Снова Эдемский Сад, снова чёрная дыра на месте Храма, снова Он и его тень…
Аврелия была белее мрамора, смотря вниз на бездонную яму. Мышцы в руках словно накачали свинцом. Этот мир уже не вернуть. Казалось, что земля валится из-под ног, раскрашиваясь в мелкие осколки. Первородный страх перед неизвестностью или перед тем, о чём Аврелия даже не желала думать, воображая ужасающие картины со своей расправой: он вынуждал нутро пульсировать тупой болью, покрываться внутренности дёгтем, разрастаться, подобно чуме, по всему организму, доставая до сосудов и генов, расщепляя их, подобно радиации, на атомы. Острый нос твари уткнулся в шею и она всхлипнула, наступив на скорлупу маленьким каблучком. Раздался хруст и девушка не поняла даже, то был хруст птичьего яйца, его суставов или её собственных костей. Она ощутила аромат цветов от ткани на своём теле. — Нет… Нет… Нет… — Бормочет та, мотая головой. — Нет, прошу… Только не снова, не опять! Где ты, Мефина?! Я не хочу, не хочу снова!.. Она видела ребёнка, но не могла до конца осознать. Не было желания возвращаться, копать настолько глубоко до самых юных лет, с которых всё и началось. Округлые щёчки, лебединая шея, худенькие ручки и едва сформировавшееся девичье, хлипкое тельце. «Тощая, как спичка» маленькая балерина в балетной пачке, кружащая где-то в мыслях, словно недоведённая до реальности картина отчаявшегося художника, пытающегося поймать вдохновение, очерчивала пируэты. И чёрт её дёрнул оглянуться, как плотными крыльями тело окутало со всех сторон, закупорив доступ к кислороду. Воздух нагревался всё сильнее, напоминая чугунную печь, между которой словно зажимало, как между молотом и наковальней. — Мы так давно не виделись и ты уже успела забыть? Неблагодарная девчонка. — Дьявол прижимает Аврелию к своей талии, пока её голова со всхлипом не приложилась затылком к груди, ощутив, какими неприятно твёрдыми оказались выпирающие ключицы. Ноги подкосились, дыхание прерывалось так, словно она пробежала километр без остановки. Становится нечем дышать и она глотает губами крупинки, словно рыбка гуппи выброшенная на берег. А он всё ухмыляется, издеваясь над её горем. — О, бедняжка, я о тебе позабочусь. Подарю тебе море ласки и любви, которой ты так заслуживаешь… А хочешь деток? Какими красивыми были бы наши дети… Ведь мы пообещали друг другу. Мы поклялись, помнишь? Ты молила меня не оставлять тебя одну. Или ты идёшь по стопам Иуды, дитя? Решила предать меня… Меня, твоего возлюбленного? — Иуда… Иуда… Иуда? — Она шепчет, сглатывая слюну, пока в голове что-то мелькает. Кресты, пустыня, звон монет и кровь на руках. — Иуда… Иуда Искариот. Кто это? Она не понимает — что это значит? Кто все эти люди? Что им надо от неё? Голова мглою закружила кругом мысли, давя на виски. Почему они так опечалены, когда смотрят на неё? Теряясь в догадках, она не может перестать судорожно дышать. И она не помнит, откуда знает их имена, откуда помнит какие-то очертания, которые были до одури знакомы, но никак не желали восстанавливаться. Нет, возможно, она просто не хотела вспоминать. Дымка, застилающая глаза, подобно белому туману, снова и снова, раз за разом вынуждает её ощущать пустоту и пошатываться, будто бы по венам гулял алкоголь. Ни гнев, ни страх, ни даже облегчение. Только пустота, раздирающая всё внутри, вызывающая раздражение и боль. Люцифер же, тем временем, продолжил. Облизал длинным языком лицо, оставляя липкую, пахучую слюну на коже. Оставляя дурное предчувствие после того грубого обращения в садах, где ею, ничего не понимающей душой, воспользовался в своих порочных целях. — Предатель Христа… Тот, кого не должно было быть… Помнишь его лицо? — Нашёптывал, словно Змей. — Нет? Так жалко… Он ведь тоже не спас вас. Он тоже сбежал, поджав трусливо хвост. Подох, как таракан, и обрёк твой народ на погибель. — Нет… — Да… Он сам его мне отдал, как его шлюховатая мамаша… эта блудница Мария, отдавалась мне каждую ночь! С головы до ног, всю полностью, до кончиков пальцев ног, Аврелию труханило. Трясло так, будто она до сих пор была живой, хотя та не могла понять уже — что есть жизнь? Колени подгибались, крыло носа противно потело, но она каким-то волшебным образом удерживала себя на весу. О ком он говорил? О Марии, о Иисусе, о Иуде, о каком-то предательстве. Что они ему сделали?Её уже тошнит.
Отчего-то в груди загорелась ярость и обида на его богохульные выходки, отчего-то сердце запиналось в собственном ритме, пока он оскорблял неизвестных ей людей. Кого-то, кто, по какой-то причине, казался непостижимым идеалом, что порочно было даже разглядывать в дымке своего прошлого их лица. Душа трещит, как костёр в январскую зимнюю ночь, перед глазами плывёт, будто она находилась под толщей бегущей реки, где дышать становилось катастрофически нечем. — Я не желаю это слушать! — Дыша через рот, вскрикнула Аврелия, находясь на грани очередного срыва. — Чёрт, да оставь ты меня уже в покое! Это было рискованно. Это было дерзко. Найдя в себе смелость, а возможно в приступе отчаяния, молодая женщина замахивается руками на него, но промахивается и проходит сквозь тело, точно он состоял из воздуха. Дьявол скрипуче рассмеялся. — Ты не можешь причинить мне вреда. Я