Elfen Lied — Lilium
***
Свечи тускло освещают алтарь, подле которого на коленях сидит девушка, переплетая руки перед собой, тихо произнося молитву «К Святой Марии», блаженно прикрыв глаза. Длинная чёрная ряса скрывает тело, украшенное шрамами и синяками, а апостольник покрывает голову, ниспадая по плечам, покрывает спину и грудь, оставляя лицо открытым. Мария-Августина служит церкви двадцать лет с тех пор, как её нашёл Святой Отец, голодную замёрзшую и горько рыдающую, на могиле матери. Она отчётливо помнит зиму 1645 года; холодную, голодную и, как казалось ей, бесконечную. Город Фрозен был скрыт от внешнего мира, ведь сюда сослали всех отбросов общества; насильники, убийцы, растлители малолетних и проститутки — каждый из них был опасен, и каждый раз ей приходилось приспосабливаться, чтобы не стать их жертвой. Мария хочет жить как все те, кто познал тяжести жизни; горе, голод, холод и смерть. Её мать Катрина — проститутка, которая продавалась задёшево. Ей могли не заплатить после соития, избивали, насиловали несколько человек подряд, часто не давали отдохнуть и забирали деньги обратно, которые она заработала тяжёлым способом. Всё это происходило на глазах девочки, безвольно лежащей на старой, грязной кровати, а в глазах застыли слёзы от страха за мать. Она помнит её крики и глухие стоны от боли и жестокости людей, глумившихся над ее матерью. С тех пор она стала свидетелем подобного кошмара каждый божий день, ибо бог не слышит вас, дети мои. Так бы сказал Сатана, аккуратно вытирая слёзы, и обнимая за хрупкие детские плечи. Ей приходилось добывать еду и ни всегда это получалось. Порой она ела заплесневелый хлеб, и пила ледяную воду из ручья, а потом лежала с лихорадкой, мучаясь в агонии. Кожа обтягивала кости, серое платье не спасало от холода, пробравшегося в самое сердце и ветхое одеяло не спасало. Долгие годы Мария мучилась и страдала от несправедливости людей к другим людям — жизнь она не винила, незачем было. В их бедах тоже виноваты люди. В один из мучительных дней, когда тело горело, словно его окутало огнём, а дыхание перекрыло, будто лёгкие, наполненные водой, к ней пришла чёрная змея, сверкая жёлтыми глазами. Она лежала на ней, свернувшись кольцом, и согревала продрогшее тело. Это единственное, что она запомнила, прежде чем темнота поглотила её. А на следующий день повесилась мать, и не осталось никого, кто бы мог позаботиться о Марии — ребёнке восьми лет. — Впрочем, прошлое остаётся прошлым, как бы мне не хотелось, чтобы матушка была жива, — тяжко вздыхает она, перекрестившись, и встаёт, отходя от иконы. — Дорогая Мария-Августина! Вы так смиренны и почтительны к мертвецам, а к живым равнодушны, что моё сердце обливается кровью. Не замечаете, как они переживают за вас, сестра, и молят бога, чтобы он помог вам, — сзади раздаётся мужской голос, от которого мурашки бегут по спине, уходя куда-то вниз. Зелёные глаза скользят по Минджэ, словно весенняя трава, шелестящая на ветру, и выжигают адским пламенем приговор, уготованный смертными. Мария не знает о Минджэ ничего, кроме того, что он воспитанник Игумена «Тысячи Лилий Святого Георгия» — Ким Хонджуна. Она остерегается его, предпочитая держаться в тени, особенно в ночное время, когда демоны вылезают из ада, чтобы вкусить свежей плоти. Минджэ — сплошное противоречие; он мило улыбается очередной старушке, помогая ей подняться с колен, а за спиной будет холодно улыбаться, пожирать тёмными, почти чёрными, глазами, и молча уйдёт. Марию пугает, что он всегда следует за ней, куда бы она не пошла, прячется в тени и избегает света. Он — опасный, так твердит её разум, а тело дрожит от страха, когда она сжимает широкие рукава рясы. Каменные стены собора не пали во время войны, чумы и голода, а сейчас и подавно будут стоять, сдерживая натиск внешних врагов, благодаря Хонджуну. Он