Она любила боль...

      Уже несколько часов между ног неприятно саднило, словно в неё вошёл не половой член, а наждачная бумага, туалетный ёршик. Кто сказал, что секс — это приятно? Кто сказал, что секс — это красиво? Микаса лежала под одеялом с головой, слушая тихое сопение Саши на соседней кровати.       Она любила Эрена с самого детства, с тех пор как увидела ещё юного парня лет шестнадцати по телевизору. Стоило мельком услышать его голос, его песни, как она поняла, что должна принадлежать только ему. Другие дети из приюта смеялись над ней, говорили, что она просто поехавшая, но ей было всё равно. Ведь у неё был он… Эрен.       Она копила деньги, чтобы купить школьные тетради с его фотографиями. В письмах на новый год, которые отправлялись волонтёрам, всегда просила что угодно с его изображением. Она была его преданной фанаткой. Она не думала больше ни о чём. Ни об учёбе, ни о здоровье. У неё не было хобби, не было ничего.       Только он.       Она едва закончила школу. Учителя поставили тройки в аттестате лишь потому, что она была сиротой, да и не престижно давать ученику справку. В университет её так же взяли без очереди — девочка без родителей, положены льготы. ВУЗ выбрала просто, ткнув пальцем наобум. Как и ожидалось, учёба не пошла совсем. Она не общалась с одногруппниками и практически не ходила на пары. В общем-то, она уже была готова к тому, что её отчислят.       Как-то раз она бесцельно шла по улице, как вдруг по дороге домой попалась афиша о встрече с фанатами Эрена Йегера.       Сердце забилось быстрее, а в чёрных глазах неожиданно вспыхнула жизнь.       Она могла его увидеть. Хотя бы разок. Хотя бы краем глаза. Она любила его так долго, так искренне и нежно. Любила всем сердцем. Она хранила свою любовь под семью замками, не давая никому никакой возможности дотронуться до неё.       И, кажется, судьба впервые в жизни была к ней благосклонна. Она потратила всю пенсию на билет, отстояла огромную очередь, пока наконец не дошла до него.       Вид был немного уставшим, но это делало его ещё более красивым.       Он задал ей всего один вопрос:       — Ты девственница?       Она смущённо качнула головой, а затем он позвал её с собой. Она бы ни за что и никогда не подумала, что он пригласит к себе. А дальше… Она плохо помнила, как всё происходило. Он начал целовать почти сразу, а она, не понимая, как это вообще целоваться, неловко двигала губами в ответ. В следующую секунду он стянул с неё ветхое платьице, оставив в одном нижнем белье.       — Красивая.       Кто-то назвал её красивой. И это был он, Эрен Йегер. Да такого просто быть не могло! Одноклассники говорили, что у неё лицо на жопу похоже, а здесь вдруг… Сам Эрен Йегер говорил, что она красивая.       Когда он снимал с неё лифчик и трусики, даже не сопротивлялась. Покорно легла нагой на кровать, пока он искал в тумбочке презервативы.       А дальше он навис над ней, раздвигая ноги, и вошёл внутрь так резко, что Микаса едва сдержала стон боли, прикрыв ладонью рот.       Он начал двигаться быстрее, растирая слизистую влагалища едва влажным презервативом. В животе что-то больно тянуло, и это «что-то» резало с невероятной силой при каждом входе.       Как же было больно. Но ради него она готова потерпеть. Благодаря этому она ощущала себя нужной. Полезной. Живой. Поэтому она скорее любила боль, нежели наоборот.       Через пару минут он кончил и плюхнулся рядом, едва дыша.       Тогда Микаса невольно подумала, какие бы у них могли быть дети. Набравшись смелости, она неловко спросила:       — Мы теперь встречаемся?       Эрен приподнялся на локтях и с недоумением посмотрел на неё:       — Что, прости?       — Ну, просто это был мой первый раз, я думала, что если мы занимаемся любовью, то, значит, встречаемся.       