О хрупкости мира

      Темные залы Бездны выглядели скупо даже под всем сияющим убранством. Горячий свет тысячи свечей все равно отдавал чем-то ледяным и неуютным. Но сотни людей, с восторгом разглядывающие старинные гобелены на стенах, прикрытые тяжелыми темными портьерами, кажется, не замечали этого. Мир, желанный и давшийся так тяжело, пьянил не хуже вина. Лилась ненавязчивая веселая музыка.       –… Каэнри'ах прошел долгий путь, чтоб занять свое место среди других регионов Тейвата. Мы приложим все усилия, чтоб сохранить и преумножить хрупкую гармонию этого мира. Еще остались обиды и разногласия, которые мы попытаемся разрешить в череде предстоящих переговоров, но начало новой жизни уже положено и ничто не изменит этого.       Дилюк выглядел холоднее, чем камни, из которых были сложены стены крепости. Выжженная пустыня – вот каким предстал для него мир за стенами, так радовавший всех собравшихся. Монштадт, в который ему предстоит вернуться, уже никогда не будет прежним. В нем не будет Джинн и плачущей над ней Лизы, которая тихо повторяла: «Милашка, не оставляй меня». Ноэль, которую посвятили в рыцари только перед последней битвой, умерла, прикрывая щитом Сахарозу, а тела Розарии и Эолы они так и не нашли. И Дилюка больно разъедала мысль, что они были сожжены в кровавом месиве вместе тысячами чудовищ, появлявшихся, как град, из разрезов пространства. Это все из-за того, что Дилюк когда-то ничего не сказал. Хранил чужой секрет, потому что доверял, даже после всего – верил, что он не предаст их город, их родину, их друзей.       Усилием воли Магистр Ордо Фавониус Дилюк Рагнвиндр подавил в себе шквал горьких воспоминаний и тряхнул головой. Иногда он сам удивлялся своему стойкому желанию жить. Он не может ничего исправить и вернуть, но кто-то должен дать Мондштату новую жизнь и новый путь. Снова сделать его тем радостным и светлым местом из юношеских воспоминаний, которые перечеркнула война. Дилюк старался не спрашивать себя, имеет ли он право на исправление всех тех ошибок, которые были сделаны если не им самим, то с его молчаливого согласия. Он бросил Джин один на один с делами Ордена, он не интересовался экспедицией Варки, он не остановил Кэйю. Он был наивным глупцом даже тогда, когда уже давно перестал себя таковым считать. И в этом была особенно горькая ирония.       Он вышел из зала сразу же, как официальная часть подошла к концу. Путаясь в бесконечных лабиринтах, он пробирался к крылу со своими покоями. Еще пара дней – и он может убраться из этого места навсегда. Завтра он просидит в Зале Совета необходимые несколько часов, оставит обсуждение деталей на Вэл и Марджори и… сбежит.       Ему удавалось не говорить с Кэйе, с принцем Кэнриха, всю долгую неделю. Несколько дежурных фраз во время переговоров и угрюмое молчание. Дилюк все еще думает о том, что убьет его. Просто вонзит клеймор прямо туда, где у обычных людей находится сердце. И развяжет новую войну, которая сожжет все и в которой он сможет, наконец, сгореть сам. Но Монштадт не встречает ни малейших препятствий на переговорах, а заначит он сможет еще немного потерпеть. Дилюк иногда находит эту легкость исполнения их требований странной. Этот ублюдок чувствует вину? Нет, Дилюк больше не так наивен, чтоб приписывать Кэйе что-то человеческое. Но пока условная контрибуция превышает размеры всего, что получают из безграничных запасов Кэнриха другие регионы вместе взятые, Магистру плевать, чем это вызвано. Где же чертова комната. Дилюк готов поклясться, что шел правильно. Механизмы были заблокированы, чтоб никто из гостей не передвинул лестницы между пролетами случайно или неслучайно. – Дилюк? Дилюк остановился, прислушиваясь к ощущениям. Было тихо, отголоски музыки доносились из залов на несколько пролетов снизу, почти не позволяя различить мелодию. – Что вы здесь делаете, Магистр Рагнвиндр, – у Дилюка закипала кровь от этого насмешливого тона. – Пришел принести вам благодарности за случай, подаривший мне столь высокое звание. Вряд ли бы я смог занять место Джин без твоего вмешательства, – если бы Дилюк мог плеваться огнем, кожа Кэйи оплавилась бы. Но он не мог. Молчание стало затягиваться, Дилюк развернулся, смотря прямо на Кэйю. Он же может убить его сейчас, прямо сейчас. И, возможно, никто не докажет, что это был он. И новой войны не будет. Нужно только сделать несколько быстры шагов, один прыжок, призвать клеймор за секунду до удара и разрубить его на части. И