«Не хочу… Оставьте меня в покое, дайте мне отдохнуть…»
— Живо вернулась назад! Считаю до трёх, Авр-р-ре-е-елия! — Это уже не похоже на человеческую речь. Что-то чужеродное, мрачное и гулкое, как завывание мертвеца из самых жутких кошмаров. Заботливая тёплая ладонь стирает бордовые капли и жжение с противной липкостью растворяется далеко позади, канув в небытие прозрачной осыпью. Видя большие крылья, девушка подсознательно одёргивается, но ангел успокаивает, уверяя, что она — не Гавриил. — Отдыхай. — Н-но как же это? Я не могу! Он… Он ведь… Он!.. — Глаза девушки щиплет от слез, она уже не понимает, что есть реальность, а что сущий кошмар. — Он же причинит им вред! — Сейчас я здесь. Он не сможет ничего сделать. — Архангел с серо-голубыми глазами хмура и серьёзна, но в отличие от вечно-улыбчивого Гавриила, не заставляет есть сырое мясо. Не заставляет кривляться и терзать свои гениталии. Ничего из того, отчего у Аврелии начиналась паническая атака. Она верит её стальному выражению лица, за которым уже ощутимо скрывалась тёплая вуаль, окутывающая с ног до головы, подобно одеялу, любовью. Но сказанное заставило рефлекторно вздрогнуть. — Ни за что не покидай храм, чтобы ты не услышала за его пределами. Так ты будешь в безопасности. Хорошо? — Хорошо… Переваривая удручающие слова в своём мозгу, девушка замолкает. У неё нет сил спорить или спрашивать что-либо, несмотря на то, что Мефина была буквально тем самым спасителем, о котором она так давно мечтала и к кому, несомненно, было много вопросов. Неужели, правда, крики о помощи были услышаны? Но почему же чувство радости не приходило? Почему в области грудной клетки оставалось пусто? Даже тогда, когда, казалось бы, ласковый зов из дивных видений убаюкивает её, она ощущает лишь всепоглощающую боль? Не получается как следует с почтением преклониться в торжественном приветствии при явлении высшего Архангела Господня, отчего стыд распластался красной сыпью по лицу. Светлые русые волосы, яркая персиковая кожа, величественный и высокий стан, из чьей фигуры росло по три пары крыльев с каждой стороны. Такие белые, большие, нежные и мягкие, что хотелось зарыться в них, укрыться от всего мира, как птенцу в перьях матери и не покидать гнезда никогда-никогда. Виски ноют, когда вопли лжеархангела за стенами становятся громче. Прошёл день или два, Аврелия сбилась со счёта, сколько ещё она находилась в немом молчании и даже не заговаривала со своей спасительницей, лежа где-то в уголочке на мягком ворохе из простыней и тёплых одеял, пытаясь восстановиться морально, чтоб хоть немного забыть о том ужасе, который на неё обрушился до этого. Грудную клетку свело паршивой судорогой. — Мне страшно, Мефина. Мне очень страшно. Она тихо всхлипнула, в то время как голос Гавриила продолжал отдаваться эхом в её голове. Она изо всех сил старалась не обращать на это внимание, но звук становился только громче. Та даже закрыла уши руками в отчаянной попытке заглушить противный писк. Стены сотрясались, а голос продолжал выкрикивать её имя, становясь всё громче и громче с каждой секундой. Ничуть не удивившись, незнакомка склонилась к святой и провела рукой по воздуху рядом. Хныча, Аврелия зажмурилась, однако Страж Господень была непоколебима и стёрла следы синяков, укусов, да прочих неприятных меток, оставленных, к которым тело никогда не смогло бы привыкнуть, самим Дьяволом. Наконец, подпустила ближе, а то была, как зашуганный уличный котёнок, забравшийся под кровать и шипящий на руку с кормом. Шмыгнув носом, она невнятно продолжала что-то бормотать, пока Мефина молча глядела и качала с досадой головой. Словно сочувствуя ей. И молодую женщину удручал этот взгляд, от которого она ощущала себя ещё более жалкой. — Я знаю. — Придержав паузу, существо света склонилось чуть ниже. — Я понимаю твои страдания. Слыша эти слова, девушка хотела бы возразить с ядовитой усмешкой, да только сил даже на элементарные мыслительные процессы у неё не осталось. Прошло так много времени с тех пор, как Аврелия видела лик Создателя в последний раз. И то, лишь на иконах. Девушка могла помнить только проблески, краткие моменты того, каково это было — быть с Богом. Это было похоже на попытку вспомнить сон, туманный и расплывчатый. Она, казалось, словно сама уже позабыла прикосновение его руки, звук его голоса из сновидений. — Понимаете, да? Ха… Ха-ха-ха! Но она не забыла его наставлений, которым учил когда-то самый близкий человек — дедушка. Он дал ей знания и мудрость сверх всякой меры, и она научилась владеть ими, как оружием. Она была верной, преданной служанкой Создателя. И все же, когда пришло время, он бросил её, как птенца из гнезда на верную гибель. И ни разу не ответил на крики о помощи, отчего черви обиды проедали дыры в сердце, заставляя его истекать грязной кровью. — У тебя сильная воля. — В каком месте… — Навзрыд произнесла дрожащим голосом Аврелия, смахивая прилипшие волосы, словно снова вот-вот разрыдается и стерла резкими рывками злые слёзы. И вместо истеричного смеха, вырвались грубые слова. — Я никому ничем не помогла! Я убийца! Я порочная женщина! Я просто бесформенное ничто! Тупорылая, криворукая, ни на что не способная тупица! Я мусор! Господи, лучше б я вообще не рождалась! Нервный срыв настиг запоздало, пробравшись сухой, раздражающей паутиной прямо под ребра. Аврелия замирает, когда в плечи впиваются тёплые пальцы, поднимая её и стирая с щек болезненные сколы. — Не говори о себе так. Вот, посмотри, — архангел поднесла к ней маленькое резное зеркальце из чистого серебра, по сторону которого на Аврелию смотрела заплаканная, покрасневшая и скривлённая в неприязни физиономия, — кого ты видишь? — Порочную шалаву. — Наслушавшись оскорблений от падшего, пробормотала она, словно сама уверовала в это. — А я вижу в тебе светлое и доброе дитя, в чьём сердце нет и не было места жестокости. Ты никого не убивала, никому не причиняла вреда, помогала ближнему. Ты никакая не «шалава». — Та нежно гладит всхлипывающую Аврелию по плечу. — Никогда о себе не заботилась, ко всем относилась с добротой и состраданием. Ты ещё