Хосок
2021 год, Тюрьма «Санте», Париж. Франция
«Интересно, почему Тэхёна не поместили в какую-нибудь тюрьму в пригороде?» Иностранцев обычно после изолятора перевозили в убогие и вшивые тюрьмы подальше от французской столицы. А Тэхёна после задержания и оформления ордера на арест, который выписали достаточно быстро, поместили в «Санте» — единственную тюрьму, оставшуюся в пределах Парижа. Эта тюрьма мало походила на те заведения, в которых мне доводилось бывать. Она больше смахивала на средневековый замок, причём окна блока «С», где содержались выходцы из Европы, выходили прямо на бульвар Араго. Тэхёну не так повезло: по моим данным он оказался в блоке «А», с арабами и азиатами. И всё же… эта тюрьма была лучшим пенитенциарным заведением Франции. Пропускной пункт «Санте» выходил на улицу Жана Долана, именно он и был конечным пунктом моего маршрута. — Vous êtes à l'endroit (вы на месте), — отвлёк меня от размышлений таксист. — Merci (спасибо)! — ответил я на автомате. Расплатившись с таксистом, я получил от него пожелание «laisse la chance te sourire» (пусть улыбнется тебе удача) и сочувственный взгляд в спину, сопровождающий мой проход к железным воротам. На входе мне попалась заплаканная женщина, а потом я шёл по узким коридорам с развешанными повсюду плакатами, начинающимися со слов «Interdit! Interdit! Interdit!» (запрещено), и мимо огромного стенда, рассказывающего, какие известные личности сидели здесь. Не тюрьма, а музей! «Да уж… Есть чем гордиться… Ладно, Тэ, потерпи, вытащу я тебя отсюда». Дальше следовал обязательный опрос старшего по смене о цели моего визита, сопровождаемый неприятными, даже неприязненными взглядами охранников: — Куда и к кому? — По записи. Интерпол. Меня зовут Чон Хосок. Взяв в руки моё удостоверение, коренастый мужчина перешёл в стеклянную будку, поднял телефонную трубку, кого-то набрал, что-то сказал и следом вытянулся как по струнке. «Ага. Юнги отлично сработал! Чувствуется, что проблем встретиться с Тэхёном у меня не будет», — радостно отметил я изменившееся лицо старшего по смене. Он завершил разговор и, если судить по артикуляции губ, то последними фразами были «есть!» и «так точно!». Вышел из будки и уже более вежливо вернул моё удостоверение, предложив: — Следуйте за мной. Оставьте только в камере хранения все запрещённые предметы. После чего у меня изъяли всё, что было в карманах, включая телефон, диктофон, ручку и наручные часы, заменив всё это на синий пропуск. С собой разрешили пронести только прозрачную папку с потрёпанной тетрадью.Тэхён
Прикрыв глаза, я откинулся спиной к холодной стене. Раздражающий лязг открываемых и закрываемых замков, натужный скрип железных дверей, гулкие шаги в коридорах мешали сосредоточиться, прогоняли из головы воспоминания. Но тут щелкнул электронный замок двери моей камеры и раздался командный окрик охранника: — Подследственный Ким Тэхён, на выход! — Нахрена? — Чего? — надзиратель выкатил на меня глаза, — Подъем, я сказал! К тебе посетитель! В ответ он получил мой фирменный взгляд, который долго и упорно отрабатывал лет с шестнадцати, доведя до совершенства. По началу я тренировался на одноклассниках, успешно отбиваясь и затыкая тех, кто ко мне цеплялся, а потом — на надоедливых поклонниках. Вот и сейчас я медленно поднял голову и посмотрел надзирателю прямо в глаза, убедившись, что эффект достигнут, прикрыл свои и откинулся на стену камеры. Поначалу надзиратель было дёрнулся ко мне, даже сжал кулаки, но потом как-то внезапно сник: — Ну ты чего? К тебе правда пришел посетитель… Мне даже стало жалко его. Поднявшись с койки я, как положено было в тюрьме, сцепил руки в замок за спиной и двинулся к двери. Надзиратель отконвоировал меня до самой обычной двери и без стука распахнул её: — Заходи! Я переступил порог самой обычной комнаты, правда с традиционной решёткой на окне, а так посреди стоял обычный стол с двумя стульями, на столе лежала папка. Но вот другое было гораздо занимательнее. У окна, облокотившись на подоконник, стоял Хосок. Повернув голову на звук открываемой двери, он цепко ухватился за мой взгляд и еле уловимо подмигнул. — Bonjour (здравствуйте), — банально и обезличено поприветствовал он нас, не показывая наше тесное знакомство, и обратился к надзирателю. — Спасибо, что привели. Теперь можете нас оставить. После чего мы сели друг напротив друга, а надзиратель, закрыв дверь, тихо испарился. — Ну вот теперь привет, Тэхён, — улыбнулся Хосок, — не бойся, это комната досудебного расследования, здесь нет жучков и нас никто не пишет. Сам лично проверил минут десять назад. Хосок с прищуром посмотрел на меня и, заметив мой помятый вид, синяки под глазами, щетину и сбитые костяшки, многозначительно хмыкнул. — Ты здесь как кто? Как мой адвокат? Предупреждаю сразу: у меня нет денег и я не просил адвоката. — Нет, адвокатской лицензии у меня во Франции нет, но адвоката я тебе найду и, поверь, самого лучшего. Меня