Путь на восток

— Габриэль, я не пойду… Я не хочу… — Бьянка бормочет бессвязные отрывистые фразы в полубреду, мечется в лихорадке и нисколько не реагирует на мои бесплодные попытки привести её в чувство. — Не заставляй меня… Я тщетно стараюсь удержать её на месте, попутно прикладывая к влажному лбу смоченную в холодной воде тряпицу, но ничего толкового не выходит — девушку бьёт крупной дрожью, от чего тугая повязка на плече и груди немного сползает в сторону, обнажив край аккуратно зашитой раны. Шов сильно кровит и выглядит совсем неутешительно. Хренов герой пытается помочь мне блокировать хаотичные движения Барклай, но в салоне Кадиллака слишком тесно для троих. — Как думаешь, лихорадка началась от операции или… — Торп не решается озвучить конец фразы вслух, но я и так прекрасно понимаю, что он имеет в виду. Увы, ответ на незаданный вопрос мне неизвестен. Вполне возможно, что ампутация, проведённая в полевых условиях без должной дезинфекции, спровоцировала заражение крови. А может, мы просто-напросто не успели провести операцию вовремя, и смертоносный вирус распространился по организму, отравляя все клетки и жизненно важные органы. А ещё я не имею ни малейшего представления, что делать дальше — и осознание собственного бессилия чертовски сильно выбивает из колеи. Но я упрямо пытаюсь бороться за чужую жизнь, не желая так легко отдавать Барклай в костлявые лапы старухи с косой. Пока она дышит, шансы есть. После непродолжительных размышлений решаю, что первым делом нужно сбить жар. Градусника у нас нет — но судя по тому, что тёмная кожа девушки буквально пылает, температура её тела близится к сорока градусам и продолжает неуклонно ползти вверх. Такими темпами очень скоро в крови начнёт сворачиваться белок, и процесс станет катастрофически необратимым. Нет, доводить до подобного нельзя. Необходимо немедленно что-то предпринять. — Помоги вытащить её на улицу, — заявляю я, искоса взглянув на бледного как смерть Ксавье, который не может оторвать взволнованного взгляда от покрытого испариной лица Бьянки. Жаропонижающих в нашей скудной аптечке тоже не имеется — остатки Парацетамола с истекающим сроком годности выпил Петрополус, когда поймал простуду от регулярного переохлаждения. Придётся прибегнуть к другим методам. Хренов герой подчиняется команде и быстро покидает салон автомобиля, чтобы позвать кудрявого миротворца — вдвоём они перетаскивают бессознательное тело Барклай на свежий воздух и укладывают прямо на перепачканный кровью полиэтилен, который мы так и не убрали после операции. На улице довольно прохладно, то и дело налетает порывистый ветер, пробирающий до самых костей. И хотя я обычно практически не восприимчива к низким температурам воздуха, мне очень быстро становится холодно — руки покрываются мурашками, а тонкая кожанка нисколько не спасает. Но прямо сейчас я не обращаю никакого внимания на неудобства. Есть более важные дела. Избавляю Бьянку от лишней одежды, сбросив в отдельную кучу её объёмную голубую футболку и джинсы в засохших пятнах крови. Возвращаюсь к багажнику джипа, чтобы достать оттуда старую простынь и обильно смачиваю тонкую ткань в мелкий цветочек речной водой из канистры — а потом накрываю лихорадочно дрожащее тело мокрой простынёй. Помнится, в далёком детстве мы с дядей Фестером ездили в недельный поход на хребёт Брукс, чтобы посмотреть на впавших в спячку гризли. В горах разразилась жуткая непогода, и уже на третий день я слегла с простудой. Но дядя был настроен предельно решительно и возвращаться домой не собирался — и точно также укутывал меня во влажное покрывало, чтобы сбить жар. Это помогло, и берлогу гризли мы всё же отыскали — медвежья шкура лежала в нашей гостиной ещё с десяток лет, пока мама не выбросила её во время реставрации дома. Старый проверенный метод помогает и на этот раз. Проходит не больше пятнадцати минут, прежде чем Барклай прекращает метаться в лихорадочном бреду. Опущенные веки с длинными ресницами заметно трепещут, но она пока не приходит в сознание. Возможно, стоит подождать. Усевшись прямо на землю и подобрав ноги под себя, я оглядываюсь по сторонам — мои спутники занимаются рутинными делами. Энид слоняется от одной машины к другой, укачивая младенца, Вещь неотрывно бродит следом за ней, словно на невидимом поводке, Тайлер накачивает колёса Кадиллака, а Ксавье сооружает костёр на месте старого пепелища. Всё как обычно, вот только нет обычной болтовни обо всём на свете и обоюдных беззлобных подколов — все выглядят непривычно угрюмыми, поминутно обмениваясь встревоженными взглядами. Угроза висит над нами тяжёлым гнетущим облаком, прогнать которое не способен даже шквалистый ветер. — Что приготовить на ужин? — покончив с разведением огня, хренов герой усаживается рядом со мной, осторожно приобняв за плечи. Я не возражаю против этого неуместного жеста, даже немного придвигаюсь ближе, чтобы прижаться к нему боком в инстинктивной попытке согреться. Воспользовавшись ситуацией и тем, что на нас никто не смотрит, Торп украдкой целует меня в висок. — Осталось немного фасоли и макароны, можем потушить. Или можно попробовать покататься по округе и поискать крыс. Он знает, что я ненавижу фасоль. Но сейчас дело вовсе не в этом — Ксавье словно пытается отвлечь меня от тягостных переживаний за судьбу первого и наверняка последнего живого пациента. В другое время я бы непременно согласилась заменить мерзкую консервированную дрянь скудным подобием мяса, но сейчас попросту не могу оставить Бьянку. Хоть и понимаю, что пользы от моих ограниченных познаний в медицине практически нет. — Фасоль вполне сойдёт, — вполголоса отзываюсь я, вперившись немигающим взглядом в бурное пятно, которое расплывается по повязке на плече