***
Ночь сгустилась в самых отдаленных уголках неба густыми фиолетово-черными красками. Яркие белые точки россыпью светили не угасая, мигали, переливались и жили где-то там, на расстоянии тысяч и тысяч световых лет, и тоже смотрели на них в ответ. Столько жизней где-то там… Локи напряженно ходил из угла в угол. Губы поджаты уже неопределенное время, черные брови нахмурены и сведены к переносице, где пролегла глубокая морщинка, зеленые глаза наполнены мраком и предостережением. В данный момент времени его интересовала только одна жизнь — его жены, которая лежала на покрывалах в нескольких шагах, тяжело, с хрипом дышала, но все еще была жива. Локи осторожно повернул в ее сторону голову — казалось, он боялся смотреть на нее, даже дышать тем же воздухом, — подошел к кровати и, помедлив, осторожно опустился на мягкую перину. В груде одеял и подушек Сигюн казалась совсем крошечной и беззащитной маленькой девочкой. Серое ее лицо не выражало эмоций и было умиротворенным, глаза с коричневыми ресницами сомкнуты в беспокойном блуждающем сне, губы белее мела — Локи уже забыл, когда она в последний раз улыбалась. Ее рыжие кудри, как будто бы тоже потускневшие, россыпью лежали на белых подушках, свободные от привычных причесок, которые она носила. На ней шелковая белая сорочка и треугольным вырезом, открывающим похудевшие до ужаса ключицы. Локи не без боли взял ее маленькую бледную ручку свою и поднес к губам. Холод металла обжег кожу. Он обхватил ее пальцы ладонями, будто хотел согреть, нежно сжал. На его пальце сверкало золотое кольцо с гравировкой «Х», выведенной рукой Сигюн в день их помолвки. — Юн… — выдохнул он. — Пожалуйста, держись, любовь моя. Мы что-нибудь обязательно придумаем… Я придумаю. Ты поправишься, клянусь тебе. Беда нагнала супругов относительно недавно: чуть меньше месяца назад Сигюн почувствовала резкую слабость, но все, включая ее саму, были убеждены, что это всего лишь переутомление. В конце концов, она вечно помогала то в оранжерее, то возилась с детьми на площади, то помогала нуждающимся и предлагала бесплатные услуги целительницы… Она вообще была очень выдающимся целителем, знала с полсотни исцеляющих от разных недугов рун, очень метко подмечала болезни, протекающие незаметно… Но позже сбой начали давать не только физические, но и ее магические способности. Одной ночью, когда это случилось в первый раз, она чуть было не лишила Локи руки. Ожог, правда, остался, а она сама отделалась легким испугом. Чем дальше шли дни, тем сильнее все усугублялось: сначала перестали получаться энергозатратные заклинания, после те, что были в обиходе ежедневно. Все дошло до того, что Сигюн потеряла способность даже зажигать своих магических светлячков. Кончики пальцев ее едва заметно загорались слабым желтым светом и тут же меркли. Было ясно, что ее внутренний магический источник, который и давал ей божественную жизнь, стремительно мерк с каждым днем быстрее и быстрее. Лекари, приходившие дюжинами на дню, только озадаченно разводили руками. Редкая болезнь, возможно, даже из другого измерения. Лечить ее нет ни возможности, ни инструментов, руны не помогают от этого. Лучшее, что они могли сделать, — облегчить ей испытываемую боль, помочь провести предсмертные дни в покое. Сигюн чахла с ужасающей скоростью день ото дня. А вместе с ней и все те, кто ее любил. Но у всех проявлялось это по-разному: сестра, Син, стала уединяться, закрываться в себе и пропадать целыми днями бог знает где (поговаривали, она ищет способ спасти сестру); Фрейя, мать Сигюн и Син, постарела на добрый десяток, осунулась и исхудала, не находя себе места из-за болезни старшей дочери; Локи, горячо любимый супруг, ожесточился, озлобился, был готов прикончить любого, кто косо смотрел на него, не говоря уже о двусмысленных фразах в его адрес или, не дай боже, в адрес Юн — дошло до того, что его стали остерегаться. Все поражались, что стало с младшим царевичем во время болезни жены. На их памяти он всегда был отзывчивым и ранимым, от чего не осталось и следа, стоило Сигюн захворать. Казалось, ее болезнь пробуждала худшее в окружающих.***
