Путь на восток

Стрелка на спидометре жмётся к максимальному значению, безликие серые бараки за окном сливаются в единую монолитную стену, мощный мотор утробно рычит под пыльным чёрным капотом. Стиснув зубы до боли в челюсти, я остервенело вжимаю в пол педаль газа, пока хренов герой прижимает наспех найденную в бардачке тряпицу к окровавленной руке Бьянки. Мельком ловлю её взгляд в зеркале заднего вида — в широко распахнутых глазах цвета горького шоколада застыло паническое выражение, но Барклай усердно храбрится и даже выдавливает механическую ободряющую улыбку. Адреналин в крови разгоняет пульс до бешеного тахикардичного ритма, и я сильнее впиваюсь пальцами в кожаную оплётку руля. Мысли в голове хаотично скачут, шестерёнки стремительно вращаются, подкидывая и отметая самые разные варианты действий. На особенно глубокой выбоине разбитой дороги джип резко дёргается — и Бьянка сдавленно стонет, зажмурившись от вспышки боли. Немного сбрасываю газ, но скорость всё равно зашкаливает за сотню. У нас критически мало времени, обратный отсчёт запущен — и даже минимальное промедление может стать фатальным. Вот только никто из нас не имеет ни малейшего представления, что мы будем делать, когда вернёмся в лагерь. — Давайте подумаем, что мы вообще знаем о вирусе… — начинает Торп, чтобы разбавить тягостное молчание, повисшее в салоне, подобно туго натянутой струне. — Он передаётся через кровь, так? Если мы сделаем сначала кровопускание, а потом переливание, есть шанс, что получится… — Нет, — Барклай перебивает его, протестующе качнув головой. Надо отдать должное её железобетонному самообладанию. На дне тёмных глаз плещется кристально чистый страх, лицо кривится в мучительной болезненной гримасе, но тон остаётся привычно ровным и собранным. Словно она ставит смертельный диагноз вовсе не самой себе. — Этого недостаточно. Часть тканей уже точно поражена. Выход только один — можно попробовать провести экзартикуляцию. — Что это? — непонимающе переспрашивает хренов герой, тщетно стараясь держать себя в руках. Мы быстро переглядываемся через зеркало заднего вида, и я отчётливо вижу, как под напускным фасадом спокойствия кроется полнейшее душевное смятение. — Разновидность ампутации, — отвечаю я, круто выворачивая руль влево и съезжая на убогое подобие шоссе, ведущее к нашему лагерю. Внедорожник слегка заносит на слякотной дороге, но мне удаётся предотвратить потерю управления. Я и сама думала над этим. Но отмела эту мысль из-за отсутствия в нашем арсенале анестезии — провести такую операцию наживую практически нереально, слишком велик риск. Но есть ли у нас выбор? Однозначно нет. — Что нам понадобится? — несмотря на внушительный опыт по части медицины, я решаю проконсультироваться с профессионалом. Единственным в наших рядах профессионалом, которого мы рискуем потерять, если операция не увенчается успехом… или просто не поможет. — Скальпели, зажимы… — перечисляет Бьянка, не открывая глаз. По всей видимости, ей чертовски больно, но эти ощущения не идут ни в какое сравнение с тем, что ей придётся пережить, когда мы начнём резать скальпелем без анестезии. Oh merda. — В идеале — костный крючок, чтобы вынуть кость из суставной впадины. Лигатуры, чтобы скрепить сосуды. Дренажные трубки, но мы вряд ли их найдём… Ещё алкоголь. Лучше водка. Торп вполголоса бормочет себе под нос непечатные выражения и напряжённо сводит брови на переносице, обдумывая услышанное. Я продолжаю вести машину и на ходу пытаюсь припомнить всё, что знаю о подобных операциях — но в голову упорно ничего не идёт. Под скальпелем в моих руках никогда не оказывались живые люди. Только хладные трупы на столе для аутопсии, пока я проходила стажировку в городском морге для того, чтобы максимально достоверно описывать подобные действия в своих романах. — Останови тут, поищем водку, — хренов герой кивком головы указывает на блёклую вывеску маленького супермаркета, и я мгновенно перемещаю ногу на педаль тормоза. Стрелка на спидометре быстро ползёт вниз, и джип останавливается на обочине дороги, густо заросшей низкими голыми кустарниками. Торп первым выбирается из машины, велев мне остаться с Бьянкой — и впервые в жизни я подчиняюсь ему без возражений. Глушу мотор, чтобы сэкономить драгоценный бензин, а потом оборачиваюсь к своей спутнице. Та сидит с закрытыми глазами, откинувшись на спинку сиденья и баюкает на груди покалеченную руку, обмотанную окровавленной тряпицей. — Покурить бы… — бормочет Барклай слабым голосом, который я вряд ли смогла бы разобрать, если бы не умение читать по губам. Я принимаюсь рыться в захламлённом бардачке в поисках её любимого вишнёвого Чапмана — в смятой пачке обнаруживается последняя сигарета, и я поджигаю