Братья, по-любому. Вернуть всë

      Невозможно убедить того, кто не желает слушать, пришел наконец к выводу Пчёлкин. Он зачем-то несколько дней подряд повторял в голове их последний разговор с Женькой. Занимался мазохизмом, не иначе. Филатова всегда умела оставить за собой последнее слово, после чего оппонент мог только бессильно орать и биться головой о стену. Чтобы не предаваться этим бессмысленным занятиям, Витя вскочил с кресла, причем так резко, что оно отлетело от него, как укушенное, и приблизился к шкафчику. Пятки его громко бухали по паркету, а затем на этот же паркет отлетела нижняя полочка шкафа – так сильно Пчёла дернул дверцу.       – Твою мать, – зарычал он, сам не понимая, на кого злится. Сам же хотел оставить в кабинете этот антикварный резной шкаф. – Старьёвщик хренов… Клокотавшее в груди раздражение требовало выхода, и идея прибить наконец чертову доску казалась в данный момент просто гениальной. В кладовке на втором этаже, кажется, хранился старый плотницкий ящик с инструментами. Витя рывком сдернул его с полки. Молоток лежал внутри ящика вместе с тронутой ржавыми пятнами ножовкой и топором, лезвие которого выглядело так, словно им долго рубили гвозди. Ручка молотка рассохлась, и головка свободно болталась на ней, грозя свалиться, но забить один-единственный гвоздь можно было и этим, с позволения сказать, инструментом. Беда была в том, что гвоздей в ящике не оказалось. Пчёлкин бесцельно порылся в заполнявшем ящик хламе, перебирая пальцами куски вытертой до матерчатого основания наждачной бумаги, обрезки каких-то ржавых труб с резьбой, издававшие острый запах природного газа, гнутые накладки от давно ушедших в небытие замков и прочий мелкий мусор, но так и не нашел ничего, что хотя бы отдаленно напоминало гвоздь. Смачно выругавшись шепотом, Пчёла отпихнул от себя ящик, отряхнул пыльные ладони и зашагал в комнату отдыха, предназначенную, по сути, для комфорта клиентов, но служащую сейчас местом откисания Холмогорова. И не ошибся. Космос лежал на диване, читая какую-то сложенную пополам брошюру. На лоб у него была надвинута папаха: он ее выторговал у завсегдатая их клуба – деда Рашида, который в дневное время приводил своего четырнадцатилетнего внука заниматься единоборствами. Но на что и зачем он менял эту папаху – сам уже не помнил. Но явно не жалел.       – Где гвозди? – спросил Пчёлкин, сдерживая раздражение. Космос поднял глаза, потер переносицу и нахмурился. Будто ослышался.       – Какие гвозди, Пчёл? Ты че? Тот зажмурился и про себя досчитал до десяти. Открыв глаза, обнаружил, что Кос опустил брошюру и наблюдает за ним с живейшим интересом, как за распяленной на предметном стекле микроскопа лягушкой. Он вынул из кармана портмоне и, выудив оттуда стодолларовую бумажку, смахнул с головы друга каракулевый убор и твердо припечатал купюру к Холмогоровскому лбу.       – Купи гвоздей. Хорош валяться, сделай уже что-нибудь, блять. Похмелье у Космоса давно отступило, но ватное состояние еще владело телом. Поэтому лишний раз двигаться и огрызаться просто не хотелось.       – Могу купить отвертку.       – На кой хер мне отвертка?       – Бухнешь и успокоишься. Ночи напролет сидишь в своем склепе, а давление сбрасывать надо. Только сейчас Витя понял, о какой отвертке шла речь, и поморщился, отмахнувшись. Бесцеремонно отпихнул ноги Коса и шлепнулся на диван. Грубоватый короткий смешок вырвался из его груди, и друг вперил недоверчивый взгляд в Витино лицо.       – Пойдем бахнем…       – Не, я на сегодня все… – Кос тихо зевнул, потер виски. – Но за компанию посижу.       – Активист все же нахлобучил тебя, да? Кос поморщился, не собираясь сознаваться. Отъезд в Москву на пару месяцев будто стал отправной точкой в жизни Космоса. Он вроде и был в курсе всего, но по возвращении в Ленинград словно не мог вновь найти свое место. Оно и не было никем занято, но будто не принимало Холмогорова обратно. Активист, наблюдавший за его состоянием уже несколько недель, развел руками:       – Найди себе повод отвлечься от чувства собственной неполноценности.       – Котенка завести? – мрачно фыркнул Кос.       – Влюбись. Влюбись! Как будто и без этого у него геморроя в жизни не хватает. Ходил почти месяц унылым говном. А теперь какая перспектива? Ходить влюбленным унылым говном? Есть отличный показатель, вот, сидит бок о бок, гвозди ему подавай. Куда, в крышку гроба заколачивать?       – Кстати… – Космос постучал себя по карманам, нащупал пачку «Мальборо» и чиркнул зажигалкой. – Мне ж не привиделось: Женька к нам на днях в гости заглядывала?       – Да, пить тебе точно больше не рекомендуется, – фыркнул Пчёлкин, но, получив вялый толчок в бок, кивнул: – Заглядывала-заглядывала.       – И че, как?       – Ниче и никак. Она другому отдана и будет век ему верна. Точка. Я использовал все шансы. – Заметив, как Кос недоверчиво выгнул брови, Витя вспыхнул, доказывая: – Да я в такую жопу залез, чтобы компромат на эту хирургическую рожу нарыть! И знаешь, что? – встретившись с немым вопросом в глазах, хлопнул в ладоши и развел руками: – Он смог выкрутиться и доказать ей, что все не так! И она поверила! Че теперь делать – не знаю, хоть убей… Нет, вот чего-чего, а совет Активиста – влюбляться, а потом еще и ломать себе башку, как отбить бабу у соперника и пиздострадать от этого, – полное говно. Космос водрузил папаху на голову обратно, устало простонал, сползая по спинке дивана, затянулся, выдохнул из груди несколько колечек и ляпнул просто так, парадируя голос Фрунзика Мкртчяна:       – Ну давай как в «Кавказской пленнице». Невесту нужно украсть, сунуть ее в мешок и передать кунакам влюбленного джигита. Так требует обычай…       – Баран, – раздраженно фыркнул Пчёлкин, после чего потер переносицу пальцами, успокаиваясь. – Тебе с дедовской папахой еще и его маразм передался, что ли?       – А ты, отвергая, предлагай!       – Отвергаю, – Витя сложил руки крест на крест, – предлагаю – забить хер.       – Ну тогда иди и пакуй свадебный подарок, нытик. Все, отныне ты больше не Пчёла. Ты инфузория туфелька.       Компанию он Пчёлкину все же составил, засиделись они до полуночи, Витя, уже тепленький и граничащий с состоянием полу-тазика, категорически отказался ехать домой и заснул на диване, натянув на глаза папаху. Космосу, в прочем, домой не хотелось тоже. Хотелось побыть наедине со своими мыслями, решить, как выстраивать свою деятельность дальше так, чтобы вернуться в общую струю их бригады и не выпадать больше из реальности. Он долго кружил по улицам города, затем свернул в небольшой проулок, и впереди показался китайский ресторан «ХаоЧи» – замысловатые плетения разноцветных электрических лампочек на крыше, светящиеся красно-золотые иероглифы. Оставалось проскочить длиннющий участок на скорости, когда в поле зрения мелькнул белый плащ. Женщина, выскочившая на проезжую часть, отчаянно махала рукой. Площадка вокруг ресторана была ярко освещена. У затейливого навеса над парадным входом – рядок иномарок. На автобусной остановке, на стоявшей под открытым небом лавочке без спинки скорчился здоровенный мужик в черном плаще. Кроме него и женщины, никого поблизости не было. Космос остановился на скорости, послышался визг тормозов, и по инерции машина проскочила мимо лавочки метров на пятнадцать. Женщина в белом плаще тут же кинулась к нему, словно боялась, что он передумает и нажмет на «газ». Отчаянно стучали высокие каблуки, развевались полы длинного плаща. Она перешла на быстрый шаг, видимо, убедившись, что машина отъезжать не собирается. Под плащом, теперь Холмогоров видел, на ней было коротенькое платье, то ли черное, то ли темно-вишневое, по плечам рассыпалась волна темных волос. Симпатичная. Даже весьма. И, закурив, Кос неторопливо опустил стекло. Незнакомка наклонилась к нему, обдавая запахом духов и вина, на груди в свете фонаря остро сверкнуло белыми лучиками ожерелье – а грудь, насколько позволял судить глубокий низкий вырез, была весьма недурна. Лет тридцати? Или меньше? Голос девушки прозвучал совсем отчаянно и страдальчески:       – Как хорошо, что вы остановились! Вы нас в Приморский не сможете добросить? В общем, это было почти по дороге, не столь уж великий крюк. Выдержав театральную паузу, Космос спросил с хорошо рассчитанным равнодушием:       – Кого это – нас? Она была довольно пьяна, но на ногах держалась и себя контролировала. Показала на фигуру, успевшую к тому времени самым безмятежным образом перебраться из сидячего положения в лежачее: мужчина вытянулся во всю длину скамейки, обратив лицо к небесам, полы плаща свисали на обе стороны, руки скрещены на груди, а широкий галстук протянулся косой полосой, словно кровь из перерезанной глотки… Судя по всему, верзиле было хорошо и уютно, он уже никуда не стремился и ни малейшего неудобства испытывать не мог.       – Неужели не видите? – она показала назад. – Вот это именуется – беспутный муж. Холмогоров вскинул бровь, выжидающе глядя на прелестницу, и та расценила этот взгляд по своему:       – Дам вам пятьдесят баксов и плюс десятка, если потом поможете поднять тело в апартаменты. Там, в принципе, невысоко, третий этаж…       – Гусары с дам денег не берут.       – И что же мне делать? Холмогорова эта сцена начинала даже забавлять. Хоть какое-то разнообразие в его привычной рутине жизни.       – Дорогу покажете.       – Конечно! Только вы, пожалуйста, назад сдайте, надо же его погрузить… Кос кивнул и задним ходом подъехал к бесчувственным останкам. Вышел, критически обозрел лежащего с видом опытного грузчика, приготовившегося грузить тяжеленный платяной шкаф. Жлоб был тот еще, немногим уже и массивнее шкафа. На запястье поблескивали массивные золотые часы, на указательном пальце красовался огромный перстень с синим камнем – в общем, полный джентльменский набор.       – Можете без всяких церемоний, – посоветовала подошедшая брюнетка. – Кантуйте, как комод с клопами.       – Вот спасибо, – фыркнул Космос. – А то я уже намеревался в струнку вытянуться и белые перчатки натянуть… Примерившись, рывком вздернул пьяного со скамейки – на что тот никак не отреагировал, повиснув неподъемным кулем с картошкой. От ресторана доносилась негромкая приятная музыка, по пустой улице прокатил милицейский «уазик», заинтересованно притормозил на миг, но тут же отъехал. Закинув себе на плечо ручищу пьяного и вцепившись другой в широкий воротник черного плаща, Холмогоров головой вперед направил его в распахнутую дверцу. Послышался треск, воротник наполовину оторвался.       – Плевать, – прокомментировала брюнетка. – Неплохо было бы еще в грязи извалять, но не вижу я поблизости грязи…       – Дверь лучше подержите, – пропыхтел Кос, чувствуя себя крепостным казачком. Она с готовностью кинулась держать дверцу. Кое-как удалось запихнуть бесчувственного верзилу в машину – он по инерции пролетел вперед и с жутким звуком впечатался макушкой в противоположную дверцу.       – Плевать, – снова успокоила брюнетка. – Выдержит, даже синяка утром не будет, к сожалению… – шелестя разлетевшимися полами плаща, обошла машину спереди и плюхнулась на переднее сиденье. – Постойте минутку, покурю с облегчением. Не знала, что и делать – такси сейчас не вызовешь, мы в этом кабаке бываем редко, так что обслуга подсуетиться и не подумала…       – Вы что же, без машины?       – Обижаете, сударь… Во-он, мерседесовская необозримая корма. Только у меня к вождению – ни малейших способностей, а сокровище и самокат не сможет вести…       – Не боитесь, что угонят?       – Новый заставлю купить, – она вынула длинную коричневую сигарету, повозилась с дверцей. – Вы не в карман ко мне лезете? Холмогоров недовольно фыркнул:       – Ваш плащ рычаг передач закрыл…       – Пардон, было похоже… Вы, часом, не гангстер?       – Маньяк Щекотало, – отозвался Космос спокойно. – Из него сейчас наделаю котлет, вас охально обижу, завезя на Обводной канал…       – Сударь, да вы же проникли в мои девичьи мечты… – она смотрела с широкой хмельной улыбкой, склонив голову к его плечу. – Телепат вы, что ли?       – Едем?       – Не спешите вы, дайте даме блаженно покурить в приятном сознании того, что кончились ее беды… – девушка умело и неторопливо пускала дым. – Это называется – женщина в кои-то веки выбралась провести приятный вечер с медленными танцами, свечами на столике и экзотическими яствами. И оказалась перед необходимостью волочь пьяное сокровище, как Прасковья с рыбоконсервного комбината… В ее голосе звучала нешуточная обида. Космос же изучал ее.       – А я думал, телохранители имеются…       – Зря думали, – сердито откликнулась она. – Конечно, есть куча дармоедов, только и знают, что просить прибавки да глазами меня трахать, но как по закону подлости, когда они нужны, их никогда нет… Клятвенно обещало сокровище на сей раз не нажраться и отвезти домой в лучшем виде… Полулежащий на заднем сиденье пьяный муженек вдруг стал издавать длинное ритмичное мычание. Холмогоров оглянулся.       – Не обращайте внимания, – отмахнулась брюнетка. – Это мы так с большим чувством и неподдельной экспрессией исполняем русские народные песни. Насколько могу судить, сейчас звучит «Ой, мороз, мороз…». А, может, «Одинокая рябина». Похоже?       – Ничуточки.       – Зато он полагает, что душевно и красиво поет… Погодите, сейчас плясать будет. Сзади и в самом деле послышалось несколько глухих ударов.       – Ну вот, я предупреждала. Ноги сами в пляс пошли… Да не дергайтесь вы… Дайте насладиться кратким мигом свободы. Не так уж часто и выпадает – мы ж ревнивые до одури, одной и шагу ступить нельзя. Как мне говорил один дельный врач: неминуемую импотенцию непременно сопровождает ревность. Не ошибся ничуть. Не оглядывайтесь вы, он реальности уже не воспринимает и до утра ни за что не очнется. Хоть вы меня насилуйте прямо здесь.       – Заманчивое предложение, – хохотнул Кос. Великолепные ноги в алых ажурных чулках открыты на всю длину, бархатное платье, оказавшееся-таки темно-вишневым, было невесомым, при малейшем движении колыхалось облачком и выглядело совсем простеньким – но это и была та простота, которая стоит огромных денег. Лицо кукольное, глаза с поволокой, пухленькие губы – обиженная в усмерть на мужа барышня была очаровательна, и у Холмогорова поневоле зашевелились крамольные мысли.       – Нахал, – сказала она беззлобно. – Это не предложение, а метафора. Или я вас ухитрилась в момент очаровать?       – А вдруг?       – Ничего удивительного, я так почему-то на всех действую, карма у меня такая… Выбросив сигарету в окошко, брюнетка наклонилась к нему, щекоча подбородок пышными волосами, шумно и бесцеремонно потянула носом воздух. Космос медленно вдохнул горьковато-нежный запах духов.       – Вы мне тоже глубоко симпатичны. Что ж, можем ехать! Она так же резко отстранилась, а Холмогорову на это мгновение стало жарко. Опустив руку к рычагу, нечаянно, видит бог, задел ее ногу, торопливо отдернул ладонь.       – По-моему, это называется – переключать коленку и гладить ручку передач?       – Честное слово, нечаянно…       – А вы смутились, – рассмеялась она звонко и весело. – Приключения любите? Может быть, я ваше приключение, а может, и нет… Классовой ненавистью не страдаете, надеюсь? Потому что женское кокетство от размеров состояния не зависит, все мы одинаковы… Какое-то время он молча вел машину по длиннющему проспекту, пустому и безмолвному, как лунная поверхность. Сзади беспрестанно мурлыкало «сокровище», брюнетка, закинув ногу на ногу, дымила, как паровоз.       – Взвешиваете шансы? – спросила она вдруг насмешливо.       – Нет, – честно отозвался Кос. – Плыву по течению.       – Ого, это, по крайней мере, честно… Это мне нравится… А притормозите возле этих ларьков. Хочу выпить.       – Там же сплошной суррогат…       – И прекрасно! У меня ностальгия. Я хочу чудить, в кои-то веки еще выпадет такая возможность? Неужели вы меня не поймете? Не хочется вам иногда тряхнуть стариной? Сходите, купите пару огнетушителей, только смотрите, не особенной уж дряни, непременно пару, я вам фокус покажу. У вас деньги есть? Отлично, у меня в кармане ни гроша, как барышне и положено, а у сокровища по карманам шарить не комильфо. Я вам потом отдам. Ах, да… Гусары ж денег с женщин не берут! Космос покачал склоненной на бок головой, усмехаясь, на всякий случай выдернул ключ зажигания и вылез.       – И закуску погрубее, а-ля мужик! – крикнула вслед брюнетка. Когда он вернулся с двумя бутылками так называемого ликера и пачкой печенья, брюнетка, привалившись к дверце и закинув ноги на водительское сиденье, бесцеремонно листала его права, извлеченные из бардачка. Убрала ноги, ничуть не смутившись:       – Любопытство кошку сгубило… Будем знакомы, гусар Космос, меня зовут Маргарита, – она лихо скрутила пробку с бутылки и сделала несколько добрых глотков, капая на грудь, на ожерелье. Передернулась. – Фу, дрянь… Но пробирает. Ничего вульгарнее печенья не было?       – Увы.       – Ливерной бы колбаски, поломанной на газетке… Итак, вот тебе обещанный фокус… Она распечатала вторую бутылку, перегнувшись через сиденье, протянула ее назад, словно соску давала младенцу. Беспробудно дрыхнувший муженек, едва горлышко уперлось ему в губы, встрепенулся, не открывая глаз, протянул лапищу, сгреб бутылку так, что показалось на миг, будто она сейчас со звоном лопнет, полусогнувшись в неудобной позиции, высосал все до капельки, выпустил сосуд, который Космос едва успел подхватить, и вновь рухнул на сиденье, замурлыкал, прихрапывая.       – Каков? – с оттенком некоторой гордости похвасталась Рита. – Не беспокойся, говорю тебе, не очухается до утра – но сосать будет на автопилоте, сколько ни подноси… Уникум. Кунсткамера на дому. Пойдем вон там посидим? – и, открывая дверцу, ухмыльнулась: – Только не прими это за намек, уж под кустами-то я барахтаться не собираюсь, не стоит доводить прогулку в народ до такого абсурда… Холмогоров направился следом за ней к валявшимся возле густых зарослей бетонным блокам, ощущая скорее любопытство – чем это все кончится? Независимо от того, выгорит или нет, приключение, что ни говори, с капелькой романтики… Вокруг валялось неисчислимое количество пробок, газетных обрывков, пустых оберток от шоколада, в лунном свете тускло поблескивали россыпи стеклянного крошева. Дальше, за кустами, лежали на воде длинные желтые отблески фонарей, словно огромное морское чудовище темнел Обводной канал, а на той стороне светились бело-синие фонари вдоль ограждения и сиял окошками длинный ряд девятиэтажек. Рита, подстелив полы плаща, непринужденно уселась на пыльную бетонную глыбу, отхлебнула из бутылки и подняла на Космоса глаза:       – Слушай… Если ты криминальный мальчик, давай попросту – забирай все эти побрякушки, – она тряхнула длинными тонкими пальцами, и камни в перстнях сверкнули разноцветными лучиками, – и сваливай. Орать не буду, а приметы дам чужие – плевать, все застраховано, да и муженек будет во всем виноват, новые купит, как миленький… Космос поднял ее с бетона и, просунув ладони под плащ, обняв тонкую талию, притянул к себе. Она обмякла в его объятиях, не протестуя и не вырываясь, припала к губам. Тело было жарким и хрупким, в его руках покорно замерла определенно изголодавшаяся женщина. Прошло довольно много времени, прежде чем они оторвались друг от друга, чтобы перевести дыхание.       – Кажется, я тебя зря заподозрила… – проговорила она, чуть задыхаясь. – Целуешься бережно… Отпусти, я глотну твоей дряни… Тебя дома не потеряют?       – Некому, – хохотнул он.       – Удивительно. Такой мальчик – и некому. Ну и прекрасно, ты на сегодня – мое приключение, если ничего не имеешь против… Ты же не моралист?       – Пожалуй, нет, – Холмогоров приземлился рядом, поправив подол своего черного плаща. – Только одного не пойму…       – Объясню, – Маргарита плавно взмахнула рукой. – Родной муженек, чтоб ему сдохнуть, сам трахает раз в год, а в остальное время пускает по пятам хвостов, чтобы блюли нравственность, микрофоны, гондон, в пудреницу подкладывает. А в том кругу, где имеем счастье вращаться, сплошь и рядом не с кем прокрутить любовь. Пользовалась пару раз мальчиками по вызову, но от них такая тоска… Как роботы. Ты вообще кто?       – Сын астрофизика, – улыбнулся Космос.       – Поэтому и имя такое красивое. А если серьезно… Чем по жизни занимаешься?       – Владелец спортивного клуба. Так пойдет?       – Да я сразу поняла, из какого ты теста. Удостовериться хотела.       – И как? Удостоверилась?       – Ты отличаешься… Может, потому что молодой еще. И все равно замашки у тебя не наглые, нет этой напыщенности… Выпьешь? Мысленно махнув рукой, он глотнул приторно-сладкой дряни несомненно химического происхождения – от пары глотков не развезет, в бардачке валяется пара мускатных орешков. Активист постарался. От канала тянуло промозглой сыростью, Рита зябко поежилась, запахнулась в плащ:       – Сто лет так не сидела… Благодать какая.       – Не замерзнешь?       – А, сейчас допьем и поедем… Ты не бойся, этот обормот и в самом деле не проснется, хоть из пушки пали.       – Послушай, а ты-то кто?       – Какая разница? – усмехнулась она. – Случайная подруга сына астрофизики, выпорхнувшая на часок из золотой клетки…       – А он? – Холмогоров кивнул в сторону «Линкольна». Она стоял в тени, поодаль от фонарей, метрах в пятидесяти.       – Крутой мэн, разве не видно? – в ее голосе прозвучала неподдельная тоска. – До определенного момента держался, а потом вдруг резко слетел с резьбы – деловитости все меньше, а водочки все больше, сил уже нет… Поедем, может? Сейчас допью только… – Рита закинула голову, вливая в себя остатки бледно-розовой жидкости. Поблизости затрещали сухие кусты. Космос поднялся с бетона, сунув руки в карманы брюк, инстинктивно заслонил спиной пьяную брюнетку, наблюдая, как волчьей вереницей из кустов вынырнули подростки. Типичное соплячьё в кожанках и спортивках. Острый взгляд Холмогорова насчитал шестерых. Молодые волчата держали курс прямо на бригадира и его спутницу, старательно притворяясь, будто и не замечают их, но передние очень уж многозначительно захихикали, а замыкающий, тащивший на плече длинный магнитофон, громко запел нарочито гнусавым голосом:       – И не забыть тот первый ра-а-аз. С тех пор ты стала всем доступной – просто шлюха первый класс!.. Шпана остановились полукругом метрах в десяти от них, тот, что волок магнитофон, поставил его на землю, поддернул штаны, с наглой ухмылкой созерцая парочку. Рита, глядя на них без малейшей тревоги, вдруг громко крикнула Космосу:       – Смотри, как поздно деточки гуляют, о чем только родители думают…       – Эй, мужик! – нарочито равнодушным голосом окликнул Коса один. – Ты сам слиняешь или ускорение придать? За себя Холмогоров не боялся, и хорошая драка была делом привычным, хоть и подзабытым. Врезать бутылкой по бетону, потом вмазать «розочкой» по роже первому попавшемуся – да как следует, чтобы кровь брызнула. Врезать еще одному-двум под истошные вопли порезанного – и дело в шляпе.       – Иди в машину, – спокойно кинул девушке он. Наметил жертву и ждал.       – Ну ты не понял, дядя? – окликнул тот же отрок. – Телка остается, ты сваливаешь.       – Бог ты мой, Космос… – протянула Маргарита беззаботным тоном. – До меня, кажется, начинает мучительно доходить… Неужели они ко мне питают сексуальный интерес? Быть не может! Какие страсти! Она поднялась, распахнув плащ, преспокойно держа руки в карманах, сделала пируэт, так что полы плаща разлетелись, волной метнулись волосы, и кто-то из подростков, не удержавшись, громко причмокнул.       – Тысячу извинений, прелестное дитя! хороша Маша, да не ваша. Вот его, – брюнетка указала пальцем на Коса. – Так что возвращайтесь к онанизму, проще будет. Холмогоров стиснул челюсть до скрежета – все девчонки такие дуры или как? Напряг мышцы, процедил сквозь зубы:       – Умолкни и иди в машину. Я разберусь.       – Веселая соска попалась, – прокомментировал тот, что с магнитофоном. – Такую и драть веселее!       – А у тебя уже драчилка встать пытается? – фыркнул Космос.       – Пососет – встанет! Шеренга колыхнулась – они двинулись вперед… Два громких сухих хлопка прозвучали одновременно с дребезгом – это брызнул кусками пластика стоящий на видном месте магнитофон. Третий выстрел. Один из подростков заорал, хватаясь за бедро. Их словно вихрем расшвыряло – метнулись прочь, вопя от страха. Последним ковылял, высоко подбрасывая раненую ногу, тот, что назвал Маргариту веселой соской. Четвертый выстрел. Рита пошатнулась, наблюдая, как опускается рука Холмогорова, сжимающая свой незаменимый ТТ-шник. Вдалеке отчаянно хрустели кусты – судя по звукам, противник покинул поле боя в полном составе и отступал в совершеннейшем беспорядке.       – Как весело с тобой, Космос! Надеюсь, это были резиновые пули, да? Холмогоров схватил ее за руку и поволок к «Линкольну». Маргарита хохотала и кричала:       – Жизнь прекрасна и удивительна! Хрустнули, подломившись, высокие каблуки, она небрежными взмахами ног сбросила туфли и шлепала босиком. Кос затолкал ее в машину, обежал капот, прыгнул за руль. Вставил ключ зажигания, когда брюнетка прильнула к нему, жадно поцеловала в шею, рассмеялась:       – Я тобою покорена! – и оглянулась назад: – Маэстро, промычите марш Мендельсона! Спящий жизнерадостно храпел. «Линкольн» через двадцать минут затормозил возле самой обычной на первый взгляд панельной девятиэтажки.       – Удивляешься? – предугадав реакцию Холмогорова, улыбнулась Рита. – А нечему здесь удивляться – пусть дурачки в дворянских гнездах обитают, их там и спалят, если что вдруг… Подошла к железной двери подъезда, привычно набрала код.       – Заноси болезного! Можешь его пару раз приложить фейсом о ступеньки, плакать не буду… Однако Космос из жалости старался, как мог, чтобы не уронить бесчувственное тело, время от времени разражавшееся утробным ритмичным мычанием. В обширной прихожей он остановился с грузом на плече, ожидая ценных указаний. Рита, захлопнув дверь, щелкнула выключателем, и тускло загорелся светильник.       – Опускай. Башку набок положи, он, вообще-то, не блюет, но на всякий случай… Захлебнется еще. Космос присел на корточки, почему-то захотелось рассмотреть, наконец, лицо будущего рогоносца – лет тридцати пяти, надо признать, физиономия волевая и мужественная. Вернее, безусловно бывает таковой в трезвом состоянии… Бабам должен нравиться.       – Пошли, – ее ладошка требовательно обхватила запястье Коса.       – Куда?       – За мной, – она первой вышла на лестничную площадку, захлопнула дверь и отперла соседнюю квартиру. Усмехнулась. – Это у меня такой маленький будуарчик… Входи смело. Меж квартирами есть дверь, но мы сейчас замочек заблокируем и будем, как на необитаемом острове… Холмогоров вошел, скинул ботинки и плащ. Рита мягко подтолкнула его в лопатки.       – Ты плюхайся прямо на ковер, сам видишь, мебели нет, когда я здесь, жизнь на полу главным образом и протекает… Кос опустился в длинный густой мех, огляделся. Огромный телевизор стоял прямо на полу, в уголке, рядом – черный музыкальный центр из нескольких блоков. Больше ничего в однокомнатной квартире и не было – только картины по стенам. Он попытался определить, где тут дверь меж квартирами, но не смог ее высмотреть – видимо, искусно замаскирована. Рита со стаканом в руке опустилась рядом с ним, утонув в пушистом мехе, положила голову ему на бедро, задумчиво глядя в угол. В такт учащенному дыханию колыхалось ожерелье, разбрасывая бриллиантовое сияние. Она повернула голову, снизу вверх лукаво взглянула в синие Холмогоровские глаза:       – Я очарована вами, сын астрофизики.       – Уже присмотрелась?       – Ага. Теперь бы хотелось прикоснуться. Расстегнула ему пару пуговиц и прижалась щекой к его голому животу, царапнув кожу вычурной сережкой. Сейчас она была совсем другая – тихая, неторопливая в движениях, расслабленная. Космос коснулся ее груди под тонким бархатом, зажмурившись от приступа извечного мужского самодовольства. Как выражал голубую мечту в лучшие годы циник Пчёлкин – высший кайф в том, чтобы поиметь очаровательную женщину, когда за стеной дрыхнет муж… Рита вдруг дернулась, словно подброшенная беззвучным взрывом, вцепилась в его плечи, опрокидывая на себя, прижалась, обеими руками обхватив его за шею так, что перехватило дыхание. Стакан улетел куда-то, но упал в пушистый мех и не разбился. Ухо защекотало частое жаркое дыхание, узкие ладони метались по его телу, царапая кольцами, срывая рубашку. Одна за другой отлетали пуговицы. Кос только последовал за порывом страсти, когда в ухо ворвался стонущий шепот:       – Снимай платье… Рви! Рви его к чертовой матери, я тебе говорю! Рви в клочки! Секунду поколебавшись, он рванул тонкий бархат, послушно расползавшийся под пальцами, как паутина. Она была чертовски голодна, что нетрудно определить опытному мужику, не стремясь к долгим ласкам, заставила побыстрее взять ее и навязала бешеный ритм, самый примитивный, бесстыдно простой, подстегивая отчаянными стонами, и очень быстро замерла под ним, вскрикнув, расслабленно вцепившись ногтями в его спину. И, едва отдышавшись, вновь обхватила за шею – на этот раз все происходило медленнее, нежнее, она словно бы оттаивала, неспешно пробовала, на что он способен, казалась ненасытной, овладела им настолько, что он потерял всякое представление о времени, а мир состоял из дикого, пронзительного наслаждения… Космос лишний раз убедился, как опасно заранее тешить свое самомнение. Рита вычерпала его до донышка – но опустошенность тела вовсе не сопровождалась опустошенностью души, он с полным на то правом ощущал себя равноправным участником приятной обоим игры, он не зависел от нее ни в чем, и она осталась довольна. Есть от чего почувствовать себя настоящим мужиком – если откровенно, впервые за последний год. Хоть и по воле случая, но все-таки именно он оказался с потрясающей женщиной, безвольно лежащей сейчас в его объятиях. Он громко фыркнул.       – Ты чего? – прошептала брюнетка утомленно-счастливым голосом.       – Самая настоящая сцена из анекдота, – Кос нашарил пачку сигарет посреди мягчайшего меха, в котором рука тонула чуть ли не по локоть. – Ты мне своей сережкой весь живот расцарапала…       – Серьезно?       – Ага.       – Ну, прости… – она гибко извернулась, склонилась над ним и, едва уловимо прикасаясь, прошлась губами по царапинам. – Тебя хоть никто осматривать не будет. А меня порой осматривают, знаешь ли. Поставив голой под люстру.       – Скотина.       – Не то слово.       – Нет, серьезно? Осматривает?       – Еще как, скрупулезным образом, когда взбредет в голову, что на его собственность покушались. Все бы ничего, если бы он параллельно с этим еще бы и как следует исполнял супружеский долг. Шлюх в сауны таскать, конечно, проще – они ничуть не протестуют, если опадает достоинство уже через минутку, им работы меньше, а деньги те же…       – Погоди, – Кос осмотрел валявшиеся клочки бархата и набухавшие на ее шее обширные засосы. – Как же ты завтра с такими украшениями…       – Как приятно, что ты о моей репутации заботишься… – она уютно примостила голову у него на животе, как на подушке. – Глупости. Сегодняшний концерт мне на руку. Завтра все эти клочки будут валяться по той квартире. Мне не составит труда убедить, что он вчера самым хамским образом меня изнасиловал. Холмогоров усмехнулся:       – О женщины, вам имя – вероломство…       – Побывал бы на моем месте, еще не то выдумал бы… Тебе не нравится разве, что у меня будет пара недель относительной свободы, а? Боже мой, Космос, я в тебе разочарована, обольстил изголодавшуюся женщину и намерен порвать безжалостно?       – Отнюдь.       – Прости меня за цинизм, но в моем положении удачный любовник – роскошь, которой не бросаются. У меня на тебя виды, сын астрофизика. Тебя такая откровенность, часом, не пугает?       – Нет, – ответил он честно.       – Принято. Только рубашку я тебе непременно подарю – все пуговицы оборвала, свинюшка изголодавшаяся, неудобно даже.       – Ерунда. Иные женщины после долгой и бурной близости теряют все обаяние, оборачиваясь раскосмаченными ведьмами. Маргарита к таковым, безусловно, не относилась, выглядела все также свежо и очаровательно.       – Оставь адресок своего клуба. Куплю абонемент на днях. Ты же не против?

***

      – Ты такая красивая, сестренка... – искренне отозвался Фил. У него не удавалось раньше увидеть свадебное платье Женьки, именно поэтому сейчас он впервые лицезрел его на девчонке.       – Спасибо, – улыбнулась Филатова искренне. В белом платье, выгодно подчеркивающем ее фигуру, она действительно была обворожительна.       – До сих пор не верится, что ты вперед всех выскакиваешь замуж, – брат старался, чтобы этот комментарий прозвучал максимально беззаботно. Сегодняшний долгожданный день наконец наступил. Женька молчала с утра, стараясь не нарушать величия момента бытовыми, обыденными фразами. Старалась сосредоточиться на этом поворотном моменте в своей судьбе. Уже сегодня. И обратного пути уже не будет, да и не нужно. Почему-то сейчас, именно в эту минуту, не верилось, что ее будущий муж – ее же бывший преподаватель. Тот, который выбесил ее с первой же встречи. А потом растопил ее сердце. А теперь Женька самая счастливая на свете. И она хотела делать Вадима счастливым, стать для него радостью и наслаждением, верной женой… Тоша глядела на роскошные кудри невесты, подрагивающие в кольцах, рассыпанные по плечам.       – С волосами что делать будем?       – Давай заколем, – предложила Филатова и бросила через плечо в коридор: – Мам, машина будет через минут двадцать уже!       – Ой! – заметалась Ольга Николаевна. И ее заносило по всей квартире. Без конца трещал телефон. Девушки суетились около зеркала – пока Женька подводила ресницы и третий раз в жизни выводила аккуратные стрелки, Тоша конструировала на ее макушке аккуратную башенку. Кто-то позвонил в дверь. Открыла Ольга Николаевна, сразу завиноватилась, что ничего не успевает. В квартиру завалились всей толпой Марина с Машкой, а за ними Дунаев.       – Смотри, – Антонина заставила Женьку оглядеть себя со всех сторон. Филатова взглянула на свое отражение: получилась вполне себе красивая прическа, несколько тонких вьющихся прядей, ниспадающих у висков, легкий макияж на лице, а на шее поблескивал небольшой кулон с простым, но симпатичным камнем.       – Ольга Николаевна! А где фата? Филатова-старшая внесла на руках тонкую фату, метнулась к тумбочке, стоящей около зеркала, и достала из верхнего ящичка небольшую коробочку. Аккуратно сняв крышку, она выудила на свет красивую заколку в виде белого лепестка, заколола фату на затылке невесты и улыбнулась дочке в отражении:       – Вот, теперь ты полностью готова. У Женьки вдруг от волнения засосало под ложечкой. Но ведь у нее нет причин нервничать! «Тебе нечего бояться», – сказала она себе.       – Волнуешься? – Тоша накрыла ее плечи руками в успокаивающем жесте. Женька вытянула перед ней ладонь, и блондинка увидела, как ее пальцы подрагивают от волнения. Ольга Николаевна мягко рассмеялась, сжав своей ладонью ее руку.       – Это, доченька, обычное дело. Когда твой муж прижмет тебя к себе и поцелует в ЗАГСе, все как рукой снимет. Он ведь любит тебя, а это главное.       – Да… Конечно. Женька просунула ножки в белоснежные лодочки и вышла к гостям. Как только она шагнула в коридор, присутствующие ахнули в восхищении, а Дунаев поднялся с табурета около трюмо, поправил костюм и улыбнулся, протягивая подруге букет ее любимых белых тюльпанов.       – Ты прекрасно выглядишь, кареглазая, – от чистого сердца признался он, коснувшись поцелуем тыльной стороны ее ладони. Женька кивнула, чмокнув его в идеально гладкую щеку.       – Наслаждайся моментом, – Машка потрясла Андрея за ладошку, заставляя опустить к ней удивленный взгляд. – Скоро тетя Женя будет целовать одного дядю Вадю.       – Так, кареглазая, не теряем времени, – Дунаев в шутку обхватил девчонку за плечи, направляя в сторону комнаты. – У нас еще есть четверть часа. Женщины тихонько рассмеялись, а потом затихли, глядя на молодую невесту. Каждая думала о своем. Но размышления прервались резким трезвоном, топотом за дверью и сигнальным зовом машин со двора. В дверь продолжали неистово тарабанить. Наконец, в прихожую с шумом и хохотом ввалились Вадим, Игорь и Космос, единственный, не считая Фила, кто выразил желание участвовать в выкупе невесты. Белый и Витя ожидали в машине внизу. Тоша, Марина и Ольга Николаевна встретили мужчин крепкой стеной, не давая пробиться к Женьке. Игорь искал легкие пути и повышал цену, намереваясь огородить Малиновского от выполнения заданий, но женщины так просто сдаваться не собирались. Женька, охраняемая Дунаевым и малышкой Машкой, смеялась за дверьми комнаты. Но было в этом смехе что-то тревожное. Андрей наблюдал за такой красивой подругой, поджимая в улыбке губы.       – Кареглазая? Филатова обернулась к другу.       – Ты чего какая напряженная? Ее улыбка тут же стерлась ластиком. Девушка покосилась на замершую около окошка Машку, которая разглядывала с высоты птичьего полета блестящие красивые машины под окнами. Смеялась с того, как высокий светловолосый дяденька в сером пиджаке нервно курит и пинает мыском ноги колеса машины.       – Я очень виновата перед Вадимом… – понизив голос до полушепота, призналась Филатова.       – В чем виновата? Ты чего натворила, кареглазая? Она в двух словах поведала, как обвинила его в старых грехах, которые и не грехи вовсе… И что, чтобы убедить ее, Малиновскому пришлось пообщаться с бывшей женой… И Женька чувствовала, что он будто на каком-то подсознании считает ее виноватой. Будто вынудила его.       – Брось. Он взрослый человек, не стал бы он слаживать с девчонкой таким способом и уж явно бы, если бы не посчитал нужным, не пошел бы к бывшей. Это был только его выбор.       – Да я дура просто… – всплеснула руками Женька и в бессилии опустила их. – Я ж вовремя заткнуться не умею…       – Не умеешь.       – И подозрения свои засунуть куда подальше не умею…       – Не умеешь.       – И вообще я...       – Стервочка.       – Дунаев!       – Ладно! Ты объясни по-человечески – что ты сделала такого, что могло пошатнуть ваши отношения? Вы ж даже не ругались, вроде, никогда. Ну, за исключением первого года учебы… Конфликт между будущими супругами действительно произошел всего пару дней назад. Женька по обыкновению сидела в кабинете Малиновского, наблюдая за Вадимом. Тот быстро заполнял необходимые документы, полностью погрузившись в процесс и не замечая нежного взгляда Филатовой. Отвлечь его от бумажек смог только стук в дверь. Лиза-вестник тревоги.       – Юрич, тут… Она не успела ни договорить, ни посторониться – ее буквально сдвинули с места, оттолкнув от двери, и в кабинет ворвалась Яна. Малиновский аж на месте подскочил, и Женька по инерции – тоже. Она еще понятия не имела, кто эта женщина, но напряженные волны, исходящие от мужчины, заставили напрячься и ее.       – Спасибо, Лиза, – сухо кивнул регистратору Вадим. А сам буравил взглядом насквозь бывшую жену.       – Нам срочно нужно поговорить. Наедине, – нажала она на последнее слово. – Может эта сестричка оставить нас? Женькины брови взлетели вверх. Вадим отчеканил:       – Это не сестричка. А моя будущая жена.       – Перешел на малолеток? Малиновский, да ты плут.       – Заткнулась бы ты, – процедил он сквозь зубы и тут же прикусил язык. Показывать себя Женьке таким он не хотел. Поэтому обогнул рабочий стол, мягко обхватил невесту за локоть и кивнул: – Малыш… Нет, он нисколько не стеснялся выражений, поэтому Яна нарочито громко фыркнула:       – Малыш, выйди, не понятно, что ли?..       – Мне? – рыкнула Филатова. – Непонятно. А когда мне непонятно – я начинаю злиться.       – Малиновский, у меня беда! Ты можешь потом разобраться со своими бабами, в конце концов! – воскликнула Яна, полностью игнорируя выпад Женьки. Атмосфера накалялась стремительно, и мужчине это не нравилось. Очень не нравилось. Особенно терять контроль над ситуацией. Никогда не думал, что придется буквально стать яблоком раздора. Поэтому легонько подтолкнул Женьку в сторону двери, взывая хотя бы девчонку к здравомыслию.       – Жень, я прошу. Попросил – получай. Филатова, готовая взорваться, подобно бомбе, застучала каблучками и хлобыстнула дверью с такой силой, что потолку было в пору осыпаться. Вадим на пару секунд зажмурился, сжимая кулаки, затем взглянул на Яну.       – Тебя каким шальным ветром принесло?       – Мне нужна помощь. Вернее, мне нужен ты.       – Звучит не очень привлекательно. Может, не стоит продолжать?       – Ксюша тяжело больна! Ей с каждым днем только хуже! Ей необходимо переливание... Ни моя кровь, ни кровь того не подходит... Малиновский, какая у тебя группа? Женька, замершая за стеной около двери, прижала кулачок к губам. Все происходящее и услышанное казалось ей какой-то страшной шуткой. Ксюше становилось хуже с каждым днем. Уже больше недели девочка мучилась от пневмонии. Филатова читала и знала, что известный корифей педиатрии в 50-х годах написал в своей диссертации, что при коревой пневмонии в особо тяжелых ее случаях хороший терапевтический эффект может дать переливание крови. У Ксюши была третья отрицательная. И через пару секунд гробового молчания из уст Малиновского вылетело: «У меня третья отрицательная». Потрясающе. У Женьки будто все оборвалось внутри. Это. Просто. Идиотская. Шутка. Судьбы. Это просто… просто полный… В груди появилось дурацкое чувство, колющее и дрожащее. Сердце сжал чей-то гигантский кулак и потянул его вниз живота. Там размозжил, выжал и… оно будто умерло.       – Может, я ошиблась… Может, это все-таки ты?.. – приглушенно доносился голос Яны. – Помнишь, тогда, в конце декабря…       – Замолчи. Вот просто заткни свой рот и не смей этого даже предполагать… – пробасил в ответ Малиновский.       – Может, это просто совпадение… – лицо Дунаева оставалось непоколебимым. – Даже если и его эта дочь, как это скажется на вашей семейной жизни? Он ведь не собирается что-то иметь с бывшей…       – Сейчас я понимаю это… Но позавчера это настолько не уложилось в моей голове, что…       – Ты опять набедокурила и сказала ему какую-то гадость. Кареглазая, когда ты повзрослеешь? Игорь повышал ставки. Слышно было, как мужики пытались прорвать блокаду. Женька тяжело вздохнула и вышла сама.       – Берите даром. Мужская половина обалдело охнула. Вадим, кажется, напрочь забыл все последние недомолвки и даже это вгорячах брошенное Женькой: «Может, мы поторопились». Навстречу к нему плыло белоснежное облачко, светящееся от приятного волнения и переливов шелковых лент на корсете, и мужчина завороженно ловил ее движения.       – Такое не продается, – завороженно глядя на девчонку, сглотнул Игорь, в один глоток осушив бокал шампанского. – Да, Малина, урвал – так урвал.       Проехав Троицкий мост, который соединил Петербургский остров с Дворцовой набережной, караван машин затормозил на бетонированной площадке. Южный берег Петровской набережной украшал дворец бракосочетания, возвышавшийся на участке с видом на Летний сад и старинные дома на другом берегу Невы. К дверям загса по двое и группами стягивались нарядные люди, по большей части молодые. Почти у всех в руках букеты цветов, свертки и коробки. Приходящие искали и находили знакомых, сколачивались в кучки, весело болтали. Некоторые, как Пчёлкин, маялись сами по себе, курили. Пока все гости со стороны жениха облепили будущих молодоженов, в особенности Вадима, Женька урвала несколько свободных минут, кивая благодарно на поздравления, выползла из плотного кольца и нашла глазами Андрея. Он на пару с бригадирами, Тошей и Ольгой Николаевной доставали из «Линкольна» коробку с шампанским и уже разливали игристое по фужерам – зарядиться-то нужно перед таким торжественным моментом! Ольга Николаевна слишком растрогалась, утирала платочком подступившие слезы, и Витя, будто готовый разделить с ней каждую слезинку, приобнимал женщину за плечи и прижимал к себе.       – Ладно вам плакать, теть Оль. Радость же. Поздравляю вас. И Женька как раз появилась в поле его зрения. У Пчёлы аж скулы свело. До боли. Слишком красивая. Слишком…       – Дунаев, ты мне нужен! – Филатова схватила друга за предплечье, понизила голос: – Надо на перекур. Сейчас сдохну от волнения!..       – Ай момент! – оповестил Андрей всех приближенных. Похлопал себя по карманам пиджака. – Ля, кареглазая, а папиросы-то тю-тю… Пчёл, угости сигареткой? Витя распахнул пачку неизменного «Самца», а сам смотрел только на Женьку.       – Ты сегодня очень красивая, – искренне признал он. Девушка смущенно улыбнулась, ощущая, как ее потряхивает. Оглянулась на Малиновского. Тот еще не успел обнаружить пропажу, пожимал каждому гостю руку и принимал поздравления.       – Дунаев, резче…       – Три стрельну, – подмигнул Вите Андрей.       – Валерка! – Женька обернулась на брата. – Паспорт у тебя? Фил, проглатывая большой глоток шампанского, кивнул, хлопнув себя по левому карману. Женька выдохнула, подхватила под руку Андрея, и они отошли на безопасное расстояние – подальше от посторонних глаз. Дунаев, пользуясь случаем, сгреб девчонку в охапку и уткнулся носом в ее макушку, вдыхая цветочный аромат ее волос. Руки мягко и плавно гладили ее плечи.       – Давай успокаивайся. Все пучком. Скоро женой станешь.       – Меня сейчас стошнит от волнения… Андрей поджег ее сигарету и буквально вставил фильтр в ее губы. Филатова затянулась и закашлялась.       – Так, сегодня ты точно на взводе. Ты чего? Может, тебе валерианку накапать, а? Кареглазая, не пугай давай, это уже ненормально. Она снова затянулась, но дрожать не перестала. Дунаев стянул с себя пиджак и накинул ей на плечи.       – Спасибо.       – Докуривай, – он сверился со временем на наручных часах. – И погнали, у вас регистрация скоро. Вадим огляделся в поисках невесты. Несмотря на высокий рост, он даже приподнялся на носочках. Все ее друзья и близкие уже толпились рядом с гостями с его стороны, а Женьки не было. Какой-то маленький неприятный червячок завозился прямо в сердцевине груди. И тут люди расступились, в поле зрения показалась Филатова, которую за руку, будто прямиком к алтарю, вел Дунаев. Улыбнулся Малиновскому, передавая ладошку Женьки в его ладонь.       – Вверяю в ваши руки, Вадим Юрич. Вероятно, взгляд Пчёлкина в тот момент, когда молодожены уже стояли на пороге дворца в ожидании сотрудницы загса, был нехорош. Парень стоял и ненавидел эту толпу, с суетным любопытством рассматривавшую будущих Малиновских. Вадим улыбался, и на это у него были вполне оправданные причины. Он улыбался почтительно, можно даже сказать, по-детски счастливо. Его широкая улыбка была суррогатом собачьего счастья. Преданную и любящую собаку приласкали, осчастливили, и теперь она в знак благодарности весело и искренно виляла хвостом. Черт, Пчёлкин, заткни свой поток желчи! Он поглядел на Женькино пылавшее счастьем лицо, на глаза, полные счастливой, удовлетворенной любви, и сердце его сжалось от страха за будущее этого хорошенького, счастливого существа. И перевернулось от чувства, которое нельзя назвать ни жалостью, ни состраданием, потому что оно было сильнее этих чувств. Космос покосился на Пчёлу, отмечая его резко поменявшееся лицо. Было оно бледным и не совсем здоровым даже. Голова его действительно трещала от вчерашней попойки, и Витя то и дело поглядывал, не дрожали ли его руки, держащие бокал шампанского... На душе Пчёлкина было скверно и жутко, как в лесу в дождливую осеннюю ночь. Досадно, противно, жалко... На сердце скребли кошки, напоминающие несколько угрызения совести. Там, в глубине, на самом дне души, сидел бесенок и упрямо, настойчиво шепчет Вите, что если брак Женьки и Малиновского – ошибка, то и он виновен в этой ошибке. Откуда могли быть такие мысли? Разве он мог спасти эту юную дурочку прямо сейчас?..       – Малиновские здесь? – прогремело над головой. – Давайте ваши паспорта. Вадим протянул свой документ, Женька обернулась к брату. Фил воздвиг вверх указательный палец, пошарил по карманам. Напрягся. Постучал, похлопал. Округлил глаза. Стянул пиджак. Вытряс его. Постучал по карманам брюк.       – Кос… Я тебе не отдавал?       – Ты че, малахольный? – фыркнул весело Холмогоров, но весельем тут больше не пахло.       – Молодые, время, – поторапливала дородная женщина, глядя на всю процессию свысока ступенек. – Невеста, где ваш паспорт? Пацаны бросились к машине, на ходу крича: «Одну минуту». Но ни через одну минуту, ни через две паспорт обнаружен не был. Заглянули в сумочки женщин, будто массово все начали сомневаться в своей памяти. Женьку трясло нещадно. Она, будто рыбка, выброшенная на сушу, бесшумно раскрывала рот и не могла издать ни звука. И если ее начинало трясти от волнения, то Малиновского покоробило от закипающей в каждой жиле злобы. Потому что сейчас в голове набатом стучали слова Женьки в их последнюю стычку.       – Молодые! – поторапливала их сотрудница. – Не задерживайте, пожалуйста, никого. Есть у вас документы? Без паспорта роспись не могла состояться. И паспорта Женьки действительно нигде не было. Среди всех гостей прошелестело волнение, выраженное вздохами и ахами. Вадим пытался ухватиться за последние попытки:       – Девушка, милая, у нас форс-мажор.       – Я вижу, – спокойно отреагировала сотрудница дворца. – Ищите паспорт, но предупреждаю – на ближайший месяц свободных мест на регистрацию больше нет.       – Валера! – Женька делала усиленные глотательные движения: в ее горле накипали рыдания. Она не отрывала кулака от своих губ и робко, как испуганный зверек, поглядывала на всех. – Только не говори, что ты потерял его! Малиновский ни разу еще в жизни не испытывал того отвратительного душевного состояния, от которого никакими силами не мог отделаться теперь. Все походило на фарс. На дешевый спектакль. И он вдруг с силой хрустнул костяшками, сорвал бутоньерку с пиджака и выдал:       – Женя, хватит. Стальной, доселе неизвестный для нее голос заставил Женьку обернуться к мужчине. Нет. Он никогда так не смотрел на нее. Ни в первую ссору. Ни в последнюю. Лед. Чистый лед. Настолько морозящий, настолько острый, настолько обжигающий, что впору умереть на месте.       – Жек, давай сгоняем до дома, – послышался голос Вити. Уверенный донельзя. Полностью. И во взгляде, и в осанке, и тоне. – Если найдем, конечно. Взгляды его и Вадима скрестились, подобно шпагам, через секунду. Два синих океана смешались. Лукавый, издевательский, подлый – Витин. Он будто поджег костер, тлевший в груди Малиновского и готовый каждую минуту вспыхнуть пламенем... Вадим отвернулся. Ему, в отличие от остальных, все вдруг стало ясно. Всхлипы Женьки всколыхнули внутри все. Малиновский схватил ее за запястье и вдруг улыбнулся прямо в лицо молодой невесте.       – А может, и права была ты...       – Ч…что? – прохрипела от неожиданности Филатова, морщась от цепкой хватки. – Вадь…       – Поторопились мы с тобой, студентка Филатова. Тебе не в медицину, тебе в актрисы нужно. Не пойму только – я настолько тебя обидел, да? Настолько, что решила разыграть этот спектакль на глазах у изумленной публики? Тогда «браво»! – он сухо захлопал в ладоши прямо напротив ее разгоряченных щек. – Отомстила? За что только? Он вдруг резко осознал, насколько диким и глупым сейчас все было вокруг. Жизнь его не жизнь... Вся высохла за секунду. А главное – какая-то неопределенность: не знаешь, надеяться или нет... Все было непонятно, настолько, что невозможно было вывести никакого определенного заключения... все осыпалось в одночасье.       – А вы чего все замерли-то? – Малиновский оглядел молчащих людей вокруг них с Женькой. – Вы хотите какого-то продолжения? Свадьбы не будет. Вот так за одну минуту всеобщие планы так же всеобще рухнули. Настроенные на скорое продолжение в виде банкета гости переглядывались между собой. Действительно, что теперь следовало отмечать? Бригадиры ошарашенно глядели на дрожащие плечи Женьки. Перед ее глазами все двоилось. Расплывалась четкая картинка, но она видела, как Вадим просто разворачивается. И просто уходит. Видела его удаляющуюся спину от дверей загса. Сорвалась за ним, и через секунду была перехвачена крепкими руками. Ее удерживали. Зажмурилась, смаргивая слезы, и поняла, что слева от нее возвышался Пчёлкин, а справа – Дунаев.       – Вадь!!! Ее истошный, надрывный крик пронесся по всей округе. Никогда еще дворец бракосочетания на Петровской набережной не был в такой атмосфере отчаяния. Игорь, ошарашенный до невозможности, сорвался с места и побежал за лучшим другом. Остановить эту высоченную глыбу сейчас как никогда казалось просто невозможным.       – Малина! – ноль реакции. – Бля, да стой ты, идиот, успокойся! Слышишь, алло! Но настроение духа Вадима было таково, что он не был способен на разумный ответ. И разумное поведение. Впервые настолько обескураженный, растоптанный, взволнованный случаем, взбешенный хитрой мордой этого сраного Пчёлкина и мнимой растерянностью Женьки, он едва слушал Игоря.       – Остановись, говорю! – друг только с пятой попытки смог ухватить его за локоть.       – Отъебись от меня, – вырываясь, рявкнул на него Малиновский. – Вот просто не сейчас, лады? Он даже не мог объяснить, от чего конкретно его так переклинило. Наверное, весь ком страданий, росший все эти полтора года, начал таять. Терпение лопнуло. Он просто ощутил себя последним идиотом. Потому что элементарно не поверил, что Женька действительно забыла этот чертов паспорт! Это настолько было тупо, нелепо, по-детски… Кажется, как и все выходки Филатовой. И за что эту малолетку действительно можно было любить? Да просто за то, что она появилась в его долбанной жизни! Но все карты складывались так, что она ему больше не верила после последнего случая с Яной. Она же четко сказала позавчера: «Может, мы поторопились». Гадство… И даже сейчас она будто была в выигрыше. Это же он психанул и ушел. Бросил у алтаря. По ее долбанной причине! Позже он уже придет в себя, осознав, насколько глуп и жесток он был в тот момент. Но любому терпению приходит конец. Даже, как кажется, в самую глупую мизансцену. Он едва слышал, что до него пытается донести Игорь. Вроде, что-то из разряда «только глупостей не наделай»? Малиновский резко остановился и развернулся к лучшему другу, столкнувшись с его обескураженным лицом.       – Правильно. Пойдем вместе нажремся. Трудно понять человеческую душу, но душу свою собственную понять еще трудней. Впрочем, издевательство над чужими страданиями не должно быть прощаемо никогда. А кто над кем действительно поиздевался в ту минуту – было не ясно. Ясно было то, что Женька раздавлена. Выжата. Сжата тисками здравомыслия со стороны парней и семьи. Бежать за Вадимом? Не сметь. Как он резко в их глазах по щелчку пальцев стал подонком? И только Дунаев – вечная совесть и душа своей кареглазой – знал, почему так могло случиться. Филатова, вырвавшись из рук Пчёлкина и Фила, дернула руками, намеренно отталкивая каждого, кто хотел к ней приблизиться. Отошла к парковке, в середине которой красовалась клумба, и прямо в белоснежном платье села в сухую траву и закрыла лицо ледяными ладошками. Гости, ошарашенные и сметенные, молча, медленно разбредались к своим машинам, и каждый автомобиль, окружавший Женьку, один за другим отъезжал с парковки. А девчонка сидела не шевелясь. Пугало то, что она даже не плакала! Пятеро самых близких парней стояли чуть поодаль в окружении Ольги Николаевны, ошарашенной Марины и Тоши, и никто не мог сделать ровным счетом ничего. Никто не решался подойти к несостоявшейся невесте. Только спустя какое-то время осмелился сделать шаг в ее сторону Космос. Он медленно приблизился к девушке, сел рядом, спиной подпер ее спину и склонил голову.       – Малая… Поехали, а?..       – Поехали… – эхом откликнулась Филатова. – В ресторан поехали. Только ты и я. Договорились? Холмогоров метнул взгляд на замерших друзей, затем на Женьку. Ее слово будто было законом. Он кивнул, подхватывая девчонку за спину.       – Что ребятам делать?       – Всем валить нахрен. От нее исходила какая-то страшная энергия. Казалось, подойди к ней хоть на шаг – и откинет взрывной волной. Марина, шокированная поступком брата, пыталась оправдаться перед потрясенной матерью невесты, ничего не понимающая Машка сжимала бутоньерку дяди Вадика в ладошках и тихо плакала. Дунаев, еще четверть часа назад бывший спасительным кругом и вечным утешителем своей кареглазой, был грубо отпихнут ее руками. Фил не оставлял попыток найти паспорт, оправдываясь будто перед каждым, что он не мог его потерять... Белый, обычно непоколебимый в последние годы, тоже был ошарашен. Вместе с Пчёлой подпирали бампер «мерса» и переглядывались.       – Ты что-нибудь вообще понимаешь?..       – Только то, что свадьба накрылась красивым унитазом, – пожал плечами Витя. В ресторане все уже было готово к тому времени, когда подъехали Космос и Женька. Официанты были наготове и несколько оторопели, когда вместо шумной процессии на пороге встретили эту парочку. Невеста в сером от пыли и грязном от травы платье плелась к столам, сгребая все бутылки со спиртным, Холмогоров только молча вышагивал следом за подругой, боясь любого его резкого действия. Покорно подставлял руки, в которые Женька складировала алкоголь. Администратор ресторана медленно приблизилась к парню и, откашлявшись, обратилась в полтона:       – Извините. А что происходит?       – Свадьба отменяется, ребят. Соберите закуски, салатики там… К машине пусть человечек поднесет. Заднее сидение «Линкольна» было забито бутылками и контейнерами с едой. Ехали друзья молча. Женька опустошала первую бутылку и теребила в ледяных пальцах серый подол своего платья, едва справляясь с желанием разорвать его в клочья. Кос боялся даже звук подать. Учитывая, что все, включая даже Дунаева и Ольгу Николаевну, были высланы по известному адресу, было не исключено, что скажи Холмогоров хоть одну фразу, мог быть бы отправлен по пути их следования. Женька толкнула дверь их с Валерой квартиры, буквально вваливаясь в коридор на негнущихся ногах. Космос, аки жонглер, умудрялся удерживать бутылки, еду и подругу за руку, чтобы та, не дай бог, не шлепнулась челюстью об пол.       – Может, переоденешься? – наконец, подал голос он.       – Может, заткнешься? – беззлобно парировала она, выхватывая из его рук очередную бутылку шампанского. – Не мешай мне праздновать, окей? Кос сощурился. Хотел выдавить из себя что-то еще, но, видимо, передумал. Потому только сильнее нахмурился и, буркнув что-то типа «ладно», последовал за подругой. Женька скинула с журнального столика все лишнее, пододвинула кресло и шлепнулась в него в грязном платье. Еще несколько часов назад эта комната провожала ее счастливой невестой. Теперь она встречала ее уже несостоявшейся. Филатова потрясла бутылку, резко выдернула пробку из горлышка, и мощная струя белоснежной пены вырвалась и устремилась к потолку. Девчонка припала губами к бутылке, заливая игристое содержимое внутрь.       – Малая…       – Кос, – страдальчески промычала она.       – Да подожди, может, это просто судьба! – не выдержал подобной картины Холмогоров. Она же так сопьется к чертовой матери. Женька сделала еще парочку больших глотков. Поморщилась и рявкнула:       – Может, скажешь, кто эта сраная судьба, а, Космическое чудовище? Не Пчёлкин ли?       – Да любит он тебя! А если не так – то он полный дебил…       – Слушай, Купидон ты, блин, недоделанный! Иди нахер отсюда, ни тебя, ни его не хочу видеть. Никого.       – Заебё-ё-ёшь! – Космос вырвал из ее рук шампанское и сильно припечатал бутылкой крышку столика. – Завтра ж не встанешь!       – А может, я не хочу завтра вставать? – развела руками Женька, вытягиваясь в кресле в не самой лицеприятной позе. – Может…       – Началось... Я не хочу, чтобы ты нажралась, дурында! Все можно, в конце концов, разрешить! Женька прищурилась, склоняясь к восседавшему возле нее на корточках другу, схватилась за отвороты его пиджака и прошипела в лицо:       – Кто говорит твоим голосом? Мне нужен этот здравомыслящий человек рядом.       – Набрать? Приедет.       – Это не тот лысенький? Или этот, который как город на Волге… Давай всех! Отмечать будем! Проёб Филатовой номер-хрен-знает-уже-не-сосчитать! Пчёлкин без колебаний принял реалии и предложил Филатовым переночевать в своей квартире. Зная Женьку, никто даже не брался осудить ее выходку. Фил всю дорогу до квартиры сокрушался о потере паспорта, параллельно сетуя на то, что документ действительно лежал в его кармане. Куда он мог подеваться за пять минут – было загадкой. Подозрения, даже если и были, все равно не могли ничем оправдаться. Витя сидел в полумраке зала, поглядывая на задремавшего Валеру. Кажется, старший брат переживал сегодня за Женьку больше, чем все остальные. Хотя каждый из близких знал, что будет твориться с девчонкой. На тонкий подковыристый вопрос, имеет ли Пчёла хотя бы малейшее отношение к пропаже паспорта, Пчёлкин только выгнул правую бровь. Овации! Цветы, поклоны, выкрики… где все это? Что, нет оценивших зрителей? А жаль. Сыграл-то отлично. Такая чистосердечная ложь, аж в глотке горько. И что теперь делать в данном положении – Витя понятия не имел. Ольга Николаевна, потрясенная произошедшем, едва ли уснула после литра валерианки. Вся квартира была погружена в могильную тишину, оттого так остро и неожиданно прозвучал звонок мобильника. Пчёлкин судорожно похлопал себя по карманам, выудил сотовый и максимально быстро ответил на входящий звонок.       – Еду, – бросил коротко и в рекордно короткие сроки ретировался из квартиры. Дверь в Филатовскую квартиру оказалась открыта. Витя медленно шагнул в прихожую, огляделся, прислушался. Из недр ванной комнаты раздавались приглушенные голоса и странные звуки. Наконец в поле зрения показалась голова Космоса, которая кивнула внутрь ванной, приказывая следовать туда. Пчёлкин увидел не самую привлекательную картину в своей жизни. Женька, так и не сняв свадебного платья, лежала в набранной до краев ванне с закрытыми глазами, булькая губами в воде.       – И че, она уже так целый час сидит? – повернул голову, глядя на обескураженного Холмогорова.       – Угу. Это она еще чутка протрезвела, пока ты ехал.       – А че ты сам ее не достал?       – Ага, – фыркнул Кос, – давай, если ты такой умный! Она кусается!       – Предлагаешь мне ее держать за голову, пока ты будешь ее вылавливать?       – Предлагаю тебе сказать, что ты любишь эту дуру, и как-то уже лечь спать, я реально не вывожу! Ох, нет. Это было бы максимально тупо. И максимально не в тему. И максимально ей не нужно, учитывая, как Филатова убивалась по несостоявшейся свадьбе. Себя героем вечера Пчёлкин точно не считал. Он вообще сейчас не был ни в чем уверен.       – Обойдется, – буркнул он едва слышно, хватая девчонку за руки, – помогай давай! Мокрые с головы до ног, облаянные и получившие полную дозу желчи от Женьки, они наконец смогли совладать с ее буйством и вытащить ее из ванной. Пока Холмогоров спешно избавлялся от мини-потопа на полу, Витя безо всяких церемоний стягивал с Филатовой мокрое платье, которое сейчас ничем не отличалось от половой тряпки. Женька активно сопротивлялась, едва справляясь с крепкими руками парня и подкатывающей к горлу тошнотой.       – Пошел вон!..       – Сниму с тебя это тряпьё и уйду, не беспокойся. Она задергала ногами, едва ли не истерически пытаясь отбиться от его крепких рук. Но голые ступни бестолково елозили по кровати, пиная Пчёлу по голени.       – Ненавижу тебя!       – Слышал, удивила бы чем-нибудь новым.       – Какой же ты гад!       – Повторяешься, Филатова. Она вжалась лопатками во влажное покрывало, мечась широко раскрытыми глазами по нависшему над ней Вите. Даже не догадываясь, что еще одна слезинка сорвется с ее ресниц – и его выдержка полетит к черту. Он просто прижмет ее к себе, зароется лицом в мокрые волосы, лишь бы не видеть снова этой паники, злости и боли в золотистых глазах. И, может быть, не простит себе этого никогда.       – Пусти… – вымученно прошептала она. – Меня сейчас вырвет... Спотыкаясь о груду мокрого платья, девчонка едва успела достигнуть туалета. В полной темноте комнаты, сжимая подол подвенечного наряда, Витя тупо гипнотизировал взглядом одну точку. Он мечтал убить сразу двух зайцев, вполне уверенный, что это ему удастся. Но все вышло так глупо и смешно, как хорошая карикатура. Да, Пчёла убил двух зайцев, даже больше! Он их убил, но шкура и мясо достались не ему. Космос привалился к косяку двери и просто устало глядел на друга. Через несколько минут ничего не изменилось, за исключением того, что двое парней были выставлены за дверь. Наверняка Филатова пожалеет о своем поступке, но только когда проспится и протрезвеет. И это будет явно не на этой неделе… Бригадиры уже были на нижней ступеньке, когда до них донесся приглушенный утробный рык. Женька увидела на тумбочке около зеркала свой паспорт. Она сползла по косяку двери, ощущая невероятных холод пола. Пальцы впились в волосы. И она заорала. Надрывно. Истошно. Этот крик по своей мощности мог бы сотрясти целый квартал, ввести в резонанс каждую близлежащую квартиру. Подбородок сковало тяжестью и затрясло. Слезы девчонка ощутила только тогда, когда нос больше не смог сделать ни вздоха. Она открыла рот, судорожно глотая воздух и водопад слез, текущий по губам. Орала и плакала. До боли. До истощения. Впивалась пальцами в деревянные косяки и дубасила их со страшной силой. Пустота. Паника. Такая жуткая боль, перекрутившая ребра. Так плохо Женьке не было никогда. Ее выворачивало изнутри. Выжимало. Мышцы лица будто навсегда исказило ужасной гримасой отчаяния и безысходности. Сердце буквально не справлялось с собственными ударами…

***

      Неприметный бар на окраине Ленинграда, вдали от суеты и места происшествия, несмотря на малую популярность кишел народом. Игорь усадил безымоционального Малиновского за единственный свободный столик, рассчитанный на двоих, а сам двинулся к барной стойке.       – Шеф! – активно замахал он руками, привлекая загруженного бармена, разрывающегося между двумя раскрепощенными девицами и парой малолеток. – Горит срочно! Молодой паренек, протирая до блеска стопки, отвлекся и кивнул, давая понять, что готов принять заказ.       – У вас есть что-то тяжелое, ну чтоб прям как дубиной по башке, чтоб вот он, – Игорь кивнул на Вадима, от которого к концу вечера осталась только тень, – чтоб он домой полз. Чтобы сдох прям. Бармен вскинул брови, не понимая.       – Крепкое, короче, – пояснил Игорь. Разговаривать по душам в баре было бесполезно. Как бы Игорь не пытался сместить фокус на что-то отвлеченное, Вадим этому активно сопротивлялся. Поэтому пришлось выкупить в баре абсент, который гарантированно бы сумел выбить не только здравые мысли из головы, но и Филатову хотя бы на ближайшие сутки. Игорь вызвал с таксофона такси и через полчаса мужчины были в квартире Малиновского. Хреновый номер, хреновый способ забыться. Потому что, несмотря на то, что Вадим почти никогда не пил, и крепкое пойло должно было вырубить его в четверть часа, он будто оказался бронированным. Алкоголь лишь усилил воспаление, утроил боль…       – Я в ахуе с тебя, Малина. Тебе какая вода святая в башку ударила?       – Заебало. Понимаешь? Я что-то суетился постоянно, искал эти компромиссы, нахер никому не нужные, доказывал ей что-то. Блин, Игорь, я все для неё сделал! А в итоге что? Она сама не знает, че она хочет. Вот если мне срать на Яну, я и не ищу с ней никаких способов взаимодействия. А ей нихера не срать на этого Пчёлкина. Ой, друг детства, ой, обиделся, ой, надо помочь. Да еп твою мать! – он со всей дури хлобыстнул ладонью по крышке кухонного стола. – Она мне предъявила за ребенка, который априори быть моим не может! Устроила тут... – он покосился на мусорное ведро. Только слепой не мог бы не заметить многочисленные осколки посуды. – Я не мальчик, в конце концов. Вот нахуй я тебя послушал, а? Малиновский никогда не ругался матом. Игорь опустил голову, ощущая себя по-настоящему виноватым, что в прошлом году буквально подтолкнул лучшего друга поддаться чувству.       – Ты что, не мог договориться о переносе регистрации?       – А за каким хером?.. Я впервые ей не поверил. Ну невозможно так тупо поступить, понимаешь? Взгляд Вадима был прикован к скомканному на табуретке фартуку. Два дня назад Женька еще что-то готовила и второпях бросила его вот так. Даже трогать было страшно.       – Нет, а ты видел этот хитрый ебальник его, а? – прорычал Малиновский, опрокидывая стопку. Перед глазами до сих пор ясно стояла физиономия Вити. Наглая. Самоуверенная. Лукавая. По которой до одури хотелось съездить кулаком. Вадим просто захлебывался в пучине своих противоречивых чувств. И Игорь, даже если бы и хотел, не смог бы опьянеть. За таким другом действительно нужен глаз да глаз.       – Ну, хочешь, я самолично этому Пчёлкину рожу набью? Вадим ничего не ответил. Даже не подал никаких сигналов головой. Тупо пялился на аляповатый фартук. И прокручивал в голове всю последнюю неделю. К черту все. С него достаточно.       – Был бы если б от этого толк. Валить надо, Игорёш. Валить к херам с этого Ленинграда. Нажрался – во, – и постучал ребром ладони по кадыку. – Одну жену усмирить не смог. Вторую – даже женой сделать не сумел. Хватит с меня.       – Но ты ведь любишь её, Малина. И так, по глупости? Да хорош...       – Я спокойствия хочу. Понимать, что я нужен кому-то. Один я, Игорëш. А когда женское сердце занято двумя – это полный алес. Вот знаешь закон подлости? Некоторым людям просто противопоказано быть счастливыми. Но на самом деле Малиновский был одним из тех редких людей, которые безоговорочно заслуживали счастья. Просто много терпели. Копили. Скрывали. Спускали на тормоза. И в итоге срывались, потому что не было больше сил. И как бы Вадим не любил свою Филатову, он сделал окончательный выбор. Он чувствовал, что сейчас Женьке плохо. Очень плохо. До безумия. Но теперь за её чувства он уже не был в ответе. Вот так, резко, по щелчку. Успокаивало одно – она точно никогда не останется одна. У неё слишком мощная команда поддержки. В отличие от Малиновского. Его понять могли лишь единицы. Связался черт с младенцем. Эта пословица никак лучше подходила недо-Малиновским. С неплохим опытом ему удосужилось влюбиться в юную девочку, к которой проснулись противоречивые, но сильные чувства: теплые, охраняющие, и эту любовь ничем невозможно было объяснить. И самое ужасное, что Вадим понимал, насколько влип, и не понимал – почему? И как это вообще могло с ним случиться? Но понимал, что вот этого младенца нужно обязательно увидеть счастливым. Жаль, не вышло. Может, оно и к лучшему? Игорь молчал долго, боясь сказать лишнего. Боясь просто теперь говорить и как-то пытаться влиять на судьбу лучшего друга. Захочет уехать – выбор, конечно, его. Но все равно что-то не давало анестезиологу покоя. Может, слишком резкая смена настроения Вадима, слишком резкое принятие решения. Все это напоминало какую-то трагикомедию с ужасно отыгранным концом.       – А Ксюша эта? Ты уверен, что все это ошибка? Вадим поднял на него усталый взгляд. Как так получилось, что буквально за один вечер мужчина постарел будто лет на пять, Игорь объяснить не мог.       – На сто процентов, поверь. Но ради очищения совести я проверю все... А это еще один повод свалить из этого города.