Библиотека

На следующее утро Анна, поднялась достаточно рано, несмотря на то, что почти не спала, она спустилась на первый этаж и обнаружила там Дмитрия, который задумчиво сидел над тарелкой с кашей. — Ты чего так рано встал? — обеспокоенно спросила Анна, подходя к сыну ближе. — Как себя чувствуешь? Голова не кружится? Не болит? — Не кружится и не болит. Всё в порядке, просто я уже, вроде как, выспался, — ответил он. Анна внимательно присмотрелась к Мите. Он действительно не выглядел как-то болезненно, а был вполне отдохнувшим. Но Анна всё равно не выдержала и порывисто обняла его, поворошила рукой тёмные кудри. — Ты очень напугал меня, родной, — прошептала она. — Ну не стоило так волноваться, мама. — Что это значит «не стоило»? Да, я твоя мама, поэтому имею право волноваться за тебя до конца своей жизни, — категорично заявила Анна. Конечно, она как любая мать беспокоилась за своих детей, но как-то так повелось, что в обычном, повседневном плане за Митю приходилось волноваться меньше всего. Когда он был маленьким, можно было не беспокоиться, что он решит, к примеру, поиграть с острым ножом, вырвется на улице из родительских рук и побежит под колёса проезжающей мимо пролëтки. Он не забирался на деревья и не падал с них, не влезал в драки, как это делала Вера. Не был таким открытым и чересчур доверчивым, как Соня, а всегда тщательно присматривался к людям. Все причины, по которым за него приходилось волноваться, приходили извне и никак не зависели от самого Дмитрия. Анна, наверное, до конца жизни будет помнить день, когда её сын появился на свет. Она сама была доктором и знала, что иногда деткам требуется несколько лишних секунд для того, чтобы закричать. Иногда они начинают дышать, но самый первый крик может быть настолько тихим, что за врачебной суетой, его можно и не услышать. В общем, как профессионал, Анна знала, что в этом деле присутствует множество разных нюансов. Но это абсолютно не помогло ей, когда во время родов, почувствовав наконец заветное облегчение, она не услышала крика ребёнка. Нет, она точно помнила, что в предыдущие разы всё происходило гораздо быстрее. Она не успевала отдышаться, как слышала, как её девочки впервые заявляют о себе этому миру, а вот сын почему-то непозволительно долго молчал. Следующие пару мгновений тянулись как целые часы, пока она наконец не услышала тихий писк. У неё чуть сердце не остановилось, а доктор, принимавший роды, тогда лишь рассмеялся и сказал: «Молчаливый у вас сынок родился, Анна Викторовна». Когда наконец ей вручили свёрток с Митей, таким родным, крошечным, и, самое главное, живым, она не смогла сдержать слез. Столько страха образовалось в ней за какие-то доли секунды, пока она не слышала его крик, что необходимо было выплеснуть все эти эмоции, чтобы не разорвало изнутри. Она прорыдала с четверть часа, не отдавая никому сына, до смерти напугала Штольмана, который не мог добиться от неё внятных объяснений и уже успел подумать, что с ней или с ребёнком что-то не так, хотя доктор уверенно сказал ему, что с ними всё в порядке. Когда Мите было девять лет, состоялась его первая встреча с духом, после которой он не мог оправиться несколько дней. Он лежал в постели с сильнейшим жаром, почти в беспамятстве. Анна тогда не отходила от его кровати, только и делала, что протирала влажной тряпицей его лицо, чтобы хотя немного облегчить его состояние, а в перерывах между этим отчаянно молилась. Лекарства от жара никак не действовали, и от осознания, что больше она ничем не может ему помочь, у Анны разрывалось сердце. Следующий раз, который явно добавил Анне ещё седых волос, случился, когда Мите почти исполнилось четырнадцать лет. В тот год в Швейцарии эпидемия испанки уже пошла на спад, в большинстве случаев люди переносили болезнь достаточно легко и смертельных исходов было значительно меньше, чем раньше, и в целом ситуация гораздо улучшилась. Но всё же, когда в один спокойный летний вечер Дмитрий признался, что у него разболелась голова, Анна напряглась. А когда поняла, что помимо головной боли, у него ещё и температура поднялась, всполошилась не на шутку. Чуть позже её опасения подтвердились, это была испанка. Митю сразу отселили в гостевое крыло, чтобы была возможность не контактировать с домашними. Кроме, конечно, Анны, ведь за больным должен был кто-то ухаживать. Она делала всё необходимое, как профессионал, но её трясло почти двое суток, потому что это было самое опасное время. В любой момент состояние могло сильно ухудшиться и достигнуть критической точки, и она не смогла бы ничего с этим поделать (действенных лекарств не существовало, приходилось использовать те, которые лишь убирали симптомы). И ей пришлось бы наблюдать за тем, как умирает её сын. Она знала, что ему очень плохо. Видела, как он жмурится от боли, сжимает в руках простыни. Видно, ломило всё тело нещадно. Но ни разу он не пожаловался на своё состояние. «Настоящий Штольман», — вздыхала Анна и поправляла одеяло на кровати сына, потому что ничего другого ей не оставалось делать. Она давала ему лекарства, поила, чтобы избежать обезвоживания, плакала только когда он засыпал, украдкой, чтобы не расстраивать его ещё сильнее, много молилась, гладила по спине, волосам, хоть и знала, что лучше бы ей поберечься и лишний раз не вступать в контакт с больным, чтобы не заразиться. Но в какой-то момент опасность для собственного здоровья перестала её волновать. Болел он достаточно тяжело, но на третьи сутки появилась положительная динамика. Митя выкарабкался. Чтобы спустя два года снова чуть не довести до инфаркта всю семью. Анна вздохнула. Несмотря на спокойный, покладистый характер, умение притягивать к себе неприятности от него независящие, Дмитрий явно унаследовал от неё. — Ты мне лучше скажи, мой хороший, как так получилось, что пожарные не смогли тебя сразу найти? Они же проверяли всё здание, — внезапно задалась вопросом Анна. Вчера, когда вся семья оправлялась от шока, им было не до таких вопросов, тем более, что Митя был ещё слаб, чтобы прояснять какие-то детали. Юноша уже собрался было что-то на это ответить, как был прерван звонком в дверь. Мать и сын переглянулись. Никто из них не ждал ранних гостей.