многое не знаешь о себе, правда ведь? Люди… Столь очевидные вещи, лежащие прямо на поверхности. Вот почему ты такая? Ох. — Видя, что девушка молчит, не реагируя и пялясь немигающим взглядом в одну точку, Архангел зашелестела крыльями, двинув лопатками. — Это сделал Люцифер, а не ты. — Люцифер? — Его имя сорвалось с губ святой тихо, словно бы она пыталась вспомнить, кто это вообще такой. — Но Гавриил… Это имя, казалось, зазвенело в голове. Воспоминания просто недосягаемы. Святая дева не могла вспомнить, кем был Люцифер и что он делал. Она просто испытывала затяжное чувство ужаса. Её взгляд снова метнулся к зеркалу и она нахмурилась, изучая свое отражение. «Я не понимаю, почему я плачу? Почему это происходит со мной?» — думала она, щупая собственное лицо и проверяя на дефектность. Аврелия не хотела, чтобы архангел видела, насколько она на самом деле была сбита с толку. — Да, он. — Кивает Мефина, скрещивая тонкие пальцы рук меж собой, плавно пролетая по воздуху в сторону резного деревянного окна и с хмуростью смотря на серые тучи. — Тот, кто нацепил на себя маску своего благочестивого брата, Архангела Гавриила, чтоб обманом человечество повести по ложному пути. Сам Дьявол, пошедший против Бога и его замысла. Тот самый ангел, решивший, что он выше Бога. — Я… — Аврелия трёт виски, вздыхает и поджимает под себя колени. — Ох, всё так запутано! Я ничего не понимаю… Я ничего не помню. Слишком много всего, такое чувство, что мозг разрывает! — Это нормально. — Кивает, прикрывая веки, как скульптура Богини Фемиды. — Ты обязательно вспомнишь. Тебе нужно время, твоё тело ещё не восстановилось. — Услышав эти слова, Аврелия расширила глаза, как будто неосторожно пророненные фразы всколыхнули внутри нечто важное. Гавриил тоже говорил что-то про её тело, а теперь и Мефина. «Да что за секреты такие? Что за резон всем ангелам говорить загадками?» Помимо всего прочего, горение в груди от скорби не прекращалось и Аврелию обуревала неприятная злоба. Кровь бурлила от ярости, поднимаясь вверх по сосудам к сердцу и заставляя желудок сворачиваться в трубочку. Гнев. То ли на саму себя, то ли на всё вокруг, отчего захотелось втиснуться пальцами в собственную кожу и разорвать её до мяса, дабы навязчивые мысли больше никогда её не посещали. Замечая столь очевидные перемены, Мефина тяжело вздохнула, постукивая пальцем по подоконнику. — Ты не помнишь, как это случилось, как твоё тело рассыпалось на кусочки, очевидно. У тебя стёрты воспоминания об этом моменте. Мозг разрушен, оттого в душе из прошлой жизни всё урывками. — Но как это… Я не верю. — Я не прошу верить мне. — Мефина впервые слабо улыбнулась, едва заметно приподняв ямочки на щеках. — Выслушай. Все бросили последние силы на борьбу, и лишь я была с Создателем до конца. И нет, не фальшивого Гавриила или его пыток я боюсь, отнюдь нет. Я боюсь потерять… Хм-м-м. Ладно, не важно, идём, тебе нужно восстановить силы. — Подождите… Боитесь потерять что? Горло словно сдавила неведомая сила, не позволяя говорить дальше. Аврелия посмотрела на архангела Мефину со смущенным выражением на лице. Она надеялась, что не переступает границы дозволенного этими вопросами, но не могла не задаваться ими. Что она боялась потерять? Почему она боялась не пыток от Люцифера? Для неё это не имело никакого смысла, ведь что может быть страшнее, чем адские муки от самого Дьявола, создавшего весь этот хаос? Потирая плечо, она лёгкой поступью следует босыми ногами за архангелом Господним, с робким интересом заглядывая в женские черты лица и изучая их сквозь белые перья. Замечая, что святая дева начала по чуть-чуть привыкать к ней, сияя подобно древнему неспетому Граалю, к которому хотелось приложиться губами, Мефина продолжила. — Я боюсь потерять себя. Не хочу становиться такой как Дьявол. — Прожигая серыми глазами пространство, архангел поджала нижнюю губу. — Он добивается того, чтоб ему поклонились и признали Богом. И даже тогда я не уверена, сохранял ли он жизни тем, кто примыкал к нему. Он жаждет моего падения больше, чем смерти, ведь тогда я стану ничем не отличимой ипостасией тех, кто последовал за ним. Именно поэтому я должна сохранить свою веру, ровно, как и ты пытаешься сохранить воспоминания о своей прошлой жизни. Это и делает тебя Святой. Это и делает тебя человеком. Аврелия огляделась, пытаясь оценить обстановку: храм был маленьким и тихим, покрытый каменной плиткой и отделан, кажется, белым мрамором. Место наполняли покой и безмятежность. Воздух неподвижен и чист, в нем чувствовался едва уловимый, но отчетливый запах целебных трав и сырой земли. Словно тихая гавань, в которой можно было найти утешение. Не было слышно ни стрекотания кузнечиков, ни воя ветра, ни рокота Лже-Гавриила. Все звуки исчезли, и не осталось ничего, кроме мягкого шелеста деревьев, случайного чириканья птицы и прерывистого дыхания души. Казалось, время в этом месте остановилось и девушка погрузилась в уютное состояние, которого так давно не испытывала. — Эм… Могу я рассказать вам? — Спросила Аврелия шепотом, считая, что это, возможно, не принесёт никакой пользы, но по крайней мере, облегчит её душевную ношу. — Хотя, наверное, раз вы могущественный архангел, чьё присутствие даётся даже мне понять с трудом, то вы всё обо мне уже знаете… Да и вспомнила я мало… — Отнюдь, — усмехнулась та и покачала головой, — моя дорогая сестра, я действительно знаю о тебе гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Перед смертью ты была человеком, но… воспоминания и эмоции людей слишком хаотичны и фрагментарны, чтобы я могла их понять. Я могу лишь попытаться помочь тебе вспомнить. Аврелия на мгновение заколебалась, не зная, как поступить. Сможет ли Мефина вообще понять её чувства? Или было вообще правильно раскрыть прошлое, которым она никогда не делилась даже с самой собой? Левое крыло раскрывается в полный размер, пока перья шуршат друг о дружку.«Что бы обо мне подумал Люцифер?»
