Хочу, чтобы ты остался

5

Реальность возвращалась вспышками и проваливалась снова. Ворота Ашхауса. Кто-то стягивает с меня грязную толстовку. Теплый голос Алана: «Проще сжечь, чем отмыть». Горячие жёсткие пальцы, надавливающие на мои ребра. Боль. Холодный пакет со льдом на лице. Руки, ловко кусающие сгиб локтя иглой катетера. Тошнота. Беспамятство. С обеих сторон от меня прижимаются два теплых тельца. Потолок слишком высокий и слишком светлый. Много света. Подушка и волосы влажные от подтаявшего пакета со льдом. Вспоминаю последние события, на ощупь определяю, что слева свернулся клубочком пёс, а справа — жуткий ребёнок. Сознание возвращалось медленно, потихоньку расширяя границы: незнакомые стены в светлых тонах, резные листья живых растений, тяжёлые шторы, прикрывающие дневной свет. Попытался приподняться и тут же пожалел об этом — голова закружилась, а комната поплыла в приступе тошноты.       — Тихо, тихо, — дружелюбный приглушённый голос мог принадлежать только Алану. — Ведро здесь, если что.       — Не надо. Я в норме. Алан с сомнением хмыкнул и выразительно кивнул на трубочку магистрали от локтя к шприцу, мерно проталкивающему по моим венам желтоватое содержимое.       — Что это? — спросить я успел, а получить ответ нет.       — Почему в доме воняет навозом? — снизу раздался весёлый голос Тая.       — Это волк притащил, — смеясь ответил Алан. Громкий звук заставил меня зажмуриться от вспышки боли, и Алан прошептал «прости». Быстрые лёгкие шаги оповестили нас заранее: Тай пошёл на голос. Открывая двери, он уже начал отвечать, раньше, чем заметил нас всех.       — Странно, никогда прежде не замечал за ним, — начал он весело, но сразу снизил тон, как только увидел спальню полностью. И меня в ней. Полуголого, в чужой кровати и с иглой в вене. — Ого, а у вас тут было интересно. Пройдя в комнату, он бесцеремонно покрутил моё лицо в одну, потом в другую сторону и нахмурился, сосредоточившись на ссадине от пощечины.       — В прошлый раз ты выглядел гораздо лучше, кукушонок. Я пожал плечами, думая о том, что за последние день-два ко мне прикасались чаще, чем за всю жизнь до этого. Даже если не считать прижатого до сих пор к бедру тельца Тэмми. Видимо, голоса и новые люди разбудили её, но она все так же лежала неподвижно, спрятав на груди сжатые в кулачки ладошки. Бронкс тоже проснулся, поднял голову и глухо зарычал, паника плеснулась в глазах и у ребенка. Не обращая внимания на собаку, не отрываясь, смотрела на дверь: на пороге стоял Ксавьер, равнодушно оглядывая нас всех.       — Смотрю, волк, твой рейтинг популярности среди местного населения прямо так и прёт, — злая ирония в голосе Тая щекотала нервы. — Раньше псина на тебя хоть не рычала. Странно, да? Может, не стоило избивать пацана?       — Тай? — Ксавьер холодно посмотрел в ответ. — Ты серьезно думаешь, что это моих рук дело?       — Пока у меня нет других объяснений. Зато я прекрасно знаю, какие следы оставляет твоё кольцо, — не оборачиваясь, Тай взмахнул рукой в мою сторону, и я автоматически прижал пальцы к ссадине, скрывая её. — Может, расскажешь, что здесь происходит?       — Алан, забери Тэмми, — он сделал шаг к кровати, и рычание Бронкса стало громче. — И собаку. Алан обратился к девочке, протянув руки, но она всё так же не сводила взгляда с Ксавьера. И я понял, увидел, что за холодным чёрным стеклом глаз скрывается океан боли. Из-за этого вот всего. Из-за Тэмми. Из-за рычащей собаки. Из-за обвинений Тая. Он даже не пытался защищаться. Даже ни одним словом не оправдывал себя. Я положил руку на загривок Бронкса, успокаивая его. Пёс сразу замолчал, и я тихонько подтолкнул Тэмми.       — Иди. Иди давай, поиграй с собачкой. Честное слово, я изо всех сил старался не сюсюкать. Тэмми, по-прежнему не говоря ни слова, обернулась и посмотрела на меня. Я растерянно попытался улыбнуться, но боль прошила челюсть, поймавшую удар Джимбо. Сцепив зубы, проглотил стон, но Тэмми всё равно поняла, пришлось еще раз мягко её подтолкнуть. Вздохнув, словно была самой старшей в комнате, полной расшалившихся детей, она соскользнула с кровати и мимо Алана прошла к выходу. Я спихнул Бронкса. С ним было куда проще, чем с чужим ребенком. Алан усмехнулся, оценив ошарашенный взгляд Тая, и вышел, притворив за собой дверь.       — Мать моя, заклинатель детей, что ещё ты умеешь? — прошептал Тай, прижав к губам кончики пальцев. — Ксавьер, слушай, может, покажем его Алексис? Вдруг он и её так приструнит?       — Хватит, — раздраженно бросил Ксавьер, наконец подходя и садясь в кресло, освобождённое Аланом.       — Так что происходит? — Тая было не унять.       — Был бы дома — знал бы, — лениво отмахнулся Ксавьер, поднимая книгу Алана и равнодушно листая страницы.       — Мне мамочка разрешила переночевать у подружки, — рыжий легкомысленно отмахнулся. — Отключай уже Терминатора и объясни нормально, какого чёрта ты избиваешь теперь и детей?       — Джейден совершеннолетний, это раз, — я просто не поверил своим ушам: эти двое обсуждали меня так, словно я был чем-то вроде табурета! — И два — он был непослушен. Достаточно? Мне показалось, что уже было опустившийся градус напряжения — скачком подпрыгнул в красную зону. И самым странным было то что делалось это едва ли не намеренно.       — Тай, это не он, — я потянул на себя край одеяла, судорожно впиваясь в ткань. — Ксавьер помог мне. Это мой отчим.       — Джимбо? — извиняться за ложные обвинения Тай явно не собирался. И ответа не ждал, сразу обратился к Ксавьеру. — Сильно помял?       — Сотрясение, синяки и два сломанных ребра, — равнодушно перечислил Ксавьер. — Нужна давящая повязка. И покой. Тай молча развернулся и ушел в ванную. Судя по всему, принести аптечку. В комнате повисло молчание, желая разорвать эту неловкость, я начал:       — Спасибо.       — Принято, — он сухо кивнул.       — Я хотел сказать, спасибо, — во мне волной поднимались злость и упрямство, — что заступился, но я должен идти.       — Попробуй, — он великодушно взмахнул ладонью на дверь, откидываясь в глубину кресла. — Без помощи ты с лестницы только кубарем скатиться сможешь. А у ворот дома, пожалуй, вовсе помрёшь.       — Мне… мне нужно на работу, — сквозь зубы процедил я. — Который час?       — Уже слишком поздно, — мой собеседник изящно повел плечами. — Ты провалялся здесь часа четыре. Так что я уже позвонил и в школу, и на склад, и даже Барни позвонил.       — Ты мог бы дождаться и спросить меня, — возмущение придало мне сил, и я рывком сел в постели. — Какого чёрта ты делаешь?       — Пожалуйста, Джейден. И только не ври мне, что ты сам всё решишь, — видимость безразличия на мгновение слетела с его лица. Ярость и злость вспыхнули и погасли в суженных глазах. — Хватит. Всё просто: ты помогаешь мне, я — помогаю тебе. Если не устраивает, через пару дней оклемаешься достаточно, чтобы эффектно хлопнуть дверью и не сдохнуть у ворот. Тут же, словно вспышка эмоций выжгла все силы, он устало, знакомым жестом потер ладонью глаза и закончил внезапно мягким голосом.       — Оставайся. Тебе нужно время прийти в себя. Если не захочешь продолжать — я тебя не держу.       — Нужно будет кур забрать. Если не поздно. Джимбо их или поубивает, или сгноит. Честно, я просто не знал, как сказать, что согласен, вот и выбрал такой ответ. Ну и ещё, курочек и впрямь было жалко, а в дом я теперь попасть-то смогу, а вот выйду из него только ногами вперед. Джимбо не простит этой стычки. Вошедший с аптечкой Тай удивленно посмотрел на нас обоих.       — Чего веселишься? — он спросил Ксавьера, хотя я никаких признаков веселья не наблюдал.       — Мы завели куриц, Тай, — Ксавьер снова откинулся в своем кресле в обманчиво-расслабленной позе.       — Психи. Я думал, что мы купили особняк, — капризное мурлыканье рыжего было больше забавным, чем возмущенным, — а не фермерский домик. Джейден, я сейчас посмотрю твои ребра, окей?       — Хорошо, — меня даже немного смутила такая предупредительность с его стороны. Прикосновения подушечек пальцев Тая были гораздо мягче и ласковее, теплые руки пробежали по грудной клетке, то и дело слегка надавливая, пока не нашли источник боли. Я согнулся и зашипел. На позвоночник тут же легла рука Тая:       — Тихо, тихо. Это не смертельно. Давай перебинтую, станет легче, — он убрал руку и помог мне сесть удобнее, поправляя подушку и осторожно касаясь обнаженных плеч. — Можешь заложить руки за голову или положить мне на плечи. Неловко опираясь руками о плечи Тая, обтянутые тонким хлопком футболки, я смущённо отвернулся. Сама ситуация заботы и предупредительности была мне настолько непривычна, что хватило бы и этого, но спиной я всё ещё чувствовал ладонь Тая. Слушал его мурчащий голос и не мог избавиться от чувства, словно он не бинтует мне сломанные ребра, а подкатывает. Понимаете, сам вид Тая, его поведение — тут же встали на место, как последний кусочек пазла. Пряча глаза и заливаясь краской от стыда, я напоролся на насмешливый взгляд Ксавьера, как на розочку бутылки в кабацкой драке. Ксавьер чуть вскинул брови, и я опустил взгляд в пол, не зная, как реагировать.       — Тай, отойди, — холодно приказал Ксавьер. — Если не можешь себя контролировать, пошёл вон. И принеси нашему гостю какую-нибудь одежду, ты его смущаешь. Тай усмехнулся и встал сразу, даже не пытаясь сгладить ситуацию. Ксавьер занял его место и быстро закончил перевязку, туго стягивая стонущие ребра. Тай молча ушел. Закончив бинтовать, Ксавьер молча и ловко выдернул катетер, прижав место укола лейкопластырем.       — Может, не стоило так?       — Как? — в холодном голосе, как в стакане виски, скользили, стукаясь между собой, нотки раздражения.       — Ну, резко, — я опустил глаза, теребя край одеяла. — Он же ничего не сделал.       — Ты здесь не для этого. И не нужно ломать себя или подчиняться только потому, что тебе показалось, что ты кому-то что-то задолжал.       — Я не…       — Врёшь ты отвратительно. Скажи ещё, что не возражаешь. Тебя не купили как проститутку. Ты не обязан терпеть, если тебе что-то неприятно. Не знаю, что на это ответить. Просто не знаю. Здесь нужно уточнить. У меня, как я уже говорил, и друзей-то не было. Ровесницы меня или презирали, или шарахались. Так что, как бы помягче, никаких ухаживаний, влюбленностей и жарких поцелуев под луной. Я об этом даже и не думал, честно говоря. Не до того было. И до этого вот момента и не сожалел, хотя может, будь у меня хоть какой-то опыт, я бы не повел себя как дурак. Или смог бы ответить. Что касается Тая и его интересов, то тут такое дело. В Хармони Хилл, конечно, он был не единственным геем. Но здесь было как-то не принято, что ли, быть настолько выраженным геем. Вроде как, осуждалось. Люди реагировали на все эти разговоры скептически поджимая губы. Такая вот глушь. Быть не как все — означало быть хуже всех. Быть геем — означало быть извращенцем.       — Так вы… — я нерешительно начал, отчаянно краснея, когда Ксавьер вернулся в кресло и сел, подвернув под себя ноги. — Ну, я имею в виду тебя и Тая… вы вроде как вместе? Общий дом, всё такое…       — С Таем? — казалось, мой собеседник внезапно развеселился от одной только этой идеи. — О, нет. Нет, конечно. Мы вместе учились в колледже. С ним, с Аланом. У нас, как сказать? Нас многое связывает, но не секс. Он смолк на секунду, когда Тай зашёл с чем-то черным и шелковистым в руках. И тут же ошарашил его вопросом:       — Тай, у Джейдена возник вопрос: мы с тобой трахались?       — О, тысячи и тысячи раз, но только в моих снах, волк, бесчувственный ты тиран, — Тай закатил глаза и фыркнул, небрежно бросив стопку одежды в мою сторону. — И после этого ты говоришь, что это я его смущаю! От его ушей уже прикуривать можно. Держи, птенчик, я взял у нашего домашнего чудовища пижаму. Не сказать, что тебе будет в самый раз, но у Алана размерчик ещё больше. А я сплю голым, если тебя вдруг заинтересует. И ещё лёд. Приложи к лицу. Я закрыл лицо руками и утонул в подушках. И только через секунду понял, что смеюсь. А ещё через секунду услышал, что и мои невозможные соседи смеются тоже. Позже, оставшись