***
Единственное, что может быть хуже появления на вечере встречи выпускников, когда единственный результат твоего блестящего образования и привилегированного положения — это бесперспективная работа, до ужаса неудачный брак и коллекция моделей корабликов, которую даже твои дети считают «такой отстойной, папа»… Что ж. Единственное, что может быть хуже, как полагает Стид — это не явиться вовсе. Тем более учитывая, что из его посредственных соцсетей каждый может узнать, что никакого приличного повода не приехать у него нет. Да и кроме того, он живет в тридцати минутах езды от кампуса. По прошествии двадцати пяти лет с тех пор, как они покинули этот храм науки, однокурсники Стида занимали государственные должности, основывали многомиллионные компании, ввязывались в Голливудские скандалы, патентовали спасительные вакцины и — более чем однажды — попадали на первую страницу «Нью-Йорк Таймс» за то, что втаптывали в грязь веру всей страны в правосудие. Именно этого и ожидают от лучших и богатейших представителей общества. Так что, когда их бывший классный секретарь Найджел Бадминтон загоняет его в угол шатра во время пятничного коктейля, покровительственно перекидывая через его плечо руку и громко, так, чтобы точно все услышали, спрашивает: «Чем же ты теперь занимаешься, Боннет? Вновь наслаждаешься бурной холостяцкой жизнью?», Стид делает кое-что, чем он совсем не гордится. Он лжет. — Да, — говорит он Найджелу. — Да, так оно и есть. Все идет неплохо, спасибо. Наслаждаюсь свободой. Встречаюсь с новыми людьми. Хожу на сви-свидания. Это отлично. Здорово. Просто замечательно! — О, правда? — хихикает Найджел, и, заслышав его голос, круг его шестерок оживляется, обнажая зубы. — Малыш Боннет наконец дорос до свиданий. Расскажи мне все о своих последних трофеях. — Точно, — вклинивается идентичный голос, и Чонси появляется рядом со своим близнецом. Они одеты в одинаковые темно-синие костюмы и сжимают в руках одинаковые пластиковые стаканчики с виски. Это производит отталкивающий эффект. — Я должен знать, каким это женщинам не повезло настолько, что судьба свела их с разведенкой Стидом Боннетом. Круг слушателей сужается. Стид делает последний глоток пунша из стакана. — Ну, вообще-то жизнь с Мэри преподала мне урок. Видите ли, мы не сходились с ней. В культурном плане. — Оу, — Найджел и Чонси обмениваются взглядами. Затем Найджел склоняется ближе и театрально шепчет: — Не хочешь ли ты сказать, что ваша пара… межэтническая? — Что… Нет! Нет, нет, я… — Тут нечего стыдиться, Боннет. Видит Бог, на дворе двадцать первый век, — Чонси делает паузу, чтобы его зрители могли посмеяться над его иронично-либеральным замечанием. — Она черная? — Азиатка? — предполагает Найджел. — Латиноамериканка? — подкидывает кто-то еще. — Нет! Нет, это не то, что я имел в виду. Дело в том, что… — О, Боже милостивый, Боннет, — на лице Найджела проступает презрение, — только не говори, что она коммунистка. — Эд — не коммунист! — восклицает Стид. О, Господи. Найджел убирает руку с его плеча. Чонси смахивает с лацкана пиджака невидимые пылинки, прежде чем спросить тем самым тоном: — И кто же такой этот… Эд?***
Эд — это… Чтобы ответить на этот вопрос, нам нужно вернуться на год раньше, когда Стид тратил умопомрачительное количество времени в офисе, просто чтобы не проводить его дома с Мэри. Да и «Кракен» не был баром, в котором Стид был завсегдатаем. Обычно Стид вообще не был завсегдатаем баров, не считая их торжественных открытий, свадеб и корпоративных вечеринок, где присутствовать было более-менее социально приемлемо. «Кракен» не был похож ни на одно из этих мест. Стид наткнулся на него случайно. Однажды он ехал домой, и вдруг его охватил экзистенциальный ужас… от