её от автомобильного прикуривателя. Приоткрыв один глаз, Бьянка забирает у меня сигарету и глубоко затягивается. Салон заполняет бьющий по ноздрям запах едкого дыма с лёгкой ноткой вишнёвой косточки. Обычно я никому не разрешаю курить в своём внедорожнике — но сейчас не возникает даже мимолётной мысли, чтобы возразить. — Эй, Аддамс… — едва слышно шепчет Бьянка, снова привлекая моё внимание. — Что? — я сажусь вполоборота, уперевшись рукой в руль, чтобы иметь возможность видеть её искаженное мукой лицо. От этого плачевного зрелища сердце болезненно сжимается вопреки всем законам анатомии. Наше знакомство поначалу не задалось, и первое время я откровенно недолюбливала Барклай, памятуя об инциденте с моим псом — но потом острые углы сгладились, и я прониклась к этому человеку неким подобием уважения. Она всегда была несгибаемой. Уверенной в себе. Способной сохранять самообладание в любых критических ситуациях. И даже сейчас, когда старуха с косой грозилась сомкнуть костлявые пальцы на её горле, Бьянка оставалась хладнокровной. — Не бросай Ксавье, ладно? Похоже, он действительно тебя любит, — столь неожиданная реплика заставляет меня несколько раз моргнуть и перевести взгляд на безликий серый пейзаж за боковым окном. Oh merda, что она вообще городит? Какая к чёрту любовь? Мы с Торпом никогда не обсуждали подноготную наших странных отношений — нам просто было удобно держаться вместе. Взаимовыгодный симбиоз двух людей для удовлетворения базовых физических потребностей, только и всего. По крайней мере, мне хотелось так думать. Заветная мантра о необходимости ни к кому не привязываться по-прежнему маячила на задворках сознания — но я регулярно забывала об этом, когда мы оказывались наедине. Договариваться с собственными принципами оказывалось куда проще, когда хренов герой крепко прижимал меня к себе во время очередного акта бурного грехопадения. — Я серьёзно, Аддамс, — твёрдо продолжает Бьянка, и её слабый голос внезапно наливается сталью. — Он вряд ли скажет об этом вслух. Но ты стала ему дорога… Я это прекрасно вижу. Если со мной… Если я… В общем, помоги ему с этим справиться. Если не ты, то никто. Oh merda, эта бессвязная речь слишком напоминает прощальное напутствие умирающего. Я уже открываю рот, чтобы возразить — чтобы сказать Барклай, что далеко не всё потеряно, что мы не готовы так легко отдать её в лапы смерти, что мы проведём операцию и постараемся её спасти — но ровно в этот момент из супермаркета выходит хренов герой с двумя бутылками водки в руках. Торп машинально озирается по сторонам и быстрым шагом направляется обратно к машине. Я снова завожу мотор и переключаю передачу на движение — на пустую болтовню абсолютно нет времени. Нас ждут неотложные дела. Когда мы возвращаемся в лагерь и вкратце объясняем Тайлеру и Энид, что произошло, блондинка сиюминутно начинает рыдать. Кудрявый миротворец поспешно уводит её в сторону красного Кадиллака, бережно обнимая хрупкие дрожащие плечики — по всей видимости, у овдовевшей Синклер случился рецидив от осознания, что мы рискуем потерять ещё одного человека. Мне действительно её жаль. Но тратить бесценные минуты на успокоение расшатанных нервов молодой матери я попросту не имею права — потому что из всей компании фермеров только мне под силу провести предстоящую операцию, и размениваться на прочие пустяки категорически нельзя. Нужно действовать как можно быстрее. Стерильность окружающих условий оставляет желать лучшего. Но вряд ли в этой убогой заднице мира имеется хоть одна больница — да и нет времени её искать. Не знаю точно, с какой скоростью вирус поражает ткани и органы, но нетрудно догадаться, что счёт идёт буквально на минуты. Чем раньше мы проведём операцию, тем больше шансов, что Бьянке повезёт выжить. Поэтому я быстро покидаю салон внедорожника и открываю багажник в поисках самого необходимого — после родов Энид мы загрузили нехитрый запас медицинских инструментов именно туда. Наспех прикидываю, что нам может понадобиться, после чего вытаскиваю огромный кусок плотного полиэтилена — во время дождя мы использовали его в качестве палатки, чтобы укрыться от непогоды. За неимением иных вариантов вполне сойдёт вместо кушетки. Немного подумав, достаю небольшой топорик — нужно будет чем-то прижечь поверхность раны, чтобы быстро остановить артериальное кровотечение. — Уэнс? — я настолько сосредоточена, что даже не заметила, как хренов герой подошёл ко мне со спины. Бросаю короткий взгляд из-за плеча на встревоженного Торпа и вскидываю руку в предостерегающем жесте, призывая его к молчанию. Незачем отвлекаться. Напряжённый мыслительный процесс закручивается в голове подобно стремительной воронке смерча — за несколько секунд я