Декабрь, 1926 год
Рассветное солнце едва-едва пробивалось сквозь густой утренний туман. Сквозь плотную дымку можно было различить высокую фигуру в плаще и с тростью, изящную и грациозную, несмотря на легкую хромоту. Мужчина медленно шел между надгробиями по пути, который знал наизусть, по которому мог бы пройти даже под действием заклятия Забвения, настолько он отпечатался в его мышечной памяти. Его лицо было бесстрастно и возраст практически не отпечатался на нем. Выдавали его только абсолютно седые, сверкающие серебром волосы. Темно-синие, практически черные глаза без зрачков смотрели в пустоту; губы были сжаты в тонкую линию, словно он пытался сдержать в себе какие-то эмоции. Старые шрамы на его лице и шее делали его похожим на бывшего мракоборца и он действительно был им, но настолько давно, что уже и сам не помнил, когда это было. Эти воспоминания не были важны для него, а все шрамы были оставлены одним единственным человеком. Через несколько минут мужчина остановился возле пяти самых обычных надгробий и тяжело опустился на колени рядом с одним из них. Сломанная еще лет двадцать пять назад нога заныла, посылая болезненные импульсы вверх по телу, и мужчина слегка скривился. Он закрыл глаза и прислонился лбом к холодному шершавому камню. Его дыхание стало прерывистым и тяжелым, он снял со своей руки белоснежную перчатку и его пальцы зарылись в землю у его колен. Где-то вдалеке загрохотал гром, но он даже не двинулся с места, будто и не услышал. — Я так скучаю по тебе, Себастьян, — хриплым голосом прошептал мужчина. Его голосовые связки так и не восстановились после той бесконечно далекой ночи, воспоминания о которой прожигали его сердце с такой силой, будто все произошло только вчера, — впрочем, я говорю тебе это из года в год и ты, наверное, уже устал это слышать. Но это правда. И это единственное, что я все еще продолжаю чувствовать. Ужасную тоску по тебе и безумную боль от твоей потери. А еще злость. Почему ты оставил меня здесь? Его тонкие, перепачканные землей пальцы осторожно коснулись выбитых в камне букв. Себастьян Сэллоу. Он сжал зубы и поморщился. В этом имени было столько самых прекрасных воспоминаний, самых прекрасных чувств и столько самой горькой боли и скорби. Оно оставляло на губах отвратительно приятный вкус пепла и сладких ягод. Мужчина попытался сглотнуть ком в горле. Его губы задрожали, в уголках глаз выступили слезы. Он вытер их одетой в перчатку рукой. Пальцы продолжали медленно обводить букву за буквой и чем ближе к концу они были, тем медленнее двигались. Будто если они дойдут до последней, случится что-то плохое. — Я не смог пойти за тобой, Себастьян, — снова пробормотал мужчина, — прости меня. Я… Он запнулся. Он в очередной раз пытался объяснить свое решение хотя бы самому себе и не мог. Почему он не убил себя в ту же ночь? Почему решил жить? Ради чего? Или назло кому? Он так и не смог отомстить Марволо и все так же изо дня в день равнодушно терпел его издевательства. Он больше не чувствовал боли и страха, он чувствовал только полное бессилие, не позволявшее ему ни сопротивляться пыткам, ни даже заботиться о самом себе после них. Уголки его губ горько дрогнули, когда он подумал о том, что именно из-за Марволо он смог дожить до такого почтенного возраста, ведь если бы тот не заставлял его ежедневно приходить на ужин и есть и пить вместе с ним и отцом, то он бы умер от истощения еще той весной. С годами старший брат потерял к нему интерес и он принялся влачить жалкое существование комнатного растения, наблюдавшего за тем, что происходит вокруг. Он безмолвным невидимым призраком бродил по особняку. Он видел, как умер