Хочу, чтобы ты остался

6

Вечером пятницы Тай наконец-то снял катетеры и разрешил спускаться. Он даже принес несколько комплектов одежды: всё новое. И всё было мне в размер. Я сначала прибрался в спальне, поменял постельное бельё и принял нормально душ. Горячая вода, гели, шампуни — всё это такое обыденное и странное для меня. Непривычное. Ещё неделю назад я бы даже не подумал, что так может быть. Что это может быть со мной. Переодевшись, я осмотрел комнату, которая приняла нетронутый вид моими усилиями. Кивнул своим мыслям и спустился вниз, где, судя по звукам, продолжался ремонт: я уже знал, что большая часть второго этажа — была почти закончена, а мансарду обновили полностью. Оставались только первый этаж, терраса и веранда. Четыре спальни второго этажа были попарно соединены общими ванными комнатами. Еще две внизу и одна комната — спальня Алексис — в мансарде. Алан говорил, что я, скорее всего, буду жить на первом этаже, потому что второй этаж — это комнаты Тая, Ксавьера и детская Тэмми, сдвоенная с комнатой Алана. Детскую еще не закончили ремонтировать, поэтому Алан и Тэмми пока жили внизу, а я, получается, временно занимал его апартаменты. Пока я валялся с сотрясением, работы перенесли на первый этаж, чтобы не мешать мне шумом рабочих инструментов. Честно говоря, меня это потрясло: по сути, я был просто незнакомцем для этих людей, но они легко внесли изменения в свою жизнь. Ради меня. Ради моего комфорта. Когда я ночевал на соломе в курятнике и принимал холодный душ в спортивной раздевалке — мне бы и в голову не пришло, что кто-то может так заботиться о чужом человеке. Обо мне. Гостиная и холл за эти дни преобразились: лофтовый функциональный стиль второго этажа здесь смягчился. Стал более утонченным, изысканным. Большая часть внутренних стен была либо убрана вовсе, если позволяли несущие конструкции дома, либо максимально открывала пространство широкими проемами прямоугольных арок. Как я понял, Ксавьер оставил только те участки стен, которые несли на себе вес дома и поэтому имели решающее значение, а от всего остального избавился, объединяя как можно большее количество помещений в ближайшей к парадному входу части первого этажа. Там же я нашел и самого Ксавьера с двумя рабочими. Они втроем заканчивали отделку. Видеть его домашним, в футболке и потёртых светлых джинсах, с небрежно завязанным в узел хвостом на затылке — было тоже непривычно. Шурша расстеленным по полу полиэтиленом, я рискнул подойти поближе, и он почти сразу развернулся, замечая меня.       — А, привет, Джейден. Как ты сегодня?       — Спасибо, — я настороженно кивнул. — И привет тоже. Нормально, Тай сказал, что я уже в порядке.       — Ну, раз Тай так сказал, — он насмешливо фыркнул, отводя ладонью выпавшую из узла прядь. — Твои птицы сегодня переезжают в курятник. Алан и Тэмми помогают им.       — Да, спасибо. Тай сказал, — я замялся, не зная, как начать. — Я, в общем… Я хочу сказать, что если твоё предложение в силе, то можно мне остаться?       — В силе, — он кивнул и вытер руки полотенцем, небрежно заткнутым за ремень джинсов. — Рад, что ты решил остаться. Почему остаешься?       — Почему? — вопрос поставил меня в тупик, ну… это же работа или как? Почему бы мне не остаться? И тут я понял, почувствовал. — Я хочу помочь. Ну и всё остальное.       — Хорошо, в понедельник съездишь с Таем к юристам и в банк, — он протянул мне узкую ладонь, завершая сделку. Я ответил на рукопожатие. — Сейчас я занят, освобожусь часам к одиннадцати. На кухне оставалась еда. Алан и Тэм ужинают рано, Тай вернется к полуночи только.       — Я думаю сходить к Эли. Сказать ему, что всё в порядке.       — Мне не нравится эта идея, — Ксавьер мимолетно поморщился. — Но как хочешь. Постарайся не попасться Джимбо. Или кто там тебя еще не любит в вашем райском уголке. Из заднего кармана джинсов он достал плоский прямоугольник мобильного. Включил экран, проверяя уровень зарядки, и бросил телефон мне.       — Пароля нет. На быстром наборе Тай — просто удерживай единицу, вторым номером Алан. Надеюсь, тебе не придется этим воспользоваться. Иди. И развернулся обратно к стене. Продолжил выравнивать слой шпаклевки. Просто отдал мне мобильник. Своего-то у меня, понятное дело, никогда и не было: ну кому мне звонить? От Ашхауса до бара идти было около двух с небольшим кварталов. В седьмом часу, понятное дело, людей на улицах было уже прилично, и я то и дело ловил на себе заинтересованные взгляды. Сначала, конечно, я подумал, что им любопытна перемена во мне: новая одежда, в этот раз по размеру, перецветающий, уже почти незаметный синяк. Потом я понял: дело не в перемене. Дело в том, что они меня не узнавали. Привыкли не замечать пацана в драных джинсах, толстовке с подвернутыми слишком длинными рукавами, прячущего взгляд. А теперь вроде как увидели. Это было немного обидно, но и смешно тоже. Сам-то я не изменился. Шмотки, подобранные Таем, не сделали меня другим. И в кармане по-прежнему болтались двадцать долларов, которые Ксавьер забрал у Джимбо. Но всё равно они смотрели так, словно впервые видели меня. Меня! Выросшего в этом городе, сто раз в неделю проходившего по этим улицам. «Я был здесь всегда!» — хотелось кричать в их бесцветные лица. Миссис Хостер — её газон в средней школе я стриг два раза в месяц за шесть долларов, а потом узнал, что Руфу Ханнеби, из соседнего дома, она платит десятку за каждый раз. Шерил Даутман — вела у нас географию, и когда я приходил в рваной футболке и с синяками, она поджимала губы и отправляла меня переодеваться, я проучился у неё год. Или вот: Дасти Финнес — во время одной из прогулок с Гвенни в парке он подошёл к нам и спросил у Гвенни, не досаждает ли ей «этот бродяжка». Всё это время — это был я. И я помнил каждого из них в лицо, по имени. Я помнил всё то, что они сделали. Ничего. Они сделали одно большое ничего. И если в Хармони Хилл и вправду появился дьявол, то он живёт здесь уже очень-очень давно. Возле витрины одного из магазинчиков я остановился. Здесь продавали «розовые мечты», я не шучу — это было у них на вывеске. Воздушные платья с рукавами-фонариками, струящиеся шелковые пеньюары, слоистые облака юбок-пачек, похожие на суфле. Разумеется, я остановился не ради всего этого безумия. В витрине было выставлено огромное тусклое зеркало с непонятной надписью: «а какого цвета твоя мечта?» Серьёзно? На какой ответ они рассчитывали? Что кто-то подойдёт, мельком увидит отражение унылой Хай Стрит, потом себя (такого же унылого), потом прочтёт эту надпись и такой: а не купить ли мне блузку цвета фуксии? Ну, не знаю. Мне кажется, не очень. Чёрт с ними. Я всмотрелся в пыльное зеркало. Вот он я. Щуплый, невысокий, светлые скучно-серые глаза, отросшие волосы мышастого оттенка. Всегда считал мышастым, но Квентин как-то сказал: «Они пепельные!» Квентин был добрым. И его родители были добрыми. А потом они уехали. Прищурил глаза, рассматривая знакомые полоски шрамов над левой бровью и ниже, под глазом. Сейчас они были уже почти незаметны — это Джимбо как-то ударил меня по лицу. Он был пьян, а в кулаке у него были зажаты ключи, в те времена он ещё не терял их каждый раз. Чуть ниже с этой же стороны корочка подживающей ссадины — это кольцо Ксавьера. Человека, который защитил меня от отчима и обещал подарить другое будущее. Справа от внешнего края глаза к виску тянулся постепенно светлеющий