Сон в тысячу лет

Падме, одна в её собственной, как она прозвала женской комнате, поправляла на плечах шаль, украшенную вышитыми листьями плюща и виноградными лозами, разглядывая результат в высоком, стоящем в углу зеркале с простой рамой. Она не хотела выделятся на фоне остальных жителей Набу и дом с Энакином они выбрали невзрачный (по меркам её бывших апартаментов на Корусанте). Энакин настоял на том, чтобы внутри дом обладал королевской атмосферой. Он не хотел, чтобы жена забывала о своём происхождении. Падме, стройная и вовсе не высокая, с гладкими щеками, не тронутых старостью, часто казалась моложе своего возраста, но она обладала повелительной грацией и уверенной осанкой, подчинявшими себе любое существо. Умение держать себя, привитое в юные годы в Королевском Дворце Набу не размылось, наоборот, обрело новые грани и силу. Она знала, что сегодня ей это качество крайне понадобится — вся ее воля и выдержка, до последней капли. Однако еще больше бесстрастности скрывало бурю в ее душе. Должно быть, что-то стряслось в силе, иначе муж не вёл себя так странно, подумала Падме — наверное, уже в десятый раз. Но кроме этого вопроса возникали еще тысячи. Что он видел? Почему сейчас? Нельзя, чтобы теперь все пошло наперекосяк. Она помнила, как Энакин горевал после войны клонов, когда увидел во сне её смерть. Как же он пугал её в те времена. Падме боялась его, боялась тёмной стороны, которой жил тогда её муж. Она видела, как его глаза наполнялись страхом и ненавистью, когда он говорил о своих сражениях и убийствах. Он был неузнаваемым, потерявшимся во мраке своих собственных эмоций. Падме пыталась помочь ему, убедить его вернуться к светлой стороне, но чувствовала, что теряет его все больше и больше. Падме видела, как он становился все более зависимым от силы и как она медленно, но неумолимо разрушала его душу. Энакин становился все более жестоким и безжалостным, и Падме испытывала страх перед тем, во что он мог превратиться. Она боялась не только за себя, но и за будущее своих детей. Она знала, что если Энакин не найдет способ избавиться от темной стороны, его судьба будет несчастной и опасной. Она мечтала о спасении для него, о возвращении светлого и доброго человека, которым он когда-то был. Темные времена прошли, но воспоминания о страхе и печали остались. Падме всегда будет помнить, каким был Энакин в те времена и как она боялась за него и за себя. Она знала, что Энакин преодолел свои темные страсти и нашел мир в своей душе. Они оба прошли через страдания и потери, но теперь они нашли счастье и любовь друг в друге.Падме знала, что будущее может быть неопределенным и полным опасностей, но она верила, что сильная связь между ними поможет им преодолеть все трудности. Они будут защищать друг друга и своих детей от любой угрозы. Она взяла его руку в свою и почувствовала его тепло и силу. Они были готовы к любым испытаниям, потому что они были вместе. И ничто уже не сможет разлучить их.

***

Мышцы свела сильная судорога и в ту же секунду в голове промелькнула мысль, что всё кончилось. Оцепенение заставило его не открывать глаза, как можно дольше. Энакин признался себе, что до жути боялся увидеть над собой металический потолок с красно — жёлтыми прожекторами. Да, этого сейчас он боялся больше всего. Но услышав тихое пение прибрежных птиц, он приоткрыл глаза и с груди спало сильное напряжение. Дышать стало легче. — Папа! , — послышалось слева и маленький мальчик подбежал к краю кровати. От волнения и наверное, стыда, Энакин не смог вымолвить ни одного слова, лишь разглядывал ребёнка. Джедай попытался улыбнуться, но получилась кривая полуулыбка — он забыл, как улыбаться. Когда он последний раз смеялся? Энакин не хотел задаваться этим вопросом, но скорее всего искренне он смелая лишь с Падме. Ребёнок ловко запрыгнул на кровать, при этом схватившись за ногу, чтобы не упасть и сел напротив. Мальчик начал с недоумением разглядывать джедая, наверное даже он заметил, что с отцом явно что-то случилось. — Ты так долго спишь сегодня! — проговорил Люк. Энакин выдохнул, снова подгружаясь в стеснение. Это не мальчик и не ребёнок, а его сын. Твой сын сидит перед тобой и говорит, что ты долго спишь. Что-то опять болезненно кольнуло Энакина в сердце и он тотчас потянулися к Люку. Сильные руки аккуратно прижали ребёнка к груди, а подбородок мягко упёрся в маленькую голову, пахнущую какими-то фруктами. Барабельский фрукт. Запах из прошлого. Дыхание перехватило от старых воспоминаний. У них с Падме всегда стоял гель с запахом Барабельского фрукта. Его ни с чем не спутать. — Ты пойдёшь кушать? — привычно и спокойно спросил Люк, слегка отстраняясь от отцовской груди. — Да, — прохрипел Энакин, всё ещё чувствуя, как стыд сдавливает ему грудь. — Тогда пойдём! Сейчас скажу Лее, что ты придёшь! — Люк ловко спрыгнул с кровати, правда немного удержавшись за ногу отца и выбежал из комнаты.