одной лишь мысли о том, как Мэри будет вежливо игнорировать его во время ужина, и что его ждет еще двадцать или тридцать лет подобной пытки… вдруг это стало просто невыносимым. Он притормозил у обочины и уронил голову на руль, пытаясь вспомнить, как дышать. Резкий стук по лобовому стеклу вырвал у него крик. (Эд настаивает, что он заорал, но они могут расходиться в деталях). Когда Стид поднял глаза, он столкнулся с длинноволосым мужчиной с дикой бородой, смотревшим на него через окно со стороны пассажира. — Извините, — промямлил Стид. — Я не собираюсь парковаться здесь. Я знаю, что тут не положено. Сейчас уеду, не могли бы вы просто… Мужчина жестом показал ему опустить стекло. Не подумав, Стид послушался. — Ты выглядишь так, как будто тебе охуеть как нужно выпить, — произнес он. Стид уставился на него. — Прошу… прощения? — Ты явно проходишь через некоторое дерьмо, а таким людям не место на дорогах. Это подвергает опасности всех. Так что давай вытащим тебя из тачки, лады? Мне вообще насрать, что ты паркуешься тут. Ну что, пошли? — мужчина хлопнул по крыше его машины и хищно усмехнулся Стиду. — Позволь мне налить тебе. Стид вылез из машины и последовал за ним на автопилоте, и мужчина повел его в бар, возле которого он так неосмотрительно остановился. «Кракен» — гласила обшарпанная вывеска. Полы в баре оказались липкими. Стены украшали выцветшие постеры, листовки и что-то, напоминающее рыбацкую сеть. Ее усеивали прикрепленные прищепками полароидные снимки. Несколько лиц с фото прямо сейчас сгрудились вокруг стола и смотрели телевизор, настроенный на какое-то спортивное событие с перевозбужденным комментатором. «Это шесть! Все пропало! О, мой Бог! Вы вообще такое видели?!» Жестом бородатый мужчина предложил Стиду сесть, а сам прошагал за барную стойку. — Итак, что ты будешь? Стид осторожно уселся на один из барных стульев. — Эм. Бренди, если у вас таковое имеется. Один из местных громко фыркнул. — Бренди? Что это, нахрен, за щегла ты сюда притащил, Эд? — Завали, Иззи, — бросил в ответ бородатый мужчина (Бармен? Владелец?), не глядя. Он поставил на стойку стакан и плеснул Стиду щедрую порцию «E&J». — Держи, друг. Боюсь, единственное бренди, которое у меня водится. Как видишь, местный народ не особо любит изысканные вещи. — Ты назвал меня примитивным, Эд? — гаркнул клиент — Иззи. — Поверить не могу. Я тут смотрю ебучий крикет, а он меня за дебила держит? — Думаю, Эд хочет сказать, что, несмотря на то, что Френчи все уши прожужжал тебе Сирилом Джеймсом, ты все еще болеешь за Англию, — подметил другой под дружные смешки товарищей. — И готовь бабки, мужик. Твои парни вот-вот продуют, причем позорно. — Забей на них, — сказал бармен, видя, как постоянные клиенты принялись спорить из-за спортивной трансляции. — Иззи просто любит слушать свой голос. Я Эд, кстати. — Я Стид. Стид Боннет. — Рукопожатие Эда оказалось теплым и крепким. И, несмотря на крики, обстановку и дешевое бренди, Стид обнаружил, что необъяснимым образом расслабился. — Рад встрече… Эд. И, эм, спасибо за выпивку. — Да не за что. — Эд прислонился к стойке. То, как он пристально смотрел на Стида, показалось ему непривычным. В общем-то, ничего в этом мужчине не было привычным, начиная с бороды и татуировок и заканчивая этими ясными и красивыми глазами. Однако выяснилось, что Стид не был против, когда Эд начал задавать ему вопросы типа: — И как же тебя занесло в мою глушь, Стид Боннет? — Ты… сказал мне выйти из машины и пригласил выпить. Эд рассмеялся. — Логично. Но я имею в виду, до этого. — Эд налил себе пива и обогнул стойку, чтобы присоединиться к Стиду. — Не каждый день дорогая тачка, типа твоей, заезжает сюда, а хорошо одетый джентльмен входит в этот