Барклай. Смутный запах металла и соли щекочет ноздри, и в пустом желудке снова возникает неприятное тошнотворное ощущение. По всей видимости, после трёхлетнего отсутствия нормального питания я всё-таки заработала гастрит. — Как хочешь, — хренов герой устало вздыхает, запустив свободную ладонь в отросшие почти до плеч волосы. — Надо бы постричься. — Да. Мне тоже, — машинально касаюсь кончиками пальцев собственной иссиня-чёрной шевелюры, собранной в высокий пучок. Его ничего не значащая болтовня действительно немного отвлекает — мы негромко переговариваемся, он пытается отговорить меня от идеи снова обрезать мешающие волосы под каре, приводит с десяток бесполезных аргументов… Я поддерживаю диалог без особого энтузиазма, потому что полностью абстрагироваться не получается. Прямо перед нами на грани жизни и смерти лежит укрытая простынёй Бьянка, и игнорировать этот факт не представляется возможным. Жуткая неизвестность давит на плечи словно многотонный пресс, не позволяя думать ни о чём другом. Но мы не ели ничего уже больше суток, организм отчаянно требует своего — поэтому приходится собраться с силами и заняться сооружением скудного ужина. Я вскрываю банку фасоли перочинным ножом и выливаю мерзкое содержимое в котелок к уже отваренным макаронам, поминутно бросая внимательные взгляды в сторону Барклай — она больше не мечется в лихорадке, но в сознание не приходит. Вещь с опаской подходит к ней, осторожно обнюхивает лицо, покрытое бисеринками пота, а потом трусливо поджимает хвост и принимается тихо скулить. Подобная реакция моего пса изрядно настораживает — создаётся ощущение, что умная дворняга чует то, что мы упорно пытаемся игнорировать. Ужин проходит в тягостном молчании, прерываемом лишь завыванием ветра и хриплым отрывистым дыханием Бьянки. Она дышит тяжело и загнанно, в грудной клетке что-то громко клокочет — ещё один тревожный звоночек. А когда я поднимаюсь на ноги, чтобы сполоснуть опустевший походный котелок, Барклай неожиданно приходит в сознание. Резко распахивает затуманенные глаза, одним рывком садится и тут же сгибается пополам в приступе тошноты — содержимое её желудка изливается наружу, запачкав полиэтилен и мокрую простынь в мелкий цветочек. Мы на пару секунд замираем на месте, оторопев от увиденного. Первым оживает кудрявый миротворец. Тайлер стремглав бросается к несчастной девушке и подхватывает её за плечи, стараясь не прикасаться к месту ампутации. Пока Барклай сотрясается в рвотных позывах, Галпин бережно придерживает её в сидячем положении. — Ох, боже мой… — тоненько попискивает бледная как смерть Синклер и брезгливо отворачивается, зажав рукой рот. Машинально тряхнув головой, чтобы сбросить шокированное оцепенение, я подскакиваю к Бьянке и быстро отшвыриваю прочь испорченную простынь. В нос ударяет едкий запах рвоты — и я в очередной раз неожиданно для себя чувствую, как желудок сводит тошнотворным спазмом. Но прямо сейчас у меня абсолютно нет времени оценивать странную реакцию собственного организма. Помогаю миротворцу снова уложить девушку на спину — нужно осмотреть и обработать рану. — Дело дрянь, док, — одними губами шепчет Барклай, глядя на меня такими осоловевшими глазами, будто она вусмерть пьяна. — Нет, — категорично отрезаю я, принимаясь быстро развязывать тугую повязку. Но как только пропитанные кровью бинты немного ослабевают, я мгновенно понимаю, что Бьянка действительно права — швы воспалились и заметно опухли, пугающая чернильная синева ползёт вверх по её плечу, уже достигнув изгиба шеи. Визуально это очень напоминает гангрену, но разве некроз мог развиться так стремительно? Это противоречит всем известным мне канонам медицины. Если только… Если только в дело не вмешался смертоносный вирус, превращающий людей в живых мертвецов. Oh merda. — Нужно поставить ещё антибиотик, — упрямо заявляю я, не желая мириться с неутешительным осознанием, что все усилия оказались напрасными. Ощущаю предательскую дрожь в руках, но интонация остаётся привычно твёрдой и непоколебимой. Нет. Мы не сдадимся. Ни в коем случае. Будем бороться со смертью до последнего, до победного… — Ксавье, принеси лекарство! — Нет, — вдруг отрезает Барклай и с неожиданной силой вцепляется в мою руку своей пылающей от температуры ладонью. — Тише-тише… Успокойся, всё будет хорошо, — Тайлер утешающе поглаживает девушку по здоровому плечу и предпринимает попытку разжать железную хватку на моём запястье. — Мы тебе поможем, только подожди немного... — Нет. Вы не сможете, — непоколебимо чеканит она, хотя тихий голос звучит совсем слабо, и каждое слово явно даётся с титаническим усилием. — Уже поздно. — Ну что ты такое говоришь? — кудрявый миротворец пододвигается так, чтобы иметь возможность заглянуть в искаженное болью лицо Бьянки. Он озирается по сторонам будто бы в поисках поддержки, но я молчу. Стоящий неподалёку хренов герой тоже. У Тайлера вырывается вымученный стон. — Да что вы как вафельные?! Сделайте что-нибудь! Я невольно моргаю и отвожу взгляд, пока внутри разгорается непримиримая борьба между слепой наивной надеждой и осознанием неизбежного. С одной стороны, мы можем продолжать войну со смертью, пичкать Барклай медикаментами, вкалывать по очереди все имеющиеся препараты. Но с другой… Рациональное мышление подсказывает, что таким образом мы только продлеваем её мучения, в то время как битва заранее проиграна. Проклятый вирус непобедим. — Аддамс… Эй… — безошибочно разгадав мои сомнения, Бьянка дёргает меня за руку, заставляя посмотреть ей в глаза. На дне светло-голубой радужки плещется непоколебимая решимость и отчаяние человека, которому уже нечего терять. — Я не хочу… чтобы это было долго… понимаешь? Я понимаю, о чём она просит. Машинально оборачиваюсь на