***
Младший Сербия упорно пытался убедить себя в том, что если меньше думать о всепроницающем холоде, то будет не так холодно. Жаль, что лучше все равно не становилось, и Александар не мог даже перестать дрожать, поплотнее закутываясь в мало предназначенную для албанской зимы шинель. Но холод был не единственной проблемой, даже не главной. Сербия ощущал, что его людям не хватает еды, а также то, что тяжелый переход через заснеженные горы не смог не вызвать болезни, которые усугубляла необходимость ютиться всем под открытым небом, потому что не то что свободных казарм в Медуе не было, так и просто палаток было не найти. От этого Ацо мутило, голова болела, хотя он уже не понимал, было ли дело в общем состоянии народа или в нем самом. Да это и неважно. Каждое утро, что они проводили здесь, на побережье, становилось все страшнее. Если б не естественное для человека желание жить, сербского народа совсем бы уже не было. Они все покинули свои дома, чтобы не сдаться врагу, потому что в этой схватке победить оказалось невозможно, но и по дороге сюда погибли целые тысячи, а ведь путь еще не закончен. Сербия часто думал: «Вот если б не болгары, если б не турки…». Но это было лишь пол правды, Алексанадар был слишком хорошо образован, чтобы не понять, что дело вовсе не в болгарах и не в турках. Жаль, что в этой ситуации образование ни на что не влияет, и в соседних могилах будет лежать белградский академик и безграмотный шумадийский крестьянин. Такая мысль Ацо уже почти не пугала, она казалась обыденной, привычной. Смерть шла вместе с ними через села и горы, смерть принимала уставших солдат в больницах, смерть вела в бой Братоношскую бригаду… За это время к смерти все успели привыкнуть. Интересно, что там с Горьяном? Мысль о нем причиняла Сербии еще больше боли. Скорее всего, его забрал Болгария… Мерзкий тип. Александар молился, чтобы он не причинил Горьяну вреда, потому что точно знал, что для болгара захват его в плен и обретение полного контроля над его землями было давним желанием и делом чести. Да, пару лет назад болгары вообще ничего из себя не представляли, когда впервые попытались отнять македонские земли у сербов, которым они по праву принадлежали. Это ведь Южная Сербия! То, что произошло сейчас — недоразумение, не более. Болгары всего лишь воспользовались временным ослаблением сербской армии, которой приходилось сражаться против огромной имперской машины, которая когда-то вызывала неподдельный ужас, однако в первые же месяцы войны показала свою полную никчемность. Да что там говорить, если солдаты не понимали своих же командиров, а если и понимали, то не имели никакого желания воевать против еще одного угнетаемого народа. А командиры были не лучше: вспомнить хоть того же Потиорека, будь он проклят. Застрели его в Сараеве герой Принцип, и то было бы для Австрии полезнее. Но как бы то ни было, осталась еще в австрийской армии какая-то сила. Младший Сербия отвлекся от размышлений и протянул руки к костру. Сидевшие рядом солдаты негромко утомленно переговаривались, и слух Александра улавливал их слова. Снова вспоминали своих детей, жен, братьев по оружию, погибших во время перехода и похороненных где-то там, в чужих враждебных горах, и тех, кого болезнь или усталость скосили уже здесь. Вспоминали свои дома в городах и свои села, заготовки кислой капусты осенью и посиделки во дворах весной. О будущем старались не думать и не говорить: покрытое черной пеленой, оно не вызывало ничего, кроме ужаса. Александар это чувствовал, потому он и слушал, что говорят солдаты, и его воображение рисовало дивные картины зеленых холмов, цветущих виноградников и счастливых людей, которые думают, что впереди будет только счастье. Ацо поднял голову и осмотрелся по сторонам, выискивая в лагере фигуру своего отца. Как правило Сербия — которого можно было бы назвать средним, но это звучало нехорошо, — ходил по лагерю от одной группки людей к другой, разговаривал со всеми, утешал тех, кого мог, и подбадривал остальных. Он как будто постоянно находился в движении, всегда был на ногах, поэтому за день успевал обойти вообще всех, не говоря уже об участии в принятии стратегических решений. У него были очень хорошие отношения и с королем, и с принцем-регентом, и тем более с офицерством, чего нельзя было в полой мере сказать о его излишне принципиальном отце — Королевстве Сербии. Соответственно, в такое тяжелое время Стефан продолжал активно влиять на действия государства — то есть того, что от него осталось, хотя высокопоставленные лица и приняли решение уехать на некоторое время на берега Италии. Армия с большим недовольством восприняла эту весть и могла вообще потерять всякую организацию, но, благодаря усилиям офицеров, этого не произошло. Странно, что в такое позднее время Стефан еще не начал новый обход лагеря. Александар был почти полностью уверен в этом, так как он был по природе достаточно заметен, а Ацо достаточно внимателен, так что даже на такой большой территории Стефан не мог потеряться. Александар перекинулся парой слов с соседями и поднялся на ноги, намереваясь найти-таки отца. Какое-то чувство подсказывало ему, что происходит нечто важное, и найти его нужно пренепременно. К тому же стоило немного размяться, потому что мышцы сковал холод, и ноги совершенно отказывались двигаться. Сербия попробовал еще сильнее завернуться в шинель, успев уже пожалеть о своем решении уйти от теплого костра. Делать было нечего, и юноша побрел в направлении штаба, пряча от мороза руки в карманах. Интересно, когда придут корабли? Они уже слишком долго сидят на этом побережье, а ведь вокруг албанцы, и кто знает, что они могут учудить, особенно после недавнего захвата Шкодера черногорцами, которых тут тоже было немало. Почему Франция или Россия не могут им сейчас помочь? Они, конечно, тоже воюют, но сербы ведь их союзники, которым помощь жизненно необходима! С каждым днем умирает все больше и больше людей, если ничего не изменится, то они пропадут вовсе. Холод, болезни, ранения, голод — мало ли причин остаться в этой земле навеки? Погруженный в размышления, Сербия неожиданно добрался почти