возвёл горгулий, чтобы они охраняли собор от сил зла и не христов. Каждую ночь они облетают город, дабы убедиться, что ничего не угрожает жителям города и собору. Если появятся недруги, то они начнут рычать, отпугивая их, и доложат Хонджуну, а он будет говорить с отступившими от пути Христова. Мария не видела недругов после встречи с Отцом, — никто не видел, кроме Минджэ. Он знает больше, чем положено служителю бога, а потому и опасен для неё. — Я не заметила вас, брат Минджэ. Что привело вас в столь поздний час ко мне? — Мария чувствует, что он пришёл по её душу. Слишком часто пересекаются их пути, что не радует девушку. Она боится не только его глаз, блестящих при виде нее, но и собственного сердца, предавшего ее несколько лет назад. — Извольте, сестра, я всего лишь божий слуга, прекрасная Мария-Августина, и пришёл помолиться за упокой вашей матушки, — сладки его речи, но глаза холодные, как глыба льда, не способная растаять. Обман. Лжёт, как искусный змей, чтобы напоить её ядом из бокала с вином, а потом совершить нечистые помыслы и сгинуть в небытие. Она не позволит ему надругаться над её чистотой, которую она посвятила во служения Господню. Такому человеку нет места в храме, тем более, в её жизни. Минджэ скрывает много пороков, от которых остерегает Отец, благослови его, господь. Игумен Хонджун — опора и надежда, которую терять не хочется. Его взгляд теплеет, когда Отец Ким находится рядом, словно ребёнок, ищущий отцовского тепла. И ему дозволено это, ибо его любят как единокровного сына. — Благодарю вас, брат, что заботитесь о моей почившей матушки, — холодно, отвечает она, а нежная улыбка расцветает на губах, — но она не нуждается в заботе более. На небесах ей уделят больше внимания, нежели при жизни. Минджэ смотрит на её губы; пухлые, немного бледные, но манящие, и хочет испробовать их на вкус, дабы унять внутренний голод. Мария-Августина — непростая девушка. Она послана ему высшей силой, так сказал Отец Хонджун, а к нему он всегда прислушивается, чем к кому-либо другому. И он верит ему всей душой и телом. Любой, кто оспорит его решение — Минджэ позаботится, чтобы такого больше не случалось. Он ненавидит шлюху Катрину, которая заставила страдать его возлюбленную, но вынужден притворяться и лгать, чтобы не оскорбить Марию. Обычно от людей исходит белый свет, согревающий естество, дарованное нам богом, но Минджэ — другой. Могильный холод следует за ним по пятам, и тянет костлявые руки к живым, тепло которых ещё живёт в теле. Брат — а брат ли? — входит в доверие большого количества людей, а это значит, что ей не поверят. Обвинят во лжи, припишут связь с дьяволом и сожгут как ведьму. Опасно действовать неразумно, пусть и под защитой Игумена, чей любимец может пострадать. Она будет молчать до конца своей жизни. Мария-Августина знает тайны, покрытые столетней пылью и запертые в склепе на века. — Видите ли, сестра, — когда он успел подойти ближе? — я намерен держаться подле вас всю свою оставшуюся жизнь. Вы не рады, сестра Мария? Чёрные глаза гипнотизируют её, а грубые руки ласкают лицо, будто сердечный любовник, который касался нежной кожи сотни раз. Не дозволено ему трогать кровавыми руками её незапятнанную душу, но, разве справедливость существует, если ею пренебрегают люди? Ни разу. Его губы отвратительно-приторны на вкус, когда касаются её губ, терзают и заставляют возжелать, чтобы поддаться греху в священной обители. Стук сердца отдаёт в ушах, разум окутывает пеленой, а тело дрожит от страха и сладкого предвкушения. Похабный язык проникает в рот, чтобы столкнуться с её языком, и подчинить, словно провинившуюся жену. Мария отвечает с ненавистью и любовью, которую хранила в тайне от всех глубоко внутри и отдаётся течению. Она бессильна перед ненавистной любовью, как бы ни старалась противиться ей. Бог простит грехи — ибо грешен он в своём неведении и безразличии к детям своим, которых поклялся оберегать и направлять на путь истинный. — Моя прекрасная, желанная, и ценная Мария, о которой я мечтаю каждую ночь, — стоит в моих объятиях и принимает ласки отродья, недостойного её, — он утыкается лицом в её ладони и целует хрупкие пальцы; осторожно и трепетно, вкладывая в каждый поцелуй частичку себя. — Я опьянён тобой и испытываю жажду, когда тебя нет со мной рядом. Ты мучаешь меня, но я приму всё, что ты дашь мне. — «Ибо грешен я, что не уделял должного внимания детям своим, и не ведаю, что творю», так говорит Отец, Минджэ, — его волосы шёлковые и пахнут травами, когда она целует его в голову. — Я вверяю грешную душу тебе, брат мой. Слишком долго скрывала любовь за маской холодности и отстранённости. Прими его, дорогой друг, и не показывай никому. Минджэ сияет от восхищения перед возлюбленной, кивает, и просит обнять его. Так делала его мама, когда была жива… пока он не убил её и не принёс в жертву демону, спасшему Марию-Августину. Ей недозволенно знать больше, чем дозволено церкви. Отец Хонджун рассказал ему о судьбе, уготованной для него в раннем возрасте. Так захотел демон, поклявшийся служить Отцу, и подарил ему возлюбленную, посланную небесами — богом? — дьяволом. Демон, отдавший своё сердце Игумену, созданию более грешному, чем он может себе представить. Ведь Хонджун настоящий отец Минджэ, а покойная матушка скрывала это от него, за что и поплатилась своей жизнью. Грязная шлюха, породившая ублюдка на свет от чудовища, чьи грехи отмолить нельзя.***
«Принеси мне сердце той, чье чрево породило на свет твою кровь, дабы исполнить мою прихоть».
Святая обитель — это место прощения, раскаяния, и отмоления грехов людям, сбившихся с пути, и нуждающихся в словах священника. В ней нет места дурным помыслам, которые преследуют человека каждый день; дома, на работе, на прогулке или в уединении с самим собой. Церковь создана для собрания христиан, совершения богослужения и религиозных обрядов, особенно по праздникам, когда верующие собираются и благодарят Иисуса Христа Спасителя. Воистину прекрасно, что один человек, живущий в период 7 года до н. э. по 4 год до н. э. Иса, Иисус бен Пантира — он же Иисус Христос, которого почитают, любят и поклоняются, радуясь тому, что могут посвятить свою жизнь ему. Поистине чудесное зрелище для Отца, правда? Хонджун пугающе улыбается, и перелистывает страницу книги, а взгляд устремлён на алтарь, освещённый десятками свечей. На высоком потолке выгравирована война между ангелами и демонами, посланными истребить нечисть поганую во имя Господа Бога. Стены излучают холод, а их украшают готические гобелены, вынуждая отвести свой взор, дабы не оскорбиться, каменные плиты уложены в виде квадрата, каменные скамьи стоят в два ряда друг за другом. Высокие окна закрыты чёрным полотном, а алтарь залит воском свеч, танцующими без перерыва. Эта комната закрыта для прихожан и служителей церкви, ведь сюда могут приходить редкие гости, которых лично позовёт Игумен, дабы насладиться их обществом. Чёрная ряса распахнута, подчёркивая обнажённую грудь и живот, а чёрные штаны идеально сидят на крепких бёдрах. Татуировка змеи, пожирающей красное яблоко, гармонирует на смуглой груди, обхватывая шею, а хвост окольцовывает руку. Он стоит без обуви, на холодном полу, но не чувствует дискомфорта. Нужно ли говорить, что в помещении довольно холодно, нежели, чем на улице? Думаю, не стоит. — Как упал ты с неба, денница, сын зари! разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своем: «взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему, — медленно читает он, пробуя на вкус каждое слово, пропитанное ядом, и ухмыляется, продолжив, — И вознесся до воинства небесного, и низринул на землю часть сего воинства и звезд, и попрал их. Хонджун, по