Моя чужая дочь

Чёрный слышит, как кто-то зовёт его. Родной, сбивчивый голос умоляет его вернуться, обещает научиться готовить жареную картошку по его любимому рецепту и родить столько детей, сколько он захочет. — Только для этого надо вернуться, слышишь? Пожалуйста, - на последнем слове Анче срывается на откровенный скулеж. Она помнит те дни, когда психологи в Доме пытались их разделить, говоря, что омеге не место под боком альфы в столь юном возрасте, это пойдет им только на пользу. Он пытался окружить ее заботой и любовью, те чувства, которые он еще помнил. Черный кричал и кусался, пока Аня плакала, ей не нравились прикосновения чужих рук. Мальчик утаскивает ее на свою кровать, накрывает пледом и пытается рассказать сказку, и рычит на открывающиеся двери. — Я не мастер рассказывать сказки, - пожал плечами Чёрный, отнекиваясь от детских рассказов, став значительно старше. Анче легонько толкает его локтем. — Не преувеличивай, в детстве в этом искусстве тебе не было равных. Блондину остается только улыбаться, он переделывал биографии великих полководцев в сказки, когда Анче не могла заснуть, когда ее надо было успокоить. — Анна, - зовет ее медицинская сестра, заглядывая в палату. Злобный волчонок у кровати пациента снова щетинится, она с ревностью наблюдает за каждым движением, словно они сделают только хуже. — Ваш отец здесь. Вы ведь знаете правила – мы не можем его пустить. На трясущихся ногах, механическими движениями, она достигает входа в палату, а затем срывается обратно, касаясь руки Черного. — Я поговорю с папой и вернусь. Не смей думать, что я тебя бросаю. Анче открывает дверь. На ее бледном лице огромные синие круги, которые делают ее похожей на панду. Свитер Черного, который стал еще на размер больше. А в глазах – страх, отказ принимать правду, которую врачи пытаются вдолбить ей уже вторую неделю. Циммерман-старший прилежно стоит у стены, сжимая в руках подставку с кофе. Девушка бросается к нему в объятия, невольно хочется почувствовать тепло родного человека. Аня прячет лицо в чужой футболке, мужчина нежно гладит ее по спине, позволяя ей побыть немножко слабой омежкой. — Спасибо, что приехал, - ее голос хрипит, в голубых глазах соль. — Я все еще твой папа, - Циммерман улыбается, и тянет ее в пустой коридор. Аня, уже не сильная Анче, бросает взгляд на дверь в палату, словно туда ворвутся люди и отберут у нее Черного, но позволяет себя увести. Мужчина, почти с силой, всовывает в ее руки кофе и бутерброд, в котором она лениво ковыряет сыр. — Я говорил с врачом.. – начинает он. — Не надо, - девушка кривится. — Не надо, пожалуйста. Анче знает, что они скажут – что у Черного нет шансов, что медикаментозная кома, лишь отсрочка, что смерть уже выбралась из своей норы и идет на запах горячего хлеба. — Аня.. —Почему? Почему все вокруг меня требуют, чтобы я смирилась? Почему я должна это делать? Это неправильно, несправедливо!! Потому что кто угодно, но только не Черный, может покинуть этот мир. Она сама ляжет перед ногами смерти, если ей вздумается утянуть альфу в свое царство. — Такова Божья Воля. — Тогда я не хочу верить в такого Бога! – слезы, снова слезы. Анче и не думала, что может столько плакать. — Всем нужно во что-то верить, - Циммерман снова притягивает ее к себе, успокаивая свою маленькую дочь. — Тогда я буду верить в Черного. Мужчина улыбается, Черный – в детстве он был жутким задирой, который колотил каждого в Доме. Она училась любить у него под боком, любить мальчишку, что озлобился на весь мир. Училась любить, делала глупости, которые были важны для них обоих. Любила настолько сильно, что готова была вырвать его из лап смерти. — Знаешь, когда я первый раз услышал про тебя? – Циммерман-старший решает отвлечь ее, Анче качает головой. — Эрик воодушевленно рассказывал, что в Доме есть девочка, что славится бесстрашным нравом. Она наравне с мальчишками шарится по тёмным подвалам и таскает лягушку в своих карманах. А самое главное, эта девочка умеет отпугивать Волков и Акул. Он назвал мне твоё имя, Анче. — Эрик всегда преувеличивал мои умения, - несмело улыбается девушка, шмыгая