непостижим для твоего разума, дитя. Я есть всё то, чего ты боишься. — Он потянул к ней длинную руку. — И я есть всё то, в чём ты нуждаешься. Иди ко мне. Удар прилетел оттуда, откуда не ожидали. Мощное крыло раскрылось во всю ширь за его спиной и шлёпнуло её по спине, да с такой силой, что дыхание перехватило. Перед глазами замелькали звёздочки, а затем всё так же расплылось в пятна. Этот толчок вынудил девушку закружиться волчком и запутаться в собственной одежде. Запинаясь о край плаща, святая упала в воронку. Ложное спокойствие сменилось дичайшим животным страхом. И вот этого ангела Бог создал когда-то, чтоб он оберегал Его творение и хрупкий мир? Это он то лучший ангел? Он мудрейший? Он прекраснейший, обрамлённый сапфирами, изумрудами и золотом? «Этот ублюдок…» — Люцифер! — Она выкрикнула его имя и, открывая глаза, пока тело летело всё дальше и дальше в беспроглядную бездну, стиснула челюсть до хруста, зажмурившись. Её ловят его длинные руки, перехватывая за талию. У Аврелии все кишки слиплись от чувства острой боли, отдаваясь неприятным покалыванием в ступни. — Нет! Отпусти меня! Отпусти меня! Кх… Отпусти, тварь! — Хорошо. Хватка неожиданно ослабла и рука Аврелии выскользнула из его ледяных пальцев. Она вскрикнула и вопреки ожиданиям, не упала. Он продолжал держать её в воздухе без особых усилий, смотря скучающим взглядом, да водя свободной ладонью по воздуху, точно рисовал морозные узоры своим присутствием. Внизу выли тысячи грешников и невинных, смешавшись в единый поток из тел, глаз, ртов и лиц. Они карабкались, молили о спасении, звали Бога, просили убить их. У Аврелии от этого зрелища будто открылось второе дыхание. — Ах! — Пальцы впиваются так больно в его огрубевшую твёрдую, точно мертвецкую плоть, что остаются неприятные покалывания под ногтевой пластиной. — Не надо, умоляю! Н-не бросай меня! — Но ты ведь только что просила отпустить. — Задумчиво потирая подбородок, ухмыльнулся Люцифер, склонив голову слегка вбок, будто бы было мало того, что уже довелось увидеть. — Женщины… Вы такие переменчивые создания… — Его лицо вплотную впечаталось в её, ударившись носом о нос. — Не смей называть меня больше этим именем. — Да что я сделала тебе… В чём моя вина?! Мне страшно. — Росой на ресницах скопились блестящие слезинки, скатываясь по подбородку. Голос её дрожал. — Мне страшно… Дедушка, где ты? Дедушка, спаси меня! Дьявол посмотрел на неё с притворным сочувствием, а затем зашептал, обжигая ледяным ветром разгорячённую кожу, словно она находилась на северном полюсе: — О, дорогая, должно быть, так страшно находиться в объятиях такого красивого мужчины, как я… — он продолжает ухмыляться, довольный её реакцией, — так страшно… что ты сама прибежишь ко мне при первой же возможности. И сама будешь виновата. Твоя красота губительна, гордись собой… Аврелия огляделась, сбитая с толку и все ещё дрожащая. Она оказалась в совершенно другом месте, не в том, где храм провалился сквозь землю. Её окружало нечто похожее на квартиру с бетонными стенами и грубым полом, отчего воздух казался ледяным. Душа Святой невольно вздрогнула, когда лодыжек коснулась вода. Это просто лужа, а не чья-то кровь, но, девушка была уверена — она может стать ею в любую секунду, стоит только вообразить, как привкус металла возникает под языком. Оглядев место, она пытается найти какой-нибудь ключ к тому, где она находится и как сюда попала. Даже заглянув за угол, она не обнаружила ни единого признака жизни. Всё, что обитало рядом — пустая комната и коридор, ведущий в темноту. Ей некомфортно здесь, ей здесь не нравится, но и идти вперёд, не зная, что скрывает собою темнота, не хочется. Затем, внезапно, она почувствовала руку на левом плече. Девушка сдержала крик в своём горле. Холодок пробежал по шее, сердце учащенно забилось. Она обернулась и увидела его, стоящего прямо у нее за спиной: высокого, худого, с залысиной и будто постаревшего на много лет. В область корешков спинного мозга точно вкололи анестезию, из-за чего движения казались заторможенными и вялыми. Он молча пялится на душу, скривив рожу в отвратительном оскале, напоминающим свиное рыло со всеми видимыми складками и жилами, почерневшими, словно под ними текла смола. Хрустнув шеей, Дьявол оказался вплотную, лицом к лицу и столкнувшись с нею лбами. Смотря ей в глаза, он заорал нечеловеческим голосом, раскрывая зияющую пасть до невообразимой ширины, что у нормального человека давно бы отказала челюсть и разорвались связки. Черные, широкие, растянутые зрачки, поглощающие собою всё, предупреждали. В них не было ничего, кроме пугающего разрушения. И Аврелии было достаточно заглянуть в них, чтобы ощутить, насколько же прекрасный, бывший когда-то Херувим Осеняющий, был ужасен. Запах бензина, шум машин, мерцание огней в отражении мокрого асфальта. Стоя перед нею, он щёлкает пальцами и твердит «три-четыре-пять-шесть», «три-четыре-пять-шесть». Время шло медленно. Тянулось долго. Она смотрит, не шевелясь, даже не дыша, словно страшась, что если игры в гляделки проиграет, то на неё набросятся и выпотрошат заживо. Страшно вновь ощутить, как из-под брюха вынимают кишки, страшно ощутить жжение внутри лёгких, страшно. Упущенный момент растворяется в клубе