Братья, по-любому. Вернуть всë

      Эта новость надломила. Почему именно сейчас – Женька не поняла. Возможно, потому, что она догадывалась, где-то на подсознании, что Пчёлкин выкинет что-нибудь этакое. Заявляться сам он бы не стал, а вот раздолбать ее уравновешенный мирок он был будто бы обязан. Филатова отрешенно отмахнулась от что-то говорящей ей вслед Милены, стремительно слетела на пару пролетов вниз, задевая плечами поднимающуюся группку студентов, игнорируя их фырканье и косые взгляды, врезалась в подоконник окна на лестничной клетке и толкнула закрытую створку. В лицо ворвался морозный ветер, облепляя пылающие щеки мелкой снежной стружкой. И сердце упало. Холодная волна пробежала по спине. В парковочном кармане она отчетливо разглядела «Линкольн». Ага, значит, и Космос тоже здесь! Ноги сами понесли на выход. Старая дубовая дверь общежития, казалось, грозила слететь с петель. Так же, как крыша у Женьки. Официально.       – Пчёлкин! Твою! Мать! Яд. Такой чистый, так много. Впору умереть на месте. Она не крикнула. Она утробно гаркнула. Максимально громко. Проревела. Кажется, если в округе кто-то прогуливался и о чем-то беседовал, то заткнулся в одночасье. На ближайшие кварталы моментально стало тихо. Космос сначала вообще вылезать из машины не хотел, но глядя на свирепеющую с каждым шагом подругу, которая не преминула бы голыми руками вцепиться в горло Пчёлкина, все-таки выскочил и как громоотвод бросился к ней навстречу, перехватывая ее за плечи и парализуя буквально в нескольких шагах от слишком спокойного внешне Вити. Женька задохнулась, подавилась своим возмущением, сверля Пчёлу прямым неприязненным взглядом. Над ухом прозвучал успокаивающий бас Холмогорова:       – Держи себя в руках.       – Серьезно?! – запальчиво выдохнула она, зыркнув на Космоса. – Какого хрена этот самодовольный болван позволяет себе?!       – Кос, сажай ее в машину. И все? Снова уничтожающий взгляд в сторону Пчёлкина. Филатова поморщилась, осознавая, что этот идиот будто вообще ее за человека не посчитал. Она что, кукла?.. Это укололо.       – Слышишь, ты! – девчонка предприняла очередную попытку вырваться из плотного кольца рук Холмогорова, но хватка была стальная. – Я еще пока предмет одушевленный! Возвращай мои вещи! И катись отсюда, ты понял? Витя даже в лице не изменился, только приподнял брови. Намеренно испытывал терпение Женьки. Похоже, ему это даже нравилось, потому что он усмехнулся:       – И где ночевать будешь, на лавочке?       – За каким чертом ты это устроил, кретин?!       – Это просьба Фила, – спокойно пояснил Космос, пытаясь хоть как-то отвести удар от Пчёлы.       – А меня в известность нельзя было поставить?! Я не маленькая, сама решу, где и как мне жить! Глаза Филатовой превратились в две щели, а на щеках проступил румянец.       – Оно и видно, что слишком взрослая! – его улыбочка едва не выжгла ядовитое пятно на сетчатке. Взгляд приказывал: «Молчи и слушай!». – Кос?       – Кто это у нас тут про взрослость-то толкает, а?! Проигнорировав ее злость, Пчёлкин лениво взглянул по сторонам, отмечая, что заинтересованных в разговоре нет и, сделав медленный шаг, сел в «Линкольн». Женька же еле сдержалась, чтобы не заорать от бессильной злости. Дунаев курил в лестничном пролете, когда Велосипед кивком подозвал его к окну.       – Смотри, это Женька там? А че за два перца рядом? Андрей пульнул сигарету в окошко и свесился, пытаясь расслушать с тринадцатого этажа, в чем весь сыр-бор. Крики подруги, пропитанные болью и желчью, дали понять все.       – Это братья из Москвы.       – Э, а куда это они ее? – Лешка аж перегнулся через подоконник и покосился на Дунаева. Андрей понял, куда. Он закусил губу, приподнял брови и кивнул сам себе. Да. Пчёлкин сделал-таки то, что обещал. Урод! Если Филатова и позволила Космосу усадить себя в машину, то рвать и метать на весь салон она не прекращала. Более того – дубасила ладонями по подголовнику кресла, где восседал Витя.       – Жека, хорош! – не сдержался и гаркнул Холмогоров. Плевать на голову этого болвана, сиденья жалко! – Не выходи так громко из себя, по крайней мере, пожалей мою машину. Убьешь этого жука в другом месте. Витя лениво рассмеялся, но смех этот был злым.       – Мы ее свяжем, чтоб глупостей не натворила.       – Мы? – хмуро хмыкнул Холмогоров. – Я предпочитаю более лояльные принципы, по крайней мере, в отношении Жеки.       – Поэтому она и распустилась. Женька подняла брови. Словно ослышалась.       – Это действительно твоя непомерная наглость, Пчёлкин, или ты шутишь?       – Это правда.       – Я, конечно, не специалист, но… нельзя быть таким козлом. В груди Женьки рванулась дикая обида, и пришлось реально обхватить себя за локти, сдерживаясь из последних сил. Иногда создавалось ощущение, что все соки, которые из нее можно было выжать, уже выжали. И теперь давили сухую мякоть, кроша на куски. Что за день сегодня такой?! Чертов Валентинов день! И диалог, полный боли и надежды, с Дунаевым резали без ножа. И маленькая откровенность Малиновского до мурашек. И явление этого козла Пчёлы вывернуло наизнанку. Тепло было лишь от рук Андрея, которые будто невидимо продолжали накрывать ее плечи, и от прогулки с преподавателем. От последней можно было улыбнуться. Бред какой-то! Что творится в твоей жизни, Женечка? Надо попытаться взглянуть на ситуацию трезво. Она в машине с людьми, которых знает пятнадцать лет. Хрен пойми, куда они едут, это не столь важно. Наверняка сняли квартиру, и туда же перетащили вещи. Инициатором был сто процентов Витя. Козел. Упрямый, самодовольный!.. Стоп. Трезво. Но Космос! Неужели не мог повлиять, остановить, по крайней мере, хотя бы дождаться ее, Женьку, а не решать все своевольно! Она бы не согласилась. Факт. Поэтому… И поэтому надо было идти на такие радикальные меры? За что? Витя делал все это осознанно. Он осознанно подавлял ее, осознанно выкурил ее из зоны комфорта. Он рационален. Он ставит Женьку на место лишь потому, что рационален. И это вовсе не оправдание. Это подтверждение того, что все заходит слишком далеко. Может, она позволяла так с собой поступать? Очевидно, можно было оправдать этот поступок тем, что за минувший год Филатова дважды могла быть изнасилована. И пусть первый раз ее детский мозг идеально выстроил наказание для одноклассника-хама, но второй раз, в Котельниках, все могло закончится плачевно. И Андрей бы в одиночку не помог… Да, Витя переживал. Определенно. Хотел держать ее под контролем, возможно, даже Валерка тут ни при чем. Но она же жила как-то спокойно полгода в Ленинграде без их соплей и нотаций! Через четверть часа выяснилось, что Холмогоров в решении с переездом Женьки вовсе не участвовал. В тот момент, когда Пчёлкин свершал все это и отвозил баулы Филатовой к себе на квартиру, Космос пересекал границу Ленинграда. Он был поставлен перед фактом, так же, как и девушка. А уже когда машина остановилась около подъезда пятиэтажки, и Женька, будто под конвоем шагнула за Пчёлой и на мгновение прикрыла глаза, ощущая, как толкается дверь и руки Коса подтягивают ее вверх по главной лестнице, выяснилось, что Холмогоров здесь и вовсе не собирался жить! Филатова сжала руки, прерывисто дыша через нос и только сейчас замечая, что она стоит в коридоре небольшой двушки. Витя уже скрылся в недрах квартиры, а между лопаток Женьки ходит рука Космоса. Успокаивая. Возвращая в реальность.       – Не заводись, малая, лады? Он, конечно, дурище, но зла тебе никто не желает.       – Это его инициатива, да? Валера ничего не говорил? Говорил приглядывать, но насильно перевозить – нет. Но как ей объяснить? Врать не хотелось. Но Женька поняла все без слов.       – А где же остановился ты?       – В другом месте, – подмигнул Космос и чуть приобнял ее за шею, потрепав курчавые волосы. – Лады, до встречи. И не убей его тут. Он мне еще живым нужен.       – Это как получится. Хлопок двери оборвал все позитивные ниточки внутри. Осталась с ничем не смешанная злоба. В квартире еще царила тишина. Пока откуда-то со стороны зала не послышался оклик:       – Долго ты там ещё собираешься торчать, Филатова? Может, соизволишь пройти? А теперь просто раз – и возьми себя в руки, Женька. Но нет! С какого перепуга? Он же издевается!       – А может, ты заткнешься? – процедила она, заворачивая в комнату. Он стоял около окна, скрестив руки на груди. И выражение его лица стало почти удивленным, стоило этой фразе повиснуть в воздухе. Заставляя только сильнее и выше поднять подбородок. Потом все же выдавил из себя:       – Сядь.       – Хрена с два! Где мои вещи? Я собираюсь отправиться спать! Женька тоже скрестила руки на груди, получая поистине неиссякаемый поток удовольствия от того, как окаменело лицо Пчёлкина. Однако в следующую секунду он нахмурился.       – Давай ты повы… делываешься в другой раз? Я не просто так остановил тебя. Сейчас ты мне объяснишь кое-что и скачи в свою комнату. Завтра разберешь свои вещи и будешь обустраиваться. Голос его был страшно недовольным. Филатова сильнее выпрямила спину.       – Нет, завтра я заберу свои вещи и уберусь отсюда!       – Нет.       – Да ну? Неужели ты думаешь, что я намерена находиться с тобой в одной квартире?       – Именно так. И это не обсуждается.       – Кем? Тобой?       – Если хочешь более глубокого объяснения данной ситуации, мы позвоним завтра Филу, и он доступным тебе языком объяснит все. Женька недоверчиво прищурилась.       – А вы у меня спросили, хочу ли я переезжать? Если бы хотела, давно бы это сделала! Витя терпеливо поджал губы, всем своим видом показывая, что она медленно, но верно выводит его из себя.       – А у тебя позволения никто и не спрашивал, Филатова, – в его глазах вспыхнул недобрый огонек. Он миновал короткое расстояние между ними и навис над Женькой так, что ей пришлось выпрямиться и тут же сделать шаг назад. – Слишком взрослой себя почувствовала, да? Свободы много стало? Ты спрашивала, звонил ли я в деканат? Да, звонил! Не только, чтобы узнать, где ты живешь, но и еще пару моментов. И знаешь, что? Меня там не порадовали! Зато шляться непонятно где со старыми мужиками ты готова! Тебе мало Котельников? Или дружка своего одноклассника? Филатова, давясь беспомощной злостью, рвано выдохнула:       – Че ты несешь?!       – А там на Фонтанке с хрычем в пальто не ты ли была, а? Она раздраженно всплеснула руками:       – Ты следил за мной?! Он оказался слишком близко. Их разделяло только два шага, и его будоражащий запах уже коснулся легких.       – Да! Представь себе, не просто так сюда приперлись, – Пчёлкин осмелился ткнуть указательным пальцем в висок девушки. – Обиженку из себя корчишь? Сбагрили тебя и забыли, так, что ли? Тебя обезопасить хотели! Потому что знали, что может быть! А ты здесь снова свою бдительность просрала и доверяешь кому не попадя! Фил там уже весь извелся, приехать не может, нас просил. И чем его радовать? Доля правды была. Но если бы Витя говорил иначе, не повышая голос по нарастающей. Его громкий тон обжег щеки, они стремительно залились краской раздражения.       – Тем, что ты и все вы идете на хрен! Я завтра же еду в деканат и выбиваю себе место в общаге. А если не получится, то сниму квартиру в другом месте, не волнуйся, без присмотра не останусь!       – Так легко, да?       – Всяко лучше, чем с тобой под одним потолком!       – А с кем? Тем додиком престарелым? Сама не зная, почему, но при таком сравнении Малиновского, Женька разозлилась еще больше. Пусть она своего препода костерила последними словами еще два месяца назад, но у нее были на то основания! А Пчёлкин… Да какое он имеет право вообще?       – Базар фильтруй! Пауза. И его голос, обманчиво-мягкий, ленивый, с нескрываемой насмешкой:       – О, как мы завелись, ты глянь! А кто он?       – Не твое собачье дело! Два холодных взгляда встретились. Вот так ты, значит, Филатова? Бить. Бить побольнее. Давя на старые точки воздействия.       – Да, действительно, какая разница! Один верный пёс Дунаев надоел, решила старого кобеля завести? Женьку затопило раскаленным унижением, как лавой. Она покрылась им изнутри, оно жгло ее невыносимо больно. Так же, как и пощечина, хлестнувшая Витю по левой щеке.       – Иди ты к черту! – выплюнула, стряхивая невидимую горечь с ладони. Филатова развернулась, сама не зная, куда и как сбежать отсюда, где воздух накалился до предела, коря себя за несдержанность. Хлопнула по двери ладонью и в бессильной ярости вылетела в коридор. Она его ударила! Ударила Витьку… Но он хлестнул ее этими гадкими словами куда больнее. Скотина самоуверенная!       – Стоять! Куда ты собралась? – Пчёла резко вылетел следом и рванул ее за талию обратно к себе, разворачивая. Он промолчал о пощечине! А ведь она, как никто другой, знала, как это могло прибить его самолюбие. И мало того – Женьке хотелось, чтобы это его прибило. Сломило. Чтобы ему было так же хреново, как когда-то было ей. Однако нет. Он не был обескуражен или унижен. Наоборот, по-прежнему самоуверен и… жесток. Это читалось в его глазах. Голубых, почти что сереющих. Дождливых. И это действительно пугало. Взгляд ее сделался стеклянным от переполняющих эмоций. Откуда в ней вообще появилась эта дурацкая мысль, что он источает угрозу? Из его головы не лезут острые рога, а кожа не покрывается шерстью. Ее цепко держит все тот же мальчишка из прошлого. Слишком громко говорящий и слишком криво ухмыляющийся. Просто теперь он стал немного старше. Теперь он переполнен чем-то, что было почти невозможно рассмотреть.       – Глазами не сверкай! Подумаешь, обиделась. Женька опомнилась, когда Пчёлкин уже перехватил ее занесенную руку у запястья и держал, не отпуская, будто остерегаясь очередной пощечины. Она лишь хотела сделать размах, чтобы вырваться из его рук. Но он держал. Крепко. Намертво.       – Пусти меня, слышишь?! Орать буду!       – Тогда у меня будет весомый аргумент заткнуть тебе рот. Наглец херов! Филатова с силой дернула запястье, и Витя выпустил его. Так резко, что пришлось сделать несколько шагов назад, чтобы не потерять равновесие.       – Ты никуда из этой квартиры не выйдешь до завтрашнего утра вместе со мной. А попробуешь выкинуть какой-либо фокус, поверь, я весь Ленинград на уши поставлю. Когда он позволил себе так разговаривать с Женькой? Сам не помнил. Понимал лишь, что все это – забота. Чертова забота! Об этой маленькой дурочке, которая будто позабыла все ужасы Москвы. Ее пятая точка ищет приключения с детства, и каждый раз – все более изощренно. Да, Витя признавал, что не умеет проявлять заботу иначе, мягче, да а как тут быть мягче, когда девчонка делает все назло. Даже говорит! А Женька смотрела на него, не понимая, когда он стал таким. Может, всегда был, только поводов удостовериться не хватало? В Пчёле было болезненно-красиво все, кроме взгляда сейчас. Холодного, оттого – гадкого.       – В кого ты превратился, боже мой…       – Того, кто отвечает за тебя головой в этом городе. Извините, других конвоиров нет.       – Я лучше с Косом буду жить.       – И смущать его? Вот уж нет.       – Чем это, интересно?       – Он с бабой живёт. Только приехал – и с кем-то уже устроился? Бред сивой кобылы.       – Че ты мелишь, какая баба! Витя усмехнулся. Так, что ее это моментально взбесило еще сильнее.       – Обыкновенная, у которой грудь побольше, и мозгов поменьше, чтобы не додуматься до того, чем занималась тут ты полгода.       – А ты пожертвуешь своей личной жизнью ради моего ареста?       – Не волнуйся, я найду, как совместить приятное с полезным. Женька с силой толкнула его в плечи. Прикосновение отдалось во всем теле волной негодования. А следом неожиданным импульсом: вернись. Прижмись к ней. Почувствуй.       – Какой же ты...       – Кто? Мудак? Идиот? Бабник? Другой вариант ответа?       – Кусок дерьма. Поверить не могу, что раньше у нас было что-то общее!       – Я тоже. Запасть на такую истеричку – верх самоубийства.       – Славно поговорили. Он саданул кулаком по деревянной поверхности шкафа так, что Женька сделала шаг назад. Сжимая губы, вздергивая подбородок.       – Спать будешь тут. Одеяло в шкафу. Твои шмотки там же. Завтра утром мы выходим вместе. И не дай бог – повторяю – не дай бог ты выкинешь что-нибудь!       – Я не твоя собственность, Пчёлкин! Ты не получаешь всегда лишь то, что хочешь. Плохая привычка. Очень. Очень плохая. Витя развернулся, в два шага преодолел расстояние до двери в другую комнату и дернул ручку на себя. Он не обернется. Потому что…