их отец. Он видел, как Марв женился, как его жена родила ему сына и дочь, как она умерла. Сын Марволо, Морфин, через несколько лет после рождения стал во всем походить на отца, а его дочь, Меропа, — наоборот. Он видел, как она сбежала с маглом, он видел, как Марволо и Морфина отправили в Азкабан. Но все они будто бы не видели его, он словно умер много лет назад и был витавшим в коридорах воспоминанием, не принадлежавшим никому, кроме этого огромного старого поместья. Тяжело вздохнув, мужчина отнял лоб от грубого надгробного камня, встал с колен и сделал шаг к соседней могиле. Коснулся пальцами шершавой поверхности. — Надеюсь, ты смогла простить нас, Анна. Мы сполна расплатились за твою смерть, — мужчина шмыгнул носом, — как было бы здорово вновь собраться в гостиной Слизерина и поиграть в плюй-камни. Я безумно скучаю по вам обоим. Мужчина сел на землю между двумя могилами и провел так несколько часов, практически ничего не говоря, думая о том, как и почему все пришло именно к такому концу. Когда с неба начал медленно сыпаться огромными хлопьями снег, так похожий на пепел, он встал и молча направился прочь. Каждый раз, уходя с кладбища, он молил о том, чтобы в следующем году сюда не вернуться, чтобы наконец-то лечь спать и не проснуться больше никогда. Добравшись до дома, он выпил несколько порций виски, сидя в кресле у камина в той самой спальне, где двадцать восемь лет назад умер Себастьян. Ему было невыносимо находиться здесь, но в то же время это было единственное место, напоминавшее ему о Себастьяне, место, в котором до сих пор неуловимо ощущалось его присутствие. Его глаза медленно закрылись и стакан с недопитым алкоголем выскользнул из пальцев и с тихим приглушенным звоном упал на ковер. Небольшое темное пятно появилось на жестком протертом ворсе. Голова седого мужчины свесилась в сторону, на его губах расплылась едва заметная улыбка. Прошел час. Прошло пять часов. Его веки посинели, его пальцы стали похожи на твердый мрамор, его грудь больше не вздымалась, но на его губах навсегда застыла практически невидимая улыбка.***
Оминис восторженно мчался по Косому переулку к кафе-мороженому Флориана Фортескью. Над его головой сверкало ярко-голубое небо, солнце переливалось в его светлых волосах. Его широко распахнутые глаза скользили по бесконечным магазинчикам, по небольшим кучкам школьников, по вымощенной камнем дороге под его ногами. Он снова видел. И все, что он видел, было прекрасно. Запыхавшись, он остановился перед летней верандой кафе и широко улыбнулся. Его сердце пустилось галопом, а колени задрожали от возбуждения. За столиком в углу сидели Анна и Себастьян и о чем-то оживленно спорили, не замечая его. На столе перед ними стояли три порции подтаявшего мороженого. Себастьян в притворном гневе размахивал десертной ложечкой, пытаясь в чем-то убедить сестру. Та в ответ закатывала глаза и отмахивалась. Оминис смахнул неожиданно навернувшиеся на глаза слезы и быстро поднялся по ступенькам. Анна заметила его первой и радостно замахала рукой, за ней к нему развернулся и Себастьян и широко улыбнулся. В его глазах засверкали золотистые искорки, заставившие желудок Оминиса сделать смертельное сальто. Он поднял руку и махнул им в ответ, чувствуя, как его ноги становятся ватными и как тяжело ему становится двигаться. — Мы заказали тебе яблочно-лавандовое, я помню, что оно тебе нравилось, — объявил Себастьян, когда Оминис подошел к столику. Он медленно кивнул, чувствуя, как все вокруг поплыло, как слезы в его глазах мгновенно набухли и потекли по щекам. — Эй, ты чего? — обеспокоенно спросила Анна. — Я просто безумно рад вас видеть. Я так скучал по