меркам людей, довольно необычный человек; чёрно-белые волосы всегда уложены, а на лице играет вежливая улыбка. Некоторых прихожан пугают не волосы, а глаза; один тёмный, как сама ночь, а вторым он не видит. Ослеп, когда заключил договор с демоном, чтобы спасти Минджэ, горячо любимого сына. Он пойдёт на самые отвратительные поступки, дабы защищать то, что любит больше всего на свете. И только попробует кто-то встать между ними — он убьёт его и скормит голодным собакам в подворотне. Тому свидетели кости, закопанные на заднем кладбище церкви. И Сонхва. — Верую во единого Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли, видимого всего и невидимого. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия Единородного, от Отца рождённого прежде всех веков: Бога от Бога, Свет от Света, Бога истинного от Бога истинного, рождённого, не сотворенного, единосущного Отцу, — через Которого все сотворено. — слова звучат как гром средь бела неба, окутывая своей харизмой, и подчиняя воле своей, покуда пламя внутри не будет зажжено. — Ради нас, людей, и ради нашего спасения сошедшего с небес и воплотившегося от Духа Святого и Марии Девы, и ставшего Человеком; распятого за нас при Понтии Пилате, страдавшего и погребённого, воскресшего в третий день по Писаниям, восшедшего на небеса и сидящего одесную Отца, вновь грядущего со славою судить живых и мертвых, и Царству Его не будет конца. И в Духа Святого, Господа Животворящего, от Отца и Сына исходящего, Которому вместе с Отцом и Сыном подобает поклонение и слава, Который вещал через пророков. — сила сочится со словами, словно он боготворит Бога и церковь Святую от посягательства со стороны Нечистых. — И во единую Святую Вселенскую и Апостольскую Церковь. Исповедую единое крещение во отпущение грехов. Ожидаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь. Он крестится и закрывает глаза, вдыхая побольше воздуха, чтобы очиститься от грязи и смрада, преследующего его в стенах церкви. Забавно, что Хонджун атеист, и верить в бога, которого он никогда не видел, неразумно и бессмысленно. — Люди — создания глупые и ранимые, когда дело касается любви, но до жути жадные и жестокие, когда кто-то посягает на их собственность. Я ведь прав, святой Отец? Демон появился из чёрной дымки, явив себя Игумену, чей ясный взор устремился на него. Кто же знал, что он придёт раньше полуночи, хотя никогда не позволял себе опаздывать на встречу к возлюбленному. Хонджун хмыкнул и повернулся к нему всем телом, раскидывая руки в стороны, приглашая в свои объятия. — Ты же знаешь, что прав, Сонхва, — демон улыбнулся, и подошёл ближе, сцепив руки в замок за шеей мужчины. Сонхва — один из сильнейших древних демонов, которых породила Лилит. Он любимчик тёмных тварей и людей, что поклоняются ему, собираясь на кладбище и просят греховной любви. Он каждый раз смеётся, когда фанатики говорят о нём, с восхищением и щенячьим восторгом. Сам же Сонхва без ума от холодного Игумена, которого добивался долго, прежде чем он разберётся со своей женой и уделит время ему. — Ты всегда так холоден ко мне, моя любовь, — драматично вздыхает он, прикрыв жёлтые глаза, — Будь хоть чуточку поласковее со мной, святой Отец, я ведь не бесчувственный. Стоит ли говорить, что он любит драматизировать ситуацию, которая кажется абсурдной для людей, а для демонов и подавно будет поводом посмеяться над ближним своим. Впрочем, Сонхва не волнуют ни другие люди, ни демоны, ни бог, которого вспоминают каждую секунду, но крайне важно, чтобы Хонджун был с ним согласен, и Минджэ, по которому он скучал. Этот маленький мальчик, для демона он всегда им будет, с интересом рассматривает его каждый раз, когда Сонхва приходит к возлюбленному, и не боится. Сначала он не понимал, что перед ним демон, а не человек, но со временем привык к его обществу, и всегда