до края лагеря. Людей здесь почти не было — большинство старалось держаться ближе к другим людям, — но Александар заметил один небольшой костер, возле которого сидел высокий хмурый юноша. Он так же, как и Ацо, мёрз, немного сутулился и старался не двигаться в попытке сохранить тепло. У него было очень худое острое лицо, сжатые губы, а в глазах отражался огонь костра. Он был похож на всех остальных, но Сербия чувствовал, что этот юноша, которому он был не дал больше двадцати лет, был не так прост, как казался. — Привет, — пытаясь не дрожать, произнес Ацо, привлекая внимание юноши. — Ты чего тут один? Парень поднял на него глаза, и на его лице Александар прочитал искреннее удивление от такого вопроса. Он пожал одним плечом и сквозь зубы, тоже стараясь, чтобы они не стучали от холода, ответил немного хриплым голосом: — Садись, коль хочешь, — произнес он с чистым герцеговинским акцентом. Сербия воспользовался предложением и сел напротив черногорца, который не спускал с него цепкий взгляд темных глаз. Он даже не пытался скрыть, что рассматривает нового знакомого как какой-то предмет, но Сербия, зная о такой черногорской особенности, воспринимал это спокойно. — Откуда будешь? — Я из Белграда, — ответил ему Александар. — А ты, вижу, черногорец. Собеседник неожиданно гордо задрал голову и глянул на Ацо сверху вниз. — Да, я с Черных Гор. — А кто именно? Ты из негушей, цуц, озриничей…? — Ты что ж, — изумленно спросил горец, — понимаешь в этом что ли? — Некоторым делом, да. Мой папа много лет у вас жил в Зетской нахии. — Неужто он из кучей? — Черногорец цокнул. — Воинственное племя. Мой отец тоже жил с ними, было дело. А потом уехал, мол, государством заправлять, так и так, из Цетиня нужно. У черногорца настроение явно улучшилось, как и у серба, строго говоря. Ацо продолжал поглядывать в сторону штаба, но ни отца, ни даже деда не было видно. Собеседник же продолжал на него глядеть, но неожиданно громко — слишком громко в такой обстановке — воскликнул: — А ведь мы знакомы! Сербия встрепенулся и удивленно изогнул брови, пока черногорец продолжал. — Ты ведь в последней с турками войне мне жизнь спас, помнишь? Под Кумановым то было, когда турки нас атаковать пытались! В ту пору, когда один чуть меня не застрелил. — Да, я помню… — Сербия более пристально посмотрел на юношу. Он действительно очень кого-то напоминал, но Ацо все никак не мог понять, кого же, но теперь, когда горец напомнил про Куманово, все вдруг стало на свои места, как будто туман сошел с поля боя. — Боже, а ведь правда! Сейчас, подожди, я вспомню… Ты… э… Петар? — Да! — С воодушевлением кивнул черногорец. — Уж зови меня Перо, коль свезло нам вновь встретиться. Товарищи расцеловались и крепко обнялись, насколько позволяли силы. Конечно, Сербия бы в жизни не узнал Петра: они пускай и встретились относительно недавно, всего три года назад, но за это время черногорец слишком сильно изменился. Хотя наибольшую роль в этом, вероятно, сыграли события последних месяцев. Как бы то ни было, Александар был счастлив увидеть знакомое, пусть и утомленное лицо. — Ты не представляешь, как я волновался за тебя все эти годы, — продолжил Петар, отстраняясь. — Я ведь думал, что ты, коль исчез так быстро, иль в плен попал, иль еще чего похуже. А ты вон — живой. — Везет мне, — смущенно ответил Ацо. — Ты вот что мне скажи: ты на кой с нами пошел? — Как это: на кой? Нужно — оттого и пошел, — черногорец тяжело вздохнул. — Отец мой думал долго, идти с вами или остаться дома, но пошел все же. А я… Горец вдруг замолк, и Александар огляделся по сторонам. Быстрым шагом, и так легко, что даже земля почти не трещала под ногами, приблизился к ним тот самый человек, которого хотел найти младший Сербия — Стефан. Стефан был очень высокий, стройный — в хорошие времена, сейчас же он голодал как и все остальные, отчего был скорее тощий, — и очень ловкий. За уже достаточно долгую жизнь, хотя среди стран он считался почти ребенком, он пережил несколько войн, в которых любил принимать участие, посетил многие европейские страны, поучаствовал в нескольких крайне незаконных мероприятиях — словом, времени зря не терял. Однако, что любопытно, лишения последних недель он переносил очень стойко, ни разу не пожаловался ни на что и сохранял общую бодрость духа, хотя всем его знакомым было видно, как сильно он устал. Он считал, что если воплощение народа сохраняет надежду, то и весь народ, пускай и неосознанно, тоже это чувствует. И продолжает сражаться. — Привет, — поздоровался он, садясь рядом с Сербией-младшим. — Привет, Перо. Я так вижу, уже познакомились? Боевые товарищи переглянулись. — Мы давно уже друг друга знаем, — осторожно начал Сербия, чувствуя себя неловко под взглядом серых глаз отца. — С войны с Турцией, я тогда Петру помог некоторым делом. А почему ты…? — А-а-а, — у Стефана хитро забегали глаза. — Вот как. А ты, Перо, что скажешь? Петар пожал плечами, а потом ответил: — А вы с Александром поразительно похожи. Стефан кивнул, и тут Сербию осенило. — Постойте, — сказал он. — Ты что ж, тоже… Подожди, ты — Черногория? — Младший, — медленно произнес Петар. — И коль ты понял, значит, и ты страна. Сербия, да? Но постой, а история про кучей тогда… — О, моё родное племя вспомнили, чудно, — встрепенулся Стефан. — В каком контексте? — Я говорил Петру… То есть Черногории, что ты жил среди них в свое время, поэтому нам знаком, как бы это сказать, концепт черногорских племен. — Значит, ты не лгал? — прищурился черногорец. — Александар не умеет лгать, — ответил за него Стефан. — По крайней мере пока… Так вот, если имеете желание, я расскажу, как дошел до жизни такой. Парни закивали, предвкушая занятный рассказ. Сербия краем глаза посматривал на Черногорию, запоминая черты его лица и жесты. Неожиданно Александар заметил, что у Петра странного цвета очи, нетипичные для черногорцев — зеленые, но темные, что делало взгляд еще пронзительнее, хотя до Стефана было все же далеко. — Думаю, смогу обойтись без гуслей, — сказал он и начал свой рассказ. — Итак, стоило мне родиться, как я оказался в сложной международной обстановке. Вокруг и везде — лишь