носом. — Нет, просто он всегда видит в тебе лучшее, как и ты в Черном. Продолжай в него верить, Анче, потому что у него кроме тебя больше никого нет. Она возвращается в палату, чуть бодрее. Ей хочется скинуть кеды, забраться на кровать, уткнуться носом в его грудь, отыскать в обилие медикаментозных запахов, аромат своего альфы. — Черный, - его кличка давно уже превратилась в молитву. — Черный. Вернись ко мне, пожалуйста. Куда же ему возвращаться, если он никогда и не уходил? У Черного нет отца. С самого рождения у него есть только мать. Два дня он провел в доме с мертвым телом единственного близкого человека. Две длинные-длинные ночи, когда он противостоял страху темноты сидя у кровати матери с фонариком. Два дня, прежде, чем соседи забили тревогу и за мальчиком не пришли люди в форме. Тогда у него была только мама, а теперь у него есть только Анче, и он не может так с ней поступить. Детям не нужны воспоминания, они учатся забывая, но Черный уже давно не ребенок. Ему нужны воспоминания, ему нужна Анче. Все ради нее, как и раньше, как и всегда. До его ушей начинает доноситься какой-то писк, словно он снова в больнице, где ему предстоит пройти очередное ежегодное обследование. Парень хмурится от боли в груди, но слева что-то греет, что-то родное, похожее на переносную печку. — Анче? – единственное, что всплывает в его голове. В теле жуткая слабость, а глаза отказываются фокусироваться на предметах вокруг. Девушке чудится, что она все еще спит. — Если это сон, - она жмурит глаза до черных мушек. — То я не хочу просыпаться. Но голубые глаза, пусть и тусклые, но реальны, и свет в темноте палаты, как маяк для ее заблудшей души. — Черный! – она кидается на него с объятиями. Ее поцелуи с привкусом слез. Черному не хватает сил на слова, он просто улыбается, пока Анче давит на кнопку вызова медицинской сестры. — Только не закрывай глаза, пожалуйста, - просит его девушка, прислоняясь своим лбом к его. — Разве я посмею оставить тебя одну? – хрипит Черный. Циммерман - старший улыбнулся, наблюдая за тем, как Чёрный прижает к себе Эрика и Анче. Он больше не противился этому альфе, все что ему осталось - это только любить своих детей. Детей, которые имеют свои традиции и ритуалы, порой ему казалось, что и говорит на другом языке. Детей, которые готовы пойти друг за друга на все, на что только хватит сил, времени и законов Вселенной. Любить этих странных и чужих детей, которых он почему-то возомнил своими. Но они и были его, все без исключения, даже Чёрный. Анче здесь неуютно, Черный сто процентов уверен в этом. На столе чай, какие булочки, весьма аппетитного вида и тишина, которую, стоит лишь протянуть руку, можно ощутить. Разговор не клеится. Олег искренне интересуется самочувствием парня, упоминая, что может посоветовать хорошего врача для реабилитации. Черный благодарит, честно старается не делать этого сквозь зубы, но отказывается. Сережа виновато опускает глаза, уже пару минут размешивая сахар в своей чашке. А Анче, Анче просто не понимала, как ее сюда снова занесло? Черный не был против встречи, просто они это не обсуждали. Она сжимает в руках милую обезьянку, пока парень сосредоточенно смотрит в окно. В такси душно, пахнет химической клубникой и пылью. На удивление, в этот раз, Анче спокойна – Черный рядом. Ее пальцы хватаются за мозолистые ладони. — Я делаю это ради Леры, - напоминает ему девушка. — Знаю, - нехотя отвечает парень. — Просто теперь и я им не доверяю. Сложно доверять людям, из-за которых ты буквально получил пулю, хотя Анче до сих пор уверена, что это только ее вина. — Нас не изменить, и детство заново не перепишешь. Я могу винить их во многом, но для Леры они лучшие родители. — Ей просто не с чем сравнивать, - Черный позволяет себе улыбнуться. — Когда она подрастет, мы обязательно познакомим ее с папой, - обещает девушка, уткнувшись носом в его плечо. Сережа пытается рассматривать Анче украдкой. Она все еще была чужой. Принадлежала кому-то другому. Чужой ребёнок с его набором генов. А между тем, девушка подхватывает Леру, и тепло улыбается ей, как до этого улыбалась только Черному, что