дымчатого вещества, пропадая за границами белой стены, которые, как плотные облака, скрывали всё видимое от глаз. Она подскакивает, мотаясь как уж на сковороде, вся горячая и вспотевшая. Словно от температуры, покрасневшая. — Нет, оставь меня! Нет! Святая грубо ударила ангела по лицу кулаком, задыхаясь и мотая головой. Схватив девушку за кисти рук, кто-то заломил их в крест на груди, и придавил плотно к телу, лишая возможности на передвижение. Глаза распахнулись, из лёгких вышел истерический крик. — Тише-тише, дитя. Всё в порядке. Всё хорошо. Узнав голос, Аврелия затихла, продолжая нервно вздрагивать в стальных объятиях того, кого она ошибочно приняла за врага. Это была Мефина. Аромат чабреца подействовал, как успокоительное, а убаюкивающее «ш-ш-ши-ши-ши» сработало, как детская колыбельная перед сном. Мимо пролетали маленькие птицы, где-то в траве стрекотали сверчки. Сидя так в обнимку на кровати с архангелом, Константиновна облегчённо выдохнула. На минуту-две ей показалось, что она до сих пор в кошмаре. — Мефина, вы тут… я… что-то странное, там… — Не надо формальностей. — Обнадёжила её архангел, поглаживая ладонью по макушке. — Зови меня по имени. Я же говорила, помнишь? Пока я рядом, ничто не угрожает тебе. — Н-но Люцифер!.. И его голос, он всё ещё в моей голове… — Это всё игра разгорячённого воображения. Ты помнишь, что он делал с тобой так долго. Твой разум пытается бороться. Такое невозможно забыть… — Сделав паузу, женщина отвела взгляд, сгорбив спину и свесив руки к полу. — Я бы не смогла. Что тебе снилось? — Мои школьные годы и балет. Первый-второй класс, — та потирает вспотевший лоб, морща нос, — кажется. — И больше ничего? Блондинка заёрзала на постели. — Люцифер. Он был там. Он трогал меня снова! Он снова сделал это со мной! Снова! Боже… Боже мой… То что храм исчез, ты исчезла, чёрная яма и… и… Боже! Эти крики… Слова путались и давались с трудом, словно Аврелия разучилась разговаривать. Ласковая, тёплая рука Мефины по своему привносила в её душу умиротворение. — Это трудно пережить, но ты можешь стать сильнее, если вспомнишь всё. Я буду помогать. — Но почему ты не помогла мне раньше?! — Неожиданно даже для себя вскрикнула девушка, а затем осадила, понимая, что перед нею не её сверстница, чтобы с ней так фривольно ругаться, и продолжила уже шёпотом. — Почему я столько времени подвергалась издевательствам, почему… Чем я заслужила? Наивные мысли каждого человека... «Кто? За что? Почему? Где справедливость?» — Да нету её. Череда случайностей, выстроенная в шахматном порядке. Архангел промолчала, и, казалось, что она раздумывает, как бы понятнее объяснить причину своего отсутствия и невмешательства, но такое молчание было совершенно иным. Будто та не хотела, чтобы Аврелия вообще что-то знала. — Мефина? Она не отвечала и это напрягало. Святая подняла голову с её плеча, нахмурившись. У небольшого бассейна, обложенного каменной мозаикой, колыхались камыши, шурша листьями друг о дружку. — Такова Его воля. На этой ноте они обе затихли, более не проронив ни слова. Между ними словно повисла неловкость, пока по щекам уже совершенно опустошённой Аврелии ручьями безостановочно стекали горькие слёзы. Слёзы боли. Мефина смотрела на неё с состраданием, слегка прищурившись, но ничем не могла помочь, как бы не старалась. Ей было не дано понять, насколько же человеческая душа хрупка. Она знала это лишь по наитию, точно так и должно было быть изначально. Когда ангел поднялась с кровати, девушка, расширив глаза, ухватила её за край небесно-голубого хитона. — Н-не уходи! Мефина, — Аврелия привстала, обнимая ту за талию, лицо защекотали перья, когда она вжалась в её спину, — можно мне… сегодня поспать с тобой? — Ох… Не обязательно спрашивать… Крылатая присела обратно, не удосужившись даже понять, как это произошло. В любой другой момент она бы переместилась в мгновение ока на другой конец храма, но когда Святая смотрела на неё таким испуганным и умоляющим взглядом, внутри, похоже, что-то затрещало от ощущения некогда забытого чувства вины. Ореол, горящий вокруг головы, падал тёплыми лучами на душу и сливался в лёгкий оттенок морского бриза от лунного света, который попадал в окна, согревая. Расписанные ангелами потолки и стены вынуждали сласть в теле Аврелии нарастать, подобно белым лилиям. Потеряв бдительность, Мефина вздохнула, признавая, что рядом с ней слегка расслабилась, позволяя девушке улечься к себе на колени. — Я не покину тебя, сестра, обещаю. Спи спокойно. Водя указательным пальцем по макушке, она зарылась остальными четырьмя фалангами в её светлых волосах, разминая такую лёгкую на вес голову своими невесомыми прикосновениями. Утешая ту, с чьих покрасневших глаз продолжали течь слёзы, ангел начала напевать мелодичным голосом колыбельную, разгоняя остатки ночного кошмара из мыслей Аврелии омыванием лица от солёных речушек. И ей бы очень хотелось верить, что эта ночь не будет богата плохими событиями.***