Эрен помолчал несколько секунд, а потом громко засмеялся.       — Вот ты и дура! Кто ты, а кто я! — он ударил себя ладонью по лбу. — Прости, детка, но, кроме одной ночи, я тебе ничего не могу пообещать. Я бы ни за что не переспал с тобой, будь ты не девственница. Слишком неухоженная замарашка. Но к девственницам питаю особый интерес, а их, увы, мало…       В этот момент мир перед глазами рухнул. Судьба не была к ней благосклонна. Нет. Она была к ней особенно жестока. Судьба дала ей то, о чём она мечтала много лет, а затем беспощадно отняла. Оторвала вместе с мясом. Судьба словно посмеялась над нею. Злобно пошутила. Словно там, наверху, кто-то сидел и смеялся, приговаривая: «а вы видели её лицо?»       Она не помнила, как оделась и пешком среди ночи пошла домой. Не помнила, как дошла до общежития, не помнила, как скинула с себя одежду и легла в кровать.       Лишь неприятное чувство между ног.       Больно.       Жить не хотелось. Мир вокруг потерял всякие краски. Радости не было нигде. Её одногруппники смеялись где-то рядом, но это происходило словно в другом мире. Где-то далеко от неё. Она забыла, что такое счастье, что такое радость. Забыла, как улыбаться и смеяться. Она ходила по улице, опустив голову вниз и пиная камни под ногами. Она практически не ела. Не хотелось. Только желудок иногда напоминал о себе настойчивым бурчанием. Тогда Микаса злилась, шла на кухню, варила рис и запихивала его в рот, лишь бы этот тупой желудок заткнулся. Её бесило, что она хотела есть. Было бы здорово вообще никогда не хотеть есть. Можно было бы, конечно, сдохнуть от голода, но это слишком долго и неприятно. К смерти она присматривалась давно, но не знала, с какой стороны подступить. Она боялась высоты, боялась сделать решающий шаг с крыши или прыгнуть под поезд. Она не особо хотела лезть в петлю, потому что как-то слишком страшно, так же страшно, как и разрезать вены, хотя всячески царапать себе руки или ноги она любила. Иногда её трясло так сильно, что ногти впивались в ляжки до крови. Становилось чуть легче.       Периодически она брала маникюрные ножницы или любой другой острый предмет, который попадался под руки, и начинала безжалостно водить по коже, оставляя тоненькие царапины, которые бесследно заживали через некоторое время. Хотя однажды она решила порезать себя сильнее, но стоило ей увидеть, как кожа расходится в месте пореза, оголяя белую жировую прослойку, откуда сразу же хлестнула тёмная кровь, так сразу же становилось страшно.       Вот бы просто объесться таблетками и спокойно уснуть.       Самый лучший вариант.       Она достала из аптечки несколько пачек анальгина, цитрамона и аспирина. Ещё завалялась наполовину опустошённая пачка но-шпы. Выпила всё залпом, надеясь, что этого хватит, и легла в кровать с чувством облегчения. Неужели это всё скоро кончится. Неужели она перестанет страдать день ото дня, не понимая, зачем живёт. Неужели есть конец этому?       Увы, вместо долгожданного вечного сна к ней пришло противное чувство тошноты и слабости. Голова кружилась, руки тряслись.       Даже смерть не хотела наступать приятно! Всё через боль, через муки. Мышцы живота сводило, вызывая приступ поноса. Еле-еле Микаса свесила ноги с кровати, пытаясь встать. Сделала пару шагов в сторону двери и рухнула на пол, блюя прямо под себя, а затем мышцы заднего прохода отказались сдерживать жидкий кал и всё содержимое вышло наружу.       Вонючая жижа из блевотины и фекалий растеклась по паркету, намочила футболку, обволакивала волосы. Где-то внутри хотелось плакать, но слёзы не лились.       А зачем?       Она — ничтожество. Она — никто. Она — не нужна.       Она какая-то нелепая ошибка природы.       Именно этого она достойна: лежать на полу в собственных испражнениях.       