***

Энакин быстрым шагом, чтобы не заставлять любимых ждать его направился в столовую, безошибочно угадав направление, но не слишком обеспокоившись тем, откуда пришло это знание. Может сила была здесь сильна. Может, связь с Падме помогла уловить что-то знакомое из его потерянной жизни. А может, аромат дыни оказался слишком силён для его обострённого обоняния, но так или иначе он скоро наткнулся на широкую веранду с большими арками, ветер из которых развевал лёгкие шторы. И он остановился увидев её. Падме со всей грациозностью отрезала дыню, облизывая сок с пальцев и совсем не пошло, а так нежно и беззаботно, что сердце Дарта Вейдера внутри Скайуокера начало расковаться и дышать. — Мам, такая подойдёт? — Лея, в синем сарафанчике, стояла на стуле и держала глубокую тарелку, ожидая одобрения матери. — Да, милая, — ответила Падме. Лея аккуратно поставила тарелку и мигом отправилась в сад, чтобы набрать виноград. Падме украдкой взглянула на дочь относя тарелку с нарезанной дыней в центр стола. И увидев стоящего возле стены Энакина обрамлённого белой шторой, замерла. А он всё смотрел на неё так, как смотрит мужчина на любимую женщину. Смотрел с надеждой и вместе с тем с уверенностью, что все это по настоящему. А еще он улыбался. Причем так, как никогда раньше себе не позволял, — открыто, мягко и столь красноречиво, что даже болваны сообразили бы, в чем тут дело. — Ты пришёл, — тихо сказала Падме. Энакин кивнул. — Я всегда приду к вам. — Он осторожно придвинулся к ней на шажок. — Будешь кашу с дыней? — обычно спросила Падме и Энакин кивнул на такой повседневный, наверное, Для Падме вопрос. Он жадно вздохнул аромат барабельского фрукта и сделал ещё один шаг. Боже, как она пахла! Как потрясающе пахла этим утром! Хотелось взять ее за руку и просто стоять рядом, наслаждаясь ее близостью, глубоко вдыхать этот божественный нектар и ждать, когда все успокоится! Возбужденно затрепетали ноздри, а на лице проступило странное, неестественное для него умиротворенное выражение, словно он наконец-то нашел то, что так долго искал. Падме никогда не думала, что можно так на кого-то смотреть и одним взглядом сказать то, что не всегда выразишь словами. А Энакин всегда умел, потому что были в его глазах и надежда, и мольба, и терпеливое ожидание. Были тщательно скрываемая боль и даже тоска, причины которой Падме пока не нашла. Она чуть вздрогнула, когда холодные пальцы бережно коснулись ее щеки и тихонько погладили. Он был так осторожен, что едва дотронулся, но Падме все равно не смогла сдержать дрожь, а затем медленно, все еще неуверенно качнулась навстречу. — Я помогу тебе, только скажи, — неслышно прошептала Падме слова, которые они всегда говорили друг-другу. И сейчас, в их собственном доме, когда солнце красиво высвечивало их фигуры. — Вы и есть моё спасение. — Энакин наклонился и взял её лицо обеими руками, обняв как нежный и трепетный цветок. Как удивительно, что пробыв столько лет Дартом Вейдером, он всё ещё помнил слова любви и нежности. Помнил, как он дотрагивался до Падме и какие слова при этом говорил. — Я люблю тебя. — беззвучно выдохнула она, уже ощущая на губах лёгкое дыхание склонившегося мужа. — Дядя Оби Ван пришёл! — крикнул в коридоре Люк, тем самым нарушив родительскую нежность. Падме усмехнулась, пока Энакин боролся с наступающей тревогой и нарастающим гневом.