В Райских садах подозрительно тихо. Архангел подумала, что Дьявол уже устроил кровавую баню, и теперь будет выманивать Аврелию из храма разными, слишком дешевыми способами, что, в общем-то, уже подтвердилось из теории на практике совсем недавно. Однако, прошло много времени с тех пор, как он появлялся. И это беспокоило. Он что-то замышлял — такое затишье перед бурей не предвещало ничего хорошего. Встав с постели и уложив душу Святой на мягкие льняные простыни, архангел вышла в Эдем, насылая божественное сияние на всё вокруг. Нимб осветил территорию за забором и она осмотрелась. Ни единого намека на живность: ни птиц, ни кроликов, ни львов. Внезапный хруст веток из ниоткуда заставил её пересмотреть сие заключение. — Явился. — Оружие в руке было наготове. — Выходи. От тебя несёт гарью. — Ты нашла меня… — Раздаётся ехидное хихиканье. — Я удивлен, что тебе потребовалось так много времени. Я наблюдаю за вами… Всегда наблюдаю… Хе-хе-хе. Ты никогда не знала пределов моих возможностей, не так ли? — Его тон становится холодным и серьезным, когда широкая улыбка сменяется могильным выражением. — Дорогая сестра. То, как просто он обратился к ней, вызвало у Мефины чувство отторжения. — Не смей называть меня сестрой, арс. — Прошипев эти слова, Мефина проявила свою воинственную натуру, перестав быть добросердечным существом благодати, и шесть крыльев белым огнём вспыхнули. Свет, переливами исходящий от перьев, разгонял тьму у храма на пару метров до леса. Однако дальше, куда не падали лучи, был он, и она прекрасно чувствовала его присутствие. В воздухе, в небе, в потаённых уголках заброшенного Эдема. Казалось, Люцифера не смущало её отношение и даже та святость, которую она излучала, не пугали его ни капли. — О, я осмелюсь, и я буду продолжать это делать, пока мне не надоест. Твой гнев и фрустрация доставляют мне радость… Твои способности и мощь ничто по сравнению с моими. Ты знаешь это. Она отвечает, не проявляя на детсадовские колкости энтузиазма, однако раздражение выдаёт гудение от её крыльев, которое напоминает громкое жужжание роя. — Да, знаю. Но ты не получишь душу Аврелии. Ты больше ничего не получишь. Ничего, кроме кары Господа. Шум крупнолистовых деревьев перемешивается с хрустом суставов и бульканьем скверны из адского котла. Он усмехается про себя, подходя ближе к ступенькам священного места, и скрещивает ладони в жесте благословляющей десницы — пальцы правой руки оказались сложены в виде троеперстного сложения. Раньше, возможно, это было бы благословением имени Святой Троицы. Но из его действий это воспринималось, как намеренное осквернение. Умелое и молчаливое, оно буквально заставило Мефину побледнеть. Приподнимая одну бровь, Дьявол ухмыльнулся. — Ты всё ещё так уверена в этом? Будто кто-то разбил бутылку, этот странный звук, он заставлял смотреть в обе стороны и оглядываться назад. На спящую беззащитную, в тёплых одеялах, Аврелию. — Ты можешь нести ересь, сколько твоей прогнившей душе угодно. — На неё искушение не действовало, как бы он не пытался. — Нам не о чем с тобой говорить, проваливай. Отвернувшись, она начала подниматься обратно по ступеням в храм, когда поняла, что угроза сама собой устраняется, и, принимая более человеческое тело, сияние вокруг которого угасло, архангел оставила Люцифера в полной темноте без желаемой реакции. Сжигающая аура не позволяла следовать нечисти попятам, чтобы разнести святое место в щепки. Но тень лукавого не собиралась уходить так просто, продолжая ледяными потоками кружить вокруг мраморно-белого здания. — У тебя нет ни малейшего представления о том, на что я способен… — Голос приобрёл угрожающие нотки, стуча по витражному окну злобным эхом. — Ты только что показала свой страх, когда посмела повернуться ко мне спиной. Итак, скажи мне… Как, по-твоему, ты победишь? Как сможешь остановить меня? Какой позор. Ещё одна жалкая замена. Раньше был Михаил, а теперь ты… Бог действительно сошел с ума, когда создал ангела по подобию женщины. Мефина могла бы проигнорировать поток его бессвязного бреда, которым он доводил смертных до самоубийства, но Люцифер словно специально испытывал крупицы её ангельского терпения, чтобы вывести нынешнего архистратига из себя окончательно. — Единственный сумасшедший здесь — это ты. В попытке разозлить её, он заставляет остановиться, разворачивая так, чтобы она снова оказалась с ним лицом к лицу. Он сжимает её запястье одной рукой и смотрит сверху вниз. — Я есть спасение. Поклонись мне, сестра. Голоса и шёпот слышны даже сквозь толстые стены, и Мефина прекрасно знала, что они принадлежали ему. Звучит как догма, которую неоспоримо нужно принять, ибо она лежала в основе основ, не имея иных альтернативных развилок. Не ясно до сих пор, как Сатана, не умеющий творить, словно Бог, смог создать армию из неубиваемых зомби, но факт остаётся фактом. Он сумел превзойти своего же Создателя, когда увлёк за собой половину ангелов. — Не стану. Я верна только Богу, и только Бог заслуживает моего поклонения. Ты можешь сколько угодно думать, что после уничтожения невинных на тебе будут висеть лавры победителя, что после стольких свергнутых ангелов и убитых братьев вселенная преподнесет тебе трон прямо на золотом блюдечке, оставив твои действия безнаказанными. Но ты глубоко ошибаешься. — Говоря ему это, она, возможно, блефовала, а возможно, была серьезна, когда, наконец, встретилась с Люцифером взглядами, который передразнивал её, говоря эти же слова в унисон и хлопая в