бар. Так что же случилось? «Просто проезжал мимо по пути домой с работы» было бы честным ответом. «Полагаю, просто плохой день» оказалось бы вполне разумным и социально приемлемым предлогом. Но что-то в том, как Эд смотрел на него, вынудило Стида сказать: — Мой брак разваливается на части. — Жаль это слышать, — и главное было в том, что Эд звучал так, словно ему действительно жаль. Насколько освежающим было это ощущение, подумалось Стиду. Как странно и восхитительно чувствовать, что тебя на самом деле видят и слышат. Все кончилось тем, что он поведал Эду все о Мэри, детях, их вежливых, но неловких ужинах, их друзьях (на самом деле ее друзьях), в лучшем случае считавших его легкомысленным, и только тогда, когда он не пытался говорить о вещах, которые его действительно интересовали. Стид прикончил три стакана бренди (вместе с миской бретцелей, которую Эд настойчиво скормил ему, чтобы успокоить желудок) и рассказал почти полному незнакомцу о том, какой пустой была его жизнь с тех пор, как он дорос до умения выражать себя и его отец понял, что Бог послал ему бесполезного сына, чтобы испытать его веру и терпение. — Мой старик тоже терпеть меня не мог. — Эд забрал его пустой стакан и наполнил водой. — Но это я смеялся последним, когда он свалил. И ты так сможешь, если чутка подождешь. — Может, и так. — Стид глотнул воды. В нем плескалось три бренди. Сквозь дымку в голове он спросил: — И где сейчас твой отец? — Ну, некоторые рассуждают о рае и аде, — многозначительно произнес Эд, и Стид чуть не подавился собственной слюной. Эд пригвоздил его долгим и тяжелым взглядом… а затем расхохотался. — Да ладно, я просто прикалываюсь. Живой он. Мотает срок за мошенничество. — Ох. Мне жаль. — Не стоит. Это я его заложил, — заметив выражение его лица, Эд усмехнулся. Он протянул руку и сунул два пальца за лацкан пиджака Стида. — Это настоящий Армани, да? Точняк. Моя мама работала на фабрике модного дома, и батя использовал ее, чтобы приторговывать подделками. Очевидно, и мне пришлось приобщиться к семейному делу. В другой жизни я мог бы стать портным. — Эд провел рукой по передней части пиджака, прежде чем убрать ее. — Само собой, я это бросил, но все еще могу оценить качество, когда вижу его. Что-то в том, как он произнес это, глядя ему прямо в глаза, пробудило в Стиде желание оттянуть ворот рубашки. Это было нелепо. Он уже давно сунул свой галстук в карман и расстегнул пару пуговиц. Вообще-то уже было довольно поздно. Ему правда стоило… Эд со стуком опустил меню на стойку. — Кухня открыта, кстати. Как насчет того, чтобы добыть тебе немного настоящей еды, а?***
Тем вечером Стид поужинал в баре. Он познакомился с поваром, которой в какой-то момент вышел, чтобы пожаловаться на дефицит покупателей с минимальным намеком на вкус… Неужто они думали, что делают заказ в «Wendy’s»? Какого, блин, хрена… И все кончилось тем, что Стид, почувствовав себя обязанным, заказал самое сложное блюдо в меню. И это был чудесный выбор: Роуч оказался потрясающим поваром. В следующие несколько месяцев Стид успел перезнакомиться со всем персоналом и всеми постоянными клиентами «Кракена». Помимо поварской команды Роуча был еще Френчи — постоянный музыкант и бармен на полставки, подменяющий Эда, когда тот был занят. В баре имелись и свои постоянные спортивные болельщики — толпишка Иззи. И, наконец, по четвергам проводились сходки группы анархистов под предводительством Джим, Олу и Люциуса. При знакомстве с последним из них Стид пережил совершенно новый опыт подкатов от незнакомца в баре. Все, начиная с Эда и заканчивая Фэнгом, сошлись на том, что со стороны Люциуса это было не всерьез и значило не больше, чем дружеское приветствие (еще один свежий опыт!), потому