свой автомат, прислонённый к заднему колесу джипа. Умом я прекрасно осознаю, что это самый правильный выход — встать на ноги, взять в руки оружие, снять с предохранителя, прицелиться аккурат в лоб и нажать на спусковой крючок, за секунду избавив Барклай от лишних страданий. Но я не могу сдвинуться с места, не могу даже шевельнуть пальцем, словно враз сковало все мышцы. — Пожалуйста, Аддамс… — очень тихо шепчет девушка и устало прикрывает глаза, не в силах противостоять невыносимой боли во всём теле. — Нет… — Галпин тоже зажмуривается, словно сомкнутые веки помогут ему абстрагироваться от жуткой реальности, в которой мы вынуждены пустить пулю в лоб своему же человеку. Где-то на заднем плане слышны надрывные всхлипы блондинки и громкий плач младенца. Зато хренов герой уже долгое время не произносит ни звука — машинально оборачиваюсь в его сторону, впервые в жизни желая, чтобы фатальное решение принял кто-то другой. Чтобы кто-то избавил меня от ответственности за чужую жизнь. Чтобы кто-то помог мне сделать правильный выбор. Хоть и прекрасно знаю, что никаких других вариантов попросту не существует. Торп нервно сглатывает, растерянно пожимает плечами, смотрит мне в глаза беспомощным взглядом, полным смятения — никогда прежде я не видела его настолько потерянным. И хотя я всегда крайне скептически относилась к его роли самопровозглашённого лидера, но уже успела привыкнуть, что хренов герой сохраняет трезвый рассудок даже в самых критических ситуациях, что на него всегда можно положиться. Невыносимо странно видеть его настолько… сломленным. — Пожалуйста, Уэнс… — совсем вяло бормочет Бьянка, а пару мгновений спустя её крепкая хватка на моём запястье ослабевает. Она снова впадает в лихорадочный полубред и начинает тихо шептать бессвязную чушь. — Папа, не уходи… Папа, останься с нами… Можно я схожу в гости к… Мы с Кэсси хотим собаку… Oh merda. Я больше не могу это слышать. Больше не могу бездейственно наблюдать, как пламя жизни медленно угасает в её теле под действием аномальной заразы, причиняя нечеловеческие мучения. Никто не должен переживать такой кошмар наяву. Никто не заслужил таких невыносимых страданий. Особенно… наша подруга. Моя подруга. — Тайлер, отойди, — приказываю я, резко подскочив на ноги и стараясь игнорировать безотчётное желание зажать уши руками. Кудрявый миротворец заметно колеблется, с сомнением покосившись на доморощенного лидера — словно ждёт, что Торп меня остановит. Но он не останавливает и не произносит ни единого слова. А мне приходится надавить на Галпина. — Тайлер, забери Энид с ребёнком и уведи их в машину. Это срабатывает — тяжело вздохнув, он смахивает с глаз невидимые слёзы и медленно принимает вертикальное положение. Пару секунд взирает на бессознательную Барклай с болезненным выражением лица, а потом наконец собирается с силами и направляется к истошно рыдающей блондинке. Когда они скрываются в Кадиллаке, наступает моя очередь соскрести воедино жалкие остатки самообладания, чтобы совершить единственно правильный в данной ситуации поступок. Получается далеко не сразу. В грудной клетке словно ворочается раскалённый добела кусок металла вместо сердца — становится почти физически больно. Дыхание перехватывает, лёгкие будто бы сжимаются в тугих тисках, в горле возникает мерзкий колючий комок, а в уголках глаз начинает предательски пощипывать. Но суровый голос рационального мышления упорно твердит, что каждая секунда промедления только оттягивает неизбежное и усиливает мучения ни в чём не повинного человека. Я должна. Обязана. Каждый шаг по дороге за оружием даётся с таким титаническим трудом, как будто я сама медленно бреду на эшафот. В голове подобно навязчивому метроному стучит одна-единственная мысль — должна, должна, должна… Стиснув зубы до боли в челюстях, я наклоняюсь за автоматом и отточенным движением перевожу флажок предохранителя в режим одиночного выстрела. Делаю несколько глубоких вдохов и выдохов как перед прыжком в ледяную воду, а потом возвращаюсь обратно к Бьянке — и останавливаюсь как вкопанная, никак не решаясь нажать на спусковой крючок. Неосознанно оттягиваю фатальный момент, зачем-то вообразив себе песочные часы — крохотные песчинки очень медленно перетекают из одного резервуара в другой. Я решаю, что выстрелю тогда, когда упадёт последняя. Такая несусветная глупость, но мне жизненно необходимо хоть немного времени, чтобы собрать воедино всю решимость. Где-то в глубине души ещё теплится слабый огонёк надежды, что с минуты на минуту Барклай откроет глаза и скажет, что ей внезапно стало лучше. Но такому никогда не бывать. Это лишь бесплодные фантазии моего разума. Но малая часть безвольных мыслей всё же воплощается в реальность — спустя несколько томительных секунд она действительно приходит в сознание. Резко распахивает подёрнутые пеленой глаза и мгновенно закашливается, схватившись здоровой рукой за грудную клетку. Из горла Бьянки вырываются жуткие клокочущие звуки, а на обветренных губах выступает тёмная кровь со сгустками. Мне становится чертовски плохо — не морально, а физически. Голова начинает кружиться, виски взрывает резкой болью, желудок скручивает тошнотворным спазмом. Oh merda, как же невовремя. А потом раздаётся оглушительно громкий звук выстрела — и Барклай падает замертво. Промеж широко распахнутых голубых глаз быстро расплывается кровавое пятно. Вот только… я так и не нажала на курок. Резко оборачиваюсь назад, едва сумев сохранить равновесие из-за мерзкого головокружения — и вижу, как хренов герой медленно отводит в сторону автомат Калашникова, принадлежащий миротворцу. А потом оружие выпадает из его ослабевших пальцев на пыльную сухую землю, и Торп опускается на колени, ссутулив плечи и спрятав