успеваю вспомнить картинки из анатомического атласа и прикинуть примерную последовательность действий. Насколько мне известно, люди очень быстро теряют сознание от болевого шока, но до этого момента Бьянку придётся держать. — Позови Тайлера, — командую я безапелляционным тоном, внимательно осматривая остро заточенный скальпель и на пробу прижимая его к своему пальцу. На коже мгновенно выступает крохотная капелька крови. — Ты справишься, — чувствую мимолётное прикосновение его ладони к своему плечу, после чего Торп поспешно удаляется в направлении припаркованного неподалёку Кадиллака. Расстелив огромный кусок полиэтилена прямо посреди поляны с засохшей пожухлой травой, я щедро поливаю его водкой из первой бутылки. Дезинфекция так себе — но лучше хоть как-то, чем совсем никак. Проделываю ту же манипуляцию со скальпелем, тремя зажимами и изогнутой хирургической иглой. Специальных ножниц в наших запасах, увы, не имеется — придётся воспользоваться обычными. Зато есть две закрытые упаковки лигатур, необходимых для того, чтобы сшить сосуды. Покончив с предварительной подготовкой, я собираю растрёпанные волосы в высокий пучок и делаю несколько глубоких вдохов и выдохов. Несмотря на лихорадочно стучащее сердце, мои руки не дрожат — хороший знак. Если в создавшейся ситуации вообще можно отыскать что-то хорошее. — Что нам делать? — с готовностью спрашивает хренов герой, вернувшись обратно в компании кудрявого миротворца. Оборачиваюсь к ним, стараясь ничем не выдать собственного волнения. Груз ответственности за чужую жизнь давит на плечи подобно многотонному прессу — но ценой немалых усилий мне удаётся сохранить ровную осанку и привычно непроницаемое выражение лица. Торп тоже старается держать себя в руках, хотя его челюсти сжаты так плотно, что на шее бугрятся мышцы. Веснушчатое лицо Галпина стало белее снега, но он отчаянно пытается храбриться — смотрит прямо перед собой пристальным взглядом, полным решимости. — Приведите Бьянку, — я киваю в сторону задней двери внедорожника, машинально облизав потрескавшиеся губы. Они исполняют команду мгновенно и беспрекословно — направляются к машине и помогают Барклай выбраться на улицу. Она цепляется здоровой рукой за локоть кудрявого миротворца и на негнущихся ногах приближается к жалкому подобию операционной. Высокий лоб покрыт бисеринками пота, всё тело Бьянки бьёт мелкой лихорадочной дрожью — но она улыбается. Мне становится чертовски не по себе от этой вымученной сардонической улыбки. — Какие прогнозы, док? — бормочет она, глядя на меня с наигранной весёлостью. Но попытка пошутить нисколько не разряжает тягостную атмосферу — слабая тень эмоций всё-таки пробивается сквозь броню моего показного равнодушия. Чувствую, как моё лицо против воли болезненно морщится, а руки начинают слегка подрагивать. Титаническим усилием соскребаю воедино жалкие остатки самообладания и жестом указываю на расстеленный на земле полиэтилен. (примечание автора: други мои, если вы не очень хорошо переносите подробные описания хирургических вмешательств разного рода, дальнейшую сцену можно пропустить и пролистать до следующей пометки) Без единого слова Торп и Галпин подводят моего первого живого пациента к месту проведения операции и помогают ей лечь на спину. Даже такое незначительное движение явно причиняет ей нестерпимую боль — тихий сдавленный стон срывается с плотно сомкнутых губ, но Барклай упрямо борется с кошмарным недугом. Машинально тянусь к её взмокшему лбу, чтобы проверить температуру — влажная тёмная кожа буквально обжигает мою ладонь. Похоже, дело дрянь. Медлить больше нельзя. — Будет больно, — я зачем-то озвучиваю самую очевиднейшую информацию и усаживаюсь на колени рядом с лежащей Барклай. — Знаю, док, — она коротко кивает, не сводя с меня странного пристального взгляда. — Помни, что я тебе сказала. Пообещай, что выполнишь. — Прекрати! — Oh merda, это звучит слишком эмоционально, но у меня нет времени сетовать на собственную несдержанность. Жестом подзываю своих спутников и первой тянусь к пуговицам на красной клетчатой рубашке Бьянки, торопливо расстёгивая одну за одной. — Помогите её раздеть. На улице по-прежнему очень холодно. Резкие порывы ледяного ветра пробирают до костей — но перспектива слечь с простудой от переохлаждения сейчас волнует меня меньше всего на свете. Разрезав перочинным ножом правый рукав джинсовки, а потом и рубашки, я освобождаю Барклай от мешающей одежды, оставив её лишь в коротком спортивном топе. Потом сбрасываю свою куртку, чтобы ничего не сковывало движения. Ощущаю мимолётное прикосновение тёплых пальцев Торпа к своему виску — он аккуратно заправляет мне за ухо выбившуюся из пучка прядь. Сделав ещё один глубокий вдох