Сон в тысячу лет

Казалось, что он проспал как минимум неделю, — мышцы болели, голова гудела. Открывать глаза категорически не хотелось, хотелось дальше лежать вот так и ничего не чувствовать, чем очнуться и увидеть над собой холодный белый свет имперских камер для жизнеобеспечения. Он заметил что-то неладное через секунду после того, как почувствовал на левой руке пальцы. Короткий выдох — совсем безболезненный. Дарт Вейдер ощутил приятную ткань, кожей почувствовал. Своей. Не открывая глаз он поднял руку, мышцы напряглись, это был не механизм, а настоящая плоть. Неужели новый протез? Он судорожно вздохнул и снова никакой боли. Сердце забилось в бешеном галопе, на висках выступил холодный пот, а руки ощутимо дрогнули. Точнее только левая, правая была механической. Значит, он снова в облике Скайуокера. Только чувства были совсем иными - настоящими. Дарт Вейдер открыл глаза. Было темно, но глаза могли четко распознать некоторые очертания в темноте: какой-то шкаф, огромная ваза с цветами и просторная кровать, на которой он сейчас лежал сам. Он приподнялся, осматривая своё тело, которое было совсем иным — настоящим человеческим телом. Вейдер ошеломлённо моргнул, выдыхая весь воздух из лёгких. Что за чертовщина? Он испытывал бурю эмоций. Ужас, испуг, паника. Его пробирала дрожь. Холодная и мерзкая. По спине скатывались ледяные капли пота. Боковым зрением он заметил шевеление рядом с собой, но повернуться не решился. — Эни? В следующую секунду он замер, прислушиваясь, чувствуя, как разбивается в груди звонкими колокольчиками голос. Её голос. Он застыл, напряжённо вслушиваясь в темноту, не обращая внимания на бешено колотящееся у горла сердце. — Что с тобой? Этот голос. Мелодичный, прекрасный, узнаваемый из тысячи. Пальцы автоматически сжались, когда рука дрогнула. Глаза стали мокрыми, сами по себе, по привычке. На его руку упала ладонь, бархатная кожа взбудоражила все чувства в усопшем сердце. А в следующую секунду не выдержал и осторожно, будто боялся того, что он увидит, повернул голову. Сердце пропустило удар. Зрачки расширились. Рядом лежала его жена. Волосы цвета тёмных летних сумерек, прихваченные на затылке, обрамляли её сонное лицо, в темноте мало что можно было разглядеть, но Вейдер точно узнал её глаза. Чистые и невинные. После чего надолго замер, внезапно ощутив, что проваливается в какую-то бездонную пропасть. Как и раньше, на Джеонозисе, когда он рискнул впервые заглянуть в эти глаза по настоящему. — Падме… — выдал чужой голос. Голос Энакина Скайуокера. Он потрясённо смотрел на неё, не в силах вымолвить ещё слов. Падме нахмурила брови, отчего на лбу появились небольшие морщинки. Такая настоящая. — Энакин, ты меня пугаешь, — она сразу посерьёзнела, Падме приподнялась на локтях, проводя рукой рукой по волосам, чтобы убрать упавшую на глаза прядь. Он смотрел на неё не отрывая взгляда, хотел запомнить, запечатать в памяти каждую деталь. У него стремительно расширились зрачки, гулко и тревожно стукнуло сердце, по телу прошла волна необъяснимого жара, а затем наступило странное оцепенение, в котором было хорошо и как-то очень спокойно. Правильно, что ли? Он не мог объяснить. Просто чувствовал, что так должно быть, и совершенно не хотел сопротивляться. Никогда. — Энаки… — не успела договорить Падме, как на её щеку легла ладонь. Горячая. Она смотрела в его глаза, а они отвечали ей полным удивлением и болью? — Прости меня, — его голос дрожал, но Вейдер не замечал этого, не хотел противостоять. Эти пронзительные медные радужки, где порой вспыхивали изумрудные всполохи, с самого первого дня не давали ему покоя, завораживали и заставляли сердце испуганно колотится, как в моменты смертельной опасности. Они вынуждали его прощать то, чего он никогда и никому бы не простил, заставляли метаться в