Стиду вовсе не нужно обращать на это внимание и вообще отвечать. Но если уж Стиду захочется (как услужливо предупредил его Черный Пит), то ему не следует пугаться многочисленных бойфрендов Люциуса, которые, к слову, знали, на что шли, прыгая к нему в койку. — Я польщен, — произнес Стид, выслушав этот кусочек информации и прекрасно осознавая, какие дыры в его голове прожигает стоящий за стойкой Эд. — И, э-э-э, спасибо, но, думаю, мой ответ по-прежнему отрицательный. Хотя Люциус кажется очень милым молодым человеком. — Ты ж знаешь, что он не милый, — ввернул Френчи из-за соседнего столика, листая потрепанную копию «Тюремных тетрадей». — Наш Люциус… как бы это сказать? Мы все еще называем людей потаскушками? — Ну, вообще-то мы предпочитаем «открытые новому опыту». — Люциус поприветствовал Черного Пита глубоким поцелуем, а затем продемонстрировал Френчи средний палец. Махнув рукой, он подмигнул Стиду. — Но, думаю, «потаскушки» все еще в ходу. Стид часто гадал, как отреагирует Мэри, если узнает, где он проводит большую часть своих вечеров после работы, а главное, с кем. Не то чтобы она вообще спрашивала. На самом деле она ни разу не поинтересовалась за все те месяцы с тех пор, как Эд затащил его в «Кракен» и налил выпить. В самый первый вечер Стид притащился домой глубоко за полночь и обнаружил Мэри сидящей в гостиной. Облаченная в ночнушку, она читала, а на столике рядом ее дожидался бокал вина. Когда Стид попался ей на глаза, попахивая алкоголем и чужими сигаретами, она лишь окинула его взглядом. — О, хорошо. Ты все еще жив. В следующий раз, когда надумаешь задержаться, пришли сообщение. Ну что ж, спокойной ночи. Затем она подхватила книгу и вино и удалилась наверх. Стид принял душ в ванной комнате детей на втором этаже и, чуть поколебавшись, постелил себе в гостевой спальне. Он продолжил ночевать там на протяжении нескольких месяцев до развода, пока Мэри с детьми не уехали. В день их отъезда Стид отправился в бар и остался там после закрытия. К радости постоянных клиентов, весь вечер он угощал их выпивкой (не радовался только Иззи, но тот, кажется, сразу его невзлюбил). Стид никому не рассказывал про Мэри. Большинство местных даже не знали, что он женат, так как он перестал носить кольцо еще много месяцев назад. Ко времени, когда Эд вытолкал последних гуляк, было уже почти два часа ночи. Стид разлегся прямо на стойке, от всего выпитого бренди у него кружилась голова. — Все наконец закончилось, — пробормотал он, когда Эд принялся поднимать его на ноги, приговаривая, что бар — неподходящее место для сна. Стид позволил поставить себя вертикально. — Все кончено, Эд. Я разведен! Я свободный человек. Свободный… Он опасно качнулся, но Эд выровнял его. Он всегда так поступал, в физическом смысле и в других тоже, с того самого момента, когда вытащил его из машины и пригласил в свою жизнь. Эд был таким славным малым. — Я рад, что ты так думаешь, — сказал Эд и… о, Стид произнес это вслух, да? — Я не хочу показаться странным, — пояснил он. Эд закинул его руку на плечо, а своей обхватил его талию, таким образом поддерживая его на пути до кухни. — Просто очень рад, что ты постучался… эм, постучал в мое окно. В тот раз. Ты ведь помнишь? — Да, помню. И я рад, что тебя вынесло прямо к моему бару. Стой ровно… Осторожно, стойка. Вот так. — Эд провел его через кухню к задней двери. Он прислонил Стида к стене, чтобы разобраться с замком, затем вновь позволил ему опереться на себя, чтобы отвести к машине. — Куда мы едем? — спросил Стид, когда Эд усадил его на пассажирское сидение. — Я везу тебя домой, — он захлопнул дверь, обошел машину и сел за руль. Двигатель, покашливая, ожил. — Кто-то должен проследить, чтобы ты не захлебнулся