лицо в дрожащих ладонях. Всё кончено. Дальнейшие действия я произвожу словно на автопилоте — убираю за спину автомат, зачем-то перевязываю высокий пучок на голове, набрасываю на тело и лицо Бьянки ещё влажную простынь, наплевав на то, что цветастая ткань местами испачкана рвотными массами. Какая разница? Барклай мертва, и подобные неудобства её уже не смутят. Голова продолжает кружиться, но я напрочь игнорирую собственное недомогание. Украдкой бросаю взгляд в сторону доморощенного героя — он так и сидит на коленях в статичной позе, и сердце в моей груди болезненно сжимается вопреки всем законам нормальной анатомии. Я понимаю его. Oh merda, я слишком хорошо представляю, что он сейчас чувствует — ведь всего пару месяцев назад на его месте была я. Мёртвый брат по-прежнему является ко мне в кошмарах, и время оказалось неспособно залатать эту зияющую брешь в моей душе. В умении выражать сочувствие я никогда не была особенно сильна, но оставить Торпа в полнейшем эмоциональном раздрае и заняться более существенными вещами — например, придумать, что делать с телом Бьянки, ведь лопаты у нас нет — я не могу. Поэтому после непродолжительных размышлений я очень медленно приближаюсь к нему и осторожно кладу руку на макушку. Хренов герой отнимает ладони от лица и резко вскидывает голову, встречаясь со мной взглядом — вопреки ожиданиям, его глаза абсолютно сухие, зато всё тело бьёт мелкой дрожью. — Ты всё сделал правильно, — шепчу я, почти ласково перебирая пальцами мягкие каштановые пряди. Когда-то Ксавье сказал эту фразу мне, и это возымело эффект, пусть и совсем минимальный. По внутреннему наитию воспроизвожу его монолог практически дословно. — Ей больше не больно. — Я знаю, — Торп коротко кивает, стараясь убедить то ли меня, то ли самого себя. А потом вдруг перехватывает мою ладонь и тянет вниз, заставляя сесть рядом с ним на пыльную стылую землю. Подчиняюсь без возражений — подбираю ноги под себя, кладу подбородок ему на плечо и устало прикрываю глаза. Наши пальцы переплетаются, и мне вдруг отчаянно хочется забрать себе хоть малую толику той тягостной боли, что теперь много дней (месяцев? лет?) будет точить его душу. Мы сидим так довольно долго. Солнце полностью скрывается за горизонтом, на бархатной черноте небосвода вспыхивают крохотные огоньки первых звёзд — далёких и равнодушных. Я невольно задаюсь бестолковым вопросом, что испытали астронавты, застрявшие на космических станциях, когда Земля внезапно перестала выходить на связь. Подобные бесцельные мысли ненадолго увлекают меня и уводят от бесконечных неотложных проблем. Но реальность неизбежно напоминает о себе. Особенно резкий порыв ветра срывает простыню с лица Бьянки, на котором навсегда застыло умиротворенное выражение — мышцы расслабились, черты разгладились, и теперь только уродливая культя на месте правой руки напоминает о том, какие страшные муки она испытывала в последние часы своей жизни. Вдобавок из Кадиллака выбирается бледный как смерть миротворец, сообщивший, что Синклер с младенцем наконец заснули. — Как нам копать могилу? — севшим голосом спрашивает он после непродолжительной паузы, стараясь не смотреть в сторону Барклай. — Нам не нужна грёбаная яма в земле, — глухо отзывается хренов герой, невидящим взглядом уставившись в пространство перед собой. — Нам нужен костёр. Практически до самого утра мы втроём слоняемся по окрестностям, собирая ветки потолще — благо, вокруг растёт множество низких иссохших кустарников. Энид единогласно решаем не будить — незачем ей испытывать дополнительный стресс, она и так слишком настрадалась. А потом складываем ветки в огромную кучу высотой больше метра и общими усилиями заворачиваем тело Бьянки в саван из окровавленного полиэтилена за неимением других вариантов. А потом тихо чиркает зажигалка, и погребальный костёр быстро занимается огнём, выбрасывая в розовеющее небо сноп искр. А потом солнце снова встаёт над горизонтом, напоминая о том, что мы всё ещё живы. И должны продолжать путь. Община Ла-Ромен, так нелепо отнявшая у нашего альянса ещё одного человека, очень быстро остаётся позади. Напоследок заезжаем в злополучную публичную библиотеку, чтобы взять оттуда подробную карту Канады с бесчисленными синими пятнами озёр и крохотными точками множества населённых пунктов — и находим на ней конечную цель материковой части маршрута. Форт Вьё, расположенный в регионе Кот-Норд должен стать отправной точкой на Ньюфаундленд. Остаётся надеяться, что в местном порту уцелело хоть одно судно, чтобы переплыть залив святого Лаврентия. А дальше однообразные дни в дороге и труднопроизносимые названия на французский манер сливаются воедино. Пересекаем реку Оломан, делаем несколько коротких остановок на озере Коконипи, в посёлке Шевери и общине Пакуашипи. Лагерь на длительное время больше не разбиваем, по очереди сменяя друг друга за рулём. Путь растягивается почти на шесть дней — серпантин дороги петляет между великим множеством мелких озёр, которых в Канаде больше, чем во всех остальных странах вместе взятых. Вдобавок многие мосты разрушены бурным течением рек, и постоянно приходится искать возможности объезда, а кое-где и вовсе пересекать вброд. Лишь по счастливой случайности удаётся избежать гидроударов, и обе машины остаются на ходу. По пути попадается несколько мелких заброшенных портов, но ни в одном из них не удаётся отыскать нормальное судно — к однотипным деревянным причалам привязаны исключительно рыбацкие лодки, на которых преодолеть широкий залив не представляется возможным. Зато в Пор-Сен-Серване удаётся разжиться двумя канистрами солярки — кудрявый миротворец со знанием дела сообщает, что с годами подобное топливо становится только лучше и пригодится для заправки