Моя чужая дочь

Май. Прекрасное, на вкус терпкое слово, разливалось на языке подобно желтым одуванчикам в зеленых зарослях. Темная копка волос развалилась мрачным пятном на крашенной в белый цвет скамейке, рядом с ней примостился паренек, с густой шевелюрой. Эта парочка сразу привлекает внимание: парень колясочник с ярко красными кедами, и девушка в тёмной одежде. Если копнуть дальше, можно уловить отчётливо - перед вами омега и бета, главное не спугнуть. — Черный снова будет бубнить, что мы здесь одни, - весьма, кстати, замечает Эрик, выуживая откуда-то из рюкзака блокнот и погрызенный карандаш. — Мы не могли сидеть в машине все это время, - Аня подставляет свое лицо солнечным лучам. Первые, по-настоящему, теплые весенние дни свалились на их голову слишком неожиданно, и перспектива просидеть их в квартире, не радовала от слова совсем. Уговорить отца взять их с собой на работу, не составило для девушки труда. — Просто не говори потом, что тебя не предупреждали, - продолжает бубнить Эрик, уже не поднимая глаз от листа. Она улыбается, и втягивает поглубже весенний воздух, в который тут же врывается знакомый и родной аромат. Ветивер и леденящий ментол, под стать его цвету глаз. — Черный, - блаженно выдыхает Анче, когда чужие руки касаются расслабленных плеч. — Привет, Курильщик, - лениво выдает парень, усаживаясь на скамейку. В его светлых волосах путаются солнечные лучи, он чуть щурится, впору своей близорукости, пытаясь найти кого-то из Псов, в обилие голов, что уже заполнили небольшой двор. Девушка вжимается носом в его плечо, улавливая позабытый запах плесени и старых книг. Черный злится, и него на это полное право. Омегам не желательно показываться здесь в одиночестве, но ведь рядом Эрик, но ее альфа вряд-ли оценит эту степень «защиты». Проворные пальцы скользят вверх по мышцам правой руки юноши. — У тебя не получится всю жизнь прятать меня, - замечает Аня. Черный тяжело вздыхает, прикрывая глаза. Она знает, что в его голове сотни картинок, не самого приятного содержания. — Я знаю. Но это не отменяет того, что я должен тебя защищать. — Покажи мне того самоубийцу, что даже просто взглянет в мою сторону. Черный, ты слишком не дооцениваешь силу своего авторитета. — Здесь дело не в авторитете, - наконец-то, подает голос Эрик, потирая переносицу почерневшими пальцами. — Никто не захочет ощутить на себе силу его мышц. — Видишь, на сколько комплементов ты уже нарвался? – она шуточно тычет парня в бок своей рукой. — Решили сломить меня родственными узами? – фыркает Черный, но эти слова и правда расслабляют его. — Была надежда, - честно признается Анче, теперь уже законно укладывая голову на чужое плечо. « Учащиеся называют его просто Домом, объединяя в этом емком слове все, что символизирует для них наш интернат, - семья, уют, взаимопонимание и заботу». Волкову казалось, что он выучил буклет наизусть, словно это как-то поможет ему ориентироваться в помещение. Вранье, он пытается задушить чувство вины в своей груди. Может там не так плохо, может их дочь живет здесь вполне счастливой жизнь? Всю дорогу до Дома Олег жутко нервничал. Не помогала даже любимая Ария, что тихо лилась из колонок. Серёжа нервно кусал губы, все больше возвращаясь к их прошлому разговору. Этот разговор витал в воздухе уже месяц. После посещения врача, они, подобно двум хищникам, бродили по собственной квартире. Каждое слово рождало рычание, и мириться с этим отказывались оба. Олег молча уставился в свою тарелку, гоняя по белому фарфору остатки ужина. Где-то под боком весело агукала Лера, игнорируя все попытки Сергея, накормить ее. — Mon soleil, - Разумовский устало откладывается в сторону ложку. — Тебе надо поесть, никто среди ночи не помчится готовить тебе кашу. Конечно, это лукавство с его стороны, еще как помчится. Девочка строит мордочку недоверия, и тянет ручки к отцу, зная, что здесь ей точно не откажут. Волков подчиняется этому очаровательному манипулятору, пересаживая дочь к себе на колени. Малышка, для своих шести месяцев, уж слишком заинтересована в кулинарии, поэтому тут же стягивает ломтик огурца с дорогой тарелки. — Ты слишком ее балуешь, Олег, - Сережа поджимает губы, и принимается за свою порцию ужина, что богата витаминами и минералами, которые должны помочь его организму восстановится после родов. Волков жмет плечами, пытаясь игнорировать очередной повод для ссоры. Хотя здесь, в пору злится ему. Олег уже месяц не может спать