догадках и упорно искать способ приблизиться. Да, кажется, именно они сводили его с ума, потому что, скрывая главное, все же не могли спрятать странной силы Падме. И это необъяснимое обаяние действовало на всех. — За что ты просишь прощение? — Падме невольно улыбнулась, но улыбка быстро погасла, уступив место неловкости. Энакин молчал, продолжая сверлить её глазами. — За всё, — коротко ответил Вейдер, встречаясь с Падме взглядом. Та вздрогнула, невольно отводя взгляд: слишком много в его глазах сейчас было личного, того, что видеть никому не следует. Отчаянная радость, и надежда, и боль. Так много боли, что она выплёскивалась наружу, грозясь затопить. Опять. — У тебя снова кошмары? Как тогда? — мрачно проговорила Падме, вцепившись в его руку. Он просто смотрел, пытаясь не дышать так шумно, так прерывисто и глубоко, вбирая в себя её запах, давно забытый, но невероятно родной. Он готов был просидеть так вечность. — Я люблю тебя, — выдохнул Энакин. — И я люблю тебя, — Падме вмиг оказалась совсем рядом, уткнувшись лбом в его подбородок. Лишь бы не закончилось сейчас. Только бы великая сила дала ему ещё немного просидеть вот так, в те времена, когда тёмная сторона не пронзила его, когда они только начали жить вместе. Тихо, незримо, только рядом с ней. — Нужно спать Эни, всё пройдёт, всё уже прошло, — Он протянул руку и коснулся её лица, осторожно, на ощупь. Словно боялся разбить прекрасное наваждение. Коснулся бровей, задел длинные ресницы. Родная. Его Падме. Её запах забивает лёгкие, сгущая воздух, не давая сделать следующий вздох. Он изучал её лицо, словно заново открывая. И она не двигалась, прикрыв глаза, подаваясь за его пальцами. Как же ему было хорошо! С давно забытых чувств, смахнули десятилетний слой горькой пыли, дав тем самым воздух самому обыкновенному счастью. — Эни, нужно поспать, завтра у наших детей праздник, — умиротворённо произнесла Падме и не заметила, как муж мгновенно побледнел. Сердце с треском упало в пятки, делая разворот на 360 градусов. Руки задрожали, а взгляд полный отчаяния и тоски метнулся в стену. — Дети? — с мукой в голосе прошептал Вейдер. Падме снова внутренне напряглась заглядывая в его глаза — они были направлены в стену. Израненный взгляд, такой тоскливый, что казалось перед ней был вовсе не её Энакин, а тот Энакин на Татуине, когда всего несколько часов назад, он держал на руках мёртвую мать. Падме незаметно перевела дух. — Энакин…что с тобой? — осторожно проговорила Падме. Нет ответа. Только глухое молчание и холод. Снова этот холод отчаяния, от которого уже мурашки по коже бегут. — Можно мне посмотреть? — от его тона сердце Падме сжалось. В его глазах бушевала такая мука и тоска, что самой стало грустно. — К…конечно, Эни, — запинаясь произнесла она. Может это одна из его медитаций так подействовала? Может просто сила бушует? Падме потерянно опустилась с кровати и взглянула на мужа, чтобы тот следовал за ней. Когда они уже подходила к арке, она осторожно включила дальний свет, чтобы не разбудить детей. Несколько огоньков отливали приятным желтым цветом, сползая с верхних гирлянд. Сделав несколько шагов к кроватям, она обернулась улыбнувшись и застыла, улыбка мгновенно пропала. Энакин стоял посередине комнаты, его плечи мелко подрагивали от сдерживаемых слёз, что появились внезапно, превращая храброго воина в беззащитного мальчишку. Это было не прошлое, это его будущее, утерянное будущее. И осознание пришло так внезапно, что ноги подкосились. — Энакин! — взвизгнула Падме, не замечая как дети что-то проворчали. Она молниеносно подбежала к мужу, села перед ним на колени. Это был момент его слабости. Вот, что могло быть у тебя. Семья. Она могла бы остаться живой и счастливой, Падме могла бы дальше улыбаться и звонко смеяться. Вы бы растили своих