катера или моторной лодки. А несколько часов спустя, когда палящее майское солнце восходит в зенит, мы наконец оказываемся на месте — там, откуда нам предстоит последний рывок на пути к долгожданному спасению. Или самому страшному разочарованию. Форт Вьё представляет собой среднего размера порт с несколькими причалами, вереницей убогих кирпичных ангаров и ярко-красными рампами для разгрузки судов. Несмотря на тёплую солнечную погоду, в воздухе висит стойкий аромат сырости, а с залива тянет дуновением холодного ветра. Шум волн о каменистый берег приятно ласкает слух — покинув машину, я ненадолго останавливаюсь, невольно испытывая подобие трепета от неукротимой мощи стихии. А ещё изменчивая Фортуна наконец-то поворачивается к нам лицом, а не уже привычной задницей. Помимо мелких рыбацких лодочек, качающихся на волнах, к причалу пришвартовано несколько более внушительных судов — пара бело-синих буксиров для барж и ярко-оранжевый балкер-сухогруз, местами тронутый бурыми пятнами ржавчины. Второй вариант мы отметаем практически сразу, слишком уж много топлива потребуется для заправки, да и вряд ли мы сумеем справиться с управлением — многотонной посудине нужен полноценный экипаж, а не кучка дилетантов из четырёх с половиной человек. — Проверю вон тот тягач, — вызывается Тайлер, кивком головы указывая на более мелкий по размеру буксир. — Мой дядя работал на таком, это кантовщик. У них обычно бывают специальные механизмы, чтобы швартоваться самостоятельно. Но в случае чего будьте готовы добираться до берега вплавь. — Но… Я не умею плавать, — робко сообщает Энид, не позволив испытать хоть малое облегчение от того, что среди нас находится человек, для которого оверкиль и осадка — не просто малопонятные слова. Тем не менее, осведомлённость миротворца приятно и неожиданно удивляет — шансы запустить старый двигатель буксира многократно возрастают. Предоставив Галпину возможность осмотреть жалкую посудину, которая должна доставить нас на спасительный остров, мы разбредаемся по своим делам. Я принимаюсь наводить порядок в припасах, прикидывая, что нужно будет перенести на судно в первую очередь. Открываю багажник джипа и начинаю сосредоточенно сортировать запас продовольствия, перекладывая в одну кучу самое необходимое — пятилитровые канистры с отфильтрованной водой, упаковки с крупами, аптечку с остатками медикаментов… От осознания, что машину придётся оставить тут, становится немного тоскливо. Все эти годы чёрный внедорожник Чероки буквально заменял мне дом, и необходимость бросить автомобиль в порту воспринимается словно предательство старого верного друга. Но иного выбора нет. — Не хочешь прокатиться? — за спиной раздаётся негромкий голос хренова героя. Оборачиваюсь к нему, вопросительно изогнув бровь. За прошедшие дни мы практически не разговаривали, пребывая в угнетённом состоянии после случившегося с Бьянкой. Да и некогда было вести длительные беседы по душам — мы едва успевали спать, сменяя друг друга за рулём. Очевидно, пережитый стресс сказался на моём организме не самым благотворным образом. Я мгновенно вырубалась, стоило голове коснуться брошенной на задние сиденья подушки. А просыпалась совершенно разбитой с мерзким ощущением тошнотворного комка в горле и пульсирующей болью в висках. У обезболивающих таблеток истёк срок годности, и облегчить проклятую мигрень не представлялось возможным — я даже не могла прибегнуть к помощи алкоголя, потому что мы не сделали ни одной длительной остановки, а водить машину в полупьяном состоянии я не решалась даже ввиду отсутствия необходимости соблюдать правила дорожного движения. — Зачем? — задаю самый закономерный вопрос, хоть и догадываюсь, к чему он клонит. Каждая наша совместная вылазка за пределы лагеря предполагала секс — единственный доступный способ хоть ненадолго отвлечься от нескончаемого окружающего дерьма. Или мне хотелось так думать? Не знаю. Рефлексировать на тему истинной природы наших отношений не было времени, гораздо проще было отгонять непрошеные мысли, что Торп успел стать для меня недопустимо важным и значимым. — Пока ты спала, мы проезжали аптеку. Стоит пополнить запасы лекарств, — сообщает хренов герой, выдавив слабое подобие улыбки. Не видела его улыбающимся с тех пор, как он пустил пулю в лоб несчастной Барклай. Ксавье выдерживает непродолжительную паузу, а потом тяжело вздыхает и, понизив голос до вкрадчивого шепота, признаётся. — Просто… Когда я с тобой, я как будто забываю, в каком мире мы теперь живём. Да. Именно так. Молча киваю в знак согласия, не видя смысла кривить душой и отрицать очевидное — ведь чувствую ровно то же самое. Словно всё нормально. Словно всего этого апокалиптического кошмара попросту не происходило. Словно мир остался прежним. Кратковременная, но приятная иллюзия. — Поехали, — захлопываю багажник, наплевав на более важные дела, и первой направляюсь к приоткрытой водительской двери. — Можно я поведу? — Торп останавливает меня, перехватив за руку повыше локтя. — Я точно помню, где находится аптека. Всего несколько месяцев назад я крайне ревностно относилась к своему джипу и категорически не допускала за руль никого другого — но со временем привыкла к постоянному присутствию доморощенного героя в своём личном пространстве. Поэтому вместо возражений просто достаю ключи из кармана кожанки и бросаю ему. Ксавье ловко ловит маленькую связку — а потом оповещает слоняющуюся по причалу Энид о наших планах и садится за руль. Я устраиваюсь на переднем пассажирском сиденье и прикрываю глаза, намереваясь урвать хотя бы пятнадцать минут отдыха. Неизвестно, чем обернётся наша дерзкая попытка пересечь залив, но силы наверняка понадобятся. Отключаюсь практически сразу под мерный шум мотора