обнимал, говорил, что скучает и хочет, чтобы он остался с отцом и с ним. Разумеется, Сонхва не собирается оставлять человека, с которым давно заключил договор, и он гласит: «Человек попросил силу, взамен на зрение. Он готов был продать и душу, если того потребуют обстоятельства, лишь бы отомстить тем, кто посмел его обманывать и издеваться над сыном. Просящий потерял зрение на один глаз, но смог видеть того, чего не видят обычные люди. Нечисть, что прячется в ночи, окутанная холодом и грехом. Покуда сердце его не обретёт покой, — никто не сможет избежать кары грешной от Игумена». А ещё никто не знает, что человек и демон соединили свои души, дабы насладиться любовью друг друга. Об этом говорят кольца с рубином на безымянных пальцах, в которых заключена кровь их. Что поделать — Сонхва любит романтику, а Хонджун терпит только ради жены, как он любит выражаться, да и демон не против. Намерения Игумена были просты — освободиться от рук, которые душат его каждую ночь, как бы он не боролся с ними; сколько бы раз не убивал их, отрезая конечность за конечностью, пусть и родных людей, которых сам обрёк на смерть. Так он и познакомился с Сонхва, когда тот закрыл его шею своими горячими руками и прогнал прочь низших тварей от него. Тогда они и заключили кровавый договор. — Нежность не входит в наш договор, любовь моя, — низкий смех завораживает демона, а сердце бьётся, как птица в клетке, которая стремится на свободу. — Но, как видишь, я слишком добр, чтобы проигнорировать твои желания. Хочется рассмеяться во весь голос; громко и долго-долго, пока в лёгких не закончится воздух, а слёзы не брызнут из глаз. Сонхва знает, каким может быть «добрым» Игумен, если перейти ему дорогу. В аду у него есть поклонники, что, впрочем, неудивительно, а ангелы пожирают свои крылья, потеряв преданного человека. И Хонджун думает, что хочет владеть этим делом и душой всю жизнь, — имеет право.***
Сонхва громко стонет и выгибается в сильных руках, запрокидывая голову назад, а из глаз текут слёзы от возбуждения. Удовольствие — это то, что не нужно скрывать или стесняться — это естественная потребность. И он ей пользуется сполна, покачивая бедрами назад и вперёд. Хонджун низко стонет, когда демон сжимает его член в себе, от чего желание вытрахать до беспамятства возрастает и уничтожает здравый смысл. Он наклоняется и облизывает шею, а потом кусает до красных пятен, и вновь зализывает. Одной рукой поглаживает живот, а второй сжимает горло, и заставляет выгнуться сильнее. Сонхва всегда был гибким и крепким, что радует Игумена, ведь не каждый может выдержать его напор. Один раз он сломал бедняге позвоночник, а другому свернул шею, в порыве страсти. Пусть Сонхва и демон, но в Хонджуне сила нечеловеческая, которая может причинить боль и вред не только людям, — нечисть тоже входит в его список. Внутри Сонхва узко, горячо и влажно, а хриплые стоны отдают в груди, к которой он прижал возлюбленного, вцепившись остервенело в алые губы. Демон раскрывает широко рот и впускает настойчивый язык, позволяя ему хозяйничать, ибо он хочет принимать, а доминировать у Хонджуна получается лучше, чем у него. Он всасывает язык Сонхва, углубляя поцелуй, и не планирует останавливаться, лишь медленно толкается внутрь. Сонхва мычит в рот и царапает до крови руку на горле, прося его отстраниться, на что получает недовольное рычание, но всё же отталкивает его. Он делает глубокий вдох, облизывая слюну в уголке губ. — Почему ты отталкиваешь меня, моя любовь, — жарко спрашивает он, дыша в самые губы и держится, чтобы не впиться в них. Ему позволено только лизнуть верхнюю губы и ждать, когда Сонхва разрешит к себе прикоснуться. — Я сделал что-то не так? — Я хочу видеть твоё лицо, милый, поэтому, — он сделал короткую паузу и оттолкнул его, пока член не вышел из него полностью. Лёг на