собственной рвотой, дружище. Дом. Стид глянул в окно, на темноту за стеклом, затем, тяжело откинувшись на подголовник, повернул голову к Эду. Его выразительные черты едва освещались приборной панелью, а сильные руки крепко держались за руль. Это зрелище нравилось ему куда больше, чем всепоглощающая тьма за окном. — Я не хочу домой, — расслышал свой собственный голос Стид. Дома было тихо. Дом был местом, где его жизнь разрушилась, притом так медленно, что он не замечал, как почва из-под него ускользает, пока под ногами не оказались зыбучие пески. — Я везу тебя к себе, Стид, — терпеливо проговорил Эд. — Во-первых, уже поздно, а, во-вторых, я, бля, понятия не имею, где ты живешь. — О, — Стид прикрыл глаза. Он почувствовал, что улыбается. — Хорошо тогда. Звучит отлично. Возможно, Эд что-то ответил на это. Возможно, он пригладил его волосы, а может, Стиду это просто померещилось. Единственное, что он помнил наверняка, было пробуждение и бьющее прямо в глаза солнце, поскольку Эд не жаловал шторы, а его жалюзи щеголяли прорехами, как зубы хоккеиста. Стид сел и обнаружил себя в спальне Эда, в его кровати. На нем была мягкая футболка, которая никак не могла ему принадлежать. Стид моргнул… А затем быстро приподнял одеяло, и да, на нем были брюки. Его собственные. Пока его похмельный мозг пытался сообразить, как отнестись к тому, что он проснулся в постели другого мужчины (чего никогда в его жизни не случалось), дверь спальни отворилась, и в нее вошел Эд с завтраком на подносе. — Я спал на диване, — сказал он, не успел Стид и рта раскрыть. — Я переодел тебя после того, как ты себя заблевал, если тебе интересно. — Оу, — Стид пытался казаться не слишком разочарованным этим логичным объяснением, на корню пресекавшим все его возможные теории. Он принял поднос с завтраком. — Да… То есть, спасибо. Мне жаль, что я был такой занозой. — Заткнись, Стид Боннет, — с нежностью произнес Эд. На нем была одна из старых футболок с изображением рок-группы, и она очень сильно облегала его грудь и руки, когда он скрещивал их на груди, прям как сейчас. — Я не позволяю кому попало оставаться после закрытия, а потом заваливаться в мою постель. Понял? — Ох, — Стид старался не показывать своего нетерпения. Он взял кружку кофе с подноса и сделал глоток. Тот обжег язык. — Ауч, — так что он решил поменять его на апельсиновый сок. — Так значит, эм… Стид поднял глаза на Эда… Но быстро их отвел, потому что, ну — его руки. Одетый в одну из футболок Эда, которая скорее висела на нем, он внезапно почувствовал себя совершенно несуразным и глупым. Ему было сорок семь, и, ради всего святого, он в жизни не флиртовал с мужчинами. Было бы просто нелепо подменять дружеские намерения Эда на что-то совершенно иное. Наконец Стиду удалось произнести: — Я тоже очень ценю нашу дружбу. Еще как. И я сожалею, что тебе пришлось спать на диване. Тебе стоило уложить туда меня. Вряд ли бы я заметил разницу. Эд присел на край кровати. Он глядел на Стида так пристально, что тот просто не мог отвести взгляд. — Знаешь, почему я спал на диване прошлой ночью? — Ну, ты сказал, что меня стошнило… — Я спал на диване, потому что ты был в стельку бухой. Ты был так пьян, что не понимал, что вообще происходит, и это было не дело. Понял? — Да, — ответил Стид по простой привычке всегда соглашаться с Эдом. Затем он вновь перебрал его слова в своей голове. — Погоди, нет… Не думаю, что понимаю… — Поставь кофе и отставь поднос на тумбочку, — приказал ему Эд. — Я все равно не понимаю, — начал было Стид, убирая поднос. А затем Эд подался вперед и поцеловал его, и… — Ох, — произнес вслух он, когда Эд отстранился достаточно, чтобы он обрел дар речи. Сердце Стида готово было вот-вот выпрыгнуть из груди, а голова гудела. И это было самым замечательным из того, что было ему в новинку. Уголок рта Эда приподнялся в ухмылке. — Теперь дошло? Вместо ответа Стид схватил его за плечи и втянул в новый поцелуй.***