— Лекаря! Стража, лекаря! На уши поднимите всех в Асгарде, но приведите мне сюда того, кто спасет мою жену, или я собственноручно лишу вас голов! — гаркнул Локи в коридор и бросился на колени перед кроватью. Сигюн извивалась в тяжелом приступе кашля, вместе с которым уже давно выходила и кровь, окропившая подушки, простыни и сорочку. Ее тело било мелкой дрожью. — Юн, любовь моя… — Локи умоляюще смотрел на нее и с лаской держал за лицо, убирая рыжие спутанные пряди за уши. — Очнись, пожалуйста. Ты слышишь меня? Лекаря, мать вашу!!! Богиня судорожно и хаотично размахивала руками, иногда цепляясь ими за плечи Локи, но схватка была такой слабой, что он ничего не чувствовал, даже смахнула стоящий на тумбочке бокал, потом запрокинула голову, изогнулась дугой, из груди ее вырвался булькающий хрип. — Родная, потерпи, скоро придет… — Локи запнулся, — кто-нибудь обязательно придет и поможет, слышишь? Только оставайся со мной. Приступ наконец кончился. Грудь Сигюн трепетала в болезненном предсмертном волнении. Глаза по-прежнему сомкнуты, а губы, окрашенные кровью, приоткрыты. — Вот так… — прошептал Локи и с облегчением прижался к ее влажному ледяному лбу своим. — Как же ты меня напугала, глупая… Она дышала с надрывом. Последние ее силы ушли на то, чтобы приоткрыть глаза и сказать: — Локи… — Да, любовь моя? — он с замиранием сердца поднял глаза и ужаснулся, насколько ее орехово-зеленые очи посерели. Сколько он себя помнил, в них горел огонь, огонь жизни. А сейчас он практически потух. Сигюн силилась что-то сказать, из уголка губы снова побежала струйка крови. Она приподняла ослабевшую руку. Локи подхватил ее и прижал к своей щеке, другой заботливо вытер платком кровавую дорожку. Из груди рвались всхлипы, глаза жгло, внутри что-то изнывало, но он старался держаться. Если он потеряет надежду, то кому тогда надеяться? — Ло-ки… я… — Все будет хорошо, лекарь вот-вот прибудет. Потерпи, Юн. Ты обязательно поправишься, обязательно... Вылечишься, и мы куда-нибудь отправимся отдыхать. Сделаем палисадник на балконе? — он просто говорил и говорил, произносил подряд все, что приходило на ум. — Локи… С губ Сигюн слетел последний вдох. Ее голова, силящаяся приподняться, глухо упала на подушки и завалилась вбок, холодная рука в руке Локи обмякла, грудь опустилась в последний раз. Мир Локи замер, сузился до коричневых ресниц и едва заметных на носу веснушек. Он с ожесточением сжимал худенькое запястье, надеясь почувствовать под пальцами пульс, ее сердце. Но там ничего не было. Тишина оглушающе рухнула на него, как и все внутри него. Он не знал, сколько сидел вот так. Может, час, может, два, а может, всего минуту. Самую долгую минуту в его жизни. Минуту, за которую он осмыслил все, что с ним когда-либо произошло. Очнулся он только тогда, когда его силой отодрали от Сигюн. — Локи! Локи, приди в себя. На ноги его поднял Тор, одетый в тренировочные доспехи — видимо, был на тренировке. Светлые влажные волосы прилипли ко лбу, плечи тоже поблескивали от пота. О кончине невестки он узнал меньше пяти минут назад. Вернее, он надеялся, что она жива, когда его прервала стража, но правда была очевидной уже какое-то продолжительное время. — Отойди от меня! — рявкнул Локи и скинул с плеча руку Тора. Едва устояв на ногах, он схватился за книжный стеллаж, который так любила изучать Сигюн. — Где ты был?! Где лекарь! ПОЧЕМУ НИКТО НЕ ПРИШЕЛ?! Локи со злостью кинулся на Тора, но из-за недомогания и замедленной реакции просто схватил руками пустоту, а Тор лишь сделал шаг в сторону. Он