с мрачной миной сидел рядом, слишком рядом. Малышка смеётся, и водит пальчиком по её щекам, словно считает бледные веснушки. У Разумовского щемит сердце, так Лера успокаивает и его. Разумовский шумно сглатывает, кажется, только сейчас он осознал, как сильно подвел своих девочек, украл у них ту связь, которой не было ни у него, ни у Олега, сестринские узы. Черный и Волков ведут свой немой диалог. Олег невольно возвращается к фразе, которую ему бросил парень, вручая коробку с тортом. Он серьезно собирался продолжить их знакомство с извинения. — Вы и только вы были ответственны за эту маленькую девочку, - рядом с ним Анче и правда кажется маленькой девочкой, и Черный сразу собирается обозначить свою позицию по отношению к родителям своей возлюбленной. — И вы её подвели. Чёрный ждёт, уже обувшись, он в любой момент готов утянуть Анче обратно в реальный мир. Всего один лестничный пролёт. Уже возле двери, пока Олег укладывал Леру спать, а девушка пыталась натянуть обувь, Серёжа решает завести разговор. —Анче, - тихо произносит Разумовский, вспоминая, что именно так она просила Олега называть её. Этот вариант имени, невольно относит Сергея в детские, когда он, робея и смущаясь, просил у Волкова разрешения называть его «Волче». «Анче» называли ее старые друзья. Члены семьи. Люди, которых она любила и которые любили ее. Неужели теперь Сергей решил, что ему можно все? Если она пришла в их дом, это еще не значит, что она его простила. — Не называй меня так. После всего, что ты сделал, ты не вправе обращаться ко мне по имени, - дёргается девушка, отступая к двери. — Прости, - Сергею едва удаётся выдавить из себя это слово. Хоть Анче и была похожа на Олега, но искупить свою вину перед ней было гораздо тяжелее. — Одно прости за испорченную жизнь? Не равносильная цена, не находишь? Сережа опускает голову. Ну, неужели она не видит, что он пытается, подбирает слова, чтобы завести простейший диалог, но в его положение даже обыденное «Как дела?», кажется издевательством. Пока Разумовский думает, входная дверь хлопает, оставляя его одно в прихожей. — Мне кажется, я ошибся, - Сережа обнимает Олег со спины, утыкаясь носом в сильную спину. Мужчина моет посуду, окидывая его из-за плеча заинтересованным взглядом. — Анче не похожа на Птицу, она похожа на тебя. И Волков улыбается, не из-за сравнения, совсем нет, а потому что Серый только что назвал ее по имени. Важно понимать, что их собственная история – одна из многих, что они не одиноки в своих страданиях. Однажды раны затягиваются, и болят лишь в непогоду, они уже семья, а остальное лишь житейские проблемы. Такие встречи становятся завидной регулярностью. Олег постепенно выясняет, что Анче по душе вишневые пироги, но и к этому они пришли сквозь безумное количество ошибок, как часто бывает у детей с родителями в подростковый период. Даже Черный уже не настроен так агрессивно, хоть и держит планку могучего альфы. Инстинкты, подсказывает Волков сам себе. Анче вступается за возлюбленного. — После случившегося, Чёрный, как бы это сказать.. – подбираться слова оказывается очень тяжело, особенно когда дело касается не самых приятных воспоминаний. — Ненавидит нас, - любезно подсказывает Разумовский, пряча голубые глаза за солнцезащитными очками. — Не доверяет - звучит лучше. — Это внутренний инстинкт альфы - защищать свою омегу, - встревает в разговор Олег. — Мне трудно судить об инстинктах альфы. Анче улыбнулась. Им ещё предстоит притереться друг к другу, выстраивать свою жизнь на тех малых крохах соприкосновения, и они оба делали это ради Олега. Сережа убежден, что многое из этого можно было предотвратить, если бы дети росли в нормальных условиях, Олег уверяет, что тогда начинать пришлось бы с них, но увы, никто сверху или сбоку, не спешит дать им второй шанс. — У вас есть второй шанс - это Лера, - Анче тепло улыбнулась. — А ты? – Сережа затаил дыхание с надеждой, что она не вычеркнет их из своей жизни. Она повернулась в сторону, наблюдая, как Чёрный качает малышку на качелях. На суровом лице пробегает знакомый налёт нежности. — А я собираюсь воспользоваться своим первым.