Если песня про тебя, то это песня про наркотики

— Да пошёл ты нахуй! — Поручик вылетает из гримёрки, отряхивая рубашку от пивных капель. Замечает подошедшего Горшка и шипит жёлчно, — Иди со своим бешеным попизди. — Во-первых: он не мой. — устало притирается плечом к стене, — Во-вторых: почему сразу я? Так сильно лютует? — Его Светлость, кроме Вас, никого лицезреть не желает-с. Машу до слёз довёл, хуями нас покрыл и всех выпер. Щеголев уходит, поминая недобрым словом обоих лидеров и их странные взаимоотношения, от которых страдают остальные. А Миша, отлипнув от стены, хватает ртом воздух, будто в стылую воду ступает, и заходит в гримёрку. Андрей в шаге от двери замер в ожидании. Взгляд глаза в глаза. Горшенев отмечает расширенные зрачки, характерный насморк и общую нервозность. Видимо, перед самым его приходом успел к дорожке припасть. Князь срывается: влетает в грудь, тычется слепо горячими губами. То в покрытую испариной шею, то в колючую от недельной щетины скулу, то в потрескавшиеся губы. Миша не даётся — рукой в волосы чужие зарывается и стопорит. — Опять сучишься, Дюш? — дёргает за обесцвеченные патлы, заставляя болезненно шею изогнуть, — На колени давай. Андрей гневно глазищами стреляет, губы раздражённо кривит, но покорно сползает на пол. Со стороны может показаться, что всё происходящее ему малоприятно. Да только взгляд мутнеющий и сбивающееся дыхание выдают его с потрохами. Мелко подрагивающими пальцами по затянутым в чёрную кожу бёдрам ведёт, бряцает пряжкой ремня, нетерпеливо ширинку расстёгивает, едва не выдрав собачку. Миша почти ласково его по макушке треплет, побуждая к дальнейшим действиям. Андрей щекой к паху притирается, едва не мурчит от предвкушения. — Ну, хватит играться, — Тихо, но требовательно произносит, руку с головы так и не убрав. Андрею не нужно говорить, что делать. Он сам всё знает. Одним широким движением облизывает член по всей длине, мягко обхватывает налитую головку губами, придерживая ладонью у основания. Пропускает то за одну, то за другую щеку, оглаживая языком выпуклые венки. Плавное движение назад — и член почти выскальзывает из влажного плена. Горшок не позволяет этого сделать: удерживая на месте, резко поддается вперёд, заставляя вобрать до конца. Князев сперва дёргается в попытке высвободиться, но, встретив сопротивление в виде давящей ладони на голове, всё же пропускает горячую плоть до горла. Носом в лобок утыкается, глазищами своими снизу вверх смотрит и стонет, посылая вибрацию. Миху перекрывает люто. Тут же в памяти проносится, как его Андрей так же на коленях стоял, но не перед ним. В глаза доверчиво заглядывал, но не ему. Сука. Пальцы волосы крепче прихватывают и оттягивают. — Какая же ты всё-таки блядь, Андрюша! — Голос подводит и срывается на полустон, когда Князев в чистой провокации кончиком языка по припухшим губам ведёт. Миша, до этого балансирующий на грани, окончательно срывается: челюсть в крепкой хватке, фиксирует и вгоняет без какой-либо осторожности. Рывки резкие, накрывает сразу от всего. От безоговорочно податливости, от ощущения конвульсивно сжимающейся глотки, от вида слезящихся глаз, норовящих вот-вот закатиться. Андрея самого штормит. Ему именно так и надо, что б по взбудораженным чувствам бритвой. Что б жёстко, заявляя свои права, волю подавляя. Миша, предчувствуя надвигающийся оргазм, останавливается. Такого Андрея мало в рот трахнуть. Он дыхание в норму приведёт, рот свой слюнявый вытрет и побежит на поиски либо дозы, либо члена, что б свербящее желание успокоить. Поэтому с разочарованным вздохом из приятной влажности рта выходит, смотрит глаза в глаза тягучим взглядом и кивает: поднимайся, мол. Андрей без слов понимает: вскакивает с колен, слегка пошатываясь от резкого движения. Отходит к зеркалу, по пути торопливо стаскивая с себя одежду. Миша следит за каждым движением пылающим взглядом. Будто хищник добычу выслеживает. — Развернись! — бросает раздражённо, глядя, как Князев поясницей приваливается к заваленному гримом, бутылками из-под пива и другим хламом столику. Княже послушно лицом к зеркалу поворачивается, локтями упирается и острые лопатки сводит. Красуется. Миша подходит вплотную, пальцами по выпирающим позвонкам ведёт от затылка до ложбинки между молочно-белыми ягодицами. — Чё, успел