словно перед прыжком в ледяную воду, я тянусь к перевязанной руке Бьянки и убираю насквозь пропитанную кровью тряпицу — и тут же понимаю, что ситуация хуже некуда. Меньше чем за час её ладонь сильно опухла и приобрела нездоровый красновато-синий оттенок, как это бывает при гангрене. Oh merda. Рваные края укуса и вовсе успели нагноиться вопреки всем известным мне канонам медицины. По всей видимости, коварный вирус, заставляющий мертвецов оживать и жаждать чужой плоти, абсолютно не подчиняется привычным законам. — Будем резать вот тут, — я решительно тыкаю пальцем в её запястье, проговаривая план действий скорее для себя, нежели для остальных. Чтобы сконцентрироваться. Лучезапястный сустав устроен довольно сложно и состоит сразу из четырёх костей — задача предстоит отнюдь не из лёгких. Но Барклай отрицательно мотает головой и тянет мою руку гораздо выше, к плечевому суставу. Oh merda, неужели она это всерьёз? Жить без кисти в наше время будет невероятно тяжело, а без целой руки — и подавно. — Чтоб уж наверняка, — Бьянка слабо улыбается уголками губ в ответ на мой растерянно-вопросительный взгляд. — Ей как врачу лучше знать, — не слишком уверенно вставляет хренов герой. Возможно, он и прав. И хотя всё внутри меня отчаянно противится перспективе настолько сильно искалечить живого человека, время безжалостно играет против нас — и тратить драгоценные минуты на бесполезные споры абсолютно преступно. Поэтому я молча подхватываю стоящую рядом непочатую бутылку водки и зубами откручиваю металлическую крышку. Выливаю добрую половину на крепкое плечо девушки, тщательно обрабатываю свои руки, а потом протягиваю ей изрядно опустевшую бутылку. — Пей, — вопреки ожиданиям, мой голос звучит уверенно и непоколебимо. Алкоголь разжижает кровь — и это явно не пойдёт Бьянке на пользу, но зато хоть немного поможет справиться с адской болью, когда я начну резать её наживую. Барклай тоже это понимает, поэтому забирает бутылку из моих рук и прикладывается к горлышку. Уже спустя пару-тройку больших глотков она закашливается от тридцатиградусной крепости, но с присущим ей упорством целиком опустошает содержимое бутылки. Пока она давится гадким пойлом, я мысленно соотношу число жизненно важных сосудов с количеством имеющихся зажимов — насколько мне известно из базового курса анатомии, самой крупной в руке является подмышечная артерия. Нужно пересечь в первую очередь именно её, иначе Бьянка умрёт от кровопотери за считанные минуты. Когда пустая бутылка отлетает в сторону, у меня не остаётся ни единой причины медлить. Делаю максимально глубокий вдох, безуспешно пытаясь унять дикий сердечный ритм, и крепко сжимаю в ладони холодную рукоять остро заточенного скальпеля. Что ж. Пора. Кудрявый миротворец вдруг наклоняется, подбирает прямо с земли толстую короткую ветку — и подносит её к плотно сомкнутым губам Барклай. — Чтобы язык не прикусила… Я в кино такое видел, — немного смущённо поясняет он. — Держите её, — командую я, когда Бьянка зажимает сучок между зубами. Торп в два широких шага оказывается рядом, садится на корточки напротив меня и обеими руками перехватывает запястья своей бывшей, прижимая их к смоченному водкой полиэтилену. Галпин усаживается ей на ноги и кладёт заметно дрожащие ладони на бёдра Барклай. Она ловит мой сосредоточенный взгляд и коротко кивает головой в знак готовности. Остро заточенный скальпель легко вспарывает мягкую кожу — и вместе с этим окружающую тишину, нарушаемую лишь свистом ветра, вспарывает оглушительно громкий крик Бьянки. Мы все невольно вздрагиваем от этого жуткого звука, а она дёргается всем телом в инстинктивных попытках отодвинуться от источника жуткой нечеловеческой боли. Но Ксавье и Тайлер держат крепко. Я замираю от шока на крошечную долю секунды — но мгновенно беру себя в руки и усиливаю давление скальпеля. Тёмная кожа, залитая багряной кровью, расползается в стороны, а следом за ней — и желтоватая жировая прослойка. Первый разрез приходится на наружную треть ключицы и продолжается через дельтовидно-грудную борозду до края подмышечной впадины. Когда острие скальпеля погружается глубже в мышечную ткань, истошные вопли Барклай срываются на фальцет — а секунду спустя она закатывает широко распахнутые глаза и безвольно обмякает. Я невольно выдыхаю с облегчением. Неизвестно, сколько продлится это бессознательное состояние, вызванное болевым шоком — но надо действовать максимально быстро, пока есть такая возможность. Кровь заливает всю поверхность разреза, стекает на прозрачный полиэтилен, пачкает мои джинсы… Oh merda, а я ведь даже не добралась до крупных сосудов, если не считать латеральной подкожной вены. Мне вдруг становится дико страшно. Вдобавок меня резко