детей. Детей, которых у тебя отнял ты сам. Ты же помнишь, что ты сделал? — Энакин, милый, всё хорошо, — прошептала Падме, стискивая его дрожащее тело в объятьях. Дарт Вейдер невидяще уставился в пустоту, а перед его глазами, прямо сквозь стены, начали одно за другим возвращаться воспоминания. Сперва медленно и неохотно, а затем все быстрее и четче, выстраиваясь в череду стремительно сменяющих друг друга картин, в которых он неожиданно увидел правду. Секунду сидел, ошеломленно вглядываясь в прошлое, после чего схватился за голову. Это длилось одну бесконечно долгую секунду, за которую у Падме внизу резко взмокла спина, но потом муж поднял голову и взглянул на неё. Падме прикусила губу. — Я всё потерял, — тихо отозвался Вейдер, остро жалея, что не в силах прогнать острую тоску, грызущую нутро. — Нет, мы с тобой, всё хорошо. Он не мог забыть песнь жизни, но не мог и вернуться на несколько лет назад, когда эти слова звучали во тьме только для него одного. Когда для него пели, как для самого родного и близкого существа, тем изумительным голосом, от звуков которого хотелось смеяться и плакать одновременно, жить и умирать, кричать и рваться навстречу. Умом понимал, что находится в другой реальности, знал, что рано или поздно придётся вернуться в мир Дарта Вейдера. Энакин Скайуокер тоскливо оглядел свою любимую женщину и упрямо приподнялся. Отчего-то в голове немедленно стрельнуло, но, впрочем не настолько, чтобы он отказался от желания встать. Энакин скрипнул зубами и медленно, с усилием, но всё же принял вертикальное положение. Некоторое время подождал, пока не пройдет головокружение и не перестанут мелькать разноцветные мушки перед глазами, а затем подтянул к себе заботливые руки. На какое-то мгновение комната поплыла, звон в ушах стал просто оглушающим, но Энакин не зря считал себя выносливым и упорным — спустя пару минут он упрямо сжал зубы и сделал первый шаг к заветным кроватям. Не забыв, правда, ухватиться за стенку. И так, шаркая, как больной старик, но с каждым шагом обретая былую уверенность, понемногу добрался до первой кроватки. Внутри, под белёсым одеялом, сопел мальчик, на вид ему было не больше пяти, его руки были распластаны по сторонам. Энакин осторожно опустился над этим чудом, рассматривая каждую ямочку, каждую неровность, хотя лицо этого счастья было абсолютно идеальным. — Как…как его зовут? — неловко прошептал Энакин. Ему было ужасно стыдно. — Люк, — мягко сказала Падме, положив руку на плечо мужа. Она всё же смирилась со странным поведением Энакина, — не стоит на него давить, поскольку завтра точно придёт Оби Ван и это загадка будет разгадана. Энакин улыбнулся, еле сдерживая вновь подступающие слёзы. Люк. Они вместе выбирали это имя. Как же давно это было и насколько четко он помнит тот день, что даже не верится. Энакин протянул было руку, чтобы коснуться его лба, но тут же отдёрнул ладонь, невесомо коснувшись одеяла, которым тот был укрыт. На ватных ногах он подошёл к другой кроватке. В ней была девочка, в отличии от сына, у неё были каштановые волосы, около лица лежала мягкая игрушка кого-то непонятного зверька. Она была прекрасна. Его дочь. — Лея, — уверенно прошептал Энакин, не сомневаясь. Падме улыбнулась, столь дорогое сейчас имя произвело нужный эффект. Энакин решился мягко прикоснуться к маленькой ладошке, отчего девочка тихонько мотнула головой. Не девочка, а дочь. Он вяло мотнул головой и и подался назад, упираясь головой в живот Падме.

«Нет, прошу, не сейчас»

Но тут его силы все-таки закончились, и Энакин благополучно рухнул. В глазах потемнело, но он всё же пытался ухватиться за ещё несколько секунд, чтобы побыть здесь. Заботливые руки вовремя подхватили, вместе со служанками подняли и аккуратно уложили на измятую постель, где измученный джедай потерял-таки сознание.