***

      Вадим подоткнул голову согнутой в локте рукой. Снег усиливался, и холодная полоска света, просачивающаяся в незашторенное окно, отражала пляшущую тень снежинок на потолке. Сегодняшний день со всеми вытекающими последствиями смешался в какой-то странный, напрягающий коктейль. То, что случилось в операционной и после. То, что случилось около дома и после. То, что он желал просто поговорить с Филатовой и после... Все произошло с такой быстротой, будто кто-то окунул в алую краску малярную кисть, а затем ударил ею по чистому холсту. И этот след остался, зияя, как открытая рана. Собирался густыми каплями краски, стекая вниз. На прогулке Малиновский не мог не смотреть на Женьку. Хотелось смотреть и хотелось понять, прочувствовать. Это было чем-то… не свойственным ему. Странно-приятным. Неподдельным. Наверное, сегодня его взгляд обнажился. Жалел ли он? Наверное, нет. Повторится ли подобное? Наверное, нет. Хотел бы он сам просто еще одного такого теплого вечера, по факту не претендующего ни на что, но оставляющего теплое, приятное послевкусие? Наверное… да. Это было по-настоящему странно. Потому что показалось настоящим? Вадим не мог объяснить. Он многое не мог объяснить. Например, почему внезапно начал замечать Филатову. Это чудовищно отвлекало. Но по итогу мужчина сожаления не ощутил, вовсе наоборот. Он видел ее настоящие чувства и стремления, хоть и педагогического опыта у него было меньше, чем мозгов у всех двух курсов, доверенных ему, вместе взятых, но жизненный опыт подсказывал – Женька по-настоящему относится ко всему. Не картонно. Не наигранно. Пусть импульсивно, порывисто или наоборот слишком отчужденно и холодно – девочка-противоречие – но по-настоящему. Нравится – так нравится. Горит – так горит. Раздражает – так раздражает. Чувствует – так чувствует. В любом случае, сегодня Малиновский четко осознал, что новые обязанности и привязанности отвлекали от мыслей. Но когда он лежал в своей постели, готовился к лекциям или урывал пару минут отдыха в клинике, где проводил большую часть своего времени, взгляд его проваливался в вязкое пространство, и в памяти появлялись образы. Живые. Женькины. Не то что бы нарочно, просто Филатовой стало больше. Более того – она стала вхожа в его дом. В дом его близких. Случайно влетев с Дунаевым за пять минут до нового года, закрепилась. Создала режим. Верно говорят, как встретить новый год – так его и проведешь. Получается, если верить приметам, Женька останется в его жизни хотя бы на этот год. Не такая уж и плохая перспектива, если начистоту. Вадим коснулся кончиками пальца подбородка, прокручивая сегодняшний день вновь. Спас его только теплый момент в морозный вечер. И еще, пожалуй, пара вопросов Машки, которая сделала вид, что уснула, а сама терпеливо ждала возвращения старших. Вопросов, таких наивных, но таких неловких для взрослого человека.       – Дядя Вадик, а ты с тетей Женей гулять ходил?.. Дядя Вадик, а тебе нравится тетя Женя?.. Дядя Вадик, ты улыбаешься! Это из-за тети Жени?.. От детского взгляда редко что скроешь. Даже если попытаешься обернуть все в другую обертку, детское сердечко прознает истину. Так вот интересно устроено. Дети чувствуют. И эти вопросы племяшки заставили Малиновского задуматься. Неужели правда улыбался? После откровения на Фонтанке Вадим решил перевести разговор в другое русло. Более спокойное и приятное, под стать волшебной погоде. Выдал случайную шутку, и Филатова рассмеялась, и крошечные морщинки в уголках глаз сделали ее взгляд еще теплее, и мужчина не сдержался – улыбнулся в ответ. Он действительно не пожалел о том, что неожиданно захотелось пригласить ее пройтись, побыть рядом и поговорить. Когда он в последний раз, кроме близких, общался с людьми, с которыми можно было поболтать? Не обсудить работу, не дать поручения... Просто поговорить. Просто люди, которые смотрели с восхищением и сами шли на разговор? Очень давно. Их почти не было. Так бывает, когда тебе уже тридцать. Когда каждый погряз в быте и проблемах. Жил проблемами. А Женька… В ней скрывалось куда более глубокое. Взрослое. Понимающее. Куда более явственное, чем она показывала. Может, в этом они и были похожи, не только общей биографией второкурсника? От нее шло тепло. Какой-то мягкий спектр. Хотя всегда такая ершистая. Чисто ежик. А сегодня… Наблюдал, как Филатова выскакивала из его автомобиля и уходила. У ступенек на секунду повернула голову и улыбнулась. А Вадим спрятал глаза в руках на руле, осознавая, что улыбается в ответ. Как глупо. По-юношески. Глупо, но приятно. Пальцы с подбородка переползли к уголкам губ, ощущая, как они вытянуты вверх. Улыбнулся. Черт возьми… Надо что-то делать с этим. Определенно.

