределение», которым так хвастались победители войны, на деле оказалось умелым способом манипуляции. Разве у вас есть право на самоопределение? — Нет… Но понимаете, в чем дело, — Ладислав наконец выбросил окурок в мусорку, используя это время для лучшего обдумывания дальнейших слов, — мои земли являются домом для нескольких народов. Мы, словаки, составляем большинство, но что делать с венграми? Не попытается ли при первом удобном случае на нас напасть ваш союзник — Венгрия? — Союзник — это очень громко сказано, — Вильгельм помотал головой. — Скорее у нас с ними в некоторой степени сходятся интересы… А касаемо вопроса — напоминаю, что мы предлагаем вам всестороннюю поддержку. У нас есть некоторые рычаги давления на венгров и при необходимости мы ими воспользуемся. Естественно, лишь в том случае, если вы согласны на наше предложение. — Боюсь, что… — Ладислав немного отвернулся от немца, надеясь, что это поможет привести мысли в порядок, — это очень сложное решение, и я не могу дать вам однозначный ответ прямо сейчас. Мне очень приятно ваше предложение, но мне многое нужно обдумать… Сами понимаете, такие решения сходу не принимаются… — Конечно, я понимаю, Ладислав, — немец положил руку ему на плечо. — Я даю вам столько времени, сколько нужно, только имейте в виду, что события не стоят на месте и вам бы следовало поторопиться. Когда определитесь — приезжайте ко мне. — В Берлин? — удивился Словакия. — Да. Вот, — Германия достал из кармана свою визитку и передал ее Ладиславу, — тут мой адрес. Когда приедете, сможем скоординировать наши действия. Если возникнут вопросы, можете мне написать и я с большим удовольствием все проясню. — Ладно. — Вот и прекрасно, что мы договорились, — Рейх вновь улыбнулся, показав зубы, и наконец отошел от Ладислава. — Ну что ж, увидимся завтра! — До встречи, — попрощался Словакия, держа в руках визитку. Когда Германия наконец ушел, можно было попытаться хоть частично осознать, что только что произошло. Ему предложила сотрудничество одна из сильнейших держав современной Европы. Ему — именно Словакии! — Германия предложил поддержку и обретение заветной свободы от иноземного управления, а также защиту от венгерской угрозы. Про коммунистов и говорить нечего — Рейх обладал опытом лишения большевиков их влияния, и опыт этот могла унаследовать и Братислава. Ах, как приятно и странно звучало названия дорогой сердцу словацкой столицы в качестве столицы настоящего государства! Нет, Ладислав не будет опрометчиво бросаться в объятия немца, тщательно все не обдумав, — у словака тоже есть национальная гордость, и он не позволит его использовать как какую-то марионетку. И все же настала пора словакам стать настоящей независимой нацией, и Ладислав готов идти на всё ради блага своего народа, чего бы это не стоило.---
— То есть ты утверждаешь, что присоединился к фашистам, потому что тебя бросила жена? — изумленно спросил Словения. — Это большое упрощение, но в каком-то смысле так и есть, — Ладислав пожал плечами, допивая Кокту. — Просто когда ты сидишь постоянно один и тебе даже поговорить толком не с кем, в голову начинают приходить всякие мысли своеобразного качества. Ну а кого мне было винить? Чехов, венгров, коммунистов. — Это тебя не оправдывает, — хохотнул Павле. — Даже не спорю, — сухо ответил словак. — Да ладно тебе, я не осуждаю, — словенец пихнул его локтем в бок и улыбнулся. — Всякое было. Ой, к слову, у меня же есть фотография твоей жены! — Что?! Откуда? — Ты мне однажды написал письмо и в конверт вложил ее фото. Я подумал, что это была ошибка, даже думал тебе вернуть, но ко мне пришли с обыском, и я ее потерял. А потом снова обнаружил и положил куда-то в альбом, чтоб глаза не мозолила. — О, ну вот и слава Богу, — махнул рукой Владислав. — Катерина давно в прошлом… Пару минут они сидели молча, слушая доносившиеся из леса крики ночной птицы. — Честно говоря, — вновь начал словак, — я иногда вспоминаю то время и понимаю, что отец все-таки был прав и на самом деле связывать себя узами брака нам не стоит. Просто я понял, что одной женщиной себя ограничивать глупо. Ладислав осознал, как