магометане, враги сербского народа и христианства, ставшие еще злее из-за потери для себя Греции. Мой отец и Александра дед, известный вам как Королевство Сербия, в то время еще не носил сей титул, да и вообще о титулах думал мало: когда нужно бороться за свободу, нет времени придумывать себе наименование. Так вот, мой отец Лазарь, который тогда состоял в хороших отношениях с твоим, Петар, отцом, подумал: если Турция узнает, что воплощений сербского народа стало на одно больше, то он захочет забрать себе в качестве компенсации младшего — то есть меня, чтобы обратить его в веру мусульманскую и себе подчинить. Допустить такое было нельзя, оттого еще совсем юного меня Лазарь отправил к Василию в Черные Горы. Василий еще не вошел в полную силу, поэтому мог себе позволить уехать от Черногории и Брды из Цетине подальше, и уехал к племени кучей, что прямо на границе с албанцами было, со Скадарским озером рядом. Стефан перевел дух, пока юноши пытались уложить новую информацию в голове и не запутаться. — Собственно, и я туда поехал, чтоб Василий, как мой отец выражался, уму-разуму меня научил. Так и получилось, и провел я на вашей земле целых пятнадцать лет. Не только у кучей, конечно, ибо с установлением светской власти я тоже уехал в Цетине, но обычаи кучей долго не мог забыть. — И потом вы вернулись в Белград? — Спросил Петар. — Нет. Потом вмешался Австрия, — Стефан скривился, — тот самый, что через два года начнет зваться Австро-Венгрией. Этот человек, Рудольф, сделал Василию предложение, от которого отказываться было невыгодно, да я и сам не горел желанием навеки оставаться запертым в этих горах. И пришлось мне ехать в Вену, где я и поступил в училище и познакомился с австрийскими протеже… Кажется, будто совсем недавно это случилось, а ведь уже полвека прошло с того момента. Я пробыл там всего пять лет, когда Турция вспомнил о моем существовании и пригрозил, что если я не приеду в Константинополь, то он сам меня найдет. Делать было нечего, ну и я тогда был совершенно бесстрашен и безрассуден, и, конечно, поехал. Полгода я скрывался в городе, а турок все не мог меня достать, — Стефан усмехнулся. — И затем я вернулся-таки на Родину. Ну и дальше и так все ясно. Пребывая под впечатлением, юноши не знали, что сказать. Даже Сербия, которому это и так должно было быть известно, понял, что большая часть этого рассказа была ему неведома. — Ну, это было лирическое отступление. У меня есть некоторые очень важные новости, но я бы предпочел рассказать их сразу всем. Вы не видели наши два Королевства? — Спросил Стефан. — Где-то тут ходили, — ответил ему Петар, пересекаясь взглядом с младшим Сербией. Если эта информация была для всех, то касалась она и черногорцев тоже. А черногорцы находились сейчас в очень странном положении: в отличие от сербов, большинство которых покинуло свою землю, черногорцы пришли к албанскому побережью лишь в совсем небольшом количестве, и преимущественно это были те, кто не мог смириться с австрийской оккупацией — то есть военные. Даже королевская семья осталась в своей столице. — Это касается эвакуации? — с надеждой спросил Александар, но Стефан лишь помотал головой. — К сожалению, нет. Эти, черт бы их побрал, «союзники» все еще размышляют над тем, стоит ли нас вывозить. Мы же теперь им не нужны, так что и смысла помогать нам они не видят… Классический русский ход. — Чем вам так русские не нравятся? — с некоторым недовольством спросил Александар. — Что бы не произошло, так сразу: или немцы, или русские. — Обещания не выполняют, — неожиданно вмешался в разговор Черногория. — Сами русские-то — добрые люди, но вот власть их… Сколько раз просили, чтоб мы, сербы, в борьбе с турками им подсобили, а в конце нас оставляли на растерзание этим же туркам. Вот и сейчас то же. — Не говоря уж о том, что если б не русские со своими проливами, мы б не сидели сейчас здесь, а победно маршировали бы по Вене, — холодно бросил Стефан. Мог разгореться спор, если бы в этот момент к компании не подошли единственные действующие державы: Королевство Сербия и Королевство Черногория. Эти люди были знакомы друг с другом с незапамятных времен, когда были еще совсем детьми. Общая цель их объединяла, их мечтой было освобождение всех христианских народов Балкан и слияние их в единое государство. На протяжении многих десятков лет у них были очень хорошие, если не сказать братские, отношения. Василий, так как он представлял страну, де-факто свободную от турецкой власти, был для Лазаря почти что старшим братом. Потому и неудивительно, что своего единственного сына Сербия отдал на попечение Черногории. Но время шло, международная обстановка менялась, а вместе с ней менялись и отношения между двумя державами. Стоило обоим обрести независимость, как остро встал вопрос уже об объединении славян, и на роль объединителя претендовали оба государства. Черногория считал, что именно Славянская Спарта должна стать сербским Пьемонтом, так как она на протяжение веков сопротивлялась турецкой власти. Сербия же утверждал, что его страна лучше подходит на эту роль, ибо сербская территория больше, к тому же это историческая сербская земля. На этот спор накладывались еще и интриги правящих домов, обвинения Сербии во вмешательстве во внутренние черногорские дела, ряд связанных с этим судебных процессов — и даже близкое родство королевских семей не могло примирить эти державы. В военном отношении все, конечно, тоже было совсем не гладко. Черногорская армия мало того, что была крайне неэффективна, так еще и совершала ненужные и даже вредные шаги, к которым относилась и попытка занять Шкодер. Словом, у братских на первый взгляд государств проблем в отношениях было больше, чем в доме Облонских. Тот факт, что и Лазарь, и Василий оказались сейчас в одном месте и в одинаково незавидном положении, можно было назвать лишь чудесным стечением обстоятельств. — Мы вас ждали, — сухо поприветствовал мужчин Стефан. — Садитесь, мне нужно вам кое-что рассказать. Королевства со свойственной почти каждой монархии неторопливостью заняли места рядом со своими детьми. Василий сел рядом с Петром, Лазарь же — рядом