ладоши, словно псих. — Душа Аврелии — тому доказательство. Доказательство того, кто есть венец творения. Об её намеки можно было порезаться. И он застыл, не двигая ни одной мышцей на лице. Человек — идеальное существо, а не ангел. — Это шутка, верно? ВЕРНО? — Голос трещит, как виниловая пластинка, а его хватка усиливается. Давление на её крылья растёт, словно ещё чуть-чуть, и он оторвёт их. — Если Бог на твоей стороне… Тогда почему, черт возьми, я жив? Скажи, почему? Ответь мне. Ну же. — Когтистая рука отшвыривает запястье Мефины, и она потирает его, заживляя оставленные ожоги. — Этого и всего, что было, не случилось бы. — Потому что добро не убивает, а Бог есть любовь. — Архангела нисколько не тронули его слова. Она лишь презрительно прищурилась, проходя по перевёрнутой вверх ногами лестнице. — Я не думала, что ты когда-нибудь раскаешься. Твоя гордыня не позволит тебе признать твои ошибки. То, что начало происходить дальше, напоминало арт-хаус. Ляпистые, пёстрые цвета полились со всех сторон, потолки храма начали расслаиваться на когнитивное искажение, а иконы плыть и размазывать лица ангелов в кашу. В самом деле, в его словах не было никакого смысла. — Бог есть любовь… Бог есть любовь… Любовь, да кровь, любовь, да кровь! Гореть всем в Аду, и не быть в Раю, не быть. Он повторял это шипящим, высоким тоном, покачиваясь и дрожа, словно от эпилепсии. У Мефины в сияющем свете дрогнули ноты безнадёжного. — Арс. Ты окончательно обезумел. Тебя даже жалеть некому. Гнев вымыл последние остатки твоей мудрости. Этими разговорами тот будто тянул время, отравлял душу, разрушал все внутренние столбы, которые бы сдерживали поток эмоций, хранимых внутри существа созидания веками. В одном, возможно, Сатана был прав — этого действительно можно было избежать. — Гордыня? — Он выплевывает это слово с презрением, как будто то лишь грязное понятие, необоснованно воссозданное чьим-нибудь глупым рассудком. — Я больше, чем гордость или гнев… Я Люцифер-р-р. — Он сжимает кулаки, делая еще один шаг ближе, почти лицом к лицу. — Я лучший! Я прекрасный! Это я должен быть тем, кого признаёт Бог! — Тебе этого недостаточно. Ты был его любимцем, ты был самым первым, кого он создал, ты наблюдал за всем, что зарождается, и ты же видел Его ближе остальных. Но всё-равно возгордился. Это лишь показывает тебя, как неудачника, который, имея огромную власть, впал в грех. — Мефина взмахнула крыльями и отогнала тени, которые столпились вокруг, рассекла острыми пулями из серебряного пистолета пространство, создавая ореол из света вокруг храма. Когда буря улеглась, а верхушки деревьев перестали раскачиваться, она спрятала руки за спину, наконец, вдыхая полной грудью. — Я не хочу понимать философию монстра, который предпочёл миру хаос. Зря. Очень даже напрасно она отвечала. Люцифер принимает обличие Архангела Гавриила и стискивает зубы, услышав эти слова. Он сжимает кулаки и распахивает широко глаза, когда смотрит на Мефину. Его тело трясётся, казалось, от ярости и негодования. И от этой улыбки вся ситуация становится лишь более абсурдной с его безразличным тоном. — Красивые слова, оправдывающие логику твоего скудного ума. Однако в этой истории есть погрешность. Я не неудачник, нет. Я должен быть тем, кому благоволит Бог, а не Гавриил или Михаил… И уж тем более не Адам… Они давно подохли! Я убил их лично, с огромным наслаждением… Бог должен уступить мне своё место. Он сам это говорил. Я заслуживаю быть любимцем Творца! Я заслуживаю это место по праву. Этот трон мой. — Ядовитые слова звучат, как чистая обида, когда он делает еще один шаг к ступеням. Звон юношеского украденного голоса полон презрения ко всему сущему. — И эта сучка Аврелия… Как он посмел создать её такой… такой… такой же, как… Архангел больше не вникала в смысл его слов, потому что слышала их много раз и на самом деле, не ожидала услышать что-нибудь новое. Это слишком очевидно. Даже сейчас, когда всё извращено его руками, он продолжает считать себя достойным славы Его. Тот факт, что он упомянул Михаила и Гавриила, только делали его ещё большим злом, чем он есть. Но всё же, вопли, которые были адресованы уже Аврелии, заставили архистратига обернуться. Пожалуй, в последний раз. — Что же ты никак не оставишь её в покое? Однако, Люцифер более не отвечал на вопросы и, казалось, утерял нить разговора, продолжая монолог уже с самим собой. Цель, которую падший преследовал, когда выманил ангела на улицу, больше словно его не интересовала. Она ощущала — он хотел убить её, отмести последнее препятствие перед захватом Божьих угодий, как убил остальных, погасив единственное то немногое, что осталось от добра. — Зачем ему создавать кого-то похожим на неё? Зачем-зачем-зачем? Царапая лицо в мясо, лишённый света, он продолжает шептать, и даже не может произнести её имя. Кулаки сжались в тугой комок, а костяшки пальцев побелели. Он впитывает всё это — гнев, муку, отрешенность. Чистая ненависть, которую он испытывает к той, кого Бог создал по образу и подобию некогда давно забытого, к ней. Только к ней. Нынешняя защитница небес хотела бы спросить Дьявола о многом, но не думала, что услышит правду в ответ. Мефина, наконец, исчезла за тяжелыми вратами церкви, и засовы плотно закрылись, громкий грохот множества замков завершил её уход леденящим звоном колокола с башни. И спящая Святая нахмурилась, состроив брови домиком у переносицы, когда ощутила внутри себя разрушающее, пульсирующее чувство. Растёртая ладаном и святой мазью, благоухая, она мирно дремала, обхватив одеяло ногами, как подушку. Аврелия, находясь наконец-то в благоговейном уюте, расположилась вдоль тёплого тела ангела, прячась под тенью её неземных птичьих крыльев.***