и шуршание шин о мелкие камешки не асфальтированного дорожного покрытия. Сквозь тревожный сон короткими вспышками прорываются отголоски привычных кошмаров о Пагсли — но теперь к ним прибавился образ мёртвой Бьянки, распластанной на залитом кровью полиэтилене, словно сломанная кукла. Кажется, я настолько привыкла к жутким картинкам, которые раз за разом воспроизводит мой мозг, что это уже не пугает. Только утомляет. — Уэнс… — сквозь полузабытье едва ощущаю невесомое прикосновение тёплых пальцев к своей щеке. — Проснись. Отмечаю про себя, что автомобиль плавно замедляет ход — и в конце концов совсем останавливается. Поэтому вяло потягиваюсь и без особого энтузиазма открываю глаза. Вот только вместо здания аптеки я вижу прямо перед собой безмятежную гладь маленького озера в окружении редких сосен и низких сухих кустарников. Перевожу недоумевающий взгляд на Ксавье, искренне не понимая, на кой чёрт он привёз меня именно сюда. — Искупаемся? — предлагает хренов герой, а секунду спустя первым покидает салон, даже не дожидаясь ответа. Идея в общем-то неплохая. Необходимость мыться под канистрой во время коротеньких остановок изрядно набила оскомину. И хотя температура на улице едва ли превышает пятнадцать градусов, я без тени сомнений стягиваю с плеч кожанку и забрасываю её на заднее сиденье. Следом за ней отправляется футболка и джинсы. Оставшись в одном белье и грубых потёртых ботинках, я выхожу из машины, не забыв предварительно осмотреться по сторонам — но вокруг как обычно тихо и безлюдно. По мере приближения к заветной цели мы встречали всё меньше кровожадных тварей, и этот факт неплохо подпитывал робкие надежды, что город выживших действительно существует. Торп уже успел сбросить лишнюю одежду прямо на берегу и с разбегу нырнуть в ледяную воду. Собираю растрёпанные волосы в пучок и следую его примеру с той лишь разницей, что захожу в озеро медленно — с каждым неторопливым шагом со дна густым облаком поднимается ил, кожа покрывается мурашками от низкой температуры воды, ноздри щекочет аромат тины, но всё равно это гораздо приятнее, чем жалкая тоненькая струйка из-под убогой канистры. Уже через пару-тройку метров от берега глубина становится внушительной, и вода доходит мне до самой шеи. Мышцы немного сводит судорогой от холода, но я задерживаю дыхание и ныряю. А когда выплываю обратно на поверхность, хренов герой оказывается совсем близко. Разница в росте позволяет ему крепко стоять на ногах там, где я уже не достаю до дна. Глупо, но я не могу перестать рассматривать, как на солнце поблёскивают капли воды, стекающие с его распущенных волос. Торп обвивает рукой мою талию и привлекает к себе — рефлекторно обхватываю его ногами и едва не задыхаюсь от разом накатившего возбуждения, когда внутренней стороной бедра чувствую твёрдость напряжённого члена. Тело, так быстро привыкшее получать разрядку на регулярной основе, предаёт меня практически мгновенно — и в следующую секунду я подаюсь вперёд, чтобы накрыть его губы своими. Поцелуй отдаёт затхлым привкусом озёрной тины, но мне тотально наплевать на подобные мелочи. Желание разгорается в крови за считанные мгновения, ползёт колючими мурашками вниз по позвоночнику, собирается влажным тягучим жаром внизу живота. Oh merda, мне нужно это. Просто катастрофически необходимо. Сильнее прижимаюсь к мужскому торсу грудью в бюстгальтере, сквозь мокрую ткань которого уже отчётливо проступают контуры затвердевших сосков. Одно только это выкручивает градус возбуждения до критической отметки, и у меня вырывается несдержанный стон, утонувший в непрерывных голодных поцелуях. Но пару секунд спустя Ксавье отстраняется. — Холодно, — он зябко ёжится, продолжая держать меня в удушающе крепких и ужасающе приятных объятиях. — Пошли на берег. Но каким бы крышесносным ни было желание, перспектива предаться грехопадению на грязной земле не вызывает у меня особого восторга — поэтому продолжения не случается. Мы просто выходим на берег и направляемся обратно к джипу. Я на ходу распускаю высокий пучок, выжимая влажные волосы дрожащими от холода пальцами. Торп тем временем набрасывает свою куртку прямо на голые плечи и торопливо натягивает потёртые джинсы поверх мокрых боксеров. Не имею никакого желания мочить свою одежду, поэтому забираюсь на переднее сиденье в одном белье — наплевать, оденусь позже. Хренов герой устраивается на месте водителя, заводит мотор и прибавляет температуру кондиционера на максимум, пока я обнимаю себя руками в попытке побыстрее согреться. Внедорожник плавно трогается с места, сворачивая на покрытое выбоинами шоссе. Некоторое время в салоне висит тишина, нарушаемая лишь мерным урчанием двигателя и шумом кондиционера. А потом я решаюсь задать вопрос на негласно запретную тему. — Ты любил Бьянку? — понятия не имею, почему мне так хочется это знать. Никогда не была склонна к праздному любопытству. Наверное, я неосознанно хочу убедиться, что среди нас есть человек, способный в полной мере понять, что испытала я, когда своими руками убила родного брата. — Честно? Не знаю… — доморощенный герой сокрушённо вздыхает, крепче сжав руками кожаную оплётку руля. Выдерживает задумчивую паузу, сдувает с высокого лба мокрую прядь каштановых волос, немного прибавляет скорость. — Когда мы были вместе, я действительно думал, что люблю её. Но вполне вероятно, это было лишь потому, что рядом не оказалось других женщин. Потому мы и расстались. А теперь я и вовсе думаю, что это никогда не было любовью. — Почему? — меня немного настораживает двусмысленность последней фразы. Что это вообще значит? Внимательно слежу за его реакцией краем глаза, сделав вид, что регулирую температуру кондиционера на бортовом компьютере. — Потому что… — Ксавье