перед концертом перехватить? — сквозь зубы бросает, когда, притеревшись пальцами, ощущает мягко поддающиеся мышцы, — Одного раза не хватило? — Да под твоим мрачным взглядом всё желание кого-то искать пропадает. — хорохорится, а у самого влажная поясница, и плечи дрожащие идут красными пятнами, а колечко мышц трепетно сжимается. — И Реника запугал так, что он от меня шарахается. У Миши в глазах темнеет при упоминании Леонтьева. Головой машет, в попытке отогнать вновь подступающие образы. Торопливо окунает пальцы в банку с, на удачу забытым кем-то из гитаристов, вазелином, после чего вводит сразу два, уже зная, что нежничать необходимости нет. Требовательные стоны подстёгивают, пальцы оглаживают гладкие мышцы не в попытке расслабить, а просто подготовить к проникновению чего-то более крупного. Пару раз попав по чувствительной точке и добившись от Андрея несдержанных всхлипов, Горшенев понимает, что с подготовкой можно и завязать. Презерватив спешно раскатывает и прижимается к разработанной дырке. Медлит. Князя натурально кроет. Он ногтями по поверхности стола скребёт и пытается назад поддаться. Миша ладонью острую тазовую косточку накрывает и резко толкается, целиком заполняя. Андрей звонко вскрикивает и жмурится. — Глаза открой! — зло шипя, хватается за светлые пряди и тянет, — И взгляд не отводи! За загривок кусает, оставляя отчётливый след от зубов. Знает, что Андрею стыдиться нечего. Весь свой стыд он снюхал давно. Поэтому может спокойно позволить себе появиться перед ребятами и с ожерельем засосов-укусов, и с различимыми следами крепкой хватки на бледной шее. Как бы он не кривился на упоротого Андрея, но трахать его, такого — одно удовольствие. Он на эйфории невероятно отзывчивый. Жадно воздух ртом хватает, на член сам насаживается, поскуливая от наиболее резких движений. Миша горячим дыханием ухо опаляет, рычит несдержанно. Снова накрывает от ощущения податливости. И не только от этого. От того, как красиво Андреевы мышцы от каждого движения перекатываются. От того, что, глянув в зеркало из-за чужого плеча, видит, что Княже покорно приказ выполняет: смотрит на их отражение, а у самого от слёз ресницы в тонкие стрелочки слиплись. От того, как, встретившись с Горшеневым взглядом, он сухими губами беззвучно имя его произносит. Миша прихватывает одной ладонью беззащитную шею, чуть пальцы сжимая. Второй ведёт к обильно истекающему смазкой члену, обхватывает покрепче и дрочит, дожидаясь волн судорожной дрожи. — Будь твоя воля, только и делал бы, что нюхал и ебался. Да, Дрюш? — на ухо покрасневшее выдыхает и начинает вбиваться особо жёстко. Шлепки кожи об кожу заглушают собой измученные всхлипы. Столик натужно поскрипывает под тяжестью двух тел, а Андрей пару раз от души прикладывается мокрым лбом к зеркалу. Миша плюёт на то, что зарёкся не целовать. Не может почему-то смотреть, как Андрюша губы кусает, что б стоны заглушить. Руку с шеи на подбородок перемещает, заставляет голову вбок повернуть и губы своими накрывает. Нежно языком оглаживает, без слов просит позволить углубить. Сталкивается языками, всхлипы глотает. Не убирая пальцев с подбородка, гладит, гладит, гладит. Поцелуй, как тогда, до того, как всё окончательно похерилось. На контрасте, с совсем уж остервенелым темпом. И именно это заставляет тело Андрея забиться в оргазме. Ни резкие толчки, ни ладонь, скользящая по члену, а чувственный поцелуй. Поцелуй. Миша его вздохи горячие проглатывает, движется в такт спазмам и сам кончает. Тычется во взмокший затылок, дыхание в подобие нормы приводит. Смаргивает, когда осознаёт, что глаза от подступающих горестных слёз печёт. Наконец отстраняется, презерватив с опавшего члена стягивает, в урну, к салфеткам, бутылкам бросает. Смотрит на всё ещё подрагивающую спину и с сожалением думает, что раньше бы приласкал расслабление тело, каждый его участок горячими ладонями огладил бы. Но раньше — не сейчас. — Завтра перед пацанами извинишься. И перед Машей отдельно. — Штаны спешно натягивает и торопливо за дверь выходит. Андрей на пол стекает. Смотрит сперва на дверь, затем на сваленные в кучу вещи. Дождавшись, когда звук шагов стихнет, тянется к карману, в котором заветный пакетик припрятан. Он и так уже всё проебал. Он Мишу проебал. Сгорел сарай — гори и хата.