с Александром. Заметив это, Стефан лишь хмыкнул. — Если ты хочешь сказать, что нас все так же не собираются эвакуировать, то мы и так уже это знаем, — сказал Стефану Королевство Черногория. — Нет, у меня гораздо более важные сведения, — Стефан гордо выпрямил спину. — Ваш король сегодня сбежал в Париж. Королевства Черногории больше не существует. — Как я тебя и предупреждал, — издевательски заметил Лазарь, обратившись к вмиг побледневшему старшему Черногории. А вот Петар воспринял эту весть достаточно спокойно, вновь переглянувшись с Александром. — Молчи, — повысил голос Василий. — С чего вы взяли, что Королевства Черногории больше нет? В таком случае и Сербии нет тоже. — У меня хотя бы государь есть, — ответил Лазарь. — А у тебя ни Черногории, ни королевства. — Кхм, а вообще-то и Василий прав, — все с тем же торжественным видом продолжил Стефан. — Эта как раз была вторая часть моих новостей. В общем, я посовещался с умными людьми, походил-подумал, ну и короче говоря: теперь я буду представлять наш народ. — Наш — это чей же? — Спросил Королевство Черногория. Глаза Стефана сверкнули. — Наш. Сербский и черногорский. Хорватский и словенский. Боснийский и македонский. Наш — югославянский. — Вот из-за этой твоей самоуверенности мы и гнием сейчас здесь! — повысил голос Королевство Сербия. — Что русские, что Антанта говорили вам: отдайте Македонию Болгарии, чтоб те не вступили в войну против вас, и тогда через пару месяцев будем праздновать победу. Что вы сказали в ответ? Нет, нам, дескать, гарантии подавайте, что после войны Хорватию и Боснию вернете, а лучше с Краиной. Ну и куда это привело, а? Получили гарантии? — Я бы вообще молчал на вашем месте, — прошипел Стефан, резко подаваясь вперед. — Вы про Италию забыли? Мы бы отдали Македонию, потеряли людей, а по итогу ничего бы не получили! И даже обожаемые вами русские поступили бы как обычно, максимум — сказали бы: «Спасибо, братья сербы, в услугах ваших более не нуждаемся, всего хорошего». — Русские за нас первые впряглись — первые! — Лазарь не собирался снижать тон, и со Стефаном они были сейчас невероятно похожи, пускай сами они этого не осознавали. — О как мы заговорили! А где эта любовь к русским во времена Обреновичей, когда мы всё с Австрией заигрывали? — Не убей вы тогда Александра и министров, войны вообще бы не было! — Да! Только и Сербии бы независимой не было! — Хватит, — вмешался Королевство Черногория. Сербы, неосознанно уже потянувшиеся к холодному оружию, немного опомнились и вновь спокойно сели возле костра. — Лучше пусть Шчепан объяснит, на каком основании считает себя воплощением наших земель, а то станет таким же самозванцем, как и его тезка. — Обязательно. Как я уже сказал, король Никола — уже не король, ибо, по моим данным, он сначала попробовал заключить мир со швабами, а потом бросил всё и уехал в Париж. И так как власти у вас больше нет, значит, и ваше время подошло к концу. Про Сербию я вообще молчу. Вы не справились, значит, нужно менять стратегию. Все внимательно слушали Стефана, который поднялся на ноги, глядя на своих родственников свысока. Свет от огня заострял черты его лица, придавал ему серьезное и решительное выражение, пока он продолжал речь. — Кроме того, всем уже ясно, что времена меняются, и, когда война закончится, мир перестанет быть таким, каким он был на протяжение последних столетий. Вы к этому новому миру не сможете подстроиться, а мы не можем больше позволить себе оставаться в тени прогрессивных держав. Настало время защищать национальные интересы югославян, и мы, люди нового мира, будем делать это без колебаний и сомнений! Нашей мечтой всегда было объединение: этого желаем и мы, сербы, переживая худшее время в истории, — Стефан от переполнявшего его волнения сжал кулаки, — и в наш состав я, безусловно, включаю и черногорцев, неотъемлемую часть сербства. Этого желают и македонцы, и стонущие под гнетом немцев словенцы и хорваты, а также сербы, живущие на территории наших врагов. И мы не можем быть едины, если у нас нет единого воплощения. Стефан выдохнул, и свел брови к переносице, ожидая ответа королевств. И если Черногория действительно раздумывал над сказанным, то Сербия остался совершенно не впечатлен. — Тебе лет еще мало, да и мудрости не хватает, чтоб принимать такие решения еще и без нашего ведома. Говорил я тебе, Вайо, что не следует его к Австрии отправлять. Видать, там и понабрался этой глупости, общаясь с друзьями своими, которые против нас ныне воюют. Стефан собирался ответить, но его жестом остановил Василий. — Шчепан уже вовсе не юн. Да, в его возрасте мы и не помышляли об управлении единым государством, но это не значит, что и он не готов к этому. Другое дело, что раз уж на то пошло, ни у кого из нас нет сейчас территорий. У Шчепана — в том числе. Так что правителем чего он собрался быть, мне неясно. — У меня хотя бы перспектива есть, — фыркнул Стефан, устремляя взгляд на Александра и Петра. Младший Сербия испытывал большое желание покинуть эту компанию на время, пока они ругаются, но понимал, что так делать нельзя. Сейчас принимается судьбоносное для всего сербства решение, от нынешних дней зависят многие годы, все будущее от этого зависит! Но Ацо было ужасно неприятно слушать, как в очередной раз отец спорит с дедом, когда, казалось бы, нужно было воевать, а не языками чесать. Хотя Александар знал почти наверняка, что русские сейчас занимаются этим же самым, если вспомнить об их поведении в начале века, когда младший Сербия еще учился в тех краях. А вот младший Черногория с большим интересом наблюдал за дискуссией. Сербия даже удивился, потому что, если судить по несколько устаревшему говору, Петар был далек от современной политической ситуации, однако он, кажется, что-то понимал. Ацо даже в некоторой степени надеялся, что он скоро вмешается в диалог: может, так он хоть немного прояснил бы свои взгляды на происходящее? — Я говорил уже со всеми, — продолжал Стефан. — С генералами, офицерами, королем, Аписом — и все мне говорили, что я правильно рассуждаю и что после окончания войны черногорскую землю мы присоединим. — Вы это с моим королем