что-то в этой мысли обожгло Дилюка с двойной силой. – Разве столь важный для благополучия Кэнриха человек может так спокойно разгуливать в одиночестве? – Я не один, самый благонадежный человек Тейвата рядом со мной, – Кэйа не знал, зачем он это делает. Рядом с Дилюком он почти всегда говорил не то, что хотел, и даже сейчас, когда между ними пролегла война, ненависть, предательство и километры непонимания, он не мог заставить себя говорить спокойно и беспристрастно. – И все же, что ты здесь делаешь? – Иду обратно в свои покои. – Празднество только началось, будет выглядеть странно, если одна из самых ярких фигур исчезнет. – Тогда тебе точно стоит побыстрее вернуться обратно. Но было бы действительно странно, если бы я остался праздновать. Мондштадту нечего отмечать. – Кажется, ты единственный, кто не рад перемирию. – Я единственный здесь, кто не хотел войны. – Я тоже не хотел, - голос Кэйи прозвучал тихо. – Но у некоторых все-таки не бывает выбора. – Я ухожу, – Дюлюк резко развернулся, делая несколько шагов по коридору. Он не должен позволять ему задеть себя, он не должен вообще с ним говорить. Внутри у Дилюка будто бы начиналась лихорадка. Ему хотелось прижать Кэйю к стене, бить и спрашивать, пока он наконец не ответить правду: тогда зачем. Зачем все это было, если ты тоже не хотел. Зачем они умерли, зачем ты оставил меня одного дважды, зачем ты вынудил меня убивать невинных. – Прямо в мои покои? Это несколько неожиданно, я и подумать не мог, что переговоры пройдут настолько успешно, – Кэй почти смеялся. Это почему-то отрезвило Дилюка и успокоило. Ему тоже было… смешно? И немного неловко. – Вероятно, я ошибся поворотом. Я здесь не чувствую себя как дома, знаешь ли. – Но ты мог бы! – Кэйа звучал серьезно и напряженно. И закончил совершенно неловко для себя. – Мог бы хотя бы появляться на переговорах, тогда бы лучше знал расположение залов. – Я появляюсь везде, где было необходимо, и даже сверх меры. Если есть какие-то вопросы касательно доверенностей Мондшдата и…, – Дилюк не мог заставить себя даже произнести название страны, которая разрушила и отняла у него все. – В любом случае, сложностей в переговорах я не вижу. Так что через пару дней я смогу отбыть обратно в Мондштадт, поэтому запоминать расположение чего бы то ни было не имеет никакого смысла. – Ты должен был остаться еще на неделю, – Кэйа звучит требовательно. – Даже официальная часть закончится только через 6 дней. – Я ничего не должен, представителей Мондштадта останется предостаточно, со всеми полномочиями, так что никакие протоколы не будут затронуты, - Дилюк начинал терять нить разговора, но почему-то никак не мог его закончить. – Каэнри'аху довольно странно чувствовать себя оскорбленным отъездом того, кто убил столько его подданных. – Я бы настаивал, чтоб ты… – Кэйа не договорил, потому что и впрямь оказался вжат в стену, больно удравшись о неровную поверхность каменной кладки. – Ты блядь вообще не имеешь права на чем-то настаивать, - Дилюку казалось, что пелена гнева, раздражения, разочарования и внезапной тоски застилает ему глаза, но он до мельчайших деталей видел каждую черточку лица Кэйи, знакомого и чужого одновременно. – Или ты и впрямь начал ощущать себя царьком третьесортного королевства с властными замашками? Кэйа молчал, потому что предплечье Дилюка передавливало горло со страшной силой и потому что сказать ему было нечего. Он блуждал нечетким взглядом по бледной коже лица, по шраму, рассекающему щеку, тонкому и бледному, которого он раньше не замечал, потому что Дилюк никогда не подходил к нему близко, потому что никто не смотрел на него прямо. Кэйа зацепился взглядом за красные рубцы ожогов, скрытых под высоким воротом сюртука, но теперь показавшихся из-под сбившейся одежды. Он внезапно поднял руку и провел пальцами по этой манившей черточке на щеке, останавливаясь на изгибе губ. Дилюк отшатнулся с такой скоростью, будто к нему прикоснулись раскаленным железом. - Ты что, совсем с ума сошел? Все-таки безумие от проклятья повредило твой нездоровый мозг окончательно. Кэйа вздохнул и улыбнулся. - Буду ждать вас завтра на совете, Магистр Дилюк. Кэйа отправился в свои покои, легко оттолкнувшись от стены, будто бы синяки, которые завтра проявятся на спине, не напомнили о себе тупой болью. Повернув за поворот, он, как воришка, выглянул, смотря на спину Дилюка. Тот стоял, прижав ладонь к щеке, на которой пульсировала давно зажившая полоска шрама.