Она быстро отогнала эту мысль в сторону. Аврелию ужасало собственное искажение реальности, в которую Лже-Гавриил её погрузил. Голос Дьявола до сих пор звучал в глубине подсознания. И пришлось принять тот факт, разбивая стену, которую он возвёл — что всё это было для неё, а не для него. Воспоминания, жизнь, тело и душа — принадлежали лишь Аврелии. Глубоко вздохнув, она посмотрела на архангела, стараясь привыкнуть к столь величественному виду крыльев, трепыхающихся в преддверии её слов. Проглотив тревогу, которая нарастала внутри неё, она открывалась совершенно незнакомому существу, чьё понимание человеческих эмоций и воспоминаний было в лучшем случае — приемлемым, а в худшем — ограниченным. Это всего лишь фрагмент целого гигантского паззла с цифрой в миллионы кусочков. И даже такой маленький эпизод из прошлой жизни казался ей тяжелым бременем, заставляя чувствовать себя подавленной, измученной и раскрошенной на мелкие ошмётки. — Я… Аврелия попыталась подавить опасения, сделав глубокий вдох и собравшись с мыслями. Её голос затих и она обнаружила, что с трудом разлепляет уста, говорить не выходило. Хотелось расплакаться и спрятать голову в песок, не желая сталкиваться лицом к лицу с этим болезненным воспоминанием. Она должна была продолжать. Но она не могла. Мефина, заметив, как ресницы намокли от навернувшихся слез, протянула руку к боковому столику и взяла маленький кувшин, в котором была какая-то жидкость. Запах был сладким и травянистым, как у розмарина или лаванды. — Пей, — настаивает, держа кувшин прямо перед губами, — тебе станет легче. Тревога и напряжение в груди ослабевают, позволив вдохнуть этот аромат, от которого всё-равно не становилось легче. Потекли слёзы. Она скучала по прошлому, она скучала по чему то такому, отчего её душа билась в агонии и слепила своим сиянием. Пьёт. Пьёт залпом так, что гортань сводит острой болью, пока из уголков губ всё проливалось мимо, по-свински, на мраморный чистый пол. — Тише-тише, — ангел причитает, выдыхая тёплый воздух в затылок, — ты в безопасности, никто тебя не тронет. Я всегда буду рядом.«Я всегда буду рядом…»
Вслед за архангелом повторил чей-то ласковый голос, отчего Аврелия согнулась пополам, разрыдавшись во всё горло. От её крика лопнуло витражное стекло, создавая скол на ликах двух Святых, стоявших друг напротив друга и держащих в своих ладонях голубя мира. — Пшеница растёт на удивление хорошо. До сюда напасть пока не добралась. Старческий голос, слегка хрипловатый и низкий, доносится до неё сквозь пелену, заставив дёрнуться. Окна, каменные колонны, высокие арки, возвышающиеся над ней и Мефиной, растворились в клубе пара, и искрясь, Мефина также исчезла в поле её зрения, заменяясь чужим силуэтом. Аврелия набирает в рот воздух, когда ощущает, как падает и подрывается с места. — А? Напасть? Ч-что? — Я говорю, не добралась она сюда ещё! — Густая бровь лезет на лоб. — Хэй, слышишь? Внучка, ты сегодня сама не своя! Ха-ха. «Сама не своя…» Она мысленно повторила это слово, пытаясь уловить в нём смысл. Странное воспоминание всколыхнуло что-то глубоко внутри, что-то, показавшееся знакомым. Но она не могла вспомнить, что это было. «Почему я должна чувствовать себя так, словно у меня отняли половину жизни? И что же значили слова этого старика? О каком нападении он говорил?» Кусочки головоломки только что встали на свои места и Аврелию осенило, словно окатило ледяной водой во время крещения. — Я слышу! Просто после переезда я ощущаю, как от меня оторвали половину жизни… Непривычно. С тех самых пор, вроде бы, прошло ни много ни мало, почти неделя? И все так приветливы: кто по хозяйству поможет, кто на чай пригласит, кто в лес по грибы, пока ещё морозы не ударили. Хотелось найти подвох, увидеть во всём этом фальшь и притворство, но не получалось. Это маленькое место, словно, в самом деле, было ограждено от всемирной трагедии, о которой деревенские слышали, но считали, будто их — ни за что подобное не коснётся. Это всё удел буржуев и грешников, но никак не простых работяг, оторванных от цивилизации на несколько тысяч километров. Вдали от крупных населённых пунктов, которые оккупировали военные. Дедушка стоял в потрёпанной, горчичного цвета фуфайке, топая чёрными ботфортами по слякотной траве. — Понимаю, я тоже, но и оставаться там было небезопасно. — Вдыхая свежий воздух, старик упёр многозадачно руки в бока и пропыхтел. — Тем более, посмотри вокруг! Свежий воздух, птички летают, люди приветливые, ну чем тебе не благодать? Эх, везде бы так. — М… — Даже не посмотрев, кивнула Аврелия, отводя взгляд куда-то в сторону лесопосадки. — Тут есть маленькая церквушка. Сходим? — Ты можешь и без меня. — Махнул рукой дед Миша. — Прихожане а то проходу не дадут. Я лучше сегодня допоздна буду помогать Серому забор ставить. — Хорошо, но не перетруждайся! У тебя и так с сердцем проблемы. Вздыхая, Аврелия незаметно для себя, по привычке, обматывает платок вокруг головы. Стало чуточку теплее и ветер, пролезающий в любые щели, в любые закоулки, теперь уж точно не побеспокоит её головушку. Иначе в последнее время в звуке ветра постоянно слышится чей-то неразборчивый шёпот, который нагоняет неясную тревогу отрывистыми фразами. — Всё то ты норовишь меня учить жизни! — Пригрозил пальцем мужчина, посмеиваясь. — А я ведь не твой ученик, дочка! — Деда… — Протянула недовольным тоном она, поджав губы и насупившись, чем лишь заставила старика скрипуче рассмеяться. — Иди давай уже. — И гонишь вот сама! — Он запыхтел, скрестив руки на груди. Его серые глаза, казалось, видели девушку насквозь. — Что же, обиделась что ли? — Нет конечно! — Улыбнувшись, Аврелия подошла и обняла его, потрепав по седым волосам. Пахло от него старостью и машинными покрышками от шин, ведь большую часть времени дедушка проводил именно там. В гараже. — Вот если правда обижусь, ты же тоже в долгу не останешься. Начнёшь бурчать ходить, что суп холодный! — Хе-хе, и то верно! — Он почесал затылок. — А ты с кем в церковь то хоть собираешься? — С внучкой тёти Вали, с Дашей. Она меня на чай пригласила посидеть, поэтому не волнуйся, если я задержусь. — Аврелия. — Его брови свелись у переносицы. — Здесь не всё так хорошо, как казалось бы. Нигде сейчас не безопасно. Не доверяй никому, помнишь? — Эх… помню, а