бросает в жар, несмотря на прохладную температуру воздуха. Но возможность выдохнуть и успокоиться в создавшейся ситуации — непозволительная роскошь. Поэтому сдуваю со лба взмокшую от пота чёлку и снова заношу скальпель над окровавленным плечом Бьянки, чтобы сделать новый разрез, протянувшийся до верхушки акромиона. Жестом командую Торпу перевернуть её безвольное тело на бок — благо, она не приходит в сознание, разве что обломок ветки выпадает из приоткрытого рта — после чего отточенными за время практики в морге движениями отделяю мышцы от клювовидного отростка лопатки. В образовавшемся разрезе смутно виднеется синеватый крупный сосуд. Должно быть, это подмышечная вена — но я точно не уверена. Мысли ворочаются в моей голове тяжело и медленно подобно скользким медузам, выброшенным на отмель во время шторма, но я всеми силами стараюсь сохранять трезвость ума. В ноздри бьёт резкий запах соли и металла, от чего хренов герой брезгливо морщит нос и поспешно отводит взгляд. Быстро вскрываю бумажную упаковку лигатур и перетягиваю вену с двух сторон, после чего разрезаю сосуд между ними. Кровь почти не бежит. Неплохо. Повторяю эту бесхитростную манипуляцию со всеми виднеющимися сосудами, затем перерезаю тонкие ниточки нервов как можно выше — но как только скальпель вонзается непосредственно в суставную капсулу, Барклай неожиданно приходит в себя. Заходится безумным нечеловеческим воплем, содрогается всем телом в лихорадочных конвульсиях и резко опрокидывается обратно на спину. Мои ассистенты окончательно теряются и ослабляют хватку. Я едва успеваю отдёрнуть чёртов скальпель. От резко скакнувшего давления крови становится всё больше с каждой секундой, но спустя пару мгновений Бьянка снова теряет сознание. — Держите крепче! — я буквально ору на них, утратив последние крупицы самообладания. К счастью, растерявшийся было Торп быстро ориентируется и снова переворачивает Бьянку на левый бок — её покалеченная правая рука, которая фактически держится на одном только суставе, повисает словно плеть. Не уверена, что смогу забыть это жуткое аномальное зрелище в ближайшее время. К моим ночным кошмарам о Пагсли непременно добавится ещё один. Oh merda, никогда прежде не считала себя склонной к излишней впечатлительности — но, похоже, я просто слишком мало видела в этой грёбаной жизни. Радует одно — осталось совсем немного. Стараясь игнорировать предательскую дрожь в руках, быстро разрезаю белые волокна сухожилий на плечевом суставе. А потом мёртвой хваткой стискиваю запястье Барклай и резко тяну на себя. Понятия не имею, насколько это правильно, но костного крючка среди нашего хирургического инструментария не имеется, а потому лучше действовать как можно быстрее, пока она снова не пришла в себя. Раздаётся неприятный щелчок — и головка плечевой кости выскальзывает из суставной впадины, натянув остатки сухожилий. Сдавленная зажимом и перетянутая лигатурой артерия всё равно кровит слишком сильно, из-за чего алая жидкость выплёскивается из перерезанного сосуда короткими быстрыми толчками в такт сердцебиению. Надо прижечь. Немедленно. — Топор в огонь, — бросаю я сквозь зубы оторопевшему миротворцу. — И потом сразу дай сюда. Бледный как смерть Тайлер поспешно подскакивает на ноги и подхватывает с земли небольшой топорик с металлической рукоятью — торопливо суёт его в рыжее пламя горящего костра, после чего протягивает мне. Оттолкнув в сторону отсечённую конечность, я забираю топор у Галпина, а затем одним резким движением прижимаю раскалённое полотно к раневой поверхности. Держу от силы пару секунд, но этого оказывается достаточно, чтобы вокруг буквально запахло жареным. Чем-то отвратительно тошнотворным, вроде топлёного жира — и я мгновенно чувствую, как скудная похлёбка из остатков куриных костей поднимается вверх по пищеводу. Это ещё что за чертовщина? Я всегда спокойно переносила даже стойкий запах разложения, исходящий от трупов в городском морге и от проклятых тварей. И тут вдруг такая внезапно сильная реакция. Но противный рвотный позыв приходится подавить — потому что Бьянка приходит в сознание во второй раз. Истошно кричит, срывая голос до хрипоты, заливается слезами и явно абсолютно не осознаёт происходящее… Oh merda. Ксавье и Тайлер наваливаются на неё всем весом, не позволяя пошевелиться, пока я дрожащими руками вставляю нить в изогнутую хирургическую иглу. Вокруг так много крови, что я практически не могу различить других цветов, кроме насыщенно-алого. Кажется, я вся с головы до ног перепачкана в этой горячей жидкости с острым металлическим запахом. В голове предательски шумит — и я едва могу сфокусировать взгляд на лице Барклай, искажённом жуткой мукой. Но расклеиваться прямо сейчас я