DRLV

      – Оп-оп, Шугарик мой! – блондина нагло перехватывают в коридоре, твердой хваткой, по-дружески притягивая к себе за плечо. – Хавать идешь?       – Да ты заебешь, – цокает парень, но легко улыбается, на дурачков же не злятся. – Не называй меня так.       – Да ладно тебе, тебя так вся беседа называет, а другу которого ты знаешь уже третий год нельзя??? – шуточно возмущается Хосок и как всегда звонко смеется, мягко хлопая того по груди. – Или это только твоему Вию можно?       – Опять ты начинаешь, – хмурится Мин недовольно. – Он, кстати, как раз единственный, кто не называет меня этим тупым погонялом. Да и не мой он. – и на последних словах как-то тяжело выдыхает, скидывая чужую руку с своего плеча. Покурить бы.       – А что за вздох??? Втюрился что ли?? Ну-ка, колись, вы уже там мутки мутите, а??? – загорается брюнет так, что аж глаза у него начинают блестеть. Теперь же его не остановить.       – Думай, что говоришь, дебил, – почему-то злиться крашенный, толкая друга в плечо, не сильно, но не как обычно, не шутливо. – Я ж не заднеприводный, в отличии от некоторых. И ты че не на парах вообще?       – Ой-ой-ой, не надо мне тут тему переводить, а? Знаешь ли, то, что я би и в большинстве своем предпочитаю парней, не делает меня менее ахуенным. Да и вообще я актив. – закатывает глаза Чон и дует губу, но после с какой-то гордостью продолжает. – Золотое правило гласит «пидорас не тот, кто ебет, а тот, кого ебут».       – Ну вот и дуй с своим ебанным правилом разводить малолеток на нюдсы, чего ко мне прикапался-то. – стискивает целюсть блондин и по выходу из коридора резко поворачивает направо, в сторону «курилки», как её называют все в колледже. По факту же это была железная дверь, выходящая во внутренний дворик. Подобные разговоры раздражают, а раздражение чудесным образом снимает никотиновая палочка. Правда вот картинка на упаковке намеривается предостеречь от мертворождения, но должно ли это его напугать? Наверно нет.       С Хосоком они знакомы с девятого класса, стоило Мину и его матери переехать в не самый лучший район Новосибирска – октябрьский, в пятиэтажку, представляющую собой многоквартирное общежитие, в комнату, квадратов, дай боже, пятнадцати, которая обходилась им в честные 6 тысяч в месяц. Много говна повидал Юнги, начиная с класса четвертого, когда его никчемный папаша нашел травку, любезно оставленную бывшими хозяевами их тогда небольшого, но хотя бы своего, старенького дома. Бог с этой травой, курил, на работу ходил и проблем не доставлял, мать была готова закрывать на это глаза, пока этот гений не стал колоться в вену, похудев на добрых килограмм двадцать и подцепив туберкулез в закрытой форме. Юнги, в то время был весьма маленький и не понимал почему его отец бегает по их небольшому дому как полоумный, шугается и выбегает на улицу, забираясь на крышу и громко кричит и топает уже там, пугая свое чадо. К сожалению, подобные картины приходилось видеть так же часто, как и слезы матери, что в тихой истерике разговаривала с кем-то по телефону, выражая свои страхи однажды не проснуться и быть зарезанной во сне вместе с сыном. Именно те слова, случайно услышанные мадьчиком по возвращению со школы, крепко отпечатавшиеся в голове, стали щелчком в тогда двенадцатилетнем Юнги, оставляя после себя лишь ненависть и презрение к собственному отцу, к существованию кого-то настолько отвратительного и ужасного отродья. Значит с его отцом уже давно не все хорошо, так же не хорошо, как появляющиеся на матери синяки, что та так старательно замазывала тональной основой и шла на работу.       Уже в четырнадцать Юнги стал раздражительным, начал курить и много материться, попав не в самую лучшую компанию, стараясь забыться и проводить как можно меньше времени дома. Уже в четырнадцать Юнги впервые разбил бутылку об голову отца, когда в очередной пьяной потасовке мать до последнего скрывала куда перепрятала деньги, что так трепетно откладывала каждую копеечку на будущую учебу сына. Уже в четырнадцать Юнги забил на школу, когда те восемнадцатилетние бездолыри вдолбили в детский, не способный еще самостоятельно верно мыслить мозг, по их мнению, верный сюжет жизни – учеба для лохов и пустая трата времени, только дебилы прожигают пять лет на университеты, а потом работают в пятерочке на кассе. И он верил, искренне верил в эту неверную истину, заявив матери, что закончит школу и пойдет работать к какому-то дядь Вите на склад, куда его устроят кореша. А ведь Юнги не был глупым мальчиком, до всего этого говна в жизни он был твердым хорошистом, но скатился, слыша от каждого учителя уже надоевшее и раздражающее «ты же был таким умным мальчиком, а сейчас связался с этими неучами, доведет тебя эта дорожка до тюрьмы, Юнги, ой пожалеешь». Да что они вообще знают? Сами работают за 25 тысяч в месяц, вот и бесятся. Вот у него в жизни все будет иначе, это точно.       – Да ладно тебе, не злись Юн, я же не хотел. – чужая рука снова ложится к нему на плечо, когда он с огромным усилием старается поджечь сигарету во дворике, где так предательски дует ветер. – Прости, не думал, что тебя это так разозлит, раньше тебя такие шутке не злили. Что-то случилось?       – Да блять, много говна, как всегда, купаюсь в дерьме, – блондин глубоко затягивается, задерживая ядовитый дым в легких и медленно выдыхает, прикрывая глаза от растекающегося по телу расслабления. – Соре, что сорвался, реально много всякого происходит, я пока не готов рассказать.       – Понимаю тебя, брат, – Хосок мягко похлопывает его по плечу и достает из кармана такую же пачку коричневых сигарет, но со вкусом шоколада, под привычное хмыканье друга. Чапман с шоколадом полное дерьмище – ничто и никогда не изменит мнения Юнги. – Если че говори, знаешь же, помогу чем смогу.       – Ага, спасибо, – кажется сухо, но оба понимают – Мин искренне благодарен, а Чон реально вытащит друга из любой задницы, так же, как и два года назад.