сам-то? — Покачала головой девушка с лёгким осуждением, намекая дедушке на его запланированный визит к соседу, на что Михаил лишь гордо хмыкнул и скрестив руки на груди, отвёл взгляд в сторону горизонта. Аврелия вздохнула оказавшись напротив него, а тон её утерял прежнюю суровость. Проблемы с сердцем. Верно. Она внезапно вспомнила сердечный приступ своего дедушки. Было вызвано это не старостью, а чем-то совершенно другим. Дедушка лгал. Ей вдруг стало холодно, несмотря на то, что Солнце грело сверху обжигающими лучами. Она перевела взгляд на реку, где легкий ветерок мягко доносил до нее запах озерных вод. — Не переживай, дедушка. — Наконец, спустя затянувшуюся паузу, кивнула внучка и потерла старческие ладони своими молодыми. Они были покрыты мелкими ссадинами, морщинами и мозолями от тяжелой работы. — Со мной всё будет в порядке, я давно научилась быть осторожной. Облака белые, пушистые, плыли спокойно в сторону севера. Небо здесь такое чистое, что даже ночью звезды были отчетливо видны на чернеющем небосводе, россыпью сияющих огней под стрекотание кузнечиков и жужжание пчёл. — Что случилось? — Оказавшись у старенькой калитки, окрашенной зеленой краской, Аврелия встретила участкового и двух милиционеров с овчарками. Псы, прижимая уши, рычали, громко лаяли и скулили в сторону леса. Помимо них, там так же столпились зеваки. У порога сидела старушка, плачущая и пытающаяся что-то сказать. Голос дрожал, хрипел и был полон горя. Что-то случилось, и явно не мелкая кража куриц у этой бедной бабушки. — О, Константиновна! Ты что, не слышала? — Закашлявшись табачным дымом, словно тому в лёгкие отсыпали пепла, заговорил с ней мужчина средних лет. — Дашка пропала. — Как так пропала? — Она ощутила, как табун мурашек прошёл по её спине от слов соседского дядьки, выкуривающего очередную сигарету. Лес, находящийся в паре метров от дома, угрожающе завывал эхом, будто кто-то кричал тихое «ау». — Да вот, сейчас выяснить пытаются. Пойду разузнаю. Он пробился сквозь деревенщин и подошёл к участковому, подтягивая слетающие штаны на ходу. Милиционер, поправив фуражку, хмуро посмотрел на него и помотал головой. Они о чём-то переговорили и кивнув, мужик, закурив очередную сигарету, вышел обратно с участка на побитую временем дорогу. Аврелия чувствовала себя потерянной и сбитой с толку, пока мысли проносились у нее в голове. Случилось что-то ужасное, она была уверена в этом… Девушка нервно потирала пальцы, пока мужика окружали женщины, старушки и два молодых парня, пытающиеся выяснить детали. — Ну что? Что там? — Куда делась наша Дашенька? Ох… Нашли? — Пыхтела пухлая женщина в юбке, перебирая калошами по слякотной дороге. — Да в том то и дело, что не нашли. Говорит, мол «мне до вас ещё пару раз звонили из города, говорят, там сейчас не до вас, никакой помощи от них не дождешься, а искать идти девчонку туда, ни знаю куда, зная, что вокруг балаган полный — себе дороже». — Чтоб им провалиться, трусы, тьфу! — Злобно сплюнула женщина в длинной цветастой юбке. Аврелии казалось, что сердце вот-вот разорвется, когда она разглагольствовала. Мысль о том, что соседка пропала, была для нее невыносима. Она сделала глубокий вдох. «Все будет хорошо. Они найдут Дашу.» А в голове всё облик её невинный мелькает перед глазами, да запах груш и корицы, что исходил от кожи, перед носом витает. Две шоколадные косички, болтающиеся за спиной, тёплая осенняя куртка, потертые дедовские штаны и сапоги по самые коленные чашечки — были неизменным в её таком простом, деревенском образе. И общего с ней было много, ведь, как-никак, а Даша тоже из города в деревню переехала, была ровесницей Аврелии, оттого они сумели найти друг в друге утешение, начиная от житейских историй и заканчивая одной верой. И не сказать, чтоб болтали они через чур много, но те моменты, когда Аврелии приходилось переплетать растрёпанные волосы, пока знакомая что-нибудь читала, пока пила горячее молоко и делала эмоциональные всплески, комментируя увиденное в сердцах — она сохранила в памяти, как нечто самое тёплое и близкое, отчего, казалось, потеря Даши действительно задела важную часть внутри Аврелии. Девушка пыталась успокоить себя, но ничего не могла поделать с ощущением страха, ползущего вверх по ее затылку. Дурное предчувствие охватило тело. Что, если Даша никогда не вернется? Что, если страшная напасть добралась и сюда? — Но вот, что узнал. Она оказывается ещё ночью ушла в предбанник, так и не вернулась. Это всё, что твердит баба Валя. — О-о-ой, разорались то, шума разве-е-ели-и-и! — Их прервал писклявый голос, который словно выдавливали из себя насильно. Даша. Живая. Она вышла из-за дерева черемухи, обляпанная ягодным соком. Группа милиционеров стояла в шоке, когда девушка вышла к ним абсолютно живая. Откуда? Как? Они ведь прочесали всё вдоль и поперёк. Аврелия, наблюдающая за этим со стороны, уже было ринулась к ней на радостях, но притормозила, замедлив шаг, когда заметила… улыбку. Зубы, ровно выстроенные вряд, были вытянуты, а глаза казались пустыми. Они наблюдали, как она подошла к ближайшему дереву, положила руки на ствол и начала карабкаться по нему с неестественной скоростью. Как раз в тот момент, когда они начали задаваться вопросом, что она делает, Даша вдруг заговорила странным голосом, который явно не принадлежал ей. Не принадлежал бы нормальному человеку. — Привет… Я Даша Воробьева! Идём в церковь? Идём в церковь, Аврелия? Привет, Аврелия! Мы же хотели пойти помолиться? Помолимся нашему новому Богу? Помолимся спасителю? — Говоря это, она смотрела сверху вниз на окружающих с широкой улыбкой на лице и похрустывая пальцами, хихикала. А бабушка, приложив руки к сухим губам, качала головой и всхлипывала. — Ох… Ох-ох-ох! Боже, Дашенька, спустись, прошу! Спустись вниз, девочка моя! Как раз в этот момент Даша перестала хихикать и повернула голову, чтобы посмотреть на свою бабушку. Ее глаза сузились так, что она стала казаться ненормальной, а улыбка стала зловещей. С тошнотворным треском голова Воробьевы резко повернулась лицом к старушке. — Хи-хи-хи, разбился воробушек, съела