За окном бушевала метель, было раннее утро и ещё совсем темно. Вой ветра, бьющий по трубам, создавал зловещий свист. Заварив чашку кофе, женщина в форме присела за деревянный столик у мигающей лампы. По радио говорили о возможном буране. Она сделала глоток и устало вздохнула. По телу разнеслось приятное, пробирающее до косточек, тепло. Закинув ногу на ногу и подхватив отчёт со стола, женщина принялась изучать документы. «Найдены разбросанные тела нескольких человек со следами ударов тупым предметом, что наводит на мысль о возможности того, что они могли быть забиты до смерти. Некоторые сообщали о странных символах и артефактах, связанных с сатанизмом. Расследование показало, что возможно работа культа быть причастна к их смерти. Власти ищут ответы, но по-видимому отсутствует одна ключевая часть головоломки: местонахождение маленького ребенка, который был с жертвами, остается неизвестным». — Вот же ж… Опять ребёнка утащили! — Не опять, а снова, Анастасия Тимофеевна. — Послышалось ехидное вдогонку со спины. — Хмф, ерничаешь всё, Инна Васильевна? — Хмыкнула недовольно в ответ на слова напарницы она, отпивая очередной глоток горячего кофе. В помещении пахло сигаретами, на столе покоилась стеклянная пепельница, заполненная окурками, а возле печатной машинки незаметно проглядывал календарик с кроликами. — Не веришь, что я видела. Своими глазами. — Да тебе причудилось от переутомления, мало ли, — машет рукой лениво брюнетка, ставя печать на страницах, — или деревенские нацепили на себя костюмы и разыграли тебя, как дурочку! Насть, пора вырастать из того возраста, когда веришь во всяких «домовых» и «белую Катю». — Ещё хоть слово… Их перепалку прервал звонящий стационарный телефон. Блондинка сняла трубку и строго спросила. — Милиция, чем могу помочь? На том конце раздался мужской суровый баритон. — Здравствуйте, а можно Анастасию Тимофеевну к телефону? — Это я. Что-то случилось? — Вас беспокоит комитет по государственному контролю. По постановлению использования и охране памятников истории и культуры Ростовской области дальнейшее расследование в этом районе приостановлено, а само сооружение религиозного значения оцеплено и находится под постоянным наблюдением военных. — А что такого произошло, что туда прибыли военные? — Это конфиденциальная информация, касающаяся национальной безопасности. Вам было передано, чтоб вы не приезжали завтра в город, спасибо за работу. Окончанием предложения стали протяжные гудки. — Чтоб их… — И теперь что ты будешь делать? Всё равно поедешь? — Спросила Инна, подкрашивая ресницы. — Поеду. Пусть хоть в тюрьму потом упекут! Не могу я сидеть сложа руки, когда детей на мясо пускают, понимаешь? Все будто растеряли здравый смысл! — Накидывая на себя тёплую куртку, ворчала Настя, пока искала взглядом меховую шапку. Участковая, заметив спешку напарницы, кинула ей ключи от уазика. — Ну и плевать, сама всё сделаю. Сама разберусь. Пыхтя сквозь тяжёлую одежду, она запахнула куртку и вышла на улицу. Её много раз пытались остановить, отговорить от впопыхах принятых сгоряча решений, но она никого не слушала. Каждый раз вырывалась из оков ограничений, и каждый раз приносила больше пользы по делу, чем эти бесполезные следователи, которые только и могли, что разводить руками. Один раз у женщины случилась истерика и она долго плакала, когда маленькую восьмимесячную девочку собирали по кусочкам. И там не монстры были виноваты или какие-то призраки из фильмов ужасов, а человек. Надругаться над ребёнком. Как так было можно? Его расстреляли. И вот так, каждый раз, ходя к местам преступлений, она бледнела, не понимая — кого на самом деле они должны защищать. Людей или самих себя? До недавнего времени капитан МВД даже слушать отказывалась о возможности мистики в деле, и только смеялась над россказнями местных жителей. Однако, всё изменилось, когда её начали мучить ночные кошмары. Они и без того её мучили. Но эти выходили за грань понимания — они проникали в реальность, копошились за занавеской, скрипели половицами в три часа ночи, открывали ей окна, шептали из-под кровати. Она могла списать это на невнимательность, на кошку, на соседа, но никак не на чертовщину, с которой боролись шарлатаны из телепередач. Поставленную задачу отыскать всех пропавших детей, даже если у неё уйдёт на это вся жизнь — фантазии наивного мечтателя, не более. Но она поклялась себе, что будет рыть землю руками, не спать ночами, а найдёт их, даже если их тела уже давно охладели и лежат разбросанные в заброшенных местах. Родители были ей и всему отделу милиции невероятно благодарны. Вот только особо одарённые вместо того, чтоб подсказать особые приметы, дать наводки, поделиться последним событием запомнившимся перед пропажей