прозвучали сказанные ими слова, только когда Словения вдруг расхохотался. — А, do piče! Ты меня даже не дослушал! — Не-не-не, ты что, я тебя внима-ательно слушаю! — Короче, смысл в том, что в браке ты концентрируешься лишь на одном человеке из всего твоего народа и перестаешь чувствовать связь со всеми остальными. Для тебя они превращаются в обычных людей, а не в твоих людей, как должно быть в норме. — Да ты что, — задумчиво хмыкнул словенец. — Видимо, Кати тоже чувствовала, что со мной что-то не так или это сказывалось на моем поведении — я не знаю, в чем была причина. Не говоря о всем этом вопросе с детьми. — Почему ты ей просто не рассказал о всем? — Конспирация, Павле! Я был влюблен, но я был не дурак. Это правило необходимо было соблюдать ради безопасности всех нас и моего государства. Я не мог жертвовать этим даже ради семьи. — Ну да. У нас отец постоянно говорит, что «семья и любовь — это главное в жизни человека…» — …но Родина — вне очереди! Звучный голос с земли заставил Словению вздрогнуть всем телом, а Словакию вцепиться со всей силы в его плечо, чтобы случайно не упасть с дерева от испуга. — Черт возьми, пап, прекращай так неожиданно появляться! — А как мне нужно появляться, с фонарем наперевес что ли? — усмехнулся Югославия, обозначая зажжённой сигаретой свое местонахождение. — Вы долго еще будете тут сидеть? — Мы уже собирались идти, — уже спокойно ответил Владислав, всматриваясь в темноту. — Вы один? — Не переживай, твой отец в доме спит давно. Вы мне вот что скажите: вы как собираетесь с дерева слезать? — несколько равнодушно поинтересовался Стефан. — Зачем вы вообще сюда залезли? — Ну… об этом мы маленько не подумали, — стушевался было Павле, но тут же приобрел обычную решительность. — А впрочем нам ничего не мешает просто спрыгнуть, правда? — И то верно, — пожал плечами Владислав и, долго не думая, осторожно прыгнул в непроглядную темноту, не имея толком понятия о том, когда ноги коснутся земли, отчего приземление вышло не совсем гладким. Однако словаку повезло отделаться лишь потертыми о траву ладонями. Тут же он почувствовал на плече руку Югославии, который помог ему подняться. — Все в порядке? — в голосе Стефана была слышна улыбка. — Да, спасибо, — поблагодарил Словакия, отряхиваясь. Тут же он обернулся к дереву, с которого, судя по звуку, спрыгнул и Павле. — Мне кажется, ты перепутал, кто твой сын, — пошутил он. — Ах да, спутать Словению и Словакию — святое дело! — парировал Югославия, выдыхая дым. — Ну пойдемте, уже поздно.***
— Ну такая, — дернул плечом Сербия, — не то чтоб прям очень красивая. — Не в твоем вкусе, я знаю, — пробормотал черногорец, пытаясь разобрать подпись на фотографии. — Но Лацо нравилась, хотя мне он про нее особо не рассказывал. — Лацо, Лацо… Меня всегда поражало количество у Словакии имен и прозвищ. Черногория убрал фотографию в альбом и закрыл его, а затем вернул на полку. — Да как-то сами по себе они у него появлялись, да и от ситуации зависело. В Москве он был исключительно Владиславом, в остальных местах — как придется. Владья и Ладя — это для Чехии и Чехословакии, Лацо — для всех остальных. Ну, это он мне так говорил, — Петар мотнул головой и посмотрел на серба. — Ну ладно, мы отвлеклись. Я не думаю, что мы здесь найдем что-то полезное. — Вероятно. Полагаю, нужно смотреть или в кабинете, либо в папиной спальне. — Да, — Петар поднялся на ноги. — Но мне не очень хочется идти туда прямо сейчас, — Александар скрестил руки на груди. — Почему? — Потому что если мы найдем там… его, то уже не сможем спокойно походить по остальным комнатам. Неужели тебе не интересно посмотреть, что тут осталось? Заглянуть в нашу с тобой спальню, например. Черногорец задумался. В словах брата был смысл, это стоило признать. Петар тоже не горел желанием шастать по дому, зная, что где-то лежит труп его родителя. — Добро. Куда предлагаешь в первую очередь? — В комнату Дане и Джордже, — Ацо расплылся в улыбке. — А зачем? — Не зачем, а почему. Она с краю, а значит, логичнее всего начать оттуда. Петар усмехнулся и взъерошил Сербии волосы. — Если не боишься разочароваться, то пошли.