я его, съела воробья! Ни косточек, ни перышек не оставила, хи-хи-хи! И вас съест, ни косточек, ни ручек, ни ножек не оставит! Ты ведь тоже хочешь пойти в церковь с нами, правда? — Спросила она шепотом и когда участковый в фуражке, выставив перед собою ладони, начал подходить, учтиво уговаривая девушку успокоиться, она вытянулась в несколько метров, выламываясь и неестественно деформируя свои конечности. — Дашенька! Внученька моя… — Закричала она и тут же отшатнулась назад, хватаясь за сердце, когда её чадо начало извергать из себя чёрную жидкость, отрыгивая куски плоти и перьев. Даша сидела на коленях на траве, покачиваясь из стороны в сторону, а из уст её доносилось ни то мычание, ни то тихий плач вперемешку с невнятным бормотанием. Словно и на русском языке говорила, а словно совершенно на чужом. Задом наперёд. И закончив, она встала перед деревенскими с той же тревожной улыбкой на лице и завопила во всю глотку, отчего стекла в домах затрещали, а эхо из леса вторило её жуткому рёву, который прервался, как только последовал выстрел. Участковый и его товарищи спустили несколько пуль ей в ноги и плечи из травматов. Тётя Валя закричала. — Нет, н-не стреляйте! Господи, она невинная девочка! Она хорошая, она не злая, она всего лишь ребёнок! Не стреляйте! — Невинная девочка?! Да она не человек уже! — Крикнул младший лейтенант, как только она упала к его ногам и обхватила их руками. Он пытался вырваться. — Валентина, отпустите мою ногу! — Боже! — Всхлипнула Аврелия, сделав шаг назад в толпу, замершую, так же как и она, в безмолвном ужасе от развернувшегося сумасшествия прямо на глазах. Волнистые волосы выпали из-под слетевшего платка. Она поняла, что от Даши ничего не осталось. Что ни в какой храм она сегодня не попадёт. Что хочет убежать и вжаться в грудь дедушки, и никогда, больше никогда не выходить из домика. Даша умерла, осталось лишь нечто, занявшее её место и, в отличие от тех, кого она встречала в городах, этот альтернатив не пытался себя скрыть. Зависшее молчание, как только Даша упала на колени, нарушил хруст ветки, на которую Аврелия неосторожно наступила. Тварь тут же обратила на неё внимание и с воплем понеслась, вытянув тощие руки вперёд, а милиционер, накрывший её своим телом, оказался откинут в сторону. Ему вырвали кадык острыми зубами и выплюнули, с лёгкостью перекусив шею молодого парня пополам. Кровь забрызгала пасть и белый сарафан. Все с воплями разбежались, а Аврелия упала в лужу, закрывшись руками. Прогремело ещё несколько выстрелов и тварь рухнула всего в паре сантиметров от носков девушки, впечатавшись половиной лица в землю. Её стеклянные чёрные глаза безжизненно уставились наверх, смотря прямо в душу. — Померла?.. — Спустя пару секунд тишины, которые казались целой вечностью, спросил один из людей в форме, пытающийся держать овчарку, что вырывалась и жалобно скулила. Участковый, рискнувший подойти ближе, взял полено и ткнул им бледное, деформированное тощее тело бывшей Дарьи Воробьёвы. Она не отреагировала. — Кажись… Померла. Блять… Что это вообще… Что? Внезапно, когда Аврелия, пытающаяся не задохнуться от паники, начала отползать, труп альтернатива прохрипел, и глаза его стали более человеческими, вернув Даше тот самый прежний облик, в котором когда-то она с ней познакомилась. — Кх. Кхе-хе-хе… Гореть всем вам… в Аду. Все-е-ем деткам… гореть. Громкий выстрел прямо в голову оглушил. И Аврелия, поднимаясь, молча, под всхлипы, крики и увещевания милиционеров двинулась прочь от злополучного двора соседки, с которой совсем недавно собиралась посетить церковь и поговорить с батюшкой. Теперь ей не хотелось никуда идти. Теперь, забрызганная чужой кровью, она вообще ничего не хотела, кроме как найти дедушку и крепко его обнять. И она встретила его на конце деревни, до которой сумела дойти с трудом. Растрепанная, ошарашенная, она дёргалась от каждого шороха. Некоторые дети, играющие во дворе, косо смотрели на нее и забегали в дом. Не все ещё услышали о произошедшем. Не до всех дошли крики и выстрелы, вой собак и осознание, что даже это место теперь — попало под взор неведомых монстров, охотившихся на людей и ими же притворяющимися. Она обняла дедушку, как только оказалась напротив забора и просто заплакала, испачкав его окровавленными пальцами и мокротой лица. «В этих фрагментах ты видишь себя? Что, если всё это было ложью? Что, если Бога никогда не существовало? Что, если он уже здесь и это я? Что, если вся та боль, которую ты так долго испытывала, была напрасной? Ты стоишь у пропасти, твоё лицо полно сомнений. Обретешь ли ты когда-нибудь покой? Будешь ли ты когда-нибудь… снова счастлива?» — Я не… Кто это сказал, кто ты? — Перед глазами всё плывёт, как в дымке ранним утром от белого тумана. Он так правильно, так отчётливо выговаривает её имя. Зовёт. Умоляет. «Иди ко мне, Аврелия. Иди. Я здесь.» — И у шеи пряди щекочет тёплый воздух, точно кто-то подышал близко. — «Совсем рядом…» — Где ты? Голос звал её, притягивая своим неземным очарованием, как шелест листвы, лаская уши сладостью. Она огляделась, пытаясь найти источник звука. Он будто исходит отовсюду и из ниоткуда. «Иди…», — голос был до боли знакомым, и все же она не могла его вспомнить, — «я здесь, очень близко…» Аврелия попыталась проследить за шёпотом, но не смогла найти его источник. Он, казалось, исходил из глубины её собственного сознания. Лёгкий, сияющий, еле проглядывающий через веточки осин и берёз, силуэт. Ореол, цветущий радужными переливами, отразился в голубых глазах, отчего душа девушки почувствовала стойкое желание подойти поближе. Не успеет. Упустит. Идёт настороженно, медленно, словно бы сомневаясь в правильности восприятия и мотает головой. Но силуэт стал ещё чётче, вытянув худые, красивые руки вперёд! Она не видела ничего, кроме размытых очертаний, кроме гигантских птичьих крыльев, что трепетали, задевая перьями листву и стряхивая с них налипшую морось. Так тепло… Опасная сонливость. Веки слипались. Каждое движение начинало даваться с большим трудом, чем ближе становилась она к загадочной сияющей фигуре, тем