осекается на полуслове, уставившись в змеистую линию шоссе, тянущуюся до самого горизонта. — Неважно, Уэнс. Какая теперь разница, любил я её или нет? Я убил её, и этого не изменить. — Ты её не убил, — возражаю я, ощутив странное смятение от внезапно возникшей недосказанности. — Ты спас её от мучений. Вновь повисает тишина. Я без особого интереса наблюдаю, как кустарники на обочине сливаются в монолитную стену по мере того, как хренов герой прибавляет скорость. Изредка слежу за ним боковым зрением — Торп с каким-то остервенением вжимает в пол педаль газа, впивается пальцами в руль с такой силой, что костяшки белеют, а на руках выступает чёткий узор из вен. И хотя недавний разговор вышел натянутым, от этой картины меня вдруг бросает в жар. И вовсе не потому, что температура кондиционера близка к максимально возможному значению. Возбуждение неуклонно нарастает, не поддаваясь контролю рационального мышления — тело, не получившее желаемого, отчаянно требует своего, выплёскивает в кровь гормоны, порождающие тянущий спазм внизу живота. Машинально ёрзаю на сиденье, стараясь абстрагироваться от скапливающейся между бёдер влажности, сильнее свожу ноги вместе, но с каждой секундой становится только хуже. Oh merda, какой ужасающий кошмар. Проклятый Торп совершил что-то невообразимое с моим самообладанием, раз я совершенно не способна контролировать собственное тело в его присутствии. Борьбу с желаниями плоти я проигрываю позорно быстро — и всего через пару минут окончательно сдаюсь и сажусь полубоком, повернувшись к нему. Немигающий пристальный взгляд скользит по его рукам с выступающими венами, по сосредоточенному лицу с чётко очерченной линией скул, по поджарому обнажённому торсу — ведь свою футболку хренов герой так и не надел. — Ты чего? — Торп, слегка удивлённый подобному вниманию к собственной персоне, косится на меня с подозрением. Ответить мне нечего. Я всегда предпочитала действия словам. Поэтому решительно подаюсь вперёд и протягиваю к нему руку — невесомо провожу кончиками пальцев по животу с едва заметными линиями пресса, слегка царапая тёплую кожу отросшими ногтями. Ксавье чуть вздрагивает от моих почти невинных прикосновений, приподнимает уголок губ в лёгкой усмешке, но не останавливает мой внезапный порыв. Его реакция подстёгивает меня продолжить — и моя ладонь резко опускается ему между ног, с силой сжав сквозь плотную джинсовую ткань стремительно твердеющий член. Торп шумно втягивает воздух сквозь плотно стиснутые зубы и немного сбрасывает скорость. Стрелка на спидометре начинает ползти вниз, но гормональный шторм в моей крови отчаянно требует дополнительного допинга для остроты ощущений. В конце концов, все копы в округе давно превратились в плотоядных тварей, и штраф за нарушение правил нам никто не выпишет. — Прибавь газ, — мой голос звучит совсем хрипло, ведь во рту давно пересохло. — Ты ненормальная, — он усмехается шире, но подчиняется беспрекословно и резко вдавливает нужную педаль в пол. Мощный мотор отзывается из-под капота утробным рычанием затаившегося хищника, стрелка спидометра взвивается до отметки в сто тридцать. Резко возросшая скорость будоражит кровь адреналиновым всплеском, а ощущение враз напрягшегося члена под моей ладонью окончательно срывает чеку. Одним резким движением тяну вниз язычок молнии и расстёгиваю пуговицу — тяжело дыша от плохо сдерживаемого возбуждения, Торп немного приподнимается, помогая мне стянуть его джинсы вместе с боксерами до колен. Машинально облизываю губы, ощущая требовательную тянущую тяжесть внизу живота, а потом пододвигаюсь к самому краю пассажирского сиденья, перегнувшись через коробку передач — и пальцами обхватываю напряжённый член у основания. Несколько плавных движений вниз и вверх заставляют доморощенного героя глухо застонать и на мгновение зажмуриться от удовольствия. Этот низкий звук резонирует в моём теле, воспламеняя все нервные окончания. Возбуждает до предела. Побуждает к более активным действиям. Ксавье убирает с руля правую руку и кладёт мне на шею, притягивая к себе и принуждая наклонить голову. Делаю глубокий вдох как перед прыжком в ледяную воду — а долю секунды спустя склоняюсь над ним и касаюсь губами головки члена. Погружаю в рот совсем немного, старательно обвожу языком каждую венку. Широкая мужская ладонь перемещается мне на затылок и властно надавливает, заставляя сильнее разомкнуть губы и углубить проникновение. От подобного проявления грубости между бёдер становится совсем мокро, а тугие внутренние мышцы отчаянно сжимаются вокруг пустоты. Член скользит вдоль языка, и очень скоро головка упирается мне в горло — невольно закашливаюсь и стараюсь дышать через нос, чтобы подавить рвотный рефлекс. Когда первоначальный дискомфорт немного отступает, я начинаю двигать головой, выпуская напряжённый член изо рта практически полностью и тут же вбирая обратно. Торп отзывается на каждое моё движение приглушённым стоном, но всё же сохраняет относительное самообладание — по крайней мере, ему хватает выдержки вести машину достаточно аккуратно, чтобы объезжать многочисленные неровности на асфальте. А вот мне выдержки не хватает. Возбуждение становится почти болезненным. Я настолько сильно хочу ощутить его внутри себя, что меня буквально трясёт от неконтролируемого животного желания. Вдобавок в салоне жутко неудобно, и всего через несколько минут мышцы на шее затекают, не позволяя с должным усердием продолжать упоительный акт грехопадения. Поэтому я отстраняюсь, выпуская член изо рта. Хренов герой пытается удержать меня на прежнем месте, но я ловко выворачиваюсь из железной хватки его руки. — Отодвинь сиденье подальше, — командую я совсем севшим голосом, больше не имея никаких сил ждать. — Но