попросту не имею права. Поистине титаническим усилием воли мне удаётся подавить внезапный приступ необъяснимой дурноты и перейти к финальной стадии операции — нужно зашить культю. Пока я торопливо орудую иголкой, стягивая тугими нитями мышцы и кожные покровы, Бьянка опять отключается. И больше не приходит в сознание до самого конца. (ещё одно примечание автора: с операцией покончено, можете спокойно читать дальше) Когда всё наконец заканчивается, я чувствую себя так, будто по мне проехался тяжёлый дорожный каток. Голова адски кружится, конечности словно стали ватными и отказываются подчиняться — должно быть, всему виной дикий стресс от произошедшего. На протяжении всей операции мне удавалось худо-бедно сохранять самообладание — но теперь тщательно сдерживаемое волнение прорывается наружу подобно бурной реке, которая разом снесла прочную плотину. Торп и Галпин относят Барклай в Кадиллак, предварительно разложив там задние сиденья, а я всё продолжаю сидеть на краю залитого кровью полиэтилена, обнимая себя руками и положив подбородок на острые коленки. Двигаться не хочется. Хочется… домой. И хотя суровое рациональное мышление услужливо напоминает, что никакого дома у меня давно нет, иррациональная мысль никак не отпускает. Крутится во взвинченном сознании на бесконечном повторе, как заевшая пластинка. Мне просто до отчаяния хочется иметь своё место в этом агонизирующем мире — впервые за долгие годы я действительно мечтаю оказаться в безопасном пространстве, чтобы с головой укрыться одеялом с тонким ароматом кондиционера и отгородиться от всего окружающего дерьма. Кажется, только теперь я по-настоящему захотела, чтобы в грёбаном Сент-Джонсе было хоть что-то, напоминающее город выживших. Бесконечное скитание по мёртвой выжженной земле стало слишком невыносимым, чтобы продолжать это до конца жизни. — Уэнс… — сквозь водоворот тягостных мыслей я смутно чувствую знакомое тепло чужих ладоней. — Слышишь меня? Вяло поворачиваю голову к источнику звука — и упираюсь затуманенным взглядом в обеспокоенное лицо хренова героя. И когда он успел сесть рядом? Торп сокрушенно вздыхает, после чего решительно притягивает меня к себе и заключает в невыносимо бережные объятия. Не имея никаких сил возразить, я молча зажмуриваюсь и утыкаюсь носом ему в шею — рациональное мышление приходит в ужас от подобного проявления слабости, но прямо сейчас мне тотально наплевать на любые доводы разума. Когда он рядом, я по совершенно необъяснимым причинам чувствую себя… чуточку лучше. — Ты молодец, Уэнс, — сбивчиво шепчет он куда-то мне в макушку, ласково поглаживая по спине. Кажется, меня ощутимо потряхивает. То ли от холода, то ли от стресса. — Если бы не ты… Никто бы из нас так не смог. Даже не знаю, что бы с нами было, если бы мы тогда тебя не встретили. Что было бы со мной… Последняя фраза звучит двусмысленно. Я резко вскидываю голову и немного отстраняюсь, встречаясь взглядом с тёмно-зелёными омутами. Доморощенный лидер выглядит чертовски усталым — под глазами залегли огромные чернильные круги, и без того впалые щёки совсем ввалились, отчего скулы заострились ещё сильнее. Но одновременно со всем этим от него исходит какая-то несгибаемая внутренняя сила, и я машинально думаю, что именно за такими людьми в своё время толпами шли на войну. И меня вдруг накрывает. Захлёстывает с головой квинтэссенцией непонятных чувств, смешанных воедино без возможности вычленить что-то конкретное. Донельзя расшатанное душевное равновесие неизбежно даёт сбой — и мне хочется сказать ему так много громких фраз, которые я презирала всю сознательную жизнь. Я тоже рада, что встретила тебя. Я тоже не знаю, что было бы со мной, если бы той внезапной встречи не случилось. Я…? — Эй, ребята… — тоненький голосок блондинки заставляет нас резко отпрянуть друг от друга. Синклер с жалобно хныкающим сыном на руках робко улыбается и тактично опускает взгляд на собственные пыльные кеды. Покопавшись в кармане нелепой куртки кислотно-розового цвета, она извлекает наружу белую упаковку с каким-то лекарственным препаратом. — Я нашла у себя в запасах Цефтриаксон. Вроде бы это антибиотик… — сообщает она, не поднимая глаз и бережно укачивая маленького Эдмунда. Вокруг неё крутится Вещь, заискивающе виляя хвостом. — Может быть, пригодится для Би... В детстве у меня развился перитонит из-за аппендицита, и это помогло. — Спасибо за помощь, Энид, — хренов герой выдавливает слабую ободряющую улыбку. — Она ведь поправится, правда? — с надеждой спрашивает блондинка, глядя на меня с таким выражением лица, будто я могу дать стопроцентный положительный прогноз. Но я не могу. Поэтому ничего не отвечаю — и Энид окончательно сникает, губы начинают подрагивать, а