не спал, не ел, не выходил из дворца и уподобился живому трупу. Сердце Тора сжалось. — Успокойся, брат, ты не в себе. Я знаю, что для тебя значила Сигюн, но тебе нужно отдохнуть. Стража, проводите его в покои. — Тор сочувствующе посмотрел на брата. — Что? На каком основании? Не трогайте меня! Не трогайте, или, клянусь, я вам пооткусываю бошки! Ясно вам?! Тем не менее под руки его подхватили и поволокли на выход. В коридоре стояли Фрейя, укутанная в длинный зеленый пеньюар, и всхлипывающая Син с растрепанными золотыми волосами. Но их Локи даже не заметил, ослепленный болью и яростью. — Я сказал отпустите меня немедленно! Она моя жена! Вы не имеете права!.. — это было последнее, что он выкрикнул, когда его оглушили по затылку.***
— Локи, — Тор учтиво постучался, — церемония скоро начнется. — Он выждал с полминуты и, не получив ответа, снова постучался, уже настойчивей. — Брат, ты должен проводить леди Сигюн в последний путь. Она хотела бы этого. Тишина по ту сторону двери тянулась так долго, что Тор уже ни на что и не рассчитывал, когда вдруг внезапно дверь резко открылась. Фигура Локи, прикрытая расстегнутой мятой желтоватой рубашкой и штанами не первой свежести, пошатываясь, остановилась в проходе. От одного взгляда на него Тору становилось горько и не по себе, хотя он старался скрывать все это за сдержанностью и спокойствием. Кто-то же должен оставаться невозмутим. Локи сходил с ума, и это было очевидно всем и каждому, он, подобно Сигюн, гибнул с каждым часом, превращаясь в тень, в исковерканное подобие былого себя. И это не на шутку пугало. Он становился озлобленным и жестоким. — Она хотела бы жить, а не этого, — злобно прошипел Локи. Тор вздохнул, потер шею. Его взгляд опустился в пол. — Я знаю. Понимаю. Но ничего уже не изменить. Нужно двигаться дальше. Она хотела бы, чтобы ты двигался дальше. Локи посерел от злости еще больше. Он дурно пах и выглядел не первой свежести, да и разило от него вином, а эта ожесточенная гримаса так и вовсе превратила его в зверя в купе со смольными спутанными волосами, к которым пристал последний запах Сигюн, оставшийся после нее на подушках. — Двигаться дальше? — прошептал он. — Двигаться дальше! Я любил Сигюн больше всего, что у меня было и есть. Но куда ж тебе понять это! Ты всю жизнь жил припеваючи, у тебя было все: одобрение родителей, сила, трон, даже сосватали тебя, стоило Сиф появиться на свет. А Сигюн была тем самым счастливым билетом, который я выиграл в этой жизни. Она для меня все! Небо, солнце, луна, звезды, счастье — все! И как, позволь спросить, я должен «двигаться дальше», если я потерял всякий смысл? Я потерял ее! Тор виновато вздохнул. Он не мог ничего сказать, не знал что, потому что понятия не имел, что такое потеря, особенно та, что он проживал. Да, они дружили с Сигюн практически с детства — все-таки дочка тети, — но особо привязан к ней был только Локи. Да и она никого так близко не подпускала к себе, кроме него. Казалось, они были идеальным дуэтом. — Я знаю, что тебе тяжело. Но Сигюн… — Достаточно! — оборвал его Локи. — Не смей произносить ее имя. Никогда. Все равно это ни к чему не приведет. — Как скажешь, брат. Как я и говорил, церемония скоро начнется. Ты можешь не идти, воля твоя, но уверен ли ты, что не пожалеешь об этом потом? — Это решать уже мне. После этого дверь перед Тором захлопнулась. Он поджал губы, взглядом изучая золотые рукава и подол специального похоронного одеяния. Он не винил Локи и уж тем более не злился. Сигюн и вправду была тем единственным, что делало Локи лучше. Чувствовал Тор, что теперь ничего не будет как прежде. Все изменится. И Локи в том числе. Тем не менее он пришел. Встал поодаль ото всех, боясь взглянуть на закрытое вуалью тело Сигюн. Оно такое спокойное, непоколебимое, такое неживое, в золотом похоронном платье, утопает