ребёнка — пришли, надарили конфет с алкоголем и пробухали до утра, звонко смеясь или обсуждая политику. Насте было противно, что некоторые из её коллег не смогли отказаться от рюмки водки на столе, когда у них работы было навалом. В машине звенящая тишина, только работающий мотор сопровождал её по мрачной, тёмной заснеженной дороге через лес. Путь казался утомительным, а кофе в термосе не хватало, чтоб взбодрить тридцатилетнюю женщину, не спавшую сутки подряд. Холодные ветра пробирались даже в прогретый бобик, заставляя белокурую изредка отрывать руку от руля, чтоб размять костяшки пальцев. Серые глаза всматриваются в дорогу, освещенную фарами, тело подпрыгивает на кочках. Дыхание участилось, когда она услышала голоса в голове, которые говорили ей, что пути назад нет. Машина заглохла, остановилась и Настя, рыкнув от безысходности, уткнулась лицом в руки, зарываясь в тёплую ткань пропахшей табаком куртки. До неё дошёл вой, только то был не ветер, а какой-то странный, жуткий гул. Он словно настигал её. Женщина насторожилась и покрутила ключ в зажигании. Уазик погудел и заглох. — Чёрт… В ушах гул становился всё ближе. А затем он перерос в крики, женские и визгливые, громкие и нечеловеческие — их было слышно даже за плотной дверцей машины. Вспотев, Тимофеевна нервничает, её руки задрожали. Она никогда прежде ещё в жизни не испытывала такого страха. Ни тогда, когда на неё наставляли дуло пистолета, ни когда её окружила какая-то банда, просящая пояснить за слова её покойного мужа, ни даже тогда, когда ей приходилось прятаться в будке от голодного медведя. По затылку пробежали мурашки, в кровь выбросился адреналин, заставляя мышцы закостенеть. Задержав дыхание, замерев, будто скульптура, она напрягла зрение, вглядываясь меж жёлтым светом фар. Крупными хлопьями летел снег, дул сильный ветер, заметая следы от шин на дороге. Что-то мелькнуло в темноте у кустарников. Кто-то, совсем близко с ней, шатаясь, прошёл по краю оврага, словно специально желая, чтобы его заметили. Настя вынула из кобуры пистолет, держа его на спусковом крючке. А затем кто-то постучал в боковое окошко, отчего женщина мигом пришла в себя и подпрыгнула, повернувшись. Там стоял мужчина и показывал жестом руки, что ему нужно что-то сказать, но для этого ей потребовалось бы открыть двери. Губы вздрогнули, когда она узнала в его лице знакомые черты, после чего зажала ладонью рот, издав всхлип. — Боже, Дима… Т-ты… — Не задумываясь, та тут же открыла дверь и обняла его, своего мужа. — Я… Я думала, что больше никогда не увижу тебя! — Тише, Настенька, всё хорошо. Я вернулся. Его плечо кровоточило и Настя поспешила усадить того в машину. Ничуть не изменился, всё такой же, как прежде. Улыбчивый, энергичный молодой человек с выбритыми висками и, местами, в рваном пиджаке. Машина, словно по волшебству, завелась. Она отвезла его домой, отогрела, отмыла, напоила и накормила горячим супом. А потом долго разговаривала, как зачарованная, как тогда, когда они только познакомились и влюбились друг в друга. Точно глупые подростки, ей Богу. Обнимая его, Настя совсем не задумывалась о том, отчего его руки ледяные, отчего глаза чёрные, и отчего рот — такой широкий. Проснувшись утром после страстной ночи, когда её ласкали и называли самой прекрасной женой на свете, она не обнаружила его в постели. Только след от смятых простыней и вмятина на порванной подушке напоминали о том, что здесь кто-то был. «Его же нет в живых…» — Вспомнила она и потёрла лоб ладонью, словно бы пытаясь осознать, приснилось ей это или нет. С кем тогда она вчера приехала домой? С кем провела весь день в одной квартире? С кем делила кров и кровать? — «Боже мой! Что это было?!» Стало лишь страшнее, когда Анастасия пришла к озарению, что кто-то, кто притворялся её мужем, одетый прямо как перед своим исчезновением, возможно до сих пор находился в её квартире. Сон, как рукой сняло, похлеще любого напитка арабики. Скинув одеяло с ног, она осторожно опустила носочки на пол. Чулки, на удивление, всё ещё были на ней и неприятно сдавливали ляжки. Оглядываясь по сторонам, в звенящей тишине, Настя проморгалась, с удивлением уставившись в окно. За ним до сих пор было темно. И не просто тьма, а всепоглощающая: ни фонарей, ни света от соседских окон. Был слышен лишь стук сердца и вой ветра за окном. И снова этот крик, который завыванием отдавался в её ушах. Она начала судорожно шарить в своих вещах, пытаясь найти пистолет. Пульс стучит в кистях рук, отдаётся чечёткой в горле и паника нарастает. — Где же… Чёрт возьми! — Роясь, она замерла, когда со спины ей на плечо легла чья-то рука. Длинные пальцы впились в мякоть, дыхание монстра заставило кожу покрыться гуськом. Впервые за свою жизнь она встречалась с подобным, и не могла оценить здраво ситуацию, как раньше. Ощущение было такое, словно медведь после спячки ввалился к ней в дом, голодный и свирепый. Шёпотом, мужчина коснулся уха, спрашивая что-то таким голосом, от которого её волосы встали дыбом. — Любимая, что ты делаешь? Ты собираешься меня убить? — Но ты уже мёртв, уходи! Уходи, прошу тебя! — Зажав уши ладонями, женщина всхлипывает, начав жмурится, будто происходящее исчезнет, словно ночной кошмар. Зависший в