синяк. Ещё пару дней и всё пройдет. Да. Это — я. Грифельно-серый воротник рубашки, выглядывающий из-под круглого выреза тонкого шерстяного свитера винно-бордового цвета. Удивительно, как, выбирая шмотки без меня, Тай так точно угадал все параметры, что нижний край джемпера удачно ложился на ремень черных джинсов, превращая меня из чахлого недомерка в стройного подростка. Даже обувь у меня была новая. Даже обувь. Никогда в жизни у меня не было новой обуви или хотя бы приблизительно таких вещей. Привыкшая к синтетике кожа просто наслаждалась ласковыми прикосновениями хлопка. И цвет. Не припомню среди доставшихся мне по знакомству шмоток Дэйви ничего цветного. Серый, грязно-серый, когда-то-белый, застирано-чёрный и хаки. Примерно такие цвета. Я пожал плечами и засунул руки поглубже в передние карманы джинсов. Вот. Смотри, Хармони Хилл: вот это — не я. Просто скретч-пленка на лотерейном билетике. Потри монеткой и получишь прежнего Джейдена в растянутой линялой толстовке. Зато такого меня вы не будете выгонять из своих парков, магазинов, кофеен. Не будете пересчитывать кассеты или побрякушки на прилавках, стоит отойти от них. Вы замечаете то, что хотите видеть. В этом фокус. За полквартала до бара Эли я зашёл в табачную лавочку и стащил пачку сигарет. А за зажигалку я заплатил. Ну, у меня была всего-то двадцатка. В баре было привычно темно, накурено, воняло разлитым пивом. Забравшись на высокий барный табурет, я перегнулся через стойку, нащупывая пепельницу. Поставил перед собой и закурил. Справа от пепельницы положил телефон Ксавьера. Боялся, что он выскользнет из заднего кармана и разобьётся. Или что я его потеряю. Эли, прищурившись, рассматривал меня. Узнавал. Эли видел меня подо всем этим. Под скретч-плёнкой. Наконец он кивнул мне и махнул в сторону синяка:       — Слухами земля полнится, малый, — наконец проскрипел он. — Говорят, ты отделал Джимбо.       — Врут. Это не я.       — Я тоже так думаю, — старик довольно кивнул. — Весовая категория у вас больно разная.       — Как он? — я изобразил заинтересованность.       — Да как? Сторож я ему, что ли? Поди нормально. В среду вот подрался с Барни. Наваляли друг дружке от души.       — Значит, правда, нормально. Чего подрались?       — Барни сказал, раз ты в среду не вышел, то он за отработанное деньги не отдаст.       — Можно подумать, так бы отдал, — я даже рассмеялся, пытаясь вообразить, что Старик Барни добровольно расстанется с денежками.       — Ну, я про суть конфликта, — скрипучий смех Эли поддержал моё веселье. — Так что случилось-то, пацан?       — Я переехал. В дом Райтов, — чтобы уточнить, подцепил и отпустил край горловины, демонстрируя новехонькие шмотки. — Теперь вроде как у них буду работать. В понедельник договор подпишем.       — Хорошее дело. Нужна какая помощь?       — Пока вроде нет. Я зашёл просто показаться, — немного замявшись, я все же продолжил: — Что всё в порядке. Ну и помочь тебе с товаром, что ли.       — Переодеться бы тебе тогда, — чем старик хорош, так это тем, что всё в этой жизни он принимал как есть: ни тебе сомнений, ни смятения. Иди да работай, раз уж пришёл. — Жалко будет, если завалишь это. Глянь в подсобке, там вроде бы есть куртка рабочая. Я поблагодарил и, докурив, отправился в подсобку. Аккуратно сложил рубашку и свитер, натянул грубоватую грязную спецовку и привычно начал разбирать бутылки по полкам склада, перекатывать кеги. Всё это я мог бы делать с закрытыми глазами. Даже не видя стойки за спиной Эли, точно знал: что нужно будет вынести в зал, что поставить на полки ближе ко входу. Складывая пустующие коробки, привычно перехватывал их бечёвкой, чтобы затем вынести на задний двор, где