в одиночестве, натянул чёрный прохладный шёлк пижамы и, без сил от этих простых усилий, провалился в сон. Зыбкое состояние киселя сопровождало меня еще пару дней. Просыпаясь под утро, я всегда находил в своей постели Тэмми и Бронкса. Днём они приходили играть. Иногда приходил и один Алан: приносил еду, книги. Тай принес несколько зубных щеток («Не знал, какую выбрать: мягкую, среднюю, жёсткую, желтую, розовую, голубую?»). Он же дважды в день ставил мне капельницы — катетер больше не убирали. Рука у Тая была лёгкая и в вену он мог попасть с закрытыми глазами, причину я мог не спрашивать — своих шрамов Тай не скрывал. Следы инъекций рассказывали историю войны, которую он выиграл, пусть и с трудом. Куда чаще мне приходилось слышать истории поражений. Неловких моментов, как в первый день, между нами больше не возникало. Да и бинтовал меня теперь Алан, дожидался, пока я сползаю в душ, и стягивал ребра повязкой. С ним мне было до странного легко общаться, хотя в школе такие ребята были для меня проблемой. Как я и думал, Алан действительно в прошлом играл в американский футбол. Играл со школы, с настоящей страстью, даже сейчас это было слышно в его рассказах. И именно футболу он был обязан тем, что оказался в престижном колледже, куда спустя два года поступил и Ксавьер. На последнем курсе Алан получил на поле травму, которая положила конец мечтам о профессиональном спорте. И могла бы стать причиной депрессии, но у Алана в тот момент уже была другая мечта. По его словам, куда более недостижимая. Её звали Алексис. И она была одной из двух сестер Ксавьера. Они начали встречаться ещё на первом курсе и продержались до выпуска. Зимой должна состояться их свадьба. Мне нравилось слышать тон, каким Алан говорил о своей невесте: затаенный восторг, трепет, мечтательная улыбка. Я словно делил с ним это чувство. Восхищался им. Думаю, что Алексис по-настоящему может быть счастлива с Аланом. Может быть, это прям истинная любовь. Почему нет? Алан отличный парень, удивительный. Дружелюбный, открытый и покладистый — он сумел противостоять Ксавьеру и защитить своё право быть рядом с Алексис. Тэмми тоже по-своему любила Алана или, по крайней мере, принимала его. Она не разговаривала ни с кем, в том числе со мной. Не позволяла никому прикоснуться к себе и избегала сама проявлять тактильные контакты. Редко смотрела в глаза, редко проявляла участие. И очень, очень-очень напоминала старшего брата. Не только внешне, нет. Была в ней его цепкость, внимательность — если кто-то или что-то всё же привлекал внимание Тэмми, она могла без труда выяснить суть, зерно проблемы, конфликта. Конечно, на уровне своего возраста, но все же я находил это удивительным. Сильно различало их только одно: страх. Не могу представить ни одной ситуации, которая испугала бы человека, играючи расправившегося с моим отчимом, но Тэмми… Тэмми боялась всего. Каждый новый человек или уже знакомый человек, виденный ею, но повысивший голос, сделавший резкое движение, — пугал её. Она буквально превращалась в соляной столб. Застывала на месте, не реагируя ни на что. Сжималась, стараясь занимать как можно меньше пространства. При попытках растормошить, вывести её из этого состояния, чаще всего она закрывала глаза и начинала орать. Одной, по-детски высокой, оглушительно звонкой и страшной нотой. Так я узнал, что Тэмми не немая. Иногда причиной этого состояния мог быть сон, незнакомая или показавшаяся страшной еда, неприятные цвет, звук и форма — всё что угодно. За три дня своего больничного я слышал этот вопль отчаяния раз пять. И буквально всё замирало в доме. Здесь обрывалась жизнь, прекращалось дыхание, и открывалась бездна страха. Алан рассказал, что Тэмми не жила с ними. Ни Алексис, ни Ксавьер даже не знали о её существовании до окончания колледжа. И узнали только в середине минувшей зимы. Получается, что они были знакомы месяца два или три. По словам моего рассказчика, Ксавьер пытался обращаться к специалистам, приглашал их домой, возил к ним Тэм, но она так никого и не приняла. Каждая поездка ухудшала состояние девочки, провоцируя новый приступ паники. Ни один из приглашенных врачей, психологов, психиатров — так и не смогли преодолеть барьер её неприятия. Все их советы на деле разбивались о её нежелание идти навстречу миру. И брату. Причины такого отношения я не узнал. Алан на мой вопрос только пожал плечами, а Тай посоветовал обратиться к первоисточникам:       — Спроси у неё, — усмехнулся он, наблюдая, как Тэмми, сидя на ковре, собирает детский конструктор. — Или у него.       — Я мог бы спросить у Ксавьера, но с момента переезда не видел его. Он не заходит.       — Не хочет давить на тебя. Опасается, что заставит тебя принять неправильное решение и ты свалишь из нашего локального рая.       — Отказ — это неправильное решение? — я искоса посмотрел на профиль собеседника. Привычная улыбка на капризно изогнутых губах Тайлина казалась немного грустной. Она вообще не вязалась с его образом записного любимчика и прожигателя жизни. Сегодня Тай снова таскал художественно разрезанную у воротника футболку, и я подумал, что, наверное, он умрет на месте, если хоть раз позволит себе выглядеть цивильно. Ну, как среднестатистический человек. Или там, не знаю, не сексуально.       — Ой, птенчик, нет никаких правильно и неправильно, — он устало взъерошил короткие красные волосы, задев растяжку в верхней части уха. — Есть просто решения, которые мы принимаем. Или не принимаем.       — И поэтому, с твоих слов, он боится, что случайно заставит меня уйти?       — Испугает тебя. Он много усилий приложил к этому. Кстати, синяки постепенно проходят, — не прикасаясь ко мне, он просто коснулся своего лица, демонстрируя где именно проходит синяк. — Рад видеть твои прекрасные глаза снова. Снова два!       — Да, спасибо, мне в целом лучше. Как мои курочки?       — Звучит так, словно ты какой-то неискушенный владелец борделя.       — Иди ты! — мне стало смешно. — Я про птиц.       — Загаживают террасу. Что за дурь держать дома диких животных?       — Они не дикие. Они ручные. И им просто нужен курятник.       — Ты какой-то захватчик территории. Вандал. Дикий варвар с галдящими пернатыми вивернами. Мы живем в центре города. Почти. Какой ещё курятник? Где?       — Ну, — я решил игнорировать провокации Тая, — наверное на заднем дворе. Можно поближе к изгороди.       — Ты невероятно наглый кукушонок, — в мурчащем голосе слышалась издевка пополам с восхищением. — Что ещё нужно твоим зачарованным принцессам?       — Выгульник, — скромно потупившись произнес я, — желательно затянутый сеткой полностью, чтобы они не разлетались по двору.       — Это не было вопросом, о закат моих очей! Это было иронией.       — Я понял. А если серьезно, Тай, если я останусь — это как будет?       — Странный вопрос. Никто не знает, птенчик. Если ты переживаешь за то, что Ксавьер тебя как-нибудь прибьёт… Ну, теоретически такое возможно по двум причинам: это будет либо случайно, либо ты попытаешься убить кого-то из его сестер, — он лениво и мечтательно усмехнулся, очевидно не считая эту затею глупой. — Я бы посоветовал тебе начать с Алексис. Тэм ещё мелкая, может, из неё вырастет что-то приличное.       — То есть, никаких физических расправ?       — Для тебя, солнце моё, никаких физических расправ. Мы с Аланом можем рассчитывать на упреждающий тычок в ребро или дружеский подзатыльник, — я недоверчиво хмыкнул: физические методы воспитания взрослых людей, да уж. — Но только по одной причине: и я, и он вполне способны ответить. А ты какой-то совсем дохлый. В общем, в ярость он легко впадает, но, как правило, способен контролировать и переключать своё поведение.       — И ты мне сейчас всё это говоришь, потому что он попросил тебя? Ну, помочь мне принять правильное решение?       — Это могло бы быть так, но нет. Мы простые ребята. Стараемся играть честно.       — Это вы-то простые? Я не выдержал и рассмеялся. Это было легко. Потому что решение, принятое накануне стычки с Джимбо — я так и не изменил. Я хотел остаться.