ближе, отчего-то, накатывала сильная дрёма. Молодая женщина остановилась, потирая веки и мотая головой. И фигура, ровно, как и наваждение, пропала. На плечо легла чья-то ладонь, развеяв иллюзию. Долина, казавшаяся самой настоящей сказкой с блестящими, кристальными лепестками, пропускающими белый свет, она… была лишь в её голове? «Я здесь…» Был ли это Бог? Призывал ли он её к Себе? Сможет ли она, наконец, обрести покой, который так долго искала? «Подойди ко мне, дитя…» Девичье тело медленно поднялось над землей, её тянет к источнику голоса, как мотылька на лунный свет. И огонь этот обжигает. «Молодец, ты почти у цели, девочка моя…» Эти слова коснулись сознания, как мягкий, нежнейший поцелуй. Было ли это на самом деле? Мог ли это быть тот самый Бог, которому она так долго молилась? Или это было что-то другое? «Милая моя… Я скучал по тебе.» Аврелия почувствовала, как её сердце быстро заколотилось в груди, а на глаза навернулись слезы. Она тоже скучала по нему, она так сильно по нему скучала… По нему, неведомому свету, который было так трудно найти в бесконечном тёмном мире боли и страданий. «Любимая…» Внезапно, та ощутила, как чья-то рука крепко сжала талию и деве, неожиданно для себя, захотелось отдаться этому течению. Этим объятиям. Это и есть смысл жизни? Стоит ли отдаться божественной силе, которой она так долго молилась? Притяжение теперь было таким сильным, что она даже не поняла, как выскальзывает из объятий своего бренного тела. Коридоры путались, пока она шла из одного места в другое, пытаясь нагнать игривого светлого ангела. Голос снова заговорил с ней, тепло его слов омыло, заставляя сердечко учащенно биться. Она чувствовала, как ветер треплет волосы, как щекочет ключицу и бёдра. Она ощущала тепло солнца на своей коже, которое периодически попадало на неё через щели в лабиринте разума. «Иди ко мне… иди… ко мне…» Сердце бешено заколотилось, вбивая гвозди сомнения в плоть и внезапная мысль пришла ей в голову. Что, если она позволит себе расслабиться? Что, если она просто примет всё, как есть и позволит таинственному зову увлечь себя? Что, если это опасно? Опасность… Слова женщины прозвучали как выплеск холодной воды на лицо, и святая дева внезапно пришла в себя. «Аврелия, перестань слушать его! Не слушай, остановись!» Перестать слушать кого? Перестать слушать что? Девушка была слишком сбита с толку, чтобы понять смысл происходящего. Несколько мгновений назад она чувствовала тепло на своей коже и прохладу ветра в волосах, а теперь… в нос ударил запах серы. Она стояла в прекрасном и безмятежном мире, о посещении которого давно молилась. Теперь она стояла на коленях на грязных ступенях храма, окруженная мрачным и наводящим ужас лесом. Она не могла разобраться ни в чем из увиденного, и в данный момент ей даже не хотелось пытаться. Что происходило? Почему она была здесь? Почему ей снова было больно? Что было реальным, а что нет? «Ну же, скажи — Гавриил, любимый мой!» Люцифер. Не Гавриил. В тот момент, когда она произнесла это имя в своих мыслях, чувство страха охватило её блаженную душу. Мир вокруг на мгновение затуманился, когда та вспомнила болезненные отрывки из прошлого, которые так долго подавляла внутри. Люцифер пытался запудрить её разум, лишь бы она покинула пределы места, которое, по заветам архангела Мефины, защищало её душу. Он был здесь всё это время, ожидая её. Но он был замаскирован под ангела и никто в своё время из людей ныне почивших, даже она сама, ничего не заподозрил. Зрачки сузились. В этот момент Аврелия окончательно убедилась, что всё, что она когда-либо знала и во что верила, было ложью. Она была мертва и лжеархангел хотел забрать её с собой, чтобы… Слёзы гроздьями полились из её голубых очей, щипая через чур живую сущность острыми шипами терновника, сплетаясь вокруг головы, протыкая вески, затылок, вены. Фигура, которая до этого притворялась Гавриилом, внезапно преобразилась у неё на глазах. Его ангельская личина начала исчезать и теперь она могла видеть Люцифера во всей его демонической красе. С залысиной на пол лица, висячими сальными патлами и широкими чернеющими глазами, которые, казалось, не имели зрачка. «Иди ко мне, скорее, скорее, скорее!», — сбивчиво шептал он, и его голос был полон обещаний вечного удовольствия — «Пойдем со мной в Рай!» Златовласая застыла от этих слов. Часть её хотела верить, что всё это было просто ночным кошмаром, порождением разума и ничем более, а часть безрассудного, животного, первородного… отдаться ему прямо в руки. Она, увы, не лежит где-нибудь в психбольнице для особо буйных и не ловит очередной приход, пока вокруг неё бегают врачи в белых халатах, вкалывая успокоительное. Это не сон собаки, а чёртова реальность. В глубине души она знала, что всё происходит по-настоящему.Всё это было близко…
Рай.
Слово эхом отдавалось на задворках подсознания, заманчивое и манящее. Но это был не Гавриил, а Люцифер, и теперь она точно знала, что ему нельзя верить, его нельзя слушать. Он хочет уничтожить всё до последней живой души, убить всё Божественное, что так ненавистно ему за неимением творить так же, как это делает Создатель. Нет, она ни за что не допустит, чтобы это случилось. Закрывая глаза, Аврелия сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. У неё все еще был выбор, и она не собиралась вручать ему его прямо в когтистые лапы. Черная тень пробежала за окнами священного места, предвещая непоправимое. — Ни за что… — Она твердо стояла на ступенях храма и, собравшись с духом, посмотрела Люциферу прямо в глаза. — Ты не получишь мою душу. — Сказала дрожащим, но твердым тоном. — Я никуда с тобой не пойду. Слова на мгновение повисли в воздухе, прежде чем Люцифер заговорил уже не в её рассудке, открыв свою пасть и выдохнув клубы ледяного пара. Челюсть его свисла, а щеки впали внутрь. — Как печально… — Демоническая улыбка вернулась, пока он не выпрямился перед ней в несколько метров. И ей даже думать не хотелось, для чего он так рьяно преследовал её. Для чего хотел выманить её из храма, для каких грязных и развратных вещей. Аврелия тяжело дышит, жар приливает к щекам. Она