нормально, стоит ему прикрыть глаза, как мозг, с его поганой улыбочкой, возвращается его в медицинский кабинет. «Мужчина в белом халате сыпет врачебными терминами, которые непонятны ни Олегу, ни Сережи, который и слушает в пол уха, не отрывая взгляда от Леры. На приеме настоял Волков, что быть уверенным, что здоровью его омеги ничего не угрожает. После того, что они прошли, это было просто еще одним проявлением его заботы. — Это ваши первые роды? – уточняет врач, имя которого Олег так и не запомнил. — Д.. — Нет, - спокойно отвечает Разумовский, и тут же тушуется под непонимающим, даже оскорблённым, взглядом альфы. Он словно забыл, что не один на приеме, и румянец тут же топит его бледные щеки. — Что ж, могу сказать, что для вашего возраста восстановление идет по плану, не стоит пока перегружать себя физическими нагрузками, а в остальном, - мужчина подмигивает Олегу. — Даю вам полную свободу. Олег на автомате благодарит врача, помогает Сереже забраться в машину, и проверяет крепления на кресле Леры. Разумовский что-то пытается ему объяснить, но гребанный белый шум мешает Волкову воспринимать хоть какую-то информацию. У Сережи уже были от него секреты, и ни к чему хорошему они в итоге не привели. В подтверждении этих слов, один из шрамов пронзило тупой болью.» — Так и будешь делать вид, что все по-прежнему? – Сергей ждал его в коридоре, скрестив руки на груди. Олег прикрыл дверь в спальню, где сопела Лера, прижимая к груди какую-то дизайнерскую игрушку. — Мне тебе нечего сказать. А ты не спешишь чем-то со мной делится, - снова жмет плечами Волков, направляясь на кухню. Гребанный режим автомата. Сережа забирается на стул, наблюдая, как Олежа выдавливает средство на губку для мытья посуду. Разумовский до сих пор винит себя за те слова. И правду говорят, язык мой – враг мой. « Он быстро кидает вещи в потрепанный рюкзак, пока пожилая санитарка снова не начнет причитать о родителях-кукушках. Если бы он только успел по срокам, то ничего это не было бы. Ни ужасной больницы, из фильмов ужасов, ни пропахшей хлоркой одежды, ни комка в розовом кульке, который жалобно скулил где-то за стеклом. В первую ночь Сережа ревел белугой, закусывая губы, после чего вся белая наволочка оказалась залита кровью. Он даже отказался смотреть на малышку, когда ее принесли на кормления, забившись под старый колючий плед. Эти голубые глазенки, слишком большие, занимали половину маленького личика. Она смотрела как-то по-взрослому серьезно, словно поняла, что никто не собирается забирать ее в теплое слово «дом». — Красавица, - нарочно громко замечает медсестра, словно давит на жалость. И переваливаясь под тяжестью собственного тела, уносит молчаливую девочку, пока Разумовский накрывает голову подушкой. — Прости меня, моя маленькая, - тихо шепчет парень. Ночью в коридоре тихо, медсестры пьют чай со сладостями, что приносят им счастливые родители. Свою девочку он угадывает сразу. Она не плачет, и даже не хнычет, но и не смотрит на незваного гостя. — Прости, пожалуйста. А себя простить Серёжа не сможет. Он никогда не скажет об этом Волкову, никогда. Сохранит в тайне этот маленький розовый комок. Птица внутри него бунтует, подверженный гормонам, он рвётся к своему ребёнку. А Серёжа не может даже смотреть на девочку, и не, потому что она похожа на Птицу, потому что, черт возьми, она похожа на Олежу. А это уже двойное предательство.» — Олеж, - тянет Разумовский, все еще торгуясь с самим собой. В глазах мужчины застывает надежда, от которой щемит сердце и саднит глаза. Все эти гормоны делают из него жуткую тряпку. — Прости, что не сказал этого раньше. Волков кривит лицо, его воротит от одного слова «прости». Слишком горький вкус. Сережа аккуратно подбирается к его спине, прижимаясь лицом к футболке в том месте, где расположился волк. Вдох. Выдох. Он когда-то клялся, что ни за что не расскажет Олегу об этом. Тогда нужно будет упоминать и тот факт, что Птица хозяйничал в его голове в самом начале их отношений. — Я имею полное право чего-то не знать о твоей личной жизни. Ведь кто-то был после меня, после детского дома.. – Сережа обиженно дует щеки, на этих словах, но не уходит, лишь сильнее сжимает ткань черной футболки. — Ты оставил ребенка тому альфе? — А вот твои обвинения в измене звучат обидно! – фыркает рыжеволосый. — Я, однолюб, Олежа. Да, между ними было многое. Ссоры шекспировского размаха, ритуальное сожжение армейских писем ( которые тут же заливались