небесно-голубые глаза наполняются горькими слезами. — Уэнсдэй сделала для этого всё возможное, — уклончиво отзывается Торп, безуспешно пытаясь вернуть девчонке хрупкую надежду на благоприятный исход. — Будь уверена. Жаль только, что я сама совсем не уверена. Солнце постепенно скрывается за горизонтом, и температура воздуха опускается ниже нуля. Приняв некое подобие душа из-под канистры и сменив испачканные вещи на чистую просторную футболку и чёрные джинсы с разрезами на коленках, я забираюсь на заднее сиденье внедорожника с намерением подремать. Но сон никак не идёт. Долго ворочаюсь под убогим лоскутным одеялом, пытаясь принять хоть немного удобную позу, но ничего не выходит. Потратив на бесплодные старания примерно полчаса, я окончательно сдаюсь и выхожу обратно на улицу. Мои спутники тоже не спят — сидят вокруг догорающего костра в полной тишине. Нет привычной беззаботной болтовни обо всём на свете, нет беззлобных взаимных подколов, нет ностальгических рассказов о безвозвратно утраченном прошлом. Тайлер молча укачивает младенца, озябшая Энид шмыгает носом и обнимает себя обеими руками, Ксавье ворочает длинной веткой пламенеющие угли, а Вещь дремлет рядом, свернувшись клубочком. Не сказав ни слова, я подхожу к ним и усаживаюсь прямо на холодную землю, скрестив ноги по-турецки. Тягостное напряжённое молчание висит над нами словно туго натянутая тетива, словно проклятый дамоклов меч, грозящий вот-вот рухнуть прямиком нам на головы. — Пойду проверю, как там Бьянка, — Синклер вытирает набежавшие на глаза слёзы тыльной стороной ладони и поднимается на ноги. Отряхивает джинсы от пыли и решительно подходит к тонированному Кадиллаку. Осторожно приоткрывает дверь, заглядывает внутрь и тяжело вздыхает. — Это нормально, что она так долго без сознания? Увы, я не знаю ответа на этот вопрос. Мои познания в медицине не распространяются настолько широко, чтобы доподлинно знать, как долго человек должен пребывать в бессознательном состоянии после подобной операции, проведённой без всякой анестезии. Наверное, её организму просто нужно восстановить истощённые силы. По крайней мере, мне хочется так думать. До самого рассвета мы не смыкаем глаз. По очереди дежурим рядом с Барклай, вкалываем ей внутривенную инъекцию антибиотика, подбрасываем в костёр собранный в окрестностях лагеря хворост… Но когда небо на востоке окрашивается в алый, меня неизбежно начинает клонить в сон. — Иди к себе, — безапелляционным тоном заявляет хренов герой, с сочувствием наблюдая за тем, как я зеваю минимум в десятый раз и вяло потираю осоловевшие глаза. — Нет, — упрямо мотаю головой, сильнее запахивая на груди потёртую кожанку, которая практически не спасает от пробирающего до костей ветра. — Она может очнуться в любую минуту. Подождём ещё немного. — Уэнс, — он пододвигается ближе, но не решается прикоснуться ко мне в присутствии миротворца и блондинки. — Ты ничем ей не поможешь, если будешь так себя мучить. Отчасти Торп прав. Нам действительно нужно беречь силы — одному Дьяволу известно, что будет дальше. Но я не хочу засыпать. Вернее сказать, не хочу проснуться от очередного кошмара спустя полчаса тревожной дремоты. — Идите спать оба, — в диалог неожиданно вступает прежде молчавший Тайлер. — Мы с блонди успели вздремнуть днём, когда вы уезжали. Ещё несколько часов точно продержимся. А вам двоим надо отдохнуть. — Да, ребят… — Синклер твёрдо кивает в знак согласия, плотнее укутывая спящего сына в огромное пуховое одеяло, позаимствованное из Спрингфилд Мэнор. — Правда… идите. Мы разбудим вас, как только Би очнётся, обещаю. Не дожидаясь моих вероятных возражений, хренов герой вцепляется в мою руку повыше локтя железной хваткой и практически силком тянет в сторону внедорожника. Недовольно закатываю глаза в ответ на это проявление насильственной заботы, но всё же покорно направляюсь вслед за ним — как ни крути, меня действительно буквально выключает на ходу. Торп решительно сгребает в одну кучу весь хлам в багажнике и быстро раскладывает задние сиденья. С тех пор, как мы покинули особняк Уимсов, мы больше не засыпали вместе. Мне хочется возразить. Хочется сказать, что я не намерена спать рядом с ним — но рациональное мышление внезапно встаёт на сторону Ксавье, услужливо напомнив, что в его спальне на втором этаже Спрингфилд Мэнора я практически никогда не видела кошмаров. Или попросту их не запоминала. Не суть. Куда важнее, что в его присутствии мне действительно удавалось нормально выспаться. Поэтому я не спорю. Только отодвигаюсь как можно дальше, положив между нами лоскутное одеяло — словно кусок разноцветной плотной ткани может выступить в роли несокрушимой баррикады. И проваливаюсь в сон практически мгновенно, стоит