не согласовали, — снова повторил Королевство Черногория, зажимая в зубах папиросу. — Без нашего согласия вы не имеете права… — А нет у вас больше короля! Он — предатель, он уехал и бросил наш народ на произвол судьбы! — в очередной раз воскликнул Стефан. — Ну хорошо, а нам что ты предлагаешь делать? — спросил Королевство Сербия. — Ну… — смутился вдруг Стефан. — Убить друг друга? Если у вас есть другие предложения, милости просим, я не против дать выбор. — Совсем с ума сошел?! — выкрикнул Лазарь, вскочив с места. — В самый тяжелый для нашего народа момент?! — Поддерживаю, — хмуро пробурчал Василий. — Я собираюсь дождаться, пока вас эвакуируют, а потом вместе с Петром вернусь, чтоб продолжать бороться со швабами. Не говорю уж о том, что убить равного себе — это большой грех. А убить своего брата — какой бы он ни был — грех совершенно непростительный. — Ну хорошо, — Стефан выдохнул и посмотрел на Петра. — Перо, скажи, пожалуйста, ты хотел бы вернуться с отцом на родину или отправиться вместе с нами за море, чтоб там приближать победу? Петар склонил голову, будто подумал, что ему послышалось и обращались на самом деле не к нему. Но нет, неожиданно всё внимание оказалось приковано к черногорскому юноше, который изрядно был этим смущен. Ацо тоже не сразу понял, в чем дело, почему его отец вдруг обратился к самому младшему из присутствующих — сколько там Петру, лет тридцать? — хотя это было не принято и странно. Но Стефан выглядел уверенным, а он редко ошибался. — Ну… Я, эт самое… Я не… — Петар отправится со мной, — ответил за него Василий. — Для народа это будет полезнее всего. Нечего и спрашивать. Ацо видел, как забегал взгляд младшего Черногории, который глядел то на своего отца, то на Стефана, то на Королевство Сербию. Петар был чрезвычайно взволнован, так что даже на изнеможденном бледном лице появился румянец. А Стефан всё так же смотрел на него, не обращая внимания на реплику Василия, и в конце концов Петар ответил. — Я иду с вами, Шчепан, — сказал он немного неуверенно, но эти слова вызвали мгновенную реакцию у старших стран. Лицо Стефана как будто все просияло, он победоносно повернулся к монархиям, которые теперь были возмущены в равной степени, потому что даже по обыкновению спокойный Королевство Черногория был сейчас в бешенстве, судя по скрежету его зубов. — Что и требовалось доказать, — молвил Стефан. — Выбор сделан, отец Василий, и я беру вашего сына под свое покровительство, как вы когда-то сделали со мной. — Я не оставлю свой народ под властью швабов, — сурово сказал Василий, — я вернусь в наши горы, хочешь ты этого или нет. И Петар — мой сын, и он идет со мной. Он еще слишком мал, чтоб знать, что ему делать. — Ничего я не мал! — уже тверже сказал младший черногорец. — Я представляю будущность, и лишь я могу делать выбор! Выбор народа черногорского — идти в едином порыве со всем сербством освобождать из неволи рабства югославян! — А твой народ кто будет защищать? — резко возразил ему Василий. — Мой народ сам себя защитит! — крикнул черногорец. — Хватит, — неожиданно прервал их Стефан, боявшийся, видимо, что дело может дойти до рукоприкладства, на которые черногорцы были вполне способны. — Достаточно. Ваша борьба проиграна, примите это, королевства. Я даю вам обоим возможность вернуться в горы и вести партизанскую борьбу там, но с одним условием: когда война закончится, вас в живых остаться не должно. Если вас это не устраивает, могу прямо сейчас выдать револьвер. — Стефан, все твои слова сегодня — вздор! Я иду разбираться, потому что это уже полная глупость! — снова привлек внимание Лазарь. — Я иду разговаривать с генералами и королем, может, хоть им удастся тебе хоть долю смысла в голову вложить! С Вайо да в горы, чтоб меня! Закрепив эти слова несколькими хорошими ругательствами, Королевство Сербия быстрым шагом, забыв про холод, направился к штабу. — Он ничего не добьется, — задумчиво сказал Василий, и Стефан усмехнулся. — Ты уверен, что справишься сам? — Я ведь не один, — негромко ответил Стефан, кивнув на младших Сербию и Черногорию. — Мы все привыкли к борьбе, справимся и сейчас. — Твои австрийские друзья ничего не сообщали? Воюют они против нас? Стефан нахмурился. — Воевать отправили только Зденека, он ведь в армии служил. Он на русском фронте был, но что-то долго от него уж вестей нет… Остальные в Вене, Рудольф старается всех держать под боком, — Стефан сделал паузу. — Не переводите тему. Ваша смерть неизбежна, вы и сами оба это знаете. — Не мне соглашаться с твоим отцом, но ты действительно слишком самоуверен, — Королевство Черногория неторопливо зажег сигарету и искоса глянул на Стефана. — Чем больше государство, тем тяжелее им управлять, тем более в военное время. Это ведь уже не та война, что была раньше. И потом, за годы борьбы против турок черногорцы объединиться не смогли, а ты думаешь, что сможешь объединить и их, и хорватов, и еще Бог знает кого? — Смогу, — решительно ответил Стефан. — У меня будет на это время. Нам не хватило несколько лет для ассимиляции македонцев, но я уверен, что после окончания нынешней войны новая будет нескоро. А с учетом талантов нашего принца-регента… — Очень сомневаюсь, что это тебе поможет, — усмехнулся Василий. — Будет достижением, если ты хотя бы сможешь заставить Петра грамоте научишь. — Вообще-то я знаю грамоту, — прошипел Черногория так тихо, что услышал это только Ацо. — Отец Василий, я не понимаю, чего вы желаете от меня добиться, потому скажу прямо. Вы перестали быть воплощением страны, а раз так, то смысла жить вам больше нет. Я мог бы застрелить вас прям здесь, но, во-первых, не хочу делать это на глазах у остальных, а во-вторых, я осознаю, что ваша с отцом деятельность может быть полезна на той территории, которую вы совсем недавно считали своей, потому милосердно предоставляю вам шанс завершить жизнь, сделав что-то важное. Но предварительно беру с вас слово, что за ненадобностью вы с отцом уйдете из жизни, когда окончится война. Прошу, дайте мне слово. Королевство Черногория кинул остатки папиросы в костер и посмотрел на Петра строгим и испытывающим взглядом, отчего тот отвел глаза. — Так тому и быть. Даю слово, — наконец промолвил Василий.---