в шелке собственных кудрей. Этих красивых кудрей. Рука сжимала кольцо — то немногое, что осталось ему в память от жены. Несмотря на приличное количество присутствующих, никто ничего не говорил, церемония проходила в оглушающей тишине. Один и горюющая Фрейя стояли ближе всех к краю набережной. Рядом Фригга, Син и Тор. Вторым рядом Сиф, Вольштагг, Фандрал и Огун. А дальше народ, все желающие проводить богиню в последний путь. Локи думал и думал, где ошибся, где поступил не так, когда упустил момент, когда все можно было исправить. Он задумался, когда в последний раз они гуляли. А где это было? Когда танцевали последний раз? Кажется, на пиру в честь победы над восстанием. А что было последним, что она сказала ему? «Локи» А что-то более внятное? «Давай сходим на хрустальное озеро, когда я поправлюсь». Все это осталось позади. Больше этого нет. Остался только пепел. Локи пришел в себя, когда в небо взмыла первая огненная стрела. Она четко приземлилась возле тела, и лодка вспыхнула пламенем, и черная вода покрылась кровавым заревом от пляшущего огня. Следом залпом взметнулось множество других стрел, озаряя небосвод короткими вспышками. — Почтим память почившей богини! — сказал Один, и все присутствующие выпустили из рук маленьких светлячков. Они взмыли в воздух. Локи сжал челюсти. Столько болезненных воспоминаний при их виде, столько, что сердце невольно рвется на части и хочется выть, истошно кричать до хрипоты. Это первое, что научилась делать Сигюн, когда была маленькой, а Локи был первым, кому она показала свой трюк. При свете этих светлячков они впервые поцеловались, при них же Локи сделал Юн предложение и надел ей кольцо на палец, при них они первый раз занялись любовью, и теперь в их пагубном свете она умерла. И после всего Локи их ненавидел. Когда церемония приблизилась к завершению, царица Асгарда медленно подошла к Локи, подол похоронного платья величественно тянулся за ней жидким золотом. Русо-седые волосы, собранные в прическу наподобие ракушки, переливались золотом в свете огня и отдавали благородным золотом. На лице были заметны первые морщины, ничуть не портившие божественную красоту. Она остановилась совсем рядом, а после положила свою руку на щеку Локи. Он поднял полные боли покрасневшие глаза. — Матушка… — Я знаю, дорогой, я знаю. Юн была исключительным созданием. Локи кивнул, сглотнул ком, стоящий в горле. Она единственная кроме Юн, кто понимал все его чувства, все его поступки и мотивы. И никогда не злилась. В этом они обе были исключительны. — Вот. Подумала, оно тебе дорого, — Фригга вложила в руку Локи небольшое диаметром кольцо, принадлежащее Сигюн. На нем была уже знакомая Локи гравировка «Х». Он долго смотрел на поблескивающее в свете огня золото, а потом сжал его в ладони. — Спасибо.***
Короткой вспышкой в голове пронеслись воспоминания четырехлетней давности, и от этого в груди пробудилось какое-то особое ожесточение. Еще больше хотелось выместить свою злость, боль, непонимание и ненависть куда-то. Докричаться до кого-то, сказать, что болит, вот здесь, прямо в груди болит, где дыра неизлечимая, где только пустота, чернее самой черной дыры. Сказать кому-то, кто поймет, кто утешит. Но больше всего хотелось услышать, увидеть, почувствовать ее. И вот его самое сильное, самое невыполнимое желание стало явью. Однако от этого осознания груз утраты не прошел. Локи, тяжело и напряженно дыша, все еще наводил на девушку в белом халате скипетр, острие которого, грозно поблескивая, почти касалось солнечного сплетения, и не моргая смотрел в ее зелено-карие глаза, в которых нескрываемо преобладал страх и блестела решительность. Ошибки быть не могло — это ее глаза, ее карамельные волосы, ее губы и ее аккуратные пальцы, сжимающие бейдж на синей веревке. Он не мог поверить. Он думал, что потерял ее навсегда. ㅤ