спину, раздвигая ноги широко, и манит к себе пальцем. — Вот теперь готово. Иди ко мне, любимый. Хонджун навис над ним, вглядываясь в жёлтые глаза, которые смотрели в ответ с усмешкой и вызовом, заглядывая в самую душу. Но душу его прочитать нельзя никак. Она закрыта для смертных и недоступна для демонов — секрет, который он унесёт с собой в могилу, быть может, через лет двести, ни меньше. — Тебе придётся самому вставить мой член в свою покрасневшую дырочку, мой сладкий, — шипит губы, но не целует; дразнит и мстит в ответ. — Мои руки заняты, видишь? Он сжимает до синяков толстые ляжки, которые так любит кусать и лежать на них, и целует подбородок. — Сначала поцелуй меня нежно, а потом я возьму твой член полностью, — обнимает за шею и слегка царапает кожу. Хонджун, ждёт, когда Сонхва приоткроет рот и высунет язык, а потом облизывает его, обильно смачивая слюной, и мягко целует, посасывая верхнюю губу. Он звонко стонет в поцелуй, а в груди образуется комок, который вот-вот лопнет от наполняющих его эмоций. Щенячья нежность и преданность возникает с каждой минутой, проведённой с мужчиной, которого он любит всей грешной душой и чёрным сердцем. Бог, ты так жесток ко мне, послав этого мужчину на землю. Дьявол, ты так прекрасен, что отправив меня к нему, дабы своё любопытство ненасытное утолить. Я так люблю его и хочу быть подле него всегда. Хочу вместе с ним растить нашего ребёнка, обзавестись домом и жить со своим мужем всю жизнь. Кончики пальцев очёрчивают линию груди, кубиков пресса, пупка и поглаживают влажный член, что жаждет оказаться внутри него, и излиться, наполняя нутро спермой. Он отстраняется от любимых губ и насаживается на член резко, от чего выгибается до хруста позвоночника, и сжимает ногами талию, простонав протяжно и высоко. Никогда ему не было так хорошо, как сейчас. — Дыши, Сонхва, дыши, любимый, — он отпускает ноги, обвивает руками талию, аккуратно целует шею и слизывает капельки пота. — Я с тобой, малыш, приходи в себя. Мы ещё не закончили, любовь моя. Сонхва слишком чувствительный и податливый в сексе. Он может не достигнуть оргазма, но словить эйфорию, и его приходится приводить в чувства. — Х-Хонджун, двигайся, пожалуйста, — хрипло произносит он, царапая шею и сжимает короткие волосы на голове, — Двигайся, а иначе я прямо сейчас сгорю. И Хонджун двигается; резко, грубо, набирая темп. Член Сонхва трётся о его живот, а стоны становятся громче, дурманя и без того, возбуждённую плоть. В комнате раздаются шлепки и хлюпанье, а в воздухе пахнет сексом, лилиями и по́том. Он чувствует, что скоро кончит, поэтому целует приоткрытые губы и спустя пару толчков кончает вместе с Сонхва. Хонджун не даёт ему отдышаться, а когда видит слезу, стекающую со скулы, отстраняется и слизывает её. Сонхва выглядит замученным, покрасневшим и заплаканными, от чего сердце начинает стучать сильнее. Он не выходит из него, осторожно целуя грудь, шею, подбородок, щёки и нос, — всё, до чего дотянется. — Хонджун, ты… потрясающий, — он чувствует тепло и приятную усталость в теле. — Аeterno te amabo. Он мажет губами по подбородку в последний раз и выходит, наблюдая за вытекающей спермой из ануса, довольно улыбаясь. Сонхва целиком и полностью принадлежит ему, а он принадлежит демону. И не посмеет никто перечить ему, ибо Игумен не позволит разрушить их жизнь.***
Семя Игумена смешалось с семенем демона, которое приняла смертная в своё нутро, дабы подарить первенца Отцу. Но она не знала, что демон участвовал в зачатии, когда она потеряла сознание. Минджэ — ребёнок священника, демона и женщины, — смертной троицы, которая породила на свет нечисть. Он родился в любви и согласии, а остальное не имеет значение. Змея, согревшая бедное дитя Марию-Августину, была послана демоном, чтобы взрастить ее как невесту дитя тьмы Минджэ.Да будет их союз крепок! Аминь!