В театре бурлила жизнь, ибо переговоры наконец подходили к концу. Кажется, они прибыли на этот остров в прошлой жизни, настолько далеким казался этот момент, ведь даже после эвакуации с албанского побережья сербскому народу пришлось пережить немало бед. Да что уж, еще из самой Сан-Джованни-Ди-Медуа пришлось идти еще две сотни километров на юг до порта по албанским дорогам, а там ждать, когда солдат перевезут на острова. Первое время на Корфу тоже было ужасным, болезни свирепствовали среди мирного населения и военных, не на всех хватало питания и пресной воды, а когда люди стали массово гибнуть, даже хоронить их было негде, и приходилось их сбрасывать в море. Потом стало немного проще. Антанта, как оказалось, тоже была на что-то способна, и спустя время появилась и еда, и лекарства, а те, кто чувствовали себя хоть сколько-то способными сражаться, отправились в Салоники биться с болгарами. Оттуда поступали иногда странные вести, что, дескать, болгарские солдаты сами не хотят воевать и вполне мирно общаются с солдатами армии Антанты. Александар, имевший уже некоторый опыт войны с Болгарией, легко верил в правдивость этих заявлений. Их самих, однако, в Салоники надолго не отправили, всё из-за невиданной политической активности Стефана, который считал своим святым долгом воевать на дипломатическом фронте. И вот уже полтора года они провели на этом острове, лишь иногда приплывая в Солоники, и то как правило этим занимался Стефан. Пока отец участвовал в переговорах и написании депеш, Александар и Петар, не имея другого занятия, старались помогать оставшимся здесь сербам или выполняли любую другую необходимую работу, лишь чтобы не страдать от безделья. Хуже всего было, конечно, с помощью раненым, потому что черногорец без устали повторял, что долг человека — умереть на поле брани, а не лежа в собственной постели. Александру эти изречения успели порядком надоесть, когда он не выдержал и высказал наконец, что они раненым для того помогают, чтоб те могли отправиться воевать в Салоники. После этого обиженный черногорец замолк и эту тему более не поднимал. Здесь же их застала весть о революции у России, которую и Стефан, и Петар встретили с невиданным злорадством, и если от отца Александар ожидал подобной реакции, то вот восприятие черногорцем революции было удивительно. Да, русские действительно не всегда исполняли свои союзнические обязательства, но это же не значит, что нужно радоваться свержению их монархии сейчас, верно? В конце концов, это опасно для самих же сербов. Это Стефан тоже быстро сообразил, но не отчаялся. Если русские больше не представляли интересов сербов, то сербы могли это делать самостоятельно и не зависеть при этом от огромной империи на востоке, так что в руки Стефана попало еще больше власти, чем до этого. Его счастье, однако, недолго длилось, потому что через пару месяцев после революции он получил письмо от Матьяша о том, что Зденек попал в русский плен. Не то чтобы югослав этого боялся, скорее он был неприятно удивлён тому, что его друг против собственной воли окажется втянут в политический круговорот нестабильной державы. Но долго волноваться не пришлось, потому что работы меньше не становилось, а погибнуть Богемия едва ли мог, к тому же Стефан был больше обеспокоен судьбой своих сыновей, особенно Краины, Хорватии, Боснии и Македонии. О том, что происходит с ними, он узнавал редко, и каждый раз эти сведения были для него на вес золота. Однажды он не спал целую ночь и до самого утра ходил по номеру, в котором их квартировали, не давая заснуть вообще никому, так как вечером получил письмо, в котором говорилось, что Матей, то есть Хорватия, сбежал из Вены, предположительно, в Лондон. Догадка подтвердилась через неделю телеграммой из английской столицы, где Матей сообщал, что принимает активное участие в заседаниях Югославянского комитета и с радостью информирует сербское правительство на Корфу о ходе работы. Но вновь наступила темная полоса, когда военный суд осудил Аписа и еще несколько приближенных к нему людей на смертную казнь за государственную измену. Стефан, состоявший в очень хороших отношениях и с Драгутином, и вообще с «Черной рукой», помочь не смог, так как в этот вопрос принц-регент настоятельно порекомендовал ему не вмешиваться. Ацо не знал, что именно скрывалось за формулировкой «порекомендовал», но, судя по тому, как быстро Стефан умолк, Александар Карагеоргиевич был чрезвычайно убедителен. Со стороны могло показаться, что Стефан действительно отрекся от былой дружбы, но это было не так. Сербии особенно ясно видел, какие внутренние терзания испытывает отец, не имея более возможности что-то изменить. С этого момента, пусть и произошло это всего месяц назад, Стефан с меньшим энтузиазмом стал относиться к наследнику престола и остальным властям. Но вот наступил очередной жаркий июльский день. Петар скрывался от палящего солнца в галерее театра, пока Александар, не находивший себе места, то шагал из стороны в сторону по пыльной площади, то курил, раз за разом зажигая спичами горькую папиросу. Он нервничал больше, чем нужно, он это осознавал, но не мог остановиться. Там, за стенами, решается и его судьба тоже. Быть ли Югославии? И если быть, то что это будет за держава? Будет ли это федерация или унитарное государство, какое место в нем будут занимать сербы? А кто будет править? А если Черногорию тоже присоединят, то что делать с их королем? И Петар, и Стефан воспринимали его как не способного более править индивида, но нельзя было забывать, что он все еще имеет права на черногорский престол, хотя едва ли мог рассчитывать на роль объединителя славян. А не может ли и он вести переговоры с Югославянским комитетом в Париже? Или с Венским кружком, за деятельностью которого пристально следит Краина? — Твое волнение выводит меня из душевного равновесия, — лениво заметил черногорец, наблюдая полуприкрытыми глазами за Сербией. — Ну уж извини, что переживаю за наше будущее! — резко ответил Ацо, но все же выдохнул и подошел к Петру. — Как ты можешь оставаться