крепче вцепилась в ступени, полная решимости не поддаваться соблазну его сладкого голоса, ведь глаза боялись. Она не была идиоткой, чтоб не видеть, очевидно, какой урод пялился на неё сквозь линию тени, очерченной солнечным светом. Аврелия не видела в его глазах ничего, кроме ненависти и злобы, и чувствовала всеми фибрами души, что он рассержен её резким отказом. — Но ты всё-равно подчинишься мне, мой маленький ягненок, рано или поздно. И никакой Бог тебя не спасёт, как он не спас других. — Зов был подобен яду, заполнившим чашу до краев, и казалось, что брызги попадали прямо на неё, обжигая до самых костей. Теперь он подошел к ней ближе, так близко, что она почти могла протянуть руку и коснуться его. Но за черту света, почему-то всё-таки что-то его не пропускало. Или он сам не желал идти, ожидая её. Его улыбка стала шире и он слегка наклонил голову, глядя на сияющую душеньку сверху вниз. — Твоё тело прекрасно помнит мои прикосновения. Твоя матка умоляет меня заполнить её до краев, а твои груди так тяжелы, что им не помешала бы моя ласковая, мужская поддержка, детка… С отвратительным озарением, которое въелось под кожу острыми лапками сколопендры, девушка поняла, что осталась одна в этой борьбе. Архангел Мефина не пришла ей на помощь. И сама поддавшись на его зов, она вышла за врата, чуть не переступив черту. От неё, и только от неё одной зависело противостоять тьме. В особенности внутри себя. Голубые глаза по-прежнему были прикованы к Люциферу и она изо всех сил старалась сопротивляться его обольщению. — Я знаю, ты этого хочешь. — Теперь мужской голос звучал нежно, и был он таким же гипнотическим и неотразимым. — Я знаю, что твое тело помнит. Женское тело всегда помнит, и не хочет забывать это удовольствие. Блаженство. Райское наслаждение в моих руках.Не сдавайся ему.
Она боролась с естественным стремлением своего тела подчиняться Люциферу. Она попыталась вспомнить молитву и слова, которые защитили бы её от влияния нечестивого. — Отче наш, сущий на небесах, да святится Имя Твое, — тихо пробормотала она себе под нос, — да пребудет Царствие Твое, да пребудет воля Твоя, как на Земле, так и на Небесах, хлеб наш насущный дай нам на сей день, и не введи нас в искушение, но избави нас… —…НАС ОТ ЛУКАВОГО! Гортанно прорычал Лже-Гавриил и уголки мертвенными ямочками поднялись ввысь, щуря его мешковатые веки. Слова Люцифера нарушили сосредоточенность и она снова почувствовала, что её решимость пошатнулась. Молитва прервалась и та разом забыла обо всём. Только страх вертелся на языке, только вкус металла и железа. Что, если она все-таки покинет храм? Послушается его? От вопросов, посещающих голову, становилось не по себе. Дурное послевкусие, горькое, точно на язык раздавили неспелую рябину. Предательски, тело болело и жаждало его прикосновений. Улыбка Дьявола стала шире, он жадно облизал губы. — Я не боюсь т-тебя! — Не боишься? — Люцифер рассмеялся над ее смелым заявлением, звук был похож на скрежет гвоздя по классной доске. — О-о-о, а следовало бы. В глубине души ты знаешь, что ты уже моя. Твоя душа помнит меня и то, чем мы занимались. Ну же, дорогая, не заставляй животинку страдать… Неужели, тебе не жаль бедных кроликов? Почему ты такая жестокая? В КОГО ТЫ ТАКАЯ ЖЕСТОКАЯ? — Нет… Это не то, это не я… Это была не я! — От давящего чувства лицо вспыхнуло, а разум наполнился образами его прикосновений, его губ на её теле. — Я не ела их! НЕ ЕЛА! Я НИКОГО НЕ УБИВАЛА! ОСТАВЬ МЕНЯ! — Я могу облегчить тебе задачу. — Он подошел ближе к ней, так плотно, что она почувствовала его дыхание на своей коже. — Идём со мной. Какую уловку он провернёт ещё, чтоб заставить её сомневаться в своей адекватности? Но дальше определённой линии, что отделяла его от Аврелии, он не совался. И было не ясно, почему он тянет. Чего он ждёт? Её решения? Её ответа? Согласия?.. — Прочь, Змей! — Голос был подобен грому средь разбушевавшегося шторма и она почувствовала успокаивающее присутствие, окружающего ее, божественного света. Больше не было соблазнительного шепота, только тишина и умиротворение. Аврелия подняла голову и увидела стоящую перед ней Мефину. Архангел расправила свои крылья, чтобы защитить её. Она была сильной и красивой, как небесная мать, о которой всегда мечтала безутешная душа святой. — Тебе не место здесь, у храма Господа, от которого ты отвернулся, Дьявол. Убирайся прочь. — Повторила она твердым и полным убежденности голосом. И не было никакой заботы или сострадания, лишь холод и угроза к тому, к кому обращались. — Ушел?.. — Ушел. — Без долгих пауз, незамедлительно кивнула Мефина, открывая крыло и складывая руки у бедер в замок. Повеяло запахом сырой земли и ладана, Аврелия закрыла устало глаза. — Боже, — лёгкие наполнились свежестью и прохладой, дева начала приходить в себя, — у меня коленки дрожат! Чёрт… Почему?! Почему он делает это со мной?! Чёрт-чёрт-чёрт! — Бояться естественно, ты не виновата. — Вздохнула та, не осуждая и не коря святую деву за сквернословие прямо перед носом. — Это чувство, которое испытывают все живые существа, когда сталкиваются с неизвестным. Точно так же, как ты боишься темноты до того, как встретишь рассвет, так же и боишься покинуть безопасный храм из-за той темноты, которая лежит за его пределами. Я тоже знаю, что такое страх. Ты никогда не будешь одинока, я всегда буду рядом с тобой. — Мне так стыдно… За мои нелепые волнения. Но во рту до сих пор этот гадкий привкус… — Святая сморщилась. — Я правда боюсь и не хочу уходить, — Аврелия потёрла плечи, поднимая взгляд на сияющую дневным светом фигуру, — покинуть храм и очутиться в том жутком лесу… Я боюсь. — Это именно то, чего он хочет. Чтоб ты боялась, — прервала женщина и эти слова прозвучали немного резче, чем раньше, как будто они должны были разбудить Константиновну от глубокого наваждения, — Дьявол хочет, чтобы ты поверила, будто он единственный, кто может дать тебе убежище в этом мире. Но это неправда. Бог с тобой. И я тоже. — Но что, если он прав? Что, если я поведусь, как глупая овца?.. — Аврелия посмотрела на Мефину с оттенком сомнения и тревоги