воздухе писк нарастает, после чего обрывается. В комнате всё это время было пусто, постель оказалась убрана, на прикроватном столике стоял стакан с водой и лежали таблетки. Стоило пройти какому-то времени, прежде чем Анастасия полностью пришла в себя и встала. Головокружение мешает, заставляет чувствовать себя паршиво, желудок сжимается в комок, горло чесалось. Дни сменялись неделями, а недели месяцами. Этот случай заставил Анастасию посмотреть на свою жизнь под другим углом. Теперь бесстрашный милиционер боялась даже засыпать без света ночника и пистолета под рукой. Если было возможно, она ложилась спать ещё тогда, когда светило солнце. После того раза двойник мужа являлся ей несколько раз, но похоже, что существо решило сменить тактику, когда обнаруживало женщину спящей. Вначале он будил её простым шумом бытовых приборов, потом звал её по имени, а ещё позднее начал приходить в наглую даже днём. Переламываясь, с растянутой неестественной улыбкой, тощий и непропорциональный, он мог выйти из подъезда и направиться быстрой походкой в подвал, изгибаясь всяко разно, будто ему выламывали кости. Он не вредил напрямую, не рвал её плоть, не пытался вырвать кишки прямо из живота. Он просто вёл себя странно, хотя капитан МВД уже не желала гадать — нападёт на неё тварь или продолжит свои издевательства, лишив покоя бедную вдову. Ближе к осени ей нужно было уезжать в командировку в посёлок «Мама», что находился в глубоких таёжных лесах, и она не упустила эту прекрасную возможность убраться подальше от уже мозолящего взгляд пейзажа осточертевшего городка, который высасывал из неё последние силы. Смена обстановки пошла на пользу, воздух в котором присутствует пихта и мороз, плодотворно повлиял на Анастасию. И поэтому, когда она с неохотой вернулась в родной город и забежала в участок, чтобы поздороваться, то удивилась тому, что ничего практически не изменилось. Пепельница стояла на том же месте, не сдвинувшись ни на миллиметр, затхлый запах от стен покрытых зелёной краской по старому, особенно знакомо, влился в её лёгкие и ощущался ядом после свежего воздуха с «Мамы». Отделом управляло несколько сотрудников, здесь их была целая команда. Посетило неприятное чувство дежавю, когда Настя увидела бумажку о пропаже детей с площадки. Глаза сделались по пять копеек, как только под её внимательный взор попала чёрно-белая фотография неизвестного подозреваемого. На примерном фотороботе был изображён странный тип в чёрной мантии, и лицо его напоминало больше какую-то восковую маску, нанесённую живьём на лицо. И всё бы ничего, скольких фриков ей удалось повидать за свою пусть и непродолжительную, но насыщенную жизнь, однако заметная деталь в внешнем амплуа в виде отсутствия глаз в глазницах нехило её напряг. Напомнило о том, о чём она хотела забыть. Зима, ночь, метель и нечто, выдающее себя за мужа, кусающее страстно её в шею и двигая бёдрами, вдалбливающая в кровать фигура. Она и вправду начинала думать, что сходит с ума, и приписала себе неизбежно всякие диагнозы на подобии шизофрении, поскольку такие жуткие галлюцинации объяснить иначе не могла. Но, увы, фото было реальным и напарница, девушка с загорелой кожей и чёрными собранными в пучок волосами, местная участковая, подтвердила его подлинность. Когда Настя спросила, как продвигается расследование о пропавших детях, она только безразлично пожала плечами в ответ. Сколько ругани было в тот день в отделении. Женщина не могла смириться с несправедливым отношением к развернувшейся чертовщине вокруг себя, а поэтому, когда поддержки среди своих она не нашла, то подхватив документы и папку с делом, двинулась обратно домой. За квартирой согласилась приглядывать соседка: милая, но строгая старушка, живущая за стеной. Идя по заснеженной тропинке, иногда милиционер останавливалась, вглядываясь в окна пятиэтажных панелей. Все, как на подбор, нагоняют тоску и уныние. Нумерация их разбросана будто в хаотичном порядке, заблудиться казалось тут проще чем в лесу. Когда она пришла домой, соседка стерегущая жилье перекрестилась и сплюнула, а затем захлопнула перед носом женщины дверь, бросив невнятное «ключ под ковриком, батюшку пригласи, Димку твоего видела…». Настя попыталась расспросить её, но старушка даже на порог отказалась пустить служителя порядка. Гвозди, торчащие из деревянной двери квартиры Насти, выглядели старыми и были в ржавчине. Открывая с замиранием сердца замок в свою квартиру, она поймала себя на мысли, что не желает там находиться. Это место будто больше не принадлежит ей, как только его заполнил сырой, чужой аромат. Но пути назад не было. Нужно идти вперёд и продолжать жить дальше. Чувство опасности не подвело её, потому что её лже-муж вылез из-под кровати этой же ночью и напугал Анастасию до чёртиков. Читая документы, она не сразу заметила, как тощая рука выползла, щупая бортики кровати в поисках жертвы. Благо, у неё лежал рядом молоток и она без колебаний ударила по ней, ломая кости. Тварь заорала раздвоенным голосом и убежала из комнаты в коридор. Все последние дни после этого инцидента Настя провела с ночёвкой у знакомой. Пришлось ютиться с её мужем и двумя детьми. И Настя молилась, чтоб и у них внезапно не оказалось двойников…