таким непоколебимым? Мне кажется, я сейчас с ума сойду, мне ни на одной войне не было так волнительно, как сейчас! — Как учил меня Алексей: глубокий вдох и выдох, — черногорец улыбнулся и похлопал Сербию по плечу. — Всё обойдется. — Мне б твою уверенность… — помотал головой Ацо. — Нас постигло уже столько разочарований, что еще одному я даже не удивлюсь. — Но, не переживай ты так. Коль что и станет, будем смотреть на комитет национального объединения. Сербская Спарта не может наконец не стать воистину сербской. — Славно бы было… Двери театра распахнулись, и на улицу выбежал немного радостный Стефан и тут же подошел к юношам. — Подписали! — воскликнул он, неожиданно сжимая в объятиях и Ацо, и Петра, которые от такого проявления чувств несколько опешили. Александар опомнился первый. — И… и что? — спросил он с надеждой. — Кем мы теперь будем? Стефан кисло улыбнулся. — Теперь я — Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев, а все мы — триединый югославянский народ. Подождем, что скажет черногорский комитет, но я нисколько не сомневаюсь, что и он присоединится к нашей декларации. И тогда останется плевое дело, — на лицо Стефана вмиг нашла тень, — выиграть страшнейшую войну в человеческой истории. Но, не будем отчаиваться. Раз до этого момента дожили, то и далее не пропадем. Хотя с таким устройством я бы не рассчитывал на многое… Кажется, обоим юношам было тяжело поверить, что на самом деле произошло, и даже перспектива продолжения кровопролитной войны уже не пугала так сильно. — Мы будем жить вместе… — словно не услышав последнюю фразу, промолвил Черногория. — Верно говорю? Где? В Белграде? — Да, всё так и будет, — Стефан растрепал темные волосы Петра. — Мы решили, что править будут Карагеоргиевичи, а они столицу уж точно оставят в Белграде. — То есть, если так, — Сербия повернулся к черногорцу, — получается, мы теперь братья. — Точно! — Петар схватил Ацо за руки. — Нам нужно побрататься! — Что сделать? — смущенно спросил Александар, когда Стефан неожиданно засмеялся от предложения черногорца. — Я чего-то не знаю, да? Если это снова ваши черногорские штучки, то я в них не разбираюсь! Черногорец фыркнул и обиженно отошел на несколько шагов и отвернулся. Сербия почувствовал себя еще большим идиотом, потому поспешил подойти к Петру и извиниться. — Перо, прости по-человечески, но я правда не знаю, что ты имел в виду! Пожалуйста, расскажи, что значит «побрататься»? То есть нет, я знаю, конечно, что это значит, но не в черногорском смысле. Петар сначала скрестил руки на груди, пробурчал что-то невнятное, но потом вздохнул и повернулся к сербам. Стефан не без интереса наблюдал за развитием ситуации со стороны, но когда увидел, каким взглядом одарил его Черногория, предпочел вернуться в здание театра. — Ладно, я тебя прощаю. — Так что такое черногорское побратимство? — Побратимство — это значит, что я признаю тебя братом, а ты — меня. И таковыми мы останемся до самой смерти. Сербия кивнул. — И что нужно сделать? — Ну… Раньше, помню, священник в церкви братал юнаков, но потом это запретили… И вообще можно и самим это сделать, но нам нужно вино. — Вино? — удивился Сербия. — Ну тогда я обеими руками за. Только где нам его достать? — Не знаю, — пожал плечами черногорец. — Может, походить у людей поспрашивать? Нам-то не так много нужно. — Чтоб у людей спрашивать, нужно по-гречески уметь, а мы не умеем. Я даже не знаю, как греки вино называют. — Слушай, я уверен, что уж слово «вино» известно всем! К тому же кой-что я уже успел выучить, так что айда со мной. Так начались их поиски. Спустя пару десятков посещенных домов, юноши с удивлением обнаружили, что слово «вино» грекам неизвестно, и лишь благодаря случайно встретившемуся им на пути местному жителю, понимающему сербский, они узнали, что этот напиток называют «краси». С этим знанием стало легче, но лишь немного. Стоило Петру со всей возможной учтивостью попросить немного вина, как греки, точнее сказать, гречанки, начинали что-то быстро тараторить, и сербам оставалось лишь растеряно на них смотреть и кивать, и в итоге они уходили ни с чем. Они за день прошли всю Керкиру и окрестности, заодно успев проверить оставшихся на острове сербов, которые также с великой радостью встречали весть об объединении югославян, что, вероятно, в некоторой степени и было причиной недостатка необходимого напитка на острове. Удача им улыбнулась лишь под вечер. Они нашли вино в доме одной немолодой уже семьи, и те с радостью согласились поделиться, хотя сначала пришлось выслушать целую историю их жизни, не забывая привычно кивать, хотя от этого уже начинала болеть шея и голова. Наконец, словно победители Олимпийских игр, сербы вышли со двора этой семьи, держа трофейную бутылку красного греческого вина. — Я за целый день уже успел забыть, почему мы все это вообще затеяли, — хохотнул Сербия, когда они подошли к предоставленному в их распоряжение номеру в гостинице. Юноши зашли внутрь, Черногорец осторожно поставил бутылку на стол и принялся искать на полках подходящую посуду, пока Ацо зажигал свечи. — Да, непросто было. Но, дело за малым, — Петар наконец нашел какую-то чашу и тоже поставил ее на стол. — У нас есть нож? — Держи, — Сербия протянул черногорцу карманный ножичек, и тот, пристально его осмотрев, выжидающе глянул Ацо в глаза. — Что? — По обычаю мы должны налить в чашу вина, затем каждый должен разрезать себе палец и капнуть кровью в вино, а затем по очереди выпить, произнеся обещание быть другому братом, — в свете свечей Черногория выглядел чрезвычайно серьезным. — Ты какого года будешь? — Семьдесят четвертого, — медленно произнес Сербия. — А что? — Тогда ты первый должен пить, раз старше. Ну, готов? Ацо кивнул, и обряд начался. То ли это действительно было так волнительно, то ли до сих пор не отпустила тревога сегодняшнего утра, но он чувствовал ставшую уже привычной нервозность. Он осознавал, что то, что сейчас происходит — на всю жизнь, и сколько бы лет ни прошло, они все равно останутся побратимами. Перед глазами маячил пример их предков, Королевства Сербии и Королевства Черногории, которые даже при хорошей