обрывки

*** бам-бам-бам. капли дождя барабанят по стеклу. когда парня вводят в комнату допросов, джефферсону выть хочется от пронзительной безнадёжности. от силы лет восемнадцать, во что ввязался? какой кошмар мог произойти в три часа ночи? на весь левый глаз — бордовый страшный синяк. били ботинком. не один раз. костяшки в кровь и запах пороха. пока отец кричит, что-то неразборчиво внушает сыну, как будто заводной, тот расслабленно откидывается на стуле и изучает тёмным спокойным взглядом стекло. джефферсон знает, что тот его не видит, но что-то застревает в горле, липкое и прошибающее все тело дрожью, а времени откашляться нет — он заходит внутрь. — добрый… доброе утро. отец разражается проклятиями в адрес джефферсона и его понятий о добром утре, пока парень продолжает неприкрыто разглядывать томаса. по лицу мягкими, тёмно-янтарными, затягивающими до губительного глазами. к шее. к воротнику рубашки. и ниже. ещё ниже. томас чувствует его взгляд, словно это прикосновения. «что ты наделал?» «надо было думать, во что ввязываешься.» «в три ночи на какую-то драку с гопниками?!» р а з о ч а р о в а н и е. «у этого икера, может быть, на всю жизнь травма! что я скажу его родителям?» «я знаю, как ты переживаешь за свою команду, но это перебор.» «что случилось, филип?» п о ч е м у т ы т а к о й? джефферсон на грани грубости требует у отца выйти из помещения. тот смотрит до гордого непримиримо. спина прямая, взгляд чёрный и горький, руки бледные и дрожащие сжаты в кулаки в последней попытке не сломаться. — уйди, пап, — с хрипотцой говорит парень. отец ломается. и уходит. томас садится напротив филипа. — .действительно, — мягко начинает он. гласные растягивает успокаивающе. — что случилось, филип-? — у вас бархатный голос, — перебивает филип. по-кошачьи потягивается, не отрывая глаз острых и насмешливых. — какая безвкусица. наглое создание, веснушки по всему смуглому лицу. томас медленно встаёт с кресла, — совершенно неподходящий офицеру полиции лиловый пиджак шуршит бархатной опасностью, — склоняется над лицом филипа. паренёк поднимает голову, длинные тёмные кудряшки завиваются вокруг острых скул и полуоткрытых бледных губ. — что случилось, — повторяет джефферсон в губы филипа. рука сама тянется к беззащитной открытой шее. у филипа футболка чёрная, и он усмехается открыто и цинично, не отстраняясь ни на сантиметр. — что случилось? да вот, поразвлёкся на выходных. — они напали? — в таких драках никто не нападает первым, офицер. сеточкой по щеке идёт след от чужого страшного удара. в джефферсоне ярость бурлит, отчаянная, первобытная. уничтожить того, кто оставил синяки. разорвать. добить и переломать. — хочешь, я убью того, кто это сделал? филип смеётся искренне, прищурив безумно печальные глаза и одной сухой горячей ладонью оглаживая небритую щёку томаса. джефферсон наклоняется ещё ближе, словно рассматривая все оттенки игристого в радужке филипа. у филипа кисти тонкие забинтованы, у филипа волосы медово-кудрявые и тёмные, у филипа жизнь идеальная в эту ночь р а с к о л о л а с ь. — лучше просто отпустите, офицер. джефферсон задумчиво кивает, затем легонько и почти невинно — почти, поскольку его рука уже давно на талии парня — касается губ филипа своими. аккуратно, чтобы не спугнуть. тихо. филип целует в ответ — умело и довольно грязно. томас лишь усмехается, отстраняясь. поправляет воротник пастельно-розовой рубашки. прикрывает глаза. — приходи ещё, филип. тот ухмыляется — юношески и раскованно, и исчезает за дверью. филипа гамильтона застреливают на пыльном пустыре два дня спустя; а капли дождя высохли. стало тихо. ***