водой, в попытки спасти любимые сточки), глобальные обиды, но никогда, никогда Сережа и не думал найти себе другого альфу. И дела даже не в отпечатке чужих зубов на его шеи, метка появилась гораздо позже. Это любовь, которую во все времена воспевали поэты, то чувство, которых вдохновлялись художниками, та малая часть счастья, чтобы была подвластна детдомовским пацанам. — Тогда я вообще ничего не понимаю. Разумовский тяжело вздыхает, и слова слетает с его губ прежде, чем мозг успевает обработать информацию. Он слишком долго носил в себе эту тайну. Но знакомое чувство облегчения не приходит, наоборот, чувство, что он не справился, наваливается на его хрупкие плечи. Волков слушает молча, и лишь гулкие удары его сердца напоминают Сереже, что он обнимает живого человека. — У нас есть еще одна дочь, - тихо произносит Олег, бура взглядом черную плитку. — У нас только одна дочь, Олеж, - тихо скулит Разумовский, закусывая щеку изнутри. — И ее зовут Лера. И девочка, словно понимая, что речь зашла о ней, жалобно хнычет в радио-няню. Сережа тут же срывается в спальню. Олег, снова на автомате, идет следом, пытаясь переварить информацию. У них есть еще один ребенок, от которого Сережа открещивается, как черт от ладана. Наверное, его взгляд выдает всю подноготную черепушки, раз Разумовский, тяжело вдыхает, и качает головой. — Ты не понимаешь, - Серёжа сел на их кровать, прижимая к груди спящую Леру. Девочка смешно чмокала губами, кажется, кто-то скоро проснётся и звонким голосом затребует есть. — Она - не моя дочь, она всегда принадлежала Птице. Волков не был дураком, но в этой ситуации явно ощутил себя им. Мужчина аккуратно присел рядом, боясь разбудить младшую ( ему еще придется привыкнуть к мысли, что у них двое детей) дочь. — О чем это ты? Разумовский отвечал неохотно, когда Волкову в голову ударило, что он должен пойти в армию, чтобы ещё больше обозначить свою принадлежность к альфам, воспротивился не только Серый, но и Птица. Как бы там не было, они нуждались в нем, и отпускать Олега не планировалось от слова совсем. Если Серёже ещё удалось смириться с этим желанием, и направить свое разочарование в учёбу, то Птица решил действовать радикально - он, конечно, не был в восторге от вечно орущих детей, но в их ситуации выбирать не приходилось. Плавно отключая Серёжу от сознания, он собирался и шёл соблазнять Олежу, утаскивая юнца в неработающий туалет на третьем этаже. Когда Разумовский обнаружил беременность, что-то делать было поздно - Олег уже пару недель отдавал долг Родине, а Птица, глядя на отражение в зеркале, наглаживал живот, его омежья сущность радовалась такому ходу событий. Они даже написали Олегу письмо, но слава Почте России, которая затеряла его где-то в глубинах Родины. — Я все для себя решил ещё тогда, - замотал головой рыжеволосый, а слезы катались из его глаз на сонное лицо их дочери. — Что отдам её. Птица ещё пару лет искал её по всему Питеру. Знаешь, иногда я думаю, что она одна из причин, по которой он в тебя стрелял - потому что ты не остановил меня от этого безумного поступка. Нет, Серёжа не обвинял, просто излагал мысли, что принадлежали даже не ему. — Ты боишься увидеть в ней его? - тупо поинтересовался Олег. Разумовский кивнул. Он сразу знал, что никогда не сможет принять девочку, она была чужой, и принадлежала кому угодно, но не Серёже. — Но ведь она и моя, понимаешь? - тихо спросил Олег, поглаживая ладонь супруга. — Ведь она может быть похожа на меня, а не на него. — Да не в этом дело, Волч! - слишком громко и яростно произнёс Сергей, и маленькая Лера недовольно распахнула глаза, озираясь на родителей. Серёжа тут же стушевался, а малышка, перебрались на руки Олега, и удобно устроившись на его плече, стала барабанить понятную только ей мелодия, по его щекам. — У нас есть дочь, - упрямо произнёс Разумовский. — У нас есть семья. Чего тебе ещё не хватает? Волков, обнимал Леру. Он был виноват перед той другой девочкой, и нарушил свое же обещание - что его дети не коснуться того ужаса, что они с Серым пережили в детском доме. — Того, что часть нашей семьи, сейчас разгуливает непонятно где, - Олег поднялся с кровати, понимая, что дочь не уснёт, а значит пришло время набить маленький желудок чем-то съестным. — Та девочка - тоже моя дочь, и я найду её, нравится тебе это или нет. Мешая кашу на плите, Олег не знал, как притворить свой план в жизнь, да и сам план состоял из первого и пока единственного пункта.