***

      Дверь в комнату, где спала Женька, распахнулась без стука, и девчонка, нервно потерев глубокий след от диванной подушки на лице, подскочила на месте, подтягивая к горлу одеяло. Витя мазанул по ней быстрым взглядом, распахнул дверцы шкафа в поиске полотенца. Сердце заколотилось моментально. От ярости, разумеется. В голове тут же заплясало все, что они вчера устроили в гостиной. Засыпая, Филатова поклялась себе не думать об этом. Не вспоминать ни на секунду! Но вот оно: стоило ему появиться в поле зрения, и память окатила ее вчерашним вечером с головы до ног.       – Тебя стучаться не учили, Пчёлкин? Он промолчал, даже ухом не повел. Филатова насупилась. Игнорирует? Кто из них двоих еще обиженку строит?       – А если я была бы не одета?       – А что я там не видел? – фыркнул Пчёла сухо.       – Нихрена ты там не видел! Впредь, будь добр, спрашивай, прежде чем ввалиться! Он смотрел на нее со своего места, насмешливо приподняв брови. Филатова не хотела этого взгляда. Она вообще не хотела никаких взглядов от Пчёлкина. От вчерашнего кратковременного настроения не осталось ни следа, и если бы Малиновский еще и оставался в мыслях, то Витя моментально вытеснил бы его одним своим присутствием в этот момент.       – А, – он скривился в победной ухмылочке: – то есть, вопрос о твоем побеге из моего плена отпал сам собой?       – Нет уж. Это так, знаешь, на будущее. Совсем не то, вот совсем. Какое, к чертям, будущее? Женька устало потерла переносицу. Пчёлкин снисходительно хрюкнул, отыскав, наконец, полотенце, хлопнул дверцей и направился к ванной комнате.       – Поднимайся, нам скоро выезжать. Как, куда и главное – зачем, так и осталось без ответа. Вернее, Женька знала, как, так же, как и куда и зачем – на метро до института. А вот куда намылился вместе с ней Пчёла – вопрос хороший. Уж не личным ли охранником решил заделаться? И разум подсказывал, что именно так. Это было совсем некстати. Когда из ванной донесся приглушенный шум воды, первой верной мыслью было собрать вещи, быстро одеться и убежать из этой долбанной квартиры. Но к этой мысли тут же прикрепился жаркий, протестующий хвостик – Филатова вчера была настолько в прострации, что даже не запомнила, как они ехали и что это вообще за район? Сколько времени потребуется, чтобы добраться до универа? Женька очень многое не успела изучить в Ленинграде. Только отточила маршрут по центру, ближайшие магазины и столовые, путь от общаги до учебы. На автомате девчонка поднялась, натягивая свитер и небрежно вытаскивая длинную копну волос из-за воротника, раздраженно выдохнула, глядя в окно – от вчерашней снежной сказки не осталось ничего: температура упала, и белоснежное покрывало осело, растеклось серой массой. Живот предательски заурчал, вынуждая поморщиться. Завтракать Женька давно разучилась, все на одной ноге, на бегу, поэтому позывы желудка удивили девушку. Нервы. Это все нервы. Филатова вошла в кухню и распахнула маленький холодильник. Не удивительно – пусто. Нужен был хотя бы чай. Или кофе. Она понадеялась, что хотя бы это имелось. Не абсентом же он с утра бодрился, в конце концов. Именно новая баночка быстрорастворимого была обнаружена в шкафчике. Интересно, Витя за эту неделю (или сколько он уже тайно находится в Ленинграде?) питался только святым духом и крепким кофе? Пчёла очутился на кухне, когда Женька уже заливала единственную кружку кипятком. Склонился над ее плечом и недовольно хмыкнул:       – Че за чудеса эгоизма, может, мне тоже сделаешь кофеек?       – Домработницу тут увидел?       – Стервозина ты, Филатова. Стервозина до мозга костей. Он не злился особо, раздражался вполне открыто, и почему-то это вызвало у Женьки довольную улыбку:       – Смотри-ка! До мозга костей… Как быстро рентгеновский снимок сделал! Знаешь, из года в год у меня о тебе тоже определенное впечатление складывается! Витя плавно отстранил ее вместе с чашкой.       – Можешь не говорить. Не интересуюсь.       – Прямолинейный дуб! Он оперся локтями о стол и заглянул Филатовой в лицо:       – На какой это картинке ты прямолинейные дубы видела?       – Ну, сосна корабельная!       – Сосна – женского рода.       – Ничего себе… Все-таки кое-что из грамматики вспомнил. Столб – устраивает?       – Меня устроит, если ты уже допьешь свой кофе и соберешься. Нам пора. В этом она готова была согласиться – пора валить из этой душащей квартирки и из-под его надзора. Ей просто необходимо отвлечься. Она целую ночь провела в попытках занять себя другими мыслями. Об учебе, о Валерке, об Андрее… Даже о прогулке с Малиновским, удивляясь, почему именно заостряла на ней внимание, но находила одно утешение – беседа с преподавателем была единственным приятным моментом, не давящим на мозг… А что в итоге? Лежала, глядя в потолок, пока утренний свет не затопил комнату серой дымкой.       – Можно поинтересоваться, где мы территориально находимся?       – Зачем тебе?       – Пчёлкин, мне надо знать, как добираться.       – На машине. Ты же не подумала, что я буду сопровождать тебя до твоего института на метро или попутках, верно?       – Я вообще не думала, что ты будешь меня сопровождать. Более того, вообще не думала о тебе.       – Оно и видно. А твои хреновые братишки позаботились. Уж извини. До сих пор не укладывалось в голове, что Витя словно добровольно подписался присматривать за Женькой. Хотя это больше походило на слежку, учитывая его вчерашние откровения. Почему-то от этого стало тошно. Да, возможно, Филатова была остро благодарна ребятам в девяноста случаях из ста, но ее тошнило от того, что дружба с ними может быть похожа на долбаный присмотр за ребенком. С Пчёлкиным – так точно. Насчет машины Витя не преувеличил. Во дворе действительно обнаружился ИЖ «Орбита». Новенькая модель. Женька не понимала, с чего удивилась больше – с такой машины или с того, откуда у Пчёлкина на нее деньги. Может, прокат? Уточнять не хотелось. Филатова только молча села в машину – принципиально на заднее сидение – чем вызвала смешок друга. Вскоре, проезжая по еще неизвестным в этом районе улицам, Женька увидела станцию метро «Спасская». Идти по подсчетам было недолго – минут пятнадцать. Но весь путь до университета занял больше часа. Прелесть! На первую пару девчонка уже точно давно опоздала. Наконец, притормозив около Университета, Витя не спешил уматывать по своим делам. Вышел из машины и зашагал следом за Филатовой до самых дверей. И за сами двери тоже.       – Ты, может, еще и в туалет меня сопровождать будешь, м? – рыкнула Женька, сверкнув глазами. Игнорировать ее выпады оказалось вполне приятно. Даже полезно. Пчёла провел руками по лицу, качнул головой.       – Во сколько ты заканчиваешь?       – Какая тебе разница?       – Не беси меня, – предупреждение.       – Я? Тебя? Да ты, может, таким бешеным родился, я тут при чем!..       – Повторяю – во сколько? Как так получилось, что он снова имел какую-то долбанную власть в ее жизни?! И – самое главное – как это остановить?       – Не знаю. У меня дополнительные занятия. Пчёла поморщился:       – Чего?       – Того. Ты ж посетовал на то, что я, оказывается, плохо учусь, – она судорожно огляделась, ища какое-то мнимое спасение хоть в одном знакомом лице. И ее спасательным кругом (снова) стал мелькнувший Андрей, выходящий с Котом и Велосипедом из гардероба. – Пока, Пчелкин. – шагнула вперед и окликнула: – Дунаев! Забыть о существовании раздражающего фактора с фамилией Дунаев – самое элементарное, с чем Витя справлялся. Пока он не напоминал о себе. Случайно, как сегодня. И Пчёла не собирался думать об этом теперь. Тем более. Но не мог, потому что хмурая Женька рядом с этим гаденышем расцвела! Обняла привычно его за плечи, а он ее за шею. Старалась сделать так, чтобы Андрей не увидел ее конвоя. Но не вышло. Дунаев нервно дернул верхней губой – машинальная реакция на Витю.       – Расскажешь, что вчера было? – тихо поинтересовался он, стараясь сосредоточить взгляд на кончике носа Женьки. – Это правда, что ты переехала?       – Скорее, меня насильно вытащили на частную квартиру.       – Верх долбоебизма! – всегда сдержанный Андрей не сдержался. Даже хорошо – немного полегчало. – Злобный дракон заточил прекрасную Рапунцель в башню. Что ж, может все к лучшему, а? Милые бранятся – только тешатся.       – Прекрати, – уверенно заявила Филатова, морщась. – Мне это самой к черту не сдалось!       – Вот уж не думаю!       – Я разберусь сама.       – Да ну? Может, не стоит?       – Дунаев! Я прошу, прекрати! Впервые желание поспорить с Женькой было таким неудержимым.       – А что мне еще прекратить, кареглазая, м? Он злился. Спокойный Дунаев. Рациональный Дунаев. Прекрасный Дунаев. От того такой всплеск ужаснул. И Филатова поспешила покрепче обхватить его предплечья.       – Я прошу. Тут я разберусь сама. Ладно? Помолчали, потом Андрей осторожно начал:       – У меня тут идея появилась, навеянная вчерашним променадом с Великом до общаги. Правда, это требует некоторой подготовки, но подготовка тоже экшн, тебе понравится. Облегчение разлилось в груди Женьки теплой волной. Всегда теплый взгляд друга спустя минуту буйства снова смягчился.       – Ну если экшн, тогда валяй, выкладывай.       – На следующей неделе в «Авроре» начинается неделя Фрица Ланга. Мы с тобой оденемся в ретро и пойдем. Прогуляемся по набережной, выпьем кофе в буфете, или шампанского, если его там еще подают.       – В ретро? Как во времена нэпа?       – Именно! У меня будет цветок в петличку, пробор в ниточку и шейный платок. Что касается тебя, то я это так себе представляю – губы кармин, маленькая сумочка, узкое платье или брючный костюм, тебе пойдет. Надо будет позаимствовать у кого-нибудь мундштук. Вставим туда «Опал» или что ты там куришь, «БТ»? Будет эффектно. Что скажешь? Она знала, чувствовала, как Пчёлкин все еще стоял у входа и сверлил их холодным взглядом. И нет, вовсе не назло ему, а просто потому что действительно хотела, чтобы согреться, успокоиться – обняла Андрея.       – Дунаев, ты гений!       – Не отрицаю. Они развернулись уже к лестнице, когда Витя медленно поравнялся с ними. Если последнее слово Женька хотела оставить за собой, хрена с два он ей это позволит.       – Я заеду в четыре. И чтобы ты была готова. Филатова ощутила, как напряглись мышцы Андрея, поэтому поспешила крепче сжать пальцами ткань его свитера. Тормозя.       – Я уже тебе сказала, Пчёлкин, я закончу тогда, когда смогу. А подстраиваться под твой график я не намерена. Сегодня был второй сумасшедший день. Потому что сборище трех главных персонажей на данный момент в жизни девчонки было объявлено в холле Университета. Малиновский, поправляя на ходу воротник своего пальто, кивнул нескольким студентам, успел пожать руки коллегам и проскользнул уже на вторую лестницу, когда Филатова его окликнула:       – Вадим Юрьевич, подождите! Опешили все, кроме Женьки. Малиновский замер на ступенях, терпеливо ожидая. Пчёлкин и Дунаев синхронно повернули голову на него. Что-то очень недоброе вспыхнуло в лице Вити на секунду раньше, чем этот рык на Андрея. Потому что узнал в этом «Вадиме Юрьевиче» того самого, мать его, хрыча на Фонтанке:       – Это что за мудила?       – Препод наш, – сухо отозвался Дунаев и развернулся, когда резко был перехвачен под локоть. Очень грубо, порывисто. И высвободиться пришлось так же, параллельно оглядываясь по сторонам. Не желая привлекать лишнего внимания.       – Очень интересно, очень, – тоном, будто успокаивал себя, буркнул Пчёлкин. – Что у них с ним? Андрей злостно сощурился.       – Ты на че намекаешь?       – Я спросил: что у них с ним?       – Кто из вас двоих больше мудак, так это ты. Злость вперемешку с раздражением заставили Витины глаза загореться.       – Я бы сказал, кто ты, но боюсь, такие слова твой мозг отторгнет.       – Они занимаются дополнительно. Все?       – Занимаются они дополнительно. Интересно, чем? Дунаев вздернул подбородок, ощущая, как холодеют сжатые пальцы.       – Знаешь, Пчёл, я должен тебе сказать, по чесноку: не многие женщины на земле смогли бы мириться с твоим дерьмом.       – Ты меня вдохновил, спасибо.       – Я имел ввиду, что с таким мириться не будет никто. Пчёлкин сцепил зубы, проглотив комментарий. Коридоры слишком далеко разносили голоса.       – Ты пипец зануда со своими говно-правилами, и честно, я хрен его знает, как она тебя терпела и до сих пор продолжает, – Андрей не преминул задеть его плечом и, наконец, ретироваться от тягостной компании. Витя выдохнул, одергивая пальто. Буравя взглядом ничего не подозревающего Вадима и все понимающую Женьку. Та лишь хотела уточнить необходимое, цитируя то, что якобы не поняла на прошлом занятии, а сама назло тянула время, не упуская возможность метать в окаменевшего Пчёлкина злые искорки из глаз. Нет. Она не переедет. Она останется. И превратит существование Вити в маленький ад. Пока он просто не слетит с катушек и не откажется от опеки над ней.