дружбе в начале своих жизней умудрились разругаться в край к ее концу. С другой стороны, закончили они свои жизни тоже вместе. Когда в вино упала первая капля крови, Сербия перевел взгляд на черногорца, забравшего у него лезвие. Только сейчас Ацо заметил, как у того дрожат руки. Хотя это, наверно, не так удивительно, ведь вряд ли он за свою недолгую жизнь успел еще с кем-то побрататься. Наконец серб взял чашу и сделал глоток вина, затем передал ее черногорцу. — Принимаю тебя как брата перед Богом, клянусь всегда стоять за тебя и обещаю, что и перед лицом смерти тебя не предам. Черногорец с трепетом принял чашу из рук Ацо, тоже из нее отпил и тихо повторил: — Принимаю тебя как брата своего перед Богом и клянусь всегда стоять за тебя и быть рядом в часы страшнейших испытаний, любить тебя и прощать все прегрешения. Петар поставил вино на стол, едва его не разлив от волнения, потом повернулся к Ацо и братья расцеловались и крепко обнялись. Где-то далеко продолжалась война, загоняли в концентрационные лагеря мирных граждан, бунтовали рабочие и крестьяне империй, но Александру не было дела ни до этого, ни до чего-либо за пределами одной этой комнаты, которую едва-едва освещала тускло горящая свеча. — Подожди, — сказал вдруг Петар и отстранился, а затем достал из-за широкого пояса — это было единственное напоминание о его Родине — изящно выполненный пистолет. — Возьми его. Это трофей с той войны, где мы впервые встретились. — Он же очень дорогой… — словно завороженный произнес Ацо, но не смог не принять подарок, ибо этим оскорбил бы брата. — У меня нет, к сожалению, трофейного оружия, но… — Сербия аккуратно снял свой нательный крест из настоящего золота и протянул его черногорцу. — Я отдаю его тебе. Он приносит удачу. Петар так же осторожно надел подарок и улыбнулся. — Знал ли я, что так все обернется, — сказал он, вытирая выступившие на глазах слезы. — За один день у меня появился и брат, и отец… Неужто то, ради чего мы пять веков боролись, наконец свершается? — Да, кажется, это именно так. Мы все сегодня стали братьями. Теперь и Хорватия, и Краина, и остальные — теперь все мы югославы. Произнеся это вслух, Сербия вдруг понял, что никогда в жизни еще не чувствовал себя столь счастливым.***
Черногория с некоторой задумчивостью во взгляде слушал рассказ Сербии, чего тот не мог не заметить. Свидетельствовало это лишь о том, что где-то в самом начале повествования Ацо Петра потерял, и тот отвлекся на какие-то другие мысли, вопроса не касавшиеся совершенно. Александар замолчал и уже без былого задора вернулся к фотографиям. Вот альбом, созданный в то время, когда Сербии пришлось жить одному в Нише, чтобы не попадаться лишний раз на глаза югославским властям, взявшим путь на искоренение национализма. Им бы не хотелось знать, что где-то существуют люди, являющиеся прямыми воплощениями этих самых наций, а потому Королевство Югославия в добровольно-принудительном порядке рассредоточил своих сыновей по разным краям государства, где те уже жили, как умели. Фотографии этого времени были самыми спокойными по настроению. В основном это были пейзажи: реки, поля, горы и холмы — все казалось Сербии красивым, ведь этими видами он грезил на протяжении всей войны и просто не мог налюбоваться. Иногда мелькали и его собственные автопортреты, но Ацо никогда их не любил. Он выглядел уставшим и несчастным, хотя на самом деле таким себя не считал. Это были просто трудные времена для державы, послевоенное восстановление и не может быть легким. Ну ладно, еще это были годы очень одинокие. От греха подальше братья друг с другом вообще старались не контактировать и даже не переписывались, и пускай Сербия постоянно был окружен людьми, ему казалось, что со своей семьей он разлучен на слишком долгое время. — Слушай, а… — заметив, что Петар на него даже не смотрит, Ацо замолк на секунду. — Что опять случилось? — Тут всегда была эта люстра? — как ни в чем не бывало спросил Черногория, мотнув головой в сторону хрустальной люстры, висящей на потолке. — Ну да. Ты ее раньше не замечал? — Замечал, но не помню, откуда она у нас. — Люстру из хрусталя, как и всё в доме, что сделано из богемского стекла, подарил Чехословакия. Это же логично, разве нет? К тому же она стоит целое состояние, мы б никогда не смогли себе такую позволить, тем более в количестве двух штук. — Ага… О чем ты меня спрашивал? — вдруг вернулся к предыдущей теме Черногория. — Я хотел спросить, чем ты занимался между войнами. Сколько я не задавал тебе этот вопрос, ты все уходил от ответа. — И сейчас я сделаю так же, — сказал Петар, нахмурившись. — Тебе это знать не обязательно… М, на этой фотографии ты еще так молод. Какой это год, двадцать девятый? — Да, тот самый, когда все резко изменилось. Почему у тебя столько секретов? Черногория скрестил руки на груди и неласково посмотрел Сербии прямо в глаза. — Потому что я суверенная республика и имею изрядное количество тайн, которые можно было бы использовать против меня или моего государства. — Больно мне сдалось твое государство! — Ацо положил альбом на место и достал следующий. — Я от тебя ничего никогда не скрывал, а ты взаимностью не отвечаешь. Ну ладно, не хочешь — как хочешь, силой не заставляю. Петар хмыкнул и через сербское плечо заглянул в альбом. — Что это за фото? — спросил он, указывая на картинку с изображением молодой красивой женщины. — Еще и вложена как-то странно, между страницами. Кто это? — Не знаю… — Сербия перевернул фотографию и увидел, что с обратной стороны написан какой-то текст. — Тут что-то не по-сербски сказано… Не знаешь, что это за язык? — С таким ужасным почерком я бы даже сербский не разобрал. Ты хоть буквы отдельные видишь? Ты уверен вообще, что это не какой-нибудь арабский? — Нет, — прищурившись, сказал Сербия. — Это вообще какой-то стенографистский почерк… Может, это действительно кто-то из наших стенографистов написал? — Типа Чехии кто-то? — Да… Хотя нет, постой. Мне кажется, в чешском нет умляута буквы «а». Вот, видишь? «А» с двумя точками. — Ага… «pamätaj»… Черт возьми, я понял! Сербия удивленно поднял на него глаза. — Это же Словакии почерк!