«Найти девочку».

Помучавшись всю ночь на маленьком диване в гостиной, мужчина пришёл к небольшому выводу - девочке сейчас должно быть лет шестнадцать. Называть ее девочкой можно было наверное уже с большим трудом. Узнать он сможет её по характерному, для детёнышей запаху, до совершеннолетия они хранят в себе запах родителей. Но где её искать все ещё оставалось под вопросом. А если её вообще удочерили и увезли куда-то? Олег щёлкнул выключателем - придётся обратиться за помощью старых друзей. Волков уже представил этот диалог – «ищу того - не знаю кого». Серёжа, нарочно громко шаркая своими тапками, появился на кухне. Сонный, недовольный, потому что ненавидел спать один, с ноутбуком наперевес. Значит, Лера еще видит прекрасные сны. — Доброе утро, - буркнул Разумовский, забираясь на стул. — Доброе, - ответил Олег, и поставил перед ним чашку с кофе, будто они и вовсе не провели вчерашнюю ночь в разлуке. Мозг Волкова работал в своей активной фразе. Выуживая из каких-то темных уголков номера и клички, которые должны были помочь ему в непростых поисках. Серёжа кашлянул громче, привлекая к себе внимания, которое он, по своему скромному мнению, заслужил. — Что? – его рука с ножом застывает где-то в воздухе. — Я говорю, - уже громче повторяет Разумовский, обиженно шмыгая носом. — Что мне удалость найти кое-что, не сто процентный вариант, но хоть какая-то зацепка. — Очередное дело очередного прожигателя жизни за деньги народа? – интересуется Волков, укладывая ломтики сыра на поджаренный хлеб. — Олеж, с какого момента ты перестал меня слушать? — Шальные мысли покоя не дают, - уклончиво отвечает бывший наемник. — Ты сказал, что хочешь найти ее. Я пытаюсь помочь. Серёжа не умеет просить прощения, да Олег снова скривит лицо, и слушать дальше просто не станет. Разумовский разворачивает к нему экран ноутбука. — Только пообещай, - просит рыжеволосый, хватаясь за грубые руки. — Что ты не станешь тащить эту девочку в наш дом. — Думаешь, после того, что мы её бросили она будет гореть желанием влиться в нашу семью? </i> Машина черного цвета с осторожностью въезжает на территорию. Серёжа чувствует, как его кожу прожигают заинтересованные взгляды. Слишком много детей на квадратный метр. Казалось, что они сидят чуть ли ни на головах друг друга, выглядывая больше деталей, которые потом будут передавать из уст в уста. Разумовский расплывается в улыбке, вспоминая свое детство, когда они с Олегом вели себя точно также, дико. — Ты посмотри.. И неожиданно огромный двор разразил горластый голос. — Анче! Девушка повернулась, широко улыбаясь, она обнажила ряд белых зубов, и активно замахала тонкой рукой кому-то в тени. «— Анче, - вертелось на языке Волкова. — Кто дал ей такое странное имя?». — Волче, - Разумовский осторожно коснулся плеча мужчины. - Идём?