вам, вы просто не представляете. Будто… Прошла целая вечность с нашей последней встречи, — едва слышно забормотал он, когда Анна сжала его в крепких теплых объятиях. Они были такими сильными, что наверняка значило, что болезнь отступила. Он в ответ уткнулся носом в ее плечо, закрыл глаза и обвил ее руками, прижимая так сильно, что все трое услышали хруст ее ребер. Анна ойкнула, но выбираться из объятий не спешила. Неизвестно, сколько времени они так простояли, когда Оминис услышал покашливание Себастьяна и почувствовал легкий тычок пальцем в плечо. Он отпустил Анну и развернулся, смущенно вытирая с глаз слезы. Все внутри него задрожало, когда его глаза впервые так детально разглядели лицо Себастьяна. Эта сверкающая самоуверенная ухмылка, игривая россыпь веснушек, задорно блестящие глаза. У Оминиса перехватило дыхание и он неосознанно потянулся рукой к его лицу, но его пальцы замерли в миллиметре от теплой кожи. Себастьян взял его за запястье и притянул его ладонь к своей щеке. Оминис поднял вторую руку и взял в ладони лицо Себастьяна, смотря на него восхищенно и внимательно. — Ты… Ты выглядишь… Как божество, — произнес он, широко раскрывая глаза, будто это могло помочь ему увидеть еще лучше. Он рассмеялся, поняв, что сказал какую-то чушь. — О, все понятно, я ухожу, — саркастично сказала Анна, возвращаясь за столик и вновь принимаясь за мороженое, но продолжая наблюдать за мальчиками, — кажется, по моему брату ты скучал куда больше, Оминис. — Анна, отвернись, пожалуйста, — произнес Себастьян, сверкнув глазами в ее сторону. Его сестра вздохнула, закатила глаза и со скрежетом развернула стул. Себастьян мягко взял Оминиса за подбородок и сердце того рухнуло в пятки. Дрожащие ноги едва держали его, но он не мог отвести глаз от лица Себастьяна. Он наблюдал, как его взгляд медленно опустился на его губы, как он хищно облизнулся, как его губы слегка приоткрылись, как его лицо начало приближаться. Оминис не выдержал и закрыл глаза в тот момент, когда губы Себастьяна наконец-то коснулись его губ. Этот поцелуй был таким долгим и таким сладким, он длился целую вечность и им больше не нужно было прятать свои чувства от посторонних глаз. Рука Себастьяна обвила Оминиса за талию, его пальцы зарылись в волосы на его затылке и на мгновение он прижал Оминиса к себе еще сильнее, но затем отпустил. Себастьян обхватил его руками и притянул к себе, коснувшись губами его макушки. Когда они наконец расцепили объятия и сели за столик, Анна снова развернула стул к ним и скрестила руки на груди, возмущенно подняв бровь. Оминис смущенно покраснел и отвернулся, а Себастьян лишь хохотнул, отправляя в рот порцию мороженого. Брат с сестрой снова начали о чем-то спорить, пытаясь переманить Оминиса на чью-то сторону, но тот лишь со смехом отмахивался, переводя взгляд с одного любимого лица на другое, чувствуя, как по его телу разливается бесконечное счастье и спокойствие. Через несколько реплик он уже потерял суть спора, продолжая лишь безмятежно следить за меняющимися эмоциями своих лучших друзей. — Так, ну вы готовы? Мы едем домой, — услышал он за спиной добродушный голос и тяжелые ладони опустились на их с Себастьяном макушки, взъерошивая им волосы. Анна заливисто захихикала, глядя на их скривившиеся лица. Оминис развернулся и увидел возвышающегося над ними дядю Соломона, — пошевеливайтесь, нам еще нужно повыгонять гномов из сада, они опять забрались туда. Троица поспешно доела мороженое, вскочила из-за стола и нехотя поплелась к выходу из Косого переулка. Но на их лицах все равно горели улыбки, ведь с гномами они закончат быстро, а впереди еще целое бесконечное лето.Конец.