в глазах. Даже сейчас она до дрожи в поджилках страшилась попасть за пределы храма и встретиться лицом к лицу с ним, самим Дьяволом. Во плоти. — Я не знаю, что будет, как только выйду на улицу. Я боюсь того, что я сделаю, если снова окажусь под влиянием Гав… Люцифера. Я не ела тех кроликов, правда! Я не хотела никого убивать, я не хотела… Раскаяние лилось с влажных губ, пока Аврелия, сидя перед Мефиной на коленях, глотала слёзы и исповедовалась за грехи. За действия, которые посмела совершить, просто потому что боялась. И так прошло время, которое, в самом деле, пролетело, как один миг. Оно являлось островком спасения. Душа трепетала, восстанавливалась после разрушающих её личность событий. Отмываясь от грязи, от поцелуев, от отвратительного запаха, который въелся в её волосы, Аврелия раздирала свою кожу до красна жёсткой мочалкой, желая больше никогда не вспоминать то, во что ввязали её потусторонние силы. Она омывала своё тело три дня и три ночи, пока Архангел Мефина, подобно путеводной звезде, освещала купальни, защищая своим чистым лунным светом хрупкое беззащитное создание. Так горько, та лила слёзы над водой, где растворялись переживания истерзанной души. В очередной день, примерно на третий месяц пребывания Святой Аврелии в храме, она посмотрела в сторону Эдемского сада, которому не было ни начала, ни конца. Завитушки из лепестков и ягод — этот причудливый орнамент струился по белым стенам, и была какая-то нить истории, что изображали внутри фресок, которую Аврелия никак не могла расшифровать. Одежда, врученная дружелюбно Стражем Неба, оказалась сносной и приятной на ощупь. Традиционное одеяние, состоящее из струящегося белого хлопкового платья в сочетании с крестиком на серебряной цепочке, пока плечи грел цвета морской волны плащ с капюшоном, несмотря на свою простоту, выражало элегантность и изящество. И конечно, Люцифер никуда не уходил. Он окружал всё. Он был везде. Бродил днями и ночами, карауля. Зачарованно, падший наблюдал за своей избранницей, когда она шла по коридору священного храма вдоль колонн, совершенно одна. Золотистые выпавшие из-под капюшона волосы свободно развевались на ветру, солнечный свет отражался от волнистых локонов, воздух трепал ткань платья, создавая рябь под длинным шлейфом. И он вышел на свет, приняв, по обыкновению, очаровательный ангельский облик. Заметила. Но не остановилась, прикрыв веки и насупившись. Ему хотелось протянуть руку и прикоснуться к ней, ощутить тонкий атлас на своих пальцах и заключить в объятия, сдавливая хрупкую душу до треска, пока она не развалиться на осколки. — Такая красивая… Такая одинокая… Моя. Прошептал он сам себе и расправил крылья, наблюдая, как Аврелия снова проходит мимо, но в этот раз повернутая лицом к нему, неся корзину, прикрытую полотенцем. Желание развратить душу девы переполняет, заставляя улыбку с треском выдавать его не самую приятную личность. Ему ничего так не хотелось, как обнять Аврелию, прижаться губами к её устам, войти в раж и станцевать с чистой душой в порочном танце. Во рту пересохло, как будто он был странником в пустыне, а она недосягаемым оазисом, что даже уже мог ощутить этот вкус. Его мысли были наполнены образами и секретами, которыми, он был уверен, она ни с кем никогда не поделится, даже с той проклятой чистоплюйкой Мефиной. Люцифера забавляла мысль о том, что та, кого называли «Святой», уже была лишена им невинности, и не где-нибудь, а прямо здесь, в священном месте. Столько раз подряд. — О, Аврелия. Ты не уйдёшь так просто. — Ты твердишь это каждый день, приходя сюда… — Напоминает ему девушка, а руки её всё-равно дрожат. Она всё ещё боялась, хоть и старалась не показывать этого за маской нарочитой строгости, прямо как давным-давно в её прошлой жизни, при работе учителем. «Ему самому не надоело?» — Не надоело. — Усмехнулся он, скрестив руки в молитвенном жесте пред собою, как только прочитал её мысли. — Вот выйдешь за порог, помяни моё слово, а тут я. Всегда тут. Аврелию аж передёрнуло от того, как искривился нежный юношеский голос, сменившись грубым, шепчущим и искажённым, точно его пропустили через магнитофонную старую кассету. Тени, пляшущие по земле вокруг него, заставили ноги и руки покрыться мурашками. — Мефина… Я уже иду! — Оставив Люцифера без ответа, она поднимается по ступенькам и подносит руку, не отрывая взгляд от Дьявола, словно страшась того, что он внезапно окажется к ней вплотную, но не чувствует дверной ручки. Холод. Дрожь и пустота. — Мефина?.. Храм растворялся на глазах, как сахарный кубик, брошенный в горячий чай. Она ощущает, как начинает задыхаться от нарастающей паники, как из рук вываливается плетеная корзина и как оттуда шлёпаются птичьи яйца, с хлюпающим треском разбиваясь о каменный пол. Скорлупка треснула, слизкая субстанция вытекла наружу, размазавшись по полу. — Мефина! Мефина! Где же ты, Мефина? Ой-ой-ой, только не это, как же так?! Мефина, неужели, ты оставила бедную Аврелию?! — Передразнивал её лжеархангел, приложив ладони к своему лицу и издевательски хихикая. — Вот видишь? Она бросила тебя. Ты снова осталась одна. Одна. Совсем одна, бедная, несчастная овечка… Ну? Что? Куда подевалась твоя напыщенная смелость, моя любимая грешница? На пустом месте, где когда-то находился храм, теперь зияла чёрная дыра. Там не было ничего, даже свет не попадал в глубокие недра этой неведомой ямы. Она уходила глубоко вниз, и сердце, покрывшись коркой льда, казалось, остановилось, больно оповещая хозяйку о своей повторной кончине. С исчезновением храма и единственной тёплой руки помощи в лице Мефины, Аврелия, похоже, умерла во второй раз. Внутри надломился стержень, который она так долго в себе взращивала вечерами, обнимаясь с ней и греясь в её теплом ворохе крыльев. И теперь… Она куда-то ушла, не сказав ни слова, не предупредив, не назвав причину. Молча и предательски. В ушах зазвенело и та, не имея возможности удержаться на ногах, медленно повернула голову назад. Как скверно было ждать того, что всё это лишь сон, а Гавриил за её спиной — лишь каменная скульптура, не способная причинить вреда…