Неправильная яйцеклетка, которая невовремя вышла из яичника, чтобы встретиться с таким же неправильным сперматозоидом. Она не знала своих родителей. Они умерли, когда она была ещё совсем крошкой. Никому не нужной крошкой. Она сидела на улице холодной зимой, поджигая спички. Она должна была умереть тогда от холода, но ей, как она думала, повезло. Монашка, проходившая мимо, заметила девочку и забрала с собой.       Тогда Микаса не знала, что именно это «спасение» окажется самой злой шуткой судьбы. В приюте было, мягко говоря, несладко. За любым промахом следовало суровое наказание: пороли розгами или ремнём нещадно, пока на заднице не оставалось живого места. А когда Микаса, ещё будучи ребёнком, невинно изучала своё тело, то прямо посреди ночи её выгоняли на мороз босиком. Сколько раз она мечтала тогда умереть от холода, но смерть так к ней и не пришла. Даже после перенесённого пиелонефрита она каким-то образом осталась жива.       И вот сейчас она валялась в собственной блевотине посередине комнаты в общежитии. Никому не нужная. Всеми забытая.       Умереть снова не получилось. Вместо этого пришлось убирать блевотину с пола, а затем ещё и постельное бельё, потому что, по словам Саши, от него разило каким-то говном.       Целую неделю она не вылезала из кровати, почти ничего не ела. А затем зачем-то пошла на пары по физике. Никогда раньше её не посещала. И не знала, зачем решила это сделать после провального суицида. Было невероятно стыдно. Она даже сознание не потеряла, только обблевалась и обосралась, как бомж на помойке.       Но, наверное, так ей и надо.       Пары вёл профессор Леви Аккерман.       — Ах, вот как выглядит эта девушка с такой же фамилией, — воскликнул он, когда проверял присутствующих.       Все засмеялись. Микаса не обращала внимания. Ей было всё равно. Кроме насмешки, она ничего не заслуживала.       — И зачем же вы пришли, Аккерман? Уже конец семестра, а я уверен, что вы совершенно не знаете материал.       Микаса молчала в ответ, смотря на свои руки. Они тряслись.       В аудитории повисла тишина, Микаса чувствовала, что все смотрят на неё. А особенно профессор. Он как будто буравил дырку в её черепе.       — Выйдите сюда, пожалуйста, — услышала его приказной тон.       Послушно встала и подошла к доске, продолжая смотреть под ноги.       — Опишите движение заряженных частиц в магнитном поле, — задал вопрос, на который не то что ответить, даже просто понять суть невозможно.       Сказать было нечего, поэтому молчала в ответ.       — Вы не знаете? — она услышала, как стул, на котором сидел профессор, скрипнул, и тут же он оказался рядом, пытаясь поймать её взгляд.       Нервно помотала в ответ головой.       — Может быть, хотя бы принцип теории относительности расскажете?       Единственное, что она знала про неё, так это то, что она есть. Уж слишком часто про неё говорили вокруг.       Леви выдохнул, и Микаса услышала такое знакомое разочарование.       Единственное, на что она годилась, — разочаровывать всех вокруг.       Одногруппники продолжали смотреть на неё. Это пристальное внимание доводило до паники. Хотелось убежать. Желательно прямо в окно.       — Ясно всё с вами.       Да, с ней и правда всё давно уже ясно. Что можно было добавить? Ничего.       — Зайдите ко мне после занятий.       На этом она отправилась на своё место.       О чём была лекция, она не понимала. Совсем. Слишком много непонятных слов, терминов и понятий. Но их произносил этот голос. Описать было трудно, но Микасе нравилось слушать его. Даже если он говорил, с её точки зрения, какой-то странный набор букв.       И эта фраза — «зайдите ко мне после занятий» — крутилась на повторе. Она воспринимала её как приказ. Хотелось подчиниться.