попросили тебе помочь разобраться в этом деле. Ты должен мне всё подробно рассказать, что произошло в ту ночь в галерее. Я думаю, что у нас получится смягчить тебе наказание. Истерический смех непроизвольно начал меня сотрясать. — Наказание? Ты действительно думаешь, что это меня волнует? Да хоть вышка! Плевать. — Тэхён, я должен… — Никто никому ничего в этой жизни не должен. Хосок, пойми, меня устроит любой приговор. После произошедшего мне плевать на всё. Так что… катись отсюда нахер и займись теми, кому действительно нужна твоя помощь. Не суйся в моё дерьмо. Сам разберусь. Хосок непроизвольно отшатнулся, видимо он увидел в моих пустых глазах отражение бездны. — Почему ты так пессимистично настроен? Я мог бы… — Что? Ты можешь отмотать время назад? — Нет… — Хосок сокрушённо помотал головой. — Но я бы мог разобраться в этой истории, найти улики и факты, которые помогут реально уменьшить тебе срок. Должны же быть смягчающие обстоятельства. — Никаких обстоятельств, оправдывающих меня, нет. Я виновен в преднамеренном убийстве. Сам вызвал полицию и добровольно признался, что убил Луиса. Я резко наклонился, а Хосок непроизвольно дёрнулся от меня. «Боится. Он меня боится». Боль: живая, осязаемая, которую, похоже, ощущали на физическом уровне даже другие, выплёскивалась из меня. Эта боль пожирала, подтачивала меня изнутри с тех пор, как прогремел выстрел. Я не лукавил и не врал Хосоку: мне было наплевать на решение судей. Я сам себя приговорил. Этот приговор был намного страшнее. — Тэхён, послушай. Похоже у тебя не совсем достоверная информация. Тебя обвиняют… — Вали отсюда! Я же сказал, что мне ничего не нужно! Я знаю, в чём меня обвиняют. Я признался полиции сразу, как только они приехали. Если ты слов не понимаешь, то достань свой блокнот и запиши заглавными буквами, что я, Ким Тэхён, признаюсь, что убил Луиса Моро. И это преднамеренное убийство! Достаточно? — Недостаточно. Тебя не могут обвинить в убийстве, — Хосок сцепил руки в замок и изучающе смотрел на меня, как на невиданную зверушку. — Твоя жертва жива. На какое-то мгновение я оглох. То, что сейчас произнёс мой друг детства, припечатало меня по голове бетонной плитой. Я резко вскочил, рывком придвинувшись к Хосоку, опрокидывая стул. — Он не должен был остаться в живых. Я… я не мог промахнуться. — Промахнулся, Тэхён. Промахнулся. Или ты сейчас разыгрываешь этот спектакль — вот только я не пойму зачем тебе это — или ты совсем поехал головой, подписываясь на убийство. Луис жив-здоров, сейчас в больнице и скоро будет готов дать показания в суде. Секунда, другая… я почувствовал, как кровь отхлынула от лица. — Ты видел его? — мой голос сорвался на хрип. — Видел. Через пару недель обещают выписать из больницы. Ты знаешь, зачем он проник ночью в твою галерею? — Хотел разгромить галерею? — Я тоже так подумал, но обнаружил за одной картиной весьма забавную вещь. Скажи мне честно, это ты её туда спрятал? — Хосок кивнул на старую, с загнутыми краями школьную тетрадь, которая лежала на столе чуть в стороне от нас. Я судорожно начал ковыряться в памяти. Похожей вещи я не встречал раньше. Голову готов был дать на отсечение, что видел её в первый раз. — Нет. Не моя точно. А что, отпечатков пальцев на ней нет? — решил уточнить, зная, что Хосок это сделал в первую очередь, как только она оказалась у него в руках. — Есть и мы их уже сняли, поэтому бери, не бойся. — Что в ней? Похожа на старую школьную тетрадь. У нас такие в детстве были. Сзади еще должна быть таблица умножения, как шахматная доска. — Это дневник. Личный дневник мальчишки и еще… на последней странице приклеена записка. Которую разорвали на кусочки, а потом собрали и бережно сохранили таким образом. — И что в этой записке? Хосок вытряхнул тетрадь из папки и открыл на последней странице. У меня всё поплыло перед глазами. Я узнал свой почерк в этой записке: «Чонгук, никогда больше не подходи ко мне. Исчезни из моей жизни. А лучше умри». — Хочешь прочитать сам дневник? — Хосок смотрел на меня с огромным сочувствием. — Ты уже читал? — мне казалось, что я иду босиком по стёклам… Каждое слово причиняло именно такую, режущую боль. — Что там? — Чонгук. Ты же помнишь его? — я молча кивнул в ответ. — Он рассказывает, как познакомился с тобой, как полюбил, он признался тебе в дневнике в первых чувствах. У Хосока был странный голос: осипший и сдавленный, точно ему не хватало дыхания. Я вгляделся в собранную из кусочков записку, после которой я больше никогда не видел Чонгука. Некоторые буквы расплылись из-за бурых пятен. Я медленно провёл по ним пальцем. — Это кровь? — Хосок кивнул. — Чья это кровь, его? — Предполагаем, что Чонгука. Будешь читать? У нас есть еще час времени. Как раз успеешь. Я кивнул и пододвинул тетрадь к себе ближе. Хосок, резко поднявшись, подошёл к окну, с удивлением разглядывая огромные лужи во дворе. Оказывается, всё это время шел дождь, который мы даже не заметили.