стояли мусорные баки. Автоматические действия. Привычные. Взяв тряпку, налил воду в небольшое ведро, добавил щедрую порцию дезинфицирующего средства — это для столов. Вернулся в зал и протёр поверхности. В густой, пропахшей табаком и пивом атмосфере низко жужжала вытяжка, надсадно хрипел доживающий последние месяцы потолочный вентилятор. Троица постоянников у бара возобновила трепотню о преимуществах любимых футболистов, большая часть из которых не только давным-давно не играла, но и успела изрядно поредеть путем релокации на кладбища. Из раздолбанного музыкального автомата, безбожно фальшивя, дребезжали хиты восьмидесятых. Я сменил тряпку на швабру, выбрал ведро побольше и начал мыть щербатый пол. Каждую его доску я помнил наизусть. Каждое пятно. Я провёл здесь слишком много времени, чтобы забыть. И я всё же изменился. Самую капельку. Я делал это не потому, что должен был. Я делал это потому, что хотел. Потому что Эли не купился на маркерный слой натуральных тканей, в который упаковал меня Тай. Потому, что Эли никогда, ни разу за все эти годы не позволил Джимбо переступить порог своего бара. Это было лучшее, на что я мог рассчитывать. А большего он бы и не мог предложить. И, как оказалось, больше мне и не было нужно. Эли выставил передо мной тарелку тушеной капусты с говядиной. Достал из-под стойки забытый телефон и кивнул на него:       — Он дребезжал там чего-то. На экране было непрочитанное сообщение. Немного посомневавшись, я решился открыть его: «Заберу тебя после закрытия, птенчик». Эмодзи птичка. Эмодзи машинка. Отправителем был Тай. А получателем, значит, я. Вряд ли Тай называет Ксавьера птенчиком. Никто в целом мире не мог себе этого позволить. И эмодзи, наверное, ему никто никогда не отправляет. Даже за глаза. Я отложил телефон, сосредоточившись на еде.       — Слушай, Эли, а что ты знаешь о детях? — между постукиванием вилки о тарелку спросил я. — Ну, кроме бассейна и газонокосилок, это я уже понял. У тебя же куча внуков. И они все как-то выросли.       — Слишком быстро они все выросли. И я постарел для этого слишком быстро, — морщинистая кожа бармена растянулась в ностальгической улыбке. — Не давай ей совать пальцы в розетки. И следи, чтобы еда была нормальной температуры. Обычно этого хватает. Дети, они не хрустальные.       — А если она… ну, не совсем обычная? — глаз я не поднял, просто выписывал зубчиками восьмерки по опустевшей тарелке.       — Типа как инвалид?       — Типа как не разговаривает и всего боится. Звуков там, предметов, людей.       — Такое бывает. Они потом перерастают. Наверное. Дункан боялся пауков, а теперь сам жирнющий паук в своих корпоративных клиентах, — выгоревшие глаза Эли смотрели сквозь меня, в прошлое, в счастливые годы. — А Дюк боялся собак и крови. Сам знаешь, чем он теперь на жизнь зарабатывает. Хотя собак всё ещё чуть боится.       — Там другое, — я поморщился, — не обычные детские страхи. Не знаю, как объяснить.       — Ты толковый парень, Джейден, разберёшься со временем. Часам к одиннадцати в бар явился Тай, сияя самой солнечной из своих улыбок. Не знаю уж, куда он постоянно пропадал, но то, что этот парень едва ли ездил работать в какой-нибудь корпорации, как Дункан, — точно нет. Тай умудрялся даже одетым выглядеть вызывающе обнаженным. Разрезанная черная футболка не могла скрыть ни литой мускулатуры, ни кельтской вязи татуировок, ни проколотого соска. Подведенные черным карандашом глаза моментально нашли меня в сумерках бара, и Тай сел рядом, небрежно бросив ключи от машины на стол, в компанию к пепельнице и телефону. В карман бы он их положить не сумел, черная кожа штанов так тесно обтягивала его бедра, что казалась второй кожей.       — Я буду виски. Птенчик, будешь виски?       — Не будет, — ворчливо отозвался Эли. — Он на работе. И ты не будешь. Ты уже прилично накатил до нас, а ты за рулем, между прочим. Эли цепко подхватил ключи от машины и спрятал под стойку, заставив меня улыбнуться. Тай потрясенно вскинул брови, правая бровь была выбрита ближе к виску.       — Эй, але, старик! — теперь и я уже видел, что зеленые глаза то и дело теряют фокус, когда рыжий попытался выхватить связку ключей. — Да я просто богически вожу, поверь!       — Такие правила, парень, — вздохнул Эли. — Пешочком дойдете. Тут идти-то. А машину завтра заберешь.       — Птенчик, скажи ему уже, — Тай возмущенно развернулся ко мне, и его слегка повело в сторону.       — Таков закон, Тай. Право бармена, — я пожал плечами, продолжая улыбаться.       — Дурацкий закон, дурацкий бармен. Я заливаю пожар разбитого сердца, — закинув носатый профиль к потолку, Тай патетически прижал ладони к сердцу, но уже через секунду вновь угрюмо сверлил глазами Эли. — Раз уж я теперь не за рулем, дай мне мой виски, старик. И открой счёт. Планирую надираться здесь каждую пятницу.       — Каждую пятницу прощаться с любовью всей жизни? — приободрился бармен, прикидывая выручку.       — Если повезет, то да.       — Здоровья-то откуда наберешься на такой темп? — Эли выглядел суровым, но тоже усмехался. Хитрый старый лис выставил перед Таем не порцию виски, а сразу бутылку и чистый стакан.       — Жизнь слишком скучна, если жить её долго, старик, — длинные пальцы, унизанные кольцами, пробежали по деревянной стойке, словно по клавишам. — Тебе ли не знать?       — Ну, не так уж и скучна. Мне очень даже нравится. Колокольчик над дверью дважды тренькнул. Привлеченные красным кабриолетом, местные, как мотыльки, начали стягиваться к бару. Эли приободрился и адресовал мне хитрую улыбку. Я встал и принес со склада ещё пару бутылок.       — Здесь ужасно, просто ужасно скучно, — плаксиво промурлыкал Тай, неопределенно махнув рукой в сторону остальных посетителей. — Чем вы занимаетесь, когда не пьете и не работаете?       — Попробуй для начала поработать? — ворчливо предложил Эли и взялся протирать очередной тусклый стакан.       — Вообще-то, — Тай сосредоточенно переливал содержимое бутылки в бокал, — вообще-то я работаю. Если подумать, то даже на двух или трёх работах. Но, в основном, на двух. Он немного задумался, быстро опрокинул в себя стакан и продолжил.       — А в свободное время преподаю.       — Да ну?! — Эли вскинул брови. Я тоже был потрясен.       — О, да, птенчик. Мне очень нравится учиться и учить. Немного тому, немного этому, — Тай задумался и нахмурился, словно безуспешно пытаясь вспомнить, что именно включает «то и это». — И ещё английская литература. Мы с Эли переглянулись и заново придирчиво осмотрели внешний вид преподавателя английской литературы. Вместе с пирсингом по всей длине хряща правого уха и татуировкой штрих-кода на шее сзади.       — Серьезно? — спросил, не выдержав, я. — Тай, ты прям преподаешь?       — Да, птенчик, — грустно и горько подтвердил Тай. — И мне прям нравится. Хотя в целом люди ужасны. Очень неприятные люди. А в остальном — всё хорошо. Старик, а ты уже знаешь, что мы завели кур? Я в шоке.       — Это мои куры, — извиняющимся шепотом сообщил я Эли. — Нельзя их было там оставлять.       — Теперь у нас свежие деревенские яйца на завтрак, хотя я предпочел бы… — он задумался и промолчал. Скорее всего, к лучшему, поскольку в баре собралось уже прилично народу. Бар мы закрыли на час позже. Тай, целых два часа жаловавшийся Эли на скучную жизнь и конфликт романтизма в культуре викторианской Англии, перестал пить в полночь. Я бодро разносил напитки за столики, собирал заказы, сплетни и оплаченные счета. Впервые мне даже оставляли на чай. А Эли был счастлив. Просто счастлив. И всерьез рассчитывал теперь быть счастливым каждую пятницу. Ключи от машины Тая он украдкой сунул мне. На прощанье старый хитрец подмигнул мне и кивнул на Тая: «Я же говорил, флюгер, но он не плохой». Это была почти похвала. Хотя я и не сомневался, что Тай старику понравился. До дома мы добрались быстро и без приключений. Ещё в баре, ближе к полуночи, я отправил Алану сообщение, что мы задерживаемся. На всякий случай. К моему удивлению, несмотря на угрожающее количество употребленного алкоголя, Тай крепко держался на ногах и болтал всю дорогу: о буревестниках, Голсуорси и Моэме. Настроение у него металось от возбуждённо-веселого до драматически-тоскливого. Я даже поспорил с собой, что к концу пути он расплачется, но этого так и не случилось. В освещенной гостиной нас дожидался Ксавьер. Я побаивался этого момента. Думал, что он будет зол или раздражён, почему-то мне казалось, что Ксавьер лишён человеческих слабостей, страстей и должен осуждать их в людях. С другой стороны, он давно знал Тая, так что, скорее всего, едва ли мог удивляться чему-то в нём. И Тай определенно был уверен в этом. От входа рыжий прошел не останавливаясь через холл к затянутому пленкой креслу, где читал Ксавьер. Тот сразу поднял от книги глаза и, бросив на меня мимолётный взгляд, сосредоточился на моем спутнике. Я нерешительно замер в будущей гостиной, а Тай сел на пол у ног Ксавьера. Пройдя следом, я услышал, как он тихо произнес незнакомым глухим голосом:       — Мне очень страшно, волк. Мне сегодня страшно, — длинные пальцы судорожно вцепились в руки Ксавьера, заставив меня поморщиться, словно это мои руки он сейчас стискивал до белых костяшек. — Побудь рядом, пока я не усну? Ксавьер чуть наклонив голову к плечу, положил ему на лоб руку и затем, осторожно наклонившись ближе, кивнул:       — Я буду рядом. Поднимайся. Тай ушёл наверх. Я провожал взглядом его высокую литую фигуру, разом растерявшую свет и казавшуюся такой уязвимой и печальной. Потом понял, что сжимаю в руке ключи от машины Тая, и что Ксавьер очень пристально смотрит на меня. Протянул руку и осторожно положил ключи и его мобильник на подлокотник кресла.       — Машина осталась у бара. Извини, что так получилось.       — Всё хорошо? — черные глаза моего босса тяжело и цепко впились в моё лицо.       — Да, наверное, — я смущенно пожал плечами. — А что могло быть не так? Джимбо?       — Не совсем. Просто подумал, что ты, возможно, — он на секунду замолк, подбирая слово, — не доверяешь пьяным мужчинам.       — Ну, я же работал в баре. Я понимаю, что алкоголь далеко не каждого превращает в чудовище. Джимбо — это Джимбо, он и трезвым мог избить кого угодно, — я снова пожал плечами и закончил, отвечая на его долгий взгляд. — С ним всё в порядке будет? Тай. Конечно же, я имел в виду Тая. Ксавьер одним движением встал из кресла и повёл плечами назад, растягивая спину. Подхватил ключ и мобильник. И только потом очень четко произнес:       — Нет. Ни с кем из нас ничего не будет в порядке. Это слишком самоуверенно. И касается всех людей вообще. Пойдём наверх. Ты сегодня ночуешь там же. Ответ показался мне очень злым и резким, и, в какой-то мере, я почувствовал, что отчасти был прав. Поднимаясь за ним по лестнице, я спросил:       — Почему он и Алан называют тебя волком?       — Так называл меня отец. Больше Ксавьер ничего не добавил, и, видя как неуловимо напряглись мышцы спины, я решил не продолжать беседу.       — До завтра, Джейден.       — Ага, спокойной ночи. Где уж здесь взять спокойные ночи, скажите мне?