— И кто же такой этот… Эд? — спрашивает Чонси Бадминтон спустя шесть месяцев на их встрече выпускников, на что получает суровый ответ: — Должно быть, я. Эд Тич. При этом сразу несколько человек подскакивают. Кружок прилипал расступается, и Эд проходит сквозь него, как морское божество сквозь расступившиеся волны. Стид не может представить себе, что Посейдон выглядел бы так же чарующе в простой футболке, черных джинсах и тяжелых ботинках. Даже Найджел чуть отступает, когда Эд подходит к Стиду и без раздумий крепко обнимает его за талию. Чонси прочищает горло. Его кашель превращается в нервное сглатывание, когда Эд поднимает на него глаза. Стид с широкой улыбкой поворачивается к бывшим однокурсникам. — Ребята, это Эд. Эд — частный предприниматель, общественный деятель и автор нескольких политических трудов. — О, пожалуйста, — бормочет Эд. — Уверен, эта компания в глаза не видела литературы на тему общественной борьбы или взаимопомощи. —…И, Эд, — продолжает Стид, рассматривая Найджела, вздрагивающего на «взаимопомощи», — это ребята. Прошу простить их излишнее внимание, — небольшая суматоха на галерке свидетельствует о том, что народ там изо всех сил старается переключиться на что-то иное, — боюсь, чуть перебрав с выпивкой, они склонны забывать о манерах. — Забавно, — говорит Эд, не обращаясь ни к кому конкретно, — у меня тоже есть такая склонность, когда я выпью. Но, увы, я не посещал претенциозную школу, потому я предпочитаю вести беседы с помощью кулаков. — Ох, вы только гляньте, который час, — объявляет Чонси. — Разве исполнение мадригалов не должно продолжиться через полчаса? Найджел, нам пора проверить, не приехали ли Габриэль и Антуанетта. Приятно было повидаться вновь, мал… Стид. Увидимся позже. — Мы будем тут, — говорит им вслед Стид, — все выходные! — Мне что, правда придется торчать тут все выходные? — полушепотом спрашивает Эд, когда толпа рассасывается, а Стид тянет его к столам, чтобы обновить пунш. — Стид, я люблю тебя, но я не могу понять, как вы могли выйти из одной среды. — Можем уйти прямо сейчас, — шепчет ему Стид. — Просто хотел заставить их чуть понервничать. Теперь они будут оглядываться через плечо все выходные, пока нам будет хорошо и комфортно дома. — О, слава тебе нахуй, — с чувством говорит Эд, и он смеется. — Спасибо, что составил мне компанию на эти выходные, Эд. Большое спасибо. Я знаю, как тебе это было неприятно. Но мне нужно было это сделать. — Да я понимаю. Эти пижонистые уроды заслуживают, чтоб им прилетело за их собственный идиотизм. — Что ж, да, и это тоже, но я говорил о другом. — Да? — Эд приподнимает бровь. — И о чем же? — Я просто хотел показать им всем, что я состоялся, — отвечает Стид. — Это ведь воссоединение спустя двадцать пять лет, четверть века, как-никак. А эти ублюдки были заняты накоплением богатств и попытками сделать мир чуть хуже во имя своих эго. Но я, глупый старый Стид Боннет… я встретил тебя, Эд Тич. Он протягивает Эду руку, и они встречаются на полпути. Стид переплетает их пальцы. — Я встретил прекрасного человека, который понимает меня и делает лучше во имя любви. Так что, если речь заходит о достижениях, то я официально победил по всем пунктам. Эд запрокидывает голову и смеется, смеется, смеется. И этот звук куда слаще музыкальной гармонии, поднимающей голову в другой части навеса, где певцы мадригалов готовятся взойти на сцену. — Ты один на миллион, Стид Боннет, — с жаром говорит Эд. Как и ты, думает Стид, когда тот целует его, и музыка окутывает ночь.