не вздумай тормозить. Очевидно, Ксавье полностью разделяет моё нетерпение — поэтому без лишних слов нащупывает рычаг сбоку и отодвигает водительское сиденье назад до упора. Окончательно наплевав на безрассудность подобной идеи и на любые доводы разума, я решительно перебираюсь к нему на колени. Пытаясь устроиться поудобнее, случайно задеваю руль, отчего джип немного заносит на извилистом серпантине шоссе — но Торпу удаётся сохранить управление и не вылететь на обочину. Что ж, похоже, его водительские навыки на достаточно высоком уровне, а это значит, что мы можем продолжить без особого риска получить премию Дарвина за самую нелепую смерть. На долгие прелюдии абсолютно нет ни времени, ни желания. Поэтому я торопливо отодвигаю в сторону узкую полоску насквозь промокшего нижнего белья, сжимаю пальцы вокруг основания твёрдого члена и направляю его внутрь изнывающего тела. Неистово пульсирующие мышцы податливо расступаются, и глубина проникновения мгновенно прошибает меня тысячевольтным разрядом тока. Делаю несколько хаотичных движений бёдрами, стараясь приноровиться к неудобной позе — разумеется, на водительском месте недостаточно пространства для двоих. Одно моё колено упирается между сиденьем и бардачком, другое — в узкую щель между сиденьем и дверью. Без синяков дело однозначно не обойдётся, но прямо сейчас мне тотально наплевать на любой дискомфорт. Спустя пару минут мне удаётся отыскать наиболее подходящий темп — не такой быстрый, как хотелось бы, но достаточно приятный, чтобы с искусанных губ начали раз за разом срываться протяжные стоны. За скоростью автомобиля я уже не слежу, но Торп явно сбросил газ, и джип вяло ползёт у самого края обочины. Свободная рука доморощенного героя перемещается мне на задницу, грубовато стискивая ягодицы и контролируя ритм моих движений на члене. Тесное пространство салона заполняют стоны в унисон, сбитое в ноль дыхание и влажные пошлые звуки от соприкосновения объятых жаром тел. В поисках точки опоры мои ладони ложатся ему на плечи, ногти беспощадно впиваются в кожу, оставляя красноватые следы в форме полумесяцев. Губы скользят вдоль шеи Ксавье, щедро осыпая смазанными поцелуями и хаотичными укусами — а когда мои зубы смыкаются в том месте, где под разгорячённой кожей лихорадочно бьётся сонная артерия, хренов герой резко ударяет по тормозам. Внедорожник останавливается посреди дороги как вкопанный, и я быстро нащупываю рычаг переключения передач, переводя его в режим парковки. Теперь нас уже ничего не сдерживает. По венам будто бежит жидкий огонь, все мысли испепеляет сокрушительный пожар возбуждения, а стремительно нарастающая внутри пульсация окончательно срывает мне крышу. Руки Торпа скользят по изгибам моего тела, вызывая самый настоящий фейерверк невозможно ярких ощущений. Он подаётся бёдрами мне навстречу, отчего темп толчков становится более быстрым и грубым — и всего через несколько минут меня неожиданно накрывает оргазмом. Тугие влажные мышцы трепетно сжимаются, обхватывая член плотным кольцом, а из горла вырывается особенно громкий протяжный стон. Острота чувств ошеломляет настолько, что я позволяю себе недопустимую слабость — прижимаюсь к нему всем телом, запечатлев почти нежный поцелуй на взмокшем виске. Впрочем, Ксавье тоже хватает совсем ненадолго — бурлящий в крови адреналин неизбежно делает своё дело. Спустя пару десятков хаотичных движений он до сладкой боли стискивает мои бёдра, принуждая насадиться максимально глубоко. А мгновением позже тянет меня вверх, заставляя приподняться и отстраниться — сквозь блаженный дурман остаточного удовольствия я смутно чувствую, как брызги тёплой жидкости расплёскиваются по всему низу живота. Несколько минут уходит на то, чтобы восстановить сбившееся дыхание, унять бешеный сердечный ритм, привести себя в относительное подобие порядка и одеться. Неплохо было бы вернуться к озеру и снова искупаться, но мы и так потратили слишком много времени — Энид и Тайлер уже могли забить тревогу. Вдобавок мы так и не заехали в аптеку, а пополнить запасы медикаментов катастрофически необходимо. Благо, ехать совсем недалеко. Проходит не больше четверти часа, прежде чем на горизонте появляется небольшое поселение, а по левую руку от дороги виднеется крохотное здание с выцветшей вывеской Рексолл. Тварей в зоне видимости не обнаруживается — поэтому мы глушим мотор, хотя экономить бензин больше незачем, и синхронно выходим из машины с оружием наперевес. — Я поищу обезболивающие, а ты попробуй отыскать какие-нибудь антибиотики, — предлагает Торп после тщательного осмотра небольшого аптечного пункта — необходимая мера, чтобы окончательно убедиться в отсутствии опасности. Молча киваю в знак согласия и принимаюсь сосредоточенно обшаривать один выдвижной ящик за другим. У большинства лекарств давно истёк срок годности, но чисто в теории многие антибиотики пригодны ещё несколько лет после обозначенной на упаковке даты. Ассортимент медикаментов оставляет желать лучшего — здесь нет практически ничего стоящего, одни только витамины, биологически активные добавки, тампоны всех размеров, тесты на беременность… Так. Стоп. Моя рука вдруг зависает в воздухе над бело-красной коробочкой с тампонами. В голове ослепительной электрической лампочкой вспыхивает жуткое осознание — с даты последней менструации прошло слишком много времени. Месяца полтора, если не больше. Подобные задержки временами случались и прежде — неудивительно, что я не насторожилась сразу, ведь скудный рацион и регулярный стресс периодически провоцировали гормональные сбои. Вот только если добавить к нехитрому уравнению необъяснимо скверное самочувствие, повышенную сонливость и неконтролируемую тягу к сексу… Oh merda. Только не это.