моей голове коснуться подушки. Когда я снова открываю глаза, противное слепящее солнце уже стоит в зените на безоблачно лазурном небосводе. А ещё мне нестерпимо жарко — потому что одеяло валяется далеко в ногах, а сильные мужские руки сжимают моё тело в крепких удушающих объятиях. Oh merda, а ведь я даже не проснулась, когда доморощенный лидер так бесцеремонно вторгся в тщательно оберегаемое личное пространство. Решительно отталкиваю наглые руки спящего Торпа, поспешно одёргиваю футболку, которая задралась до самой груди — и покидаю салон джипа. Буквально сбегаю со своей же территории самым позорным образом. — Доброе утро, — Энид тепло улыбается мне, помешивая неаппетитное варево в котелке над ярко горящим костром. Она выглядит гораздо веселее, чем прошлой ночью, и у меня закрадываются подозрения, что блондинка не сдержала обещания разбудить нас, когда Барклай придёт в сознание. И Синклер мгновенно подтверждает эти домыслы, довольно хихикнув себе под нос. — Би очнулась. Она ещё очень слаба, но вроде бы всё обошлось. Ты спасла её, понимаешь? Невероятное чувство облегчения накрывает меня подобно мощной волне прилива. Oh merda, я даже не подозревала, что мой скудный эмоциональный диапазон способен генерировать настолько яркие ощущения. Невольно чувствую, как моих губ касается тень слабой улыбки — и едва ли не бегом бросаюсь к красному тонированному Кадиллаку. Резко распахиваю дверь. Кудрявый миротворец сидит на переднем пассажирском месте и сосредоточенно размешивает что-то в алюминиевой кружке. Бьянка полулежит на разобранных задних сиденьях в окружении множества разномастных подушек — она выглядит очень болезненно, но незамедлительно реагирует на моё появление. — Привет, док… — едва слышно шепчет Барклай, с явным трудом приоткрыв глаза. — Как ты? — тихо спрашиваю я, внимательно оглядывая перебинтованную культю, оставшуюся на месте её правой руки. На плотной повязке выступила кровь, но после такой сложной операции это вполне нормальное явление. Похоже, теперь у неё есть все шансы выкарабкаться. Но радоваться пока рано. Мы выиграли только одну битву со смертью, но никак не войну. Нужно не допустить развития осложнений — а значит, нам придётся задержаться в общине Ла-Ромен на неопределённый срок. — Выпей обезболивающее, — Тайлер протягивает ей кружку. Я забираю предложенное лекарство из его рук и помогаю Барклай сделать глоток, аккуратно придерживая её коротко стриженный затылок. Она немного закашливается, но полностью опустошает содержимое кружки с присущим ей невероятным упорством. Остаток дня уходит на поиски дома, который станет нашим убежищем на ближайшие недели — убогие одноэтажные бараки не слишком подходят для тяжелобольного пациента, но иного выбора попросту нет. Кое-где подтекает крыша, в других стены поросли мерзкой чёрной плесенью, в некоторых выбиты все окна. С первого взгляда община показалась совсем крошечной, но чтобы осмотреть всю территорию, нам с Торпом приходится потратить не меньше пяти часов. На дорогах нет даже намёка на асфальтированное покрытие, поэтому я кручу руль во все стороны, лавируя между огромными слякотными лужами — и невольно задаюсь вопросом, как мне удалось вчера гнать здесь с бешеной скоростью и не пробить при этом ни одного колеса. Наконец нам удаётся обнаружить относительно уцелевший, пусть и совсем захудалый домик — здесь всего две комнаты, водоснабжение и электричество отключено, но в нынешних условиях нет смысла лишний раз привередничать. Воодушевившись успехом, мы допускаем очередную вольность и позволяем себе предаться грехопадению на хлипком кухонном столе. Тонкие деревянные ножки жалобно скрипят, пока хренов герой яростно двигается внутри моего разгорячённого тела. Его сильные руки требовательно стискивают грудь сквозь тонкую ткань футболки, запутываются в растрепавшихся волосах, прижимают меня так близко, что нет никакой возможности отстраниться. Я теряюсь в водовороте сумасшедшего удовольствия, успевшего стать практически наркотическим — и жадно подаюсь бёдрами навстречу каждому упоительно грубому толчку. И весь остальной мир разбивается на сотни мелких осколков, растворяется в дурмане наслаждения, становится совершенно неважным. Плевать. На всё плевать. Прямо в эту одуряюще восхитительную минуту есть только мы. А час спустя мы возвращаемся в лагерь. И жестокая реальность бьёт по затылку тяжёлым железным обухом, разом вышибая из лёгких весь спасительный кислород. Дамоклов меч обрушивается вниз, безжалостно разрубая пополам все жалкие иллюзии. Энид жалобно всхлипывает и несётся к